Текст книги "Коварные пески"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Он внезапно посмотрел на меня и шепотом сказал:

– Я верю, что вам действительно жаль меня.

Я не смогла ответить, так как от волнения у меня перехватило горло.

– Но почему? Почему?

– Тише! – сказала я. – «Привидение» может нас услышать. И мы не сможем его поймать.

– Я хочу знать, почему вы жалеете меня, и это для меня даже важнее «привидения».

– Мне жаль вас, потому что произошла несправедливость, – сказала я, – трагическая случайность… но из-за нее ваша жизнь оказалась разбита.

– Это слишком сильно сказано.

– Нет, – ответила я твердо. – С вами поступили очень жестоко, обвинив и выслав вас из дома.

– Не все столь добросердечны, как вы.

Я рассмеялась. Я уже не думала о привидении. Теперь мне тоже казалось более важным, чтобы мы смогли понять друг друга.

– Вы были тогда еще так юны.

– Семнадцать лет – не так уж мало. Я был достаточно взрослым, чтобы убить… и поэтому достаточно взрослым, чтобы со мной соответственно поступили.

– Если вам тяжело, то давайте лучше не будем говорить об этом.

– Почему мне должно быть тяжело? Ведь это я лишил его жизни. Я должен признать это. Он был таким… полным сил и радости, и теперь он… мертв. А я жив и прожил после его смерти уже тринадцать лет. Разве это мне должно быть тяжело?

– Но ведь произошла случайность. Почему вы забываете об этом? Почему для всех это не имеет значения?

– Как горячо вы выступаете в мою защиту. Вам бы стать адвокатом.

– Зато вы сейчас говорите слишком дерзко. Но вам не обмануть меня. Теперь я знаю, что это помогает вам скрыть, насколько глубоко вы переживаете.

– Я очень рад, что этот случай заставил вас проявить ко мне такое горячее участие. Верно говорят, нет худа без добра.

Мы стояли совсем близко друг к другу, и Нейпьер взял меня за руку.

– Я очень вам благодарен, – сказал он.

– Не думаю, что я чем-то действительно заслужила вашу благодарность.

– Я бы не стал так говорить, если бы не считал, что вы ее не заслуживаете.

– Не понимаю, что я такого сделала.

Он наклонился ко мне и мягко произнес.

– То, что вы здесь.

– Возможно, нам лучше войти в часовню, – сказала я, чувствуя неловкость. – Привидение не появится, если услышит наши голоса.

– Так редко теперь выпадает возможность поговорить с вами.

– Да… Многое изменилось с тех пор, как Эдит ушла.

– Очень многое. Вас мучают сомнения. И как может быть иначе. Но это всего лишь сомнения, что уже хорошо. Вы не спешите судить. И приговор не будет вынесен до тех пор, пока не подтвердятся все подозрения.

– Вы не правы. Я не выношу, когда люди осуждают других. Они не могут знать досконально каждую деталь того, что привело к несчастью… а очень часто важную роль играют именно детали.

– Я часто думаю о вас, – сказал Нейпьер. – Вернее, я думаю о вас все время.

Я промолчала, и Нейпьер продолжил:

– Между нами так много общего. Вам ведь известно, не так ли, что многие считают, будто я постарался избавиться от Эдит. Меня это не удивляет. Я сам знал, что из этого брака ничего не получится, Эдит тоже это понимала. Я, конечно, знал, что она влюблена в викария и, наверное, презирал за то, что она согласилась выйти за меня замуж… Так же, как я презирал себя. Но я искренне пытался как-то наладить наши отношения, но, видимо, действовал как-то не так. Я старался сделать из нее ту женщину, которой мог бы восхищаться. Ее покорность раздражала меня, так же как ее робость, ее страхи. Конечно, это не оправдание. Мое поведение заслуживает всяческого порицания. Но вы же знаете, что я за человек. Не столь уж добродетельный. Но почему я все это объясняю вам?

– Я все понимаю.

– Но понимаете ли вы, что я не хочу, чтобы вы оказались вовлечены во все это… особенно сейчас.

– Но каким образом я могу быть вовлечена? – спросила я резко.

– Домыслы и злые слухи могут очернить не меньше, чем действительные поступки. Мне надо доказать вам, верно? – и всем другим, что я не причастен к исчезновению Эдит… по крайней мере, впрямую.

– Вы хотите сказать, что косвенно вы все-таки причастны?

– Это же, я думаю, очевидно. Эта бедная девочка, по сути она была совсем ребенком, боялась меня. Все об этом знали. Поэтому… я очень подхожу для образа убийцы Эдит.

– Не говорите так!

– Почему же, если это правда. Я всегда думал, что вы на стороне тех, кто говорит правду. И я скажу, почему вам не стоит тратить на меня свою жалость. Впрочем вы можете об этом узнать и от других. Они заверят вас, чтоб вы понапрасну расточаете на меня это чувство. Более того, они постараются предостеречь вас. Вспомните, в чем меня обвиняют. И разве благоразумно с вашей стороны быть со мной в часовне, которую посещают привидения?

– Пожалуйста, говорите серьезнее. Это ведь очень важно.

– Но я сейчас страшно серьезен. Вы в опасности. Вы, моя прекрасная, гордая вдова, в смертельной опасности.

– Почему?

– Вы хотите знать?

– Конечно.

В ответ он быстро обвил меня руками и прижал к себе. Я чувствовала, как сильно бьется его сердце. А он, думаю, ощущал мое. Его щека коснулась моей головы, и мне показалось, что он сейчас меня поцелует, но он не сделал этого. Он продолжал держать меня в своих объятиях, и я не сопротивлялась, потому что страстно желала этого, и у меня не было сил совладать с собой.

Наконец я смогла произнести:

– Нет, это… неразумно.

Тогда он гордо рассмеялся и ответил:

– Вот об этом я и говорил вам. Очень неразумно. Вы хотели знать, почему вы в опасности? Теперь вы уже знаете.

– И вы хотите уберечь меня от этого?

– О, нет. Я хочу, чтобы вы оказались в этой опасности. Вот какое извращенное у меня желание. Я хочу, чтобы вы устремились к ней, попали в нее, но при этом осознавая эту опасность, видя ее. Я хочу, чтобы вы сами ее выбрали.

– Вы говорите загадками.

– Ну, называйте это так. Я даю вам знать о моих желаниях, которые вряд ли можно назвать достойными. И давайте трезво взглянем на факты. Я убил своего брата.

– Я настаиваю, чтобы вы давали верную оценку этому. Вы случайно убили своего брата.

– После того, как я убил брата, моя мать покончила с собой. Таким образом, на моей совести две смерти.

– Я не согласна. Вас нельзя в этом обвинить.

– Прелестная защитница! – произнес он тихо. – Прелестная горячая моя защитница… Живя в Австралии, я так стремился домой… но когда вернулся, то увидел, что здесь уже нет того, чего я так жаждал вновь обрести. Там в Австралии мне часто снился дом. Но не тот, каким он стал сейчас. Вернувшись, я женился. Для этого меня и возвратили в Лоувет Стейси. Моя жена была совсем ребенком… напуганным ребенком. И больше всего она боялась меня. И я не виню ее за это. Она любила другого. Что я мог поделать с таким браком? Очень скоро я начал задумываться, не лучше ли было для всех нас, если бы я остался в имении дяди.

– Но вы же любите Лоувет Стейси!

Нейпьер кивнул.

– Это ваш дом… здесь ваши корни.

– Да, нелегко оторвать себя от корней. Ну, вот, я уже взял на себя ваше дело, защитница. Именно это мне и не следует делать. Мне нет оправданий. Я застрелил своего брата. И мне никогда не забыть этого.

– Нет, вы должны… должны.

– Пожалуйста, не будьте такой решительной. Этим вы меня расслабляете. Еще никто никогда не пытался выдать меня за героя.

– Я не делаю из вас героя. Уверяю вас. Я просто хочу, чтобы вы спокойно посмотрели фактам в лицо… чтобы вы поняли, что нельзя все время размышлять о прошлых трагедиях… Особенно, если они произошли случайно, ведь то, что произошло с вами, могло произойти с любым.

– О, нет, – возразил он. – Разве это могло бы случиться, например, с вашим другом Годфри Уилметом?

– У любого могут происходить случайности, – настойчиво повторила я.

– Вы когда-нибудь еще встречали человека, который бы убил своего брата?

– Нет, но…

– Конечно, нет. И вот около вас Годфри Уилмет, этот вполне достойный молодой человек, который так много может предложить вам. Возможно, что уже предложил и не был отвергнут.

– Боюсь, что некоторые склонны делать слишком поспешные выводы.

– Из ваших слов я заключаю, что официального предложения еще не последовало.

– Удивительно, как только двое молодых проявляют друг к другу дружеское участие, тут же все решают, что они поженятся.

– Людям нравится быть проницательными.

– Ну, тогда мне бы очень хотелось, чтобы их прорицания не касались меня.

– Вам самой разве не приходила мысль еще раз выйти замуж? Или все еще мешают воспоминания о вашем покойном муже? Но вы уже стали другой, – сказал Нейпьер нежно. – Я заметил это. Знаете, вы даже смеяться стали чаще. Кажется, вы обрели для себя новый смысл жизни. И это благодаря Лоувет Стейси.

Я промолчала, и он продолжил:

– Вы ведь почти забыли его, значит, вы от него уже свободны.

– Забыла его! – неистово воскликнула я. – Мне никогда не забыть Пьетро.

– Но вы уже внутренне готовы начать новую жизнь. Неужели он всегда будет присутствовать в ваших мыслях… этот давно ушедший третий… Тогда с каждым годом этот человек будет приобретать в вашем воображении все большее совершенство. И при этом всегда оставаться молодым. В таком случае с ним никто не может соперничать. Он останется непобежденным.

Я зябко повела плечами.

– Стало совсем холодно. И у меня ноги совсем промокли.

Нейпьер наклонился и, взяв мою ногу, снял туфлю и начал согревать мою ступню руками.

– Нужно было надеть более тяжелую обувь, а не эти тоненькие туфли.

– Не было времени переобуться. Я хотела успеть застать здесь «привидение».

– Вы хотели узнать, кто прикладывает столько усилий, чтобы все помнили о моем брате?

– Да.

– Вы очень любознательная женщина.

– Боюсь, что так и есть.

– И очень импульсивная.

– И это правда.

– Однажды вы уже действовали в порыве. Возможно, что поступите так еще раз.

Он надел туфлю мне на ногу.

– Вы немного дрожите. Неужели на вас так действует ночная прохлада? Я хочу задать вам вопрос. Однажды вы приняли решение. И с точки зрения здравого смысла довольно глупое решение. Вы бросили свою карьеру… ради мужчины. Вы, должно быть, долго анализировали себя, свои возможности, прежде чем принять такое решение. Я прав?

– Нет.

– Вы не мучились сомнениями?

– Нет.

– Как обычно вы действовали импульсивно и были уверены, что принимаете правильное решение… единственно правильное?

– Да.

– И теперь вы об этом жалеете.

– Я ни о чем не жалею.

– Да, однажды вы приняли смелое решение. – Он говорил чуть ли не с завистью. – Интересно, станете ли вы это делать еще раз.

– Возможно, я не очень изменилась с тех пор.

– Насколько – это мы, возможно, еще узнаем. Я рад, что вы ни о чем не жалеете. Тот, кто испытывает сожаление, часто начинает жалеть себя, а жалость к себе не очень привлекательна в людях. Я стараюсь от нее избавиться.

– И вы делаете это весьма успешно.

– Нет, боюсь, что довольно часто я все-таки жалею себя. Постоянно говорю себе: «Все сложилось бы по другому, если бы…»А с тех пор, как вы появились здесь, я повторяю это все чаще. И вы знаете, почему. Между нами так много общего. А Эдит… бедная Эдит… ее смерть повлияла на всех больше, чем ее жизнь.

– Смерть?! – резко переспросила я.

– Да, я думаю, она умерла. Но как же вы подозрительны! Вы снова сомневаетесь во мне. А ведь несколько минут назад… Нет, конечно, я всегда внушал вам сомнения, и в какой-то степени сам стремился к этому. Мне было бы приятно сказать себе: несмотря на свои сомнения, она… Да, мне хочется от вас того же безрассудства, с которым вы уже однажды поступили.

Я поспешно прервала его:

– Должна признаться, я слышала вашу ссору с отцом… во всяком случае какую-то часть ее. Я слышал, как он сказал, что намерен выслать вас из дома.

– И вы слышали, что я отказался уехать.

– Вскоре после этой ссоры я сыграла для сэра Уилльяма одну вещь, которую кто-то подложил в подобранные для меня ноты.

– И вы думаете, что это сделал я?

– Нет, пока я так не думаю, но вы сами должны мне сказать.

– Так вот – я не делал этого. Вы верите мне?

– Да, верю.

Он взял мою руку и поцеловал.

– Пожалуйста, говорите мне всегда правду. Для того чтобы я могла помочь вам, я должна знать правду.

– С вами я снова чувствую себя счастливым, – сказал он. Его слова глубоко меня тронули, потому что еще никогда его голос не был таким нежным и таким глубоким.

– Я очень хочу этого, – призналась я довольно опрометчиво и тут же быстро добавила:

– Но уже пора возвращаться.

Я двинулась по тропинке к дому, он пошел рядом и вдруг сказал:

– Между нами всегда было нечто общее. Мы оба были под властью прошлого. Я – потому что убил своего брата, вы – потому что слишком любили, «без меры и благоразумья»1010
  У. Шекспир, «Отелло», акт V, сцена 2. Перевод Б. Пастернака.


[Закрыть].

– Никогда не думала, что для любви нужны мера и благоразумие.

– Значит, вы хотите возразить поэту.

– Да. Я уверена, что не может быть любви «без меры», но как можно измерить чувства, которые человек отдает другому. И в жизни нет большего счастья, чем любить и отдавать.

– Вы хотите сказать: любить и получать?

– Нет. Любить и отдавать.

– Тогда, должно быть, вы были очень счастливы.

– Да, была.

Мы пересекли лужайку и вышли к садовым террасам.

– Но привидения мы так и не нашли, – сказала я.

– Да, не нашли, но зато мы сделали более важное открытие.

– Спокойной ночи, – попрощалась я с ним и вошла в дом. Он остался снаружи.

11

Я направилась к миссис Линкрофт, чтобы сказать ей, что не иду сегодня утром в дом настоятеля, потому что Сильвия поправилась и придет вместе с Элис и Оллегрой сюда, когда они закончат заниматься с викарием.

Дверь была приоткрыта, и я легонько постучала. Ответа не последовало, и я заглянула в комнату.

К моему удивлению, миссис Линкрофт оказалась у себя. Она сидела за столом, держа перед собой газету. Она не услышала меня, и это было очень странно.

– Миссис Линкрофт, с вами все в порядке? – спросила я. Только тут она заметила мое присутствие и оторвала глаза от стола. Она была очень бледна, ее большие серые глаза были влажны, видно, от непролитых слез.

Почти тотчас растерянное выражение исчезло с ее лица, и она снова стала такой, как всегда, собранной и спокойной.

– Ах, это вы, миссис Верлейн, прошу вас, проходите.

– Вы хорошо себя чувствуете? – спросила я, входя в комнату.

– О… да, вполне. Правда у меня немного сонное состояние. Этой ночью я плохо спала.

– Как жаль! С вами такое часто бывает?

Миссис Линкрофт повела плечами.

– Уже много лет я не знаю, что такое хороший сон.

– Это очень плохо. Надеюсь, вы ничем не обеспокоены?

Она с тревогой посмотрела на меня, и потеряв над собой контроль, непроизвольно положила руки на газету, как будто хотела скрыть ее от меня.

– Обеспокоена?.. Нет, ничего, нет.

Но зачем так горячо отрицать, подумала я.

Она рассмеялась, но смех у нее вышел несколько натянутый.

– С тех пор, как я приехала сюда, моя жизнь совершенно наладилась. Мне здесь очень хорошо. Мне не о чем беспокоиться. И какое это счастье иметь такого ребенка, как Элис.

– Вполне вам верю. И все же трудно одной растить ребенка.

Щеки у миссис Линкрофт слегка порозовели, а я продолжила:

– Но вы с этим великолепно справляетесь.

– О, милая моя Элис! Сначала я была не рада, что жду ребенка, но когда она родилась… – и вдруг другим, более жестким голосом:

– Элис, думаю, сказала вам, чей она ребенок. Наверное, мне не следует винить ее за это. Не очень, конечно, хорошо, что она знает, но трудно держать такие вещи в секрете… особенно с такой девочкой, как Элис. Она всегда чувствует, где правда, а где ложь.

– Мне кажется, она гордится своим происхождением, и это лучше, чем если бы она стыдилась этого.

– Ну, тут не многим можно гордиться, – сказала миссис Линкрофт, подтягивая к себе газету, чтобы незаметно убрать ее. – Вы знаете мир, миссис Верлейн. Вы жили заграницей и много путешествовали, и осмелюсь предположить, что вы понимаете жизнь лучше, чем многие. Мне бы не хотелось, чтобы вы судили слишком строго обо мне… и сэре Уилльяме. Он не был очень счастлив в браке, и я смогла принести ему радость. Не знаю, как это все случилось, но полагаю, не одна я оказывалась в подобной ситуации.

– Конечно, – согласилась я. Миссис Линкрофт, видимо, непреодолимо тянуло поделиться с кем-то воспоминаниями, и она не могла остановить себя:

– Моя мама часто говорила: у каждого порога есть обо что споткнуться. Она была родом из Шотландии, и там бытует такая поговорка. Только, конечно, споткнуться может каждый, но происходит это с тем, кто неосторожен.

– Это верно, – подтвердила я.

– Мне было немногим больше двадцати, когда я приехала сюда. До этого несколько месяцев я работала гувернанткой, а затем меня взяли в Лоувет Стейси в качестве компаньонки леди Изабеллы. Это была совсем не обременительная работа, потому что она была весьма деликатная женщина, очень мягкая и добросердечная, отчего потом я чувствовала еще большую вину. Она напоминала чем-то Эдит. Возможно, поэтому cap Уилльям был так привязан к этой девочке.

Пока она это рассказывала, я вдруг ясно себе представила, какой она была красавицей до того, как краски ее потускнели и взгляд потух. Как привлекательно она выглядела – глубокие серо-голубые глаза, чистые правильные черты лица и высокая стройная фигура. А рядом – Изабелла Стейси… мать двоих мальчиков: всеми любимого Бо и совсем непохожего на него Нейпьера. В моем воображении возникла картина той жизни: Изабелла, бросившая ради семьи карьеру пианистки, и от того испытывающая определенную неудовлетворенность и недовольство жизнью, несчастная женщина, не сумевшая удержать любовь своего мужа. И вот появилось молодое прекрасное создание, и сэр Уилльям влюбился. Компаньонка его жены стала его любовницей.

Миссис Линкрофт продолжала рассказывать:

– Я была там, когда это случилось. Никогда не забуду этот день.

– Каким был тогда Нейпьер? Вероятно, это происшествие совершенно его изменило.

– Он был обыкновенным мальчиком. Его едва замечали, он просто оттенял достоинства Боумента. Был он несколько необуздан, но с мальчиками это бывает. И он оказывался, наверное, во всех переделках, какие только случаются в мальчишеской жизни. Он с трудом сдал экзамены в школе, в то время как Бо справился с этим блестяще. Бо имел успех во всем. Он обладал неотразимым обаянием. Но его невозможно описать словами. Его надо было видеть и знать. Он обладал удивительно светлой натурой, ничто не омрачало его душу. Я никогда не видела, чтобы он вышел из себя, в то время как Неп был постоянно подвержен настроениям. Наверное, оттого, что его мучила ревность… он все время старался сравняться с Бо, но ему никогда это не удавалось. Я думаю, именно поэтому его так сурово обвинили. Сэр Уилльям никогда не был до конца уверен, что то происшествие явилось чистой случайностью.

– Но ведь это несправедливо.

– Сама жизнь несправедлива. А тут еще цыганка призналась, что беременна и что в этом вина Непа. Тогда было окончательно решено, что он должен уехать.

– Значит о положении этой цыганки узнали до его отъезда?

Миссис Линкрофт кивнула.

– Да. Я тоже решила уехать, посчитав, что так будет лучше. Все очень осложнилось. Леди Стейси: была вне себя от горя. Мне не хотелось еще добавлять ей боли, поэтому я уехала. И вскоре поняла, что жду ребенка. Но мне повезло. У меня был давний хороший друг, который знал о том, в каком я положении, и он на мне женился. Я думала, что смогу начать тихую нормальную жизнь, создать дом для моего ребенка, и я твердо тогда решила не говорить Элис, что у нее неродной отец. И тут я узнаю, что леди Стейси покончила с собой.

– Какая жуткая трагедия.

– Да, несчастье на этот дом сваливались одно за другим. И все они в какой-то степени были взаимосвязаны. Родилась Элис, но вскоре я потеряла мужа, Я была в полном отчаянии. Поэтому я написала сэру Уилльяму и рассказала о своих трудностях. Он предложил мне вернуться и занять в доме то место, которое у меня и сейчас. Это было большим везением. Редко можно найти такую работу, при которой можно было бы дать приют и ребенку. Я кивнула.

– Здесь я могла выполнять свои обязанности по дому и воспитывать Элис. А так как была еще маленькая Оллегра, то я занималась обеими девочками. Затем в доме появилась Эдит, и у меня прибавилось работы. Поэтому я чувствовала, что необходима здесь. Это было большим облегчением, так как в какой-то степени смягчало тяжесть прошлых грехов. Надеюсь, вы это понимаете, миссис Верлейн.

– Да. Трудно представить, как бы они обходились без вас.

– Но я, наверное, утомила вас своими рассказами.

– Нисколько.

– Да, как я заметила, вас очень занимает жизнь других людей. Немногие проявляют такой повышенный интерес, как вы.

– Вполне возможно.

– В таком случае, не буду извиняться за то, что говорила так долго. Я не часто себе это позволяю. Не хотите ли выпить кофе?

– С большим удовольствием.

Она ушла готовить кофе, а я, поддавшись естественному любопытству, взглянула на газету, которая по всей видимости очень ее взволновала.

Большую часть страницы занимала статья о вотуме недоверия правительству; затем шла заметка о столкновении двух поездов на брайтоновском направлении; некая миссис Бринделл посылала свою семнадцатилетнюю дочь воровать в магазинах; один человек сбежал из тюрьмы, другой из психиатрической лечебницы; целая семья сгорела во время пожара; какая-то миссис Линтон семидесяти лет от роду вышла замуж за семидесятилетнего мистера Грея. Линтон! Похоже на Линкрофт, подумала я.

Нет, в газете нет ничего, что могло бы вывести из равновесия миссис Линкрофт. Наверное, она была в таком странном состоянии из-за плохо проведенной ночи.

Когда мы пили чудесный кофе, приготовленный миссис Линкрофт, к ней вернулась ее прежняя уравновешенность.

Уходя я попросила ее дать мне почитать газету.

– Конечно, возьмите, – сказала она. – Хотя не думаю, что там есть что-то интересное.

Элис сидела за столом в классной комнате и читала вслух газету. Это был тот же номер, который я одолжила у ее мамы. Оллегра равнодушно ее слушала, рисуя в альбоме лошадей. Сильвия, которая пришла на урок музыки, сидела, облокотившись на стол и покусывая ногти, глядела задумчиво в пространство. Я вошла в комнату, чтобы взять свои ноты и позаниматься с Сильвией.

Элис оторвалась от газеты и, взглянув на меня с улыбкой, вновь принялась читать:

«Миссис Линтон и мистер Грей знакомы шестьдесят лет. Они были влюблены друг в друга с детства, но их любовь проходила не гладко. На какое-то время их пути разошлись, и у каждого появилась своя семья. Однако теперь их истинная любовь обрела…»

– Только представить себе, жениться в семьдесят пять лет! – воскликнула Оллегра. – В этом возрасте пора уже умирать.

– Но разве может кто-то сам для себя решить, что ему пришло время умирать? – спросила Сильвия.

– Нет, но возможно, это могут решить другие, – предположила Элис.

– Кто же может сказать, что это время пришло? – спросила Оллегра.

– Если кто-то умирает, то, очевидно, для этого наступило время, – откликнулась Элис, – А вот еще послушайте:

– «Гарри, в кавычках» Джентльмен Терролл»в очередной раз убежал из тюрьмы Броудмор, где он содержался последние восемнадцать лет. «Джентльмен Терролл» является маньяком-убийцей «.

– А что это такое? – спросила Оллегра.

– Это означает, что он все время убивает людей.

– И он сбежал?

– Да, теперь он на свободе. Вот, что о нем говорится:» Джентльмен Терролл» очень опасен, потому что ведет себя как нормальный человек и обладает большим обаянием. Он привлекателен, особенно для женщин, которые становятся его жертвами. Он уже дважды сбегал из тюрьмы, и во время одного из своих побегов убил мисс Анну Хэссен. Ему сейчас лет сорок пять. Благодаря своим приятным манерам он получил свое прозвище «.

–» Джентльмен Терролл «, – выдохнула Элис. – Интересно, не окажется ли он здесь?

– Мы его тотчас узнаем, – уверенно сказала Оллегра. – Если увидим мужчину с хорошими манерами…

– Как у мистера Уилмета, – вставила Элис.

– Вы думаете, что мистер Уилмет… – в ужасе Сильвия не смогла закончить.

– Какая же ты глупая! – фыркнула Оллегра. – Этот человек только что сбежал, а мистер Уилмет здесь уже давно. Кроме того, мы знаем, кто родственники мистера Уилмета – один из них рыцарь, а другой – епископ.

– Да, но этот» Джентльмен «, должно быть, очень похож на мистера Уилмета, правда, он старше. Значит, он больше похож на отца мистера Уилмета, если у него есть отец, да, конечно, есть. До чего все это волнующе. Представьте, бродит где-то этот» Джентльмен»и выискивает себе следующую жертву.

– А что если Эдит была одной из них? – предположила Оллегра.

За столом тут же воцарилась тишина.

– И эта мисс… э… мисс Брэнден, – добавила Сильвия. – Может, и она тоже…

– Тогда он, должно быть, побывал здесь, – прошептала Оллегра, оглянувшись через плечо.

– Но что он мог сделать с телами? – торжествующе воскликнула Элис.

– Ну очень просто, закопал.

– Где?

– В ельнике. Помните, мы видели…

– Ваш разговор становится уже совсем невыносим, – прервала я девочек. – Вы несете какую-то чушь!

– Несем чушь! – хихикнула Оллегра.

– Из-за какой-то заметки в газете вы навыдумали всякий вздор.

– А мне показалось, что вы с интересом нас слушаете, – опустив скромно глазки, сказала Элис. – Вы ведь не остановили нас до тех пор, пока мы не заговорили о ельнике.

Я встретилась с Годфри на кладбище у склепа Стейси. После того как из травы навстречу мне неожиданно появилась цыганка, у меня больше не было уверенности в безопасности этого места, и меня не покидало ощущение, что за мной кто-то все время следит. Я находилась в постоянном напряжении, особенно в уединенных местах. Это была, конечно, естественная реакция на то, что со мной произошло здесь, учитывая мои неразвеевшиеся сомнения и подозрения.

Увидев меня, Годфри пошел мне навстречу. У него безусловно очень привлекательная внешность, и я тут же подумала о «Джентльмене Терролле». Какой вздор! Легкомысленный разговор девиц заставил меня вообразить сбежавшего убийцу в облике Годфри.

Он выглядел каким-то озабоченным.

– Что-нибудь случилось? – спросила я.

– Случилось? Почему вы вдруг спросили об этом?

– Просто потому, что у вас какой-то слишком задумчивый вид.

– Я только что был на раскопках. Эти мозаики весьма любопытны… все время повторяется один и тот же рисунок. Однако я так и не могу понять его.

– Ну, просто орнамент.

– Не скажите. Мне почему-то кажется, что он содержит какие-то еще неизвестные сведения о римлянах.

– А… понятно.

– Вы разочарованы? Но ведь, действительно, это очень интересно. Прошу вас, сходите туда и посмотрите сами. Конечно камни очень сильно выцвели, и трудно разобрать рисунок. Но я все же вижу его повторения по всему тротуару, а так же в термах.

– Я не была там ни разу с тех пор…

– Понимаю. Вас туда не тянет. Но я думал о Роуме.

– В каком смысле?

– Предположим, она что-то поняла в этой мозаике… что-то ей открылось там, и она сказала об этом кому-то, кто захотел сам воспользоваться ее открытием.

– Вам все еще не дает покоя эта версия с завистливым археологом?

– Но ведь нельзя отбрасывать ни одну версию, пока не установишь, что она неверна.

– А как же объяснить тогда исчезновение Эдит?

– Вы почему-то все время настойчиво связываете эти два происшествия. И в этом, может быть, ваша ошибка.

– Значит, просто совпадение?!

– А разве не бывает совпадений?

– Интересно, приходила ли Роума сюда… на это кладбище, – вдруг сказала я безо всякой связи.

– Зачем ей было это делать? Здесь нет ничего, что представляло бы интерес для археолога.

Я посмотрела через плечо.

– Вы почему-то нервничаете сегодня.

– Мне все время кажется, что за мной следят.

– Здесь никого нет, кроме нас и тех, кто в могилах. – Годфри взял мою руку и крепко сжал. – Вам нечего бояться, Кэролайн. – Его улыбка досказала: «И пока я здесь, нам ничего не грозит».

Он прав, подумала я. И вдруг представила себе то будущее, о котором уже не раз думала, – спокойное и надежное, но у меня не было уверенности, что именно этого я хочу.

Возможно, Годфри сам еще не был совершенно уверен в нашем будущем. И он никогда не позволит себе поддаться порыву. Он будет ждать. Он даст возможность нашей дружбе перерасти в нечто большее. Сам не станет убыстрять события. Вот почему, если уж он примет решение, то оно будет правильным… с его точки зрения.

– Я как-нибудь зайду на раскопки и посмотрю, что там за рисунок, – обещала я.

– Да, пожалуйста.

Мы вместе вышли с кладбища и когда проходили мимо покойницкой, то увидели подле нее миссис Ренделл. Вид у нее был грозный, как у карающего ангела, но при взгляде на Годфри она тут же распылалась в славной улыбке, приветственно кивнув ему. Меня она будто не замечала.

Придя на раскопки, я направилась туда, где были найдены римские термы. У меня было такое ощущение, будто Роума идет рядом со мной. Отчетливо всплыло в памяти, как она шла со мной, воодушевленно рассказывая об этих термах.

Мне не хотелось смотреть в сторону сгоревшего домика, но глаза как-то сами устремились туда. Зловещий вид был у этих развалин – один обугленный каркас, как и на месте разрушенной часовни.

Ощущение невидимой угрозы только усилилось, я словно бы услышала предостережение Роумы: «Здесь опасно. Будь осторожна». Мне надо было избавиться от постоянного, давящего чувства угрозы, и было неразумно с моей стороны приходить сюда. Слишком живо все здесь напоминало о пережитом ужасе. Слишком много призраков прошлого витало над этим уединенным местом.

Возьми себя в руки, приказала я себе. Утихомирь свое воображение. Лучше осмотри мозаику, о которой говорил Годфри, и попробуй разобраться в ее рисунке.

Цвета были совсем тусклыми. Въевшаяся в камни вековая пыль разрушила их яркость. Милая, добрая Роума, как она тогда старалась вывести меня из депрессии после смерти Пьетро, и полагая, что нет лучшего способа вернуть человеку интерес к жизни, кроме как занять его археологией, она поручила мне помогать тем, кто восстанавливал по кусочкам найденное мозаичное панно. И вдруг я поняла, что у того панно такой же рисунок, как и на полу в термах, и на тротуаре. Надо как можно быстрее сообщить об этом Годфри.

Я сразу же пошла в дом настоятеля.

Нужно было каким-то образом вызвать его для разговора, к счастью одна из служанок чистила в это время дверное кольцо и мне не пришлось стучать.

– Миссис Ренделл сейчас в гостиной, – с готовностью сообщила она.

– Спасибо, Джен, мне надо только подняться в классную и забрать ноты.

Я прошла наверх. Годфри давал урок латыни. Увидев меня, он тотчас насторожился.

Девочки с удивлением на меня воззрились. От них мало что могло ускользнуть.

– Мне кажется, я здесь оставила свои ноты, – сказала я и прошла к шкафу, где держала альбом для начального обучения.

– Вам помочь? – Годфри встал рядом со мной, повернувшись к девочкам спиной.

Достав альбом, я быстро черкнула на нем карандашом: «Через десять минут на кладбище».