Текст книги "Коварные пески"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

– Ваш вызов я не принимаю.

Он едко улыбнулся. Пусть думает, что я трушу. Это не так уж важно по сравнению с тем, что может случиться, если тайна Эдит будет раскрыта.

– Но кто знает, чтобы вы увидели, если бы пошли туда сейчас.

– Я не боюсь привидений.

– Тогда почему бы не отправиться в часовню…

Я повернулась и пошла прочь, он догнал меня и схватил за руку.

– Вы чего-то боитесь, – сказал он. – Признайтесь!

– Стало сыро.

– Боитесь простудиться?

Мне хотелось поскорее уйти от него, но если бы я это сделала, он вернулся бы в часовню и нашел там любовников… Я знала, что не должна допустить этого. Поэтому я не двинулась с места. И Нейпьер тоже. Он стоял рядом со мной, глядел в сторону дома.

Наконец он с легкой иронией произнес:

– Не надо бояться. И никому не надо. Это привидение является только для меня.

– Какая чушь.

– Отнюдь нет. Если принять на веру существование привидения, то это вполне логичное заключение. Я причина того, что Боумента здесь нет. И теперь ему претит то, что я вернулся.

– Это все давно в прошлом, – сказала я нетерпеливо. – Надо забыть об этом.

– Разве от одного желания зависит, что помнить, а что нет. Вам это легко дается?

– Нелегко. Но надо попробовать.

– Ну вот и подайте пример.

– Я?

– У вас тоже есть немало такого, что хорошо бы забыть… – Нейпьер приблизился ко мне. – Неужели вы не видите, что из-за этого у нас с вами много общего.

– Неужели много? – удивилась я. – Мне всегда казалось, что у нас с вами как раз очень мало общего.

– Действительно всегда?.. И все же я возьму на себя смелость возразить вам.

– Для этого нужно не так уж много смелости.

– В таком случае мне придется доказать вам, что я прав, а вам придется набраться терпения.

– Почему?

– Потому что вы должны будете смириться с моим присутствием рядом с вами, иначе у меня не будет возможности подтвердить свою правоту.

– Мне с трудом верится, что вам самому хочется быть в моем обществе.

– И тут я снова должен возразить вам, миссис Верлейн.

Я насторожилась и слегка от него отодвинулась.

– Я вас не понимаю, – сказала я.

– Но разве это трудно понять? Вы мне очень интересны.

– Как странно.

– Ничего странного. Я знаю, что вы и у других вызываете интерес. Во всяком случае у одного человека уж точно вызывали. Я имею в виду вашего гениального маэстро.

– Прошу вас не говорить так о нем, – поспешно сказала я. – Он был действительно гений, и говорить о нем с такой насмешкой только из-за того, что…

– Из-за того, что я сам не обладаю теми достоинствами, которыми обладал он. Вы это имеете в виду? Каким же жалким в таком случае кажусь я вам на его фоне.

– V меня и в мыслях не было вас сравнивать.

Мне стало не по себе. К чему он клонит? Может быть, таким извращенным образом он проявляет ко мне свою благосклонность. Происходящее напомнило мне сцену из французского фарса, который мы видели с Пьетро в Комеди Франсез. Жена Нейпьера с любовником в одном конце ельника, а в другом ее муж ведет двусмысленную беседу со мной.

Мне бы давно следовало уйти. Но тогда он направится к развалинам часовни… Нет, мои опасения лишь предлог, чтобы остаться. Возможно, в глубине души меня к нему тянет.

Все в этом доме запутались в своих делах и чувствах.» Мне до этого нет никакого дела «, – старалась я внушить себе. И все-таки мне действительно было жаль Эдит, и я знала, что если ее сейчас обнаружат с любовником, то может случиться самое для нее худшее. Нейпьеру она безразлична, но какова будет его реакция, если он вдруг узнает, что обманут. И если Эдит ждет ребенка, он может от него отказаться, и тогда в этом доме случится еще одна трагедия.

– Надеюсь, вы извините мое негалантное поведение, – дошел до меня его голос. Звучал он мягко и вкрадчиво. – Понимаете, мне было семнадцать, когда я застрелил брата, и тогда же застрелилась моя мать. – Он словно упивался своими словами, произнося их медленно, с чувством. – После этого я уехал на другой край света. Там совсем иная жизнь. Грубая, суровая жизнь. И для светского общения там нет элегантных женщин вроде вас.

– Но теперь у вас есть жена.

– Эдит – совершенный ребенок, – небрежно бросил он.

Но я не смогла стерпеть такое отношение к Эдит.

– Да, она еще молода, – наставительно произнесла я. – Но мы все такими были, и это быстро проходит.

– У нас с ней нет ничего общего.

« Он уже второй раз повторил эту фразу «, – смятенно подумала я. Неужели он этим хочет сказать, что предпочитает ей меня. Я вспомнила про мать Оллегры, цыганку. Каким образом он ее добивался?

– Взаимные интересы супругов формируются годами, – сказала я.

– Вы идеализируете семейную жизнь, миссис Верлейн. Хотя как же я забыл! У вас ведь самой был идеальный брак, не так ли?

– Да! – с нажимом произнесла я. – Именно.

И я снова почувствовала в голосе Нейпьера насмешливый холодок.

– Как жаль, что я не встретил вас до вашего замужества.

– Зачем же?

– Чтобы знать, как оно вас изменило. Вы учились музыке, жаждали славы. Я думаю, каждый из вас тогда этого жаждал. Все блага мира, казалось, вот-вот будут у ваших ног. Могу поклясться, вы уже слышали гром аплодисментов, когда садились за фортепьяно.

– А вы… что вы испытывали до того…

Я запнулась, и он закончил вместо меня;

– До того, как прозвучал тот роковой выстрел?

– О, одну лишь зависть и злобу, одну лишь ненависть, ну и прочие гадкие вещи.

– Почему вы все время стремитесь внушить мне, что вы порочный человек?

– Я хочу опередить других. Вот почему, Кэролайн.

Я невольно отшатнулась.

– Ах, простите, я, кажется, снова проявил невоспитанность. Мне не следует называть вас по имени.» Миссис Верлейн, как поживаете? Какой прекрасный день, не так ли? Скоро пойдет дождь «. Вот что мне следует говорить. Какая скука! Какая смертельная скука! В Австралии мы никогда не вели беседы. На это просто не было времени. Я много тогда думал о доме… о той чудесной светлой жизни, которая была бы в нем, если бы Бо остался жив. Я мог бы с ним о многом поговорить. Он был таким остроумным и веселым, он знал, что такое радость. Поэтому говорили, что я завидую ему. Зависть самый большой грех из всех семи наших смертных грехов, согласны?

– Но с прошлым покончено. Почему вы, ради всего святого, не решите раз и навсегда, что прошлое уже в прошлом.

– По той же причине, почему вы сами не можете забыть прошлое. Так что вам ли говорить об этом? Вы думаете о прошлом все время. Вы даже приукрашиваете его. Делаете из него сплошную идиллию. И сама в нее верите. Я, по крайней мере, стараюсь видеть вещи такими, какие они есть.

– Тогда вы должны знать, что тогда произошла трагическая случайность.

– Послушайте, но почему же тогда все уверены, что это не было случайностью? Вот если бы я был другим… Все знали, что у меня плохой характер, что я часто впадаю в мрачное настроение… что у меня бывают вспышки гнева… Вот если бы Бо застрелил меня, тогда бы, поверьте, все стали говорить, что это произошло случайно.

– Вы все еще испытываете к нему зависть?

– Я? Видите, как разговор с вами помогает мне узнать самого себя.

– И все-таки хорошо бы вам не ворошить прошлое. Начать все с начала.

– А вы могли бы? – спросил он с надеждой.

– Я пытаюсь.

– И вы сможете, – сказал он и затем добавил:

– Возможно, мы оба сможем.

Нельзя сейчас встречаться с ним взглядом. То, что я могу в нем прочесть, мне знать ни к чему. Надо во что бы то ни стало сейчас же уйти.

– Спокойной ночи, – сказала я быстро и направилась по лужайке к дому. Он двинулся следом. Когда перед нами возникли темные мощные стены замка, я подумала: Эдит сейчас в лесу со своим возлюбленным, а я здесь с ее мужем. И еще одна мысль промелькнула у меня в голове: мог ли кто-нибудь видеть, как мы с Нейпьером возвращаемся к дому.

6

Когда на следующий день я пришла в дом священника, то застала миссис Ренделл в полном негодовании. Джереми Браун все-таки уехал, и теперь у настоятеля будет работы сверх всякой меры. Миссис Ренделл просто в отчаянии, не зная, как ему удастся и вести занятия с девочками, и исполнять свои обязанности настоятеля прихода. Миссис Ренделл хотела, чтобы я сообщила миссис Линкрофт, насколько трудно ему будет совмещать все эти дела, и вряд ли он сможет продолжать занятия с Оллегрой и Элис.

Я ответила, что безотлагательно поговорю с миссис Линкрофт, и спросила ее, не увести ли мне девочек обратно домой, чтобы настоятель мог спокойно заниматься своими церковными делами.

– Может быть, дать им урок в Лоувет Стейси? – предложила я.

Мое предложение, кажется, немного ее смягчило.

– Проходите, пожалуйста в гостиную и выпейте стаканчик моего самбукового вина. Думаю, сегодня мы не станем нарушать обычный порядок. Пусть они пока позанимаются… но вы уж обязательно поговорите с миссис Линкрофт, чтобы она подумала, как по-другому организовать обучение.

Я взглянула на часы. До первого моего урока оставалось еще десять минут. Миссис Ренделл усадила меня в кресло, отперла дверцу серванта и достала бутылку, помеченную ее аккуратным, четким почерком.

– Это вино мне удалось как никогда, – сообщила она. – Хотя и мой можжевеловый джин тоже превосходен. Но, думаю, вы предпочтете вино.

Я согласилась, и она, налив два бокала, один передала мне, сказав, что вина она делает сама, так как в наши дни нельзя полагаться на слуг.

– Стаканчик-другой вина очень полезен священнику, и когда у него бывает боль в груди, оно лучше всякого лекарства, – заявила она с гордостью и, пригубив свой бокал, посмотрела на меня в ожидании, оценю ли я по достоинству ее изделие, что я и не преминула сделать.

– Да, прекрасное вино, – подтвердила она удовлетворенно. Затем добавила:

– Надо обязательно как-то по-другому организовать занятия… временно, конечно.

– Вы полагаете, что придется на время взять гувернантку?

– Не думаю, что в этом есть необходимость. Сейчас нет хороших гувернанток. Одно время миссис Линкрофт, кажется, служила гувернанткой. Она могла бы, я думаю, заняться с девочками, пока все у нас не наладится.

– У миссис Линкрофт такие разносторонние способности!

– Умная женщина, ничего не скажешь. На ней держался дом, даже когда бедная леди Стейси была жива. Поговаривали, что сэр Уилльям был к ней неравнодушен… более неравнодушен, чем следовало бы.

– Несомненно, он ценил ее способности.

– Ну да, способности! Как бы там ни было, она на какое-то время уехала из Лоувет Стейси и вернулась уже с Элис. Каким-то образом ей вновь удалось занять прежнее положение, и она стала заправлять всем домом. Ну, а теперь она стала там почти хозяйкой. Да еще и Элис воспитывается как настоящий член семьи.

– Но, наверное, правильно, что не стали подчеркивать социальную разницу между девочками.

– А почему бы и не подчеркивать, скажите на милость. Элис – дочь экономки. И не одна я считаю не слишком сообразным, что она общается на равных с Эдит. Оллегра – другое дело. Она все-таки внучка сэра Уилльяма. Я, конечно, разрешила Сильвии дружить с Элис. Мне ничего другого не оставалось.

– Конечно, если вы хотели, чтобы Сильвия занималась вместе с другими девочками.

– Вы совершенно правы, однако это не меняет сути дела. Кстати, как успехи у Сильвии?

– Боюсь, что у нее нет особых способностей к музыке.

– В мое время, – со вздохом поведала миссис Ренделл, – если кто-то не проявлял способностей, их у него выбивали.

– Боюсь, что нельзя из ребенка выбить то, чего у него нет.

– Тем не менее, если я узнаю, что Сильвия не работает как положено, я накажу ее. Для этого мне достаточно несколько дней подержать ее на воде и хлебе, и ребенок, как миленький, заиграет на пианино. Ни у кого еще я не видела такого аппетита, как у нее. Эта девочка всегда голодна.

– Но она же растет.

– В общем, я рассчитываю, что вы мне сразу скажете, если она не будет выполнять ваши задания.

– Сильвия очень старается, – поспешила я заверить миссис Ренделл.

Я посмотрела на часы, приколотые к моей блузке, и поднялась.

– Пора начинать урок, – сказала я. – Как только вернусь в Лоувет Стейси, обязательно поговорю с миссис Линкрофт.

Миссис Линкрофт на удивление спокойно восприняла мое сообщение. Было решено, что пока не приедет новый викарий, она сама будет давать девочкам задания, и они под ее присмотром будут заниматься в классной комнате.

– Вы окажете большую любезность, миссис Верлейн, если согласитесь помогать мне, – сказала она.

– Буду только рада, – ответила я, но напомнила, что у меня нет никакой специальной подготовки.

– Помилуйте, миссис Верлейн, ведь и у меня ее тоже нет, – сказала миссис Линкрофт. – Почти никто из гувернанток не имеет педагогического образования. Обычно гувернантками становятся женщины из обедневших благородных семей, которые вынуждены зарабатывать на жизнь. И должна вам сказать, вы образованы гораздо лучше, чем большинство из них. Ваш отец был, кажется, профессором?

– Да. Был…

– Видимо, все ваши братья и сестры получили образование более глубокое, чем многие.

– У меня была только одна сестра.

Миссис Линкрофт тут же заметила, что я говорю о сестре в прошедшем времени.

– Была? – спросила она удивленно.

– Она… ее больше нет.

– О, Господи, простите. Да, теперь я вспомнила, вы упоминали об этом. Так вот, я и говорю: вы хорошо образованы, это очевидно, и если вы согласитесь помочь мне, пока не появится новый викарий, я буду вам очень признательна.

Я сказала, что постараюсь сделать все, что смогу.

Эдит опаздывала на урок. Я поглядывала на часы. Пять минут… теперь уже десять… Эдит все нет.

Я раздумывала, не пойти ли к Эдит узнать, что с ней. После встречи с Нейпьером около часовни, я избегала его, и мне совсем не хотелось идти в комнату, где он жил с Эдит. Но когда прошло еще пять минут, я решила, что должна отмести все сомнения и отправиться проведать Эдит.

Я постучала в дверь, и в ответ раздался слабый голос, приглашавший войти.

Под огромным шатровым балдахином лежала бледная Эдит с тревожно блестевшими глазами.

– О, Боже! – воскликнула она, завидев меня. – Урок! Я забыла.

– Эдит, что с вами? – озабоченно спросила я.

– Я чувствую себя совершенно больной. И вчера тоже.

– Наверное, лучше было бы обратиться к врачу. Эдит ответила мне несчастным взглядом загнанного зверька.

– Я жду ребенка, – сказала она упавшим голосом.

– Так ведь этому надо только радоваться.

– О, миссис Верлейн, вы были замужем, но у вас ведь никогда не было детей…

– Да, не было, – согласилась я. Эдит печально взглянула на меня.

– Вы, видимо, жалеете об этом?

– Мне бы очень хотелось иметь детей.

– Но ведь это жутко, миссис Верлейн. Наша повариха однажды при мне рассказывала, как у нее родилась дочь. Это было ужасно.

– Не надо слушать подобную болтовню. Ведь у женщин дети рождаются каждый день.

Эдит закрыла глаза.

– Я знаю.

– Вы должны быть сейчас очень счастливы.

Эдит зарылась лицом в подушку, и плечи ее вздрогнули от рыданий.

– Эдит! – позвала я ее. – Эдит, что-нибудь еще случилось… помимо этого?

Она вдруг резко обернулась ко мне.

– А что еще могло случиться? – отрывисто спросила она.

– Может быть, я могу чем-нибудь помочь?

Эдит молчала, и я вспомнила разговор, который случайно услышала возле часовни, а потом вдруг в памяти всплыл возглас Эдит за дверью классной, который навел меня на мысль, что ее шантажируют.

Но почему? Да, Эдит наследница. Это правда. Но я сомневаюсь, что право распоряжаться огромным состоянием осталось у Эдит. Сейчас оно, видимо, перешло в распоряжение ее мужа, как ни тяжело об этом даже подумать.

Бедная малютка Эдит! Ее только ради денег выдали замуж за Нейпьера Стейси в то время, как она была влюблена в Джереми Брауна, которому теперь пришлось уехать, и печальная, короткая история их любви на этом закончилась.

– Эдит! – обратилась я к ней, испытывая искреннее желание помочь ей. – Если я могу хоть как-то помочь вам, скажите! Если, конечно, это возможно.

– Я не знаю, что сказать… Я не знаю, что делать, миссис Верлейн. Я совершенно… запуталась.

Я взяла Эдит за руку, и ее пальцы сплелись с моими. Я была уверена, что мое присутствие дает Эдит некоторое утешение и поддержку.

Видимо, что-то решив, наконец, для себя, Эдит закрыла глаза и прошептала:

– Теперь я хотела бы немного отдохнуть.

Я поняла. Сейчас у нее не было сил на откровенный разговор со мной. Вероятно, позже она все-таки сможет довериться мне.

– Вы можете обратиться ко мне в любое время, – заверила я ее.

– Спасибо, миссис Верлейн, спасибо, – и Эдит снова закрыла глаза.

Я не хотела подталкивать Эдит на откровенность. Такой испуганной женщины я еще никогда не видела, и мне было глубоко ее жаль.

Сэр Уилльям воспрянул духом. Он послал за мной, чтобы я поиграла ему на рояле, и прежде чем я начала играть, он попросил меня присесть подле него.

– Уверен, вы уже слышали новость, – сказал он. – Мы все совершенно счастливы.

Он выглядел помолодевшим и, видимо, ему стало гораздо лучше.

– Ваше выступление имело такой успех, что мы решили обязательно устроить еще один вечер, – сказал он. – Вы очень хорошая пианистка, миссис Верлейн. Я бы даже сказал, великая пианистка.

– О нет, это слишком сильно сказано, – возразила я. – Но мне приятно, что я смогла доставить удовольствие вам и вашим друзьям.

– Так хорошо, что в доме снова звучит музыка. Я хотел бы, чтобы миссис Стейси все же продолжала некоторое время свои занятия.

– Но после рождения ребенка она вряд ли захочет брать уроки.

– Но мы будем просить вас взять в ученики моего внука.

Я рассмеялась и сказала, что до того времени пройдет немало лет.

– Но и не так уж много, верно? Генделя застали за игрой на фортепьяно в каком возрасте? В четыре года! В нашей семье уже заложен музыкальный дар. Бабушка этого ребенка могла бы, я думаю, стать большой пианисткой. Услышав ее игру, вы бы наверняка согласились со мной.

Да, атмосфера в этой семье явно меняется. Сэр Уилльям уже без внутренней стесненности говорит о своей жене. И все это благодаря ребенку, который должен родиться у Эдит, ребенку, который может и не быть внуком сэра Уилльяма.

Бедняжка Эдит! В какое двусмысленное положение она попала! Что если она решится признаться мужу… Мне вполне хватило воображения представить, какая трагедия может тогда разыграться. Я снова вспомнила взвившийся в испуге голос Эдит, когда она разговаривала с тем, кто ее шантажировал. На вид она столь невинна. Но я уверена, что на самом деле она такая и есть. Просто жизнь слишком сложна и жестока.

Некоторое время мы сидели с сэром Уилльямом молча, затем я сама спросила, не поиграть ли ему. Он ответил, что только того и ждет и вещи, которые он отобрал, лежат на рояле.

Это были светлые жизнерадостные произведения. Я сыграла несколько» Песен без слов» Мендельсона. Особенно запала в память «Весенняя песня», наполненная ликующим предчувствием новой пробуждающейся жизни.

Я играла уже час, когда появилась миссис Линкрофт. Она тихо закрыла за собой дверь, и подошла ко мне.

– Сэр Уилльям уснул, – прошептала она. – Он совершенно счастлив.

Миссис Линкрофт улыбнулась так, словно для нее самой, а не для сэра Уилльяма происшедшее в доме событие стало огромной радостью. И тут я вспомнила намеки миссис Ренделл о взаимоотношениях сэра Уилльяма и миссис Линкрофт.

– Эту новость так ждали, и так быстро это случилось, – продолжила миссис Линкрофт тихим голосом. – Правда, лично мне казалось, что у Эдит недостаточно крепкое здоровье. Хотя часто именно хрупкие на вид женщины рожают детей. Но Нейпьер… он всегда своим поведением подчеркивал, что… одним словом, я хочу сказать, что его вряд ли можно было бы назвать любящим мужем. Правда, Нейпьер прекрасно понимал, что сэр Уилльям желает, чтобы он дал ему наследника. Его и домой вернули ради этого.

– Словно жеребца-производителя! – невольно вырвалось у меня негодующее восклицание.

Миссис Линкрофт явно шокировала резкость моего замечания, и мне стало немного стыдно, не стоило проявлять такую горячность. Нейпьер вернулся домой по собственной воле и прекрасно понимал, чем вызвано желание отца вернуть его домой.

– Во всяком случае, – сказала миссис Линкрофт сухо, – у него есть определенные супружеские обязанности.

– Которые он и выполнил, – не удержавшись заметила я.

– И это только упрочило его положение.

– Но ведь он и так является законным наследником сэра Уилльяма, его единственным сыном.

– Если бы Нейпьер не вернулся, то сэр Уилльям передал бы дом, а следовательно, часть своего состояния кому-то еще. Но Нейпьер вернулся… он всегда отличался необузданностью желаний, всегда хотел быть впереди всех. Вот почему он завидовал Боументу. Впрочем с этим уже давно покончено. Нейпьер принял условия отца, и когда родится ребенок, сэр Уилльям смягчится по отношению к Нейпьеру, я в этом уверена.

– Сэр Уилльям весьма суровый человек.

Миссис Линкрофт слегка поморщилась. Я опять перешла границы дозволенного. Это все влияние Нейпьера. Почему я все время стремлюсь защитить его?

– Обстоятельства сделали сэра Уилльяма таким, – произнесла миссис Линкрофт сухо, и по ее тону я поняла, что она считает неделикатным мое неодобрительное высказывание о хозяине дома. Есть что-то непонятное в этой женщине, но ее безусловная преданность двум людям – сэру Уилльяму и Элис – внушала уважение. Видимо, решив сгладить впечатление, которое могла произвести на меня холодность ее тона, она добавила с большей любезностью:

– Сэр Уилльям очень обрадован этой новостью. Когда родится мальчик, то жизнь в доме наладится, я убеждена в этом.

– А что если это будет не мальчик? На лице миссис Линкрофт изобразилось некоторое замешательство.

– В этой семье всегда рождаются мальчики. Мисс Сибила Стейси была единственной дочерью на протяжении многих поколений. Сэр Уилльям наверняка захочет, чтобы ребенка назвали Боументом. Это, я думаю, его окончательно успокоит.

– А как же родители ребенка? Может быть, им захочется дать другое имя?

– Эдит будет только рада выполнить пожелание сэра Уилльяма.

– А Нейпьер?

– Моя дорогая миссис Верлейн, он ни слова не скажет против.

– Не понимаю почему. Возможно, ему хочется забыть… это горестное происшествие.

– Он никогда не пойдет против воли сэра Уилльяма. Если он сделает это, то, может, снова будет вынужден упаковывать свои вещи.

– Вы хотите сказать, что выполнив роль самца и произведя на свет другого Боумента, он может еще раз получить отставку?

– У вас сегодня какое-то очень странное настроение, миссис Верлейн. Это на вас непохоже.

– Да, я, кажется, проявляю излишний интерес к делам семьи. Простите.

Она кивнула и затем сказала:

– От сэра Уилльяма зависит пребывание Нейпьера в этом доме. Я полагаю, ему это известно.

Я посмотрела на часы, прибегнув к обычной своей уловке, чтобы, сославшись на уроки, избегнуть неприятных разговоров. Мне не хотелось ничего больше слушать. Нейпьер представлялся мне, по крайней мере, смелым и откровенным человеком. Но думать, что он под пятой отца, что он терпит тиранство ради наследства – этого мне совершенно не хотелось.

По дороге в свою комнату я встретила Сибилу Стейси. Мне показалось, что она бродила поблизости, чтобы при первой возможности перехватить меня.

– Добрый день, миссис Верлейн, – приветствовала она меня. – Как поживаете?

– Прекрасно, спасибо. А вы?

– Я тоже. Вы очень давно меня не видели, верно? А вот я вас видела. Я видела, как вы разговаривали с Нейпьером. Впрочем я не один раз вас видела. Однажды вы поздно вечером возвращались домой вместе.

Меня это возмутило. Какое право имела эта женщина шпионить за мной!

Сибила, видимо, уловила мое состояние, и оно, кажется, пришлось ей по вкусу.

– Вы очень интересуетесь нашей семьей, верно? В этом, я думаю, проявляется ваша доброта ко всем нам. Вы вообще очень добрый человек, как я теперь поняла. Я ведь должна изучить вас, поскольку собираюсь писать ваш портрет. Пойдемте сейчас ко мне в студию. Вы ведь обещали, что будете приходить туда. Кроме того вы почти не видели моих картин.

Я сомневалась, стоит ли сейчас идти к ней, но мисс Стейси со своей обычной ребяческой живостью схватила меня за руку и потянула за собой.

– Ну, пожалуйста, пожалуйста…

Затем она просяще сжала свои руки и придвинулась ко мне. При резком дневном свете ее лицо еще раз поразило меня гротескным сочетанием голубых бантиков и седых волос, детского лукавого взгляда и глубоких морщин вокруг глаз.

И все-таки было что-то притягательное в этой женщине, как впрочем и во всех обитателях дома Стейси.

Портрет трех девочек все еще стоял на мольберте. Он опять привлек мое внимание, это, видимо, доставило мисс Стейси удовольствие, потому что, стоя рядом со мной, она довольно похихикивала.

– Не правда ли, поразительное сходство, – сказала она. – Жизнь еще нисколько не отразилась на их лицах… пока, – Сибила надула губы, словно ее это огорчало, – что очень затрудняет работу художника. Ничего существенного их лица не выражают, верно?

Я согласилась и добавила:

– Но зато они так молоды и невинны.

– Нет, все мы рождены в грехе.

– Тем не менее есть немало людей, которым удается жить вполне добродетельно.

– Ну, да, миссис Верлейн, вы же принадлежите к оптимистам. Вы всегда видите только хорошее в людях.

– Это лучше, чем видеть только худшее.

– Нет, поскольку худшее все равно существует. – Она наморщила личико. – И я когда-то была такой же. Я верила… верила Гарри. Вы не понимаете, о чем я? Ах, да, ведь вам неизвестно, кто такой Гарри. Гарри это тот мужчина, за которого я собиралась замуж. Я покажу вам его портрет, вернее, два. А сейчас я работаю над портретом Эдит.

Мисс Стейси проворно подбежала к составленным в углу холстам. Я поразилась, как бесшумно она двигается. Это помогает ей, подумала я, шпионить за людьми… за мной в том числе. Зачем она это делает? Только ли для того, чтобы узнать о наших тайнах, а затем, придя в эту комнату, отразить их на холстах? Мысль об этом привела меня в смятение. Детскостью поведения мисс Стейси, видимо, скрывала свой истинный характер, не желая, чтобы кто-нибудь узнал его.

– Эдит, – задумчиво произнесла мисс Стейси. – Вот она на картине с другими девочками. Какие они там очаровательные. А теперь взгляните сюда.

Она вынула из стопки в углу один холст и поставила его на мольберт поверх портрета трех девочек.

Я не сразу поняла, чей это портрет. Что-то в изображенной беременной женщине с огромным животом напоминало Эдит. Но лицо было искажено какой-то жуткой гримасой страха, смешанного с коварством.

– Вам не нравится этот портрет, – заметила мисс Стейси.

– Он отвратителен, – ответила я.

– Вы узнаете, кто это?

Я отрицательно покачала головой.

– Полноте, миссис Верлейн. Я думала, что вы всегда искренни.

– Похоже на Эдит… и все-таки я ее такой не представляю.

– Но она такой будет. Сейчас Эдит напугана, и с каждым днем страх все больше овладевает ею. И она будет испытывать его до последнего дня своей жизни.

– Надеюсь, еще никто не видел этого портрета.

– Нет, но со временем я покажу…

– Почему же мне вы показали его уже сейчас?

– Потому что у вас такой же интерес к людям, как и у меня. Вы тоже художник. Вы слышите музыку там, где другие ее не слышат. Разве не так? Вы слышите ее в шуме ветра, в шелесте листвы, в журчанье ручья. Я нахожу то, что интересно мне, в лицах людей. Мне никогда не хотелось писать пейзаж. Они оставляют меня равнодушной. Мне интересны только люди. Так было всегда. Еще ребенком я брала в детской карандаш и рисовала наших гувернанток. Но тогда у меня не было такого дара, как сейчас. Только после того, как Гарри… – тут ее личико опять сморщилось, и мне показалось, что она вот-вот разрыдается. – Иногда я испытываю непреодолимое желание написать портрет какого-то определенного человека. Но пока в отношении вас, миссис Верлейн у меня нет такого желания. Но я знаю, – оно придет… поэтому я слежу за вами… выслеживаю вас, как лев преследует свою добычу. Но львы не едят, пока они не голодны, верно? – Она приблизилась ко мне и рассмеялась прямо мне в лицо. – Я пока тоже не испытываю к вам голод. Но у меня есть контакт, – она указала рукой наверх, и на ее лице появилась отрешенная улыбка. – У меня есть контакт с некими силами. Этого никто не понимает. Знаете, что обо мне говорят? Что я ненормальная. Мне ведь это известно. Так говорят слуги. И Уилльям, и его миссис Линкрофт. Но я как раз более нормальная, чем они, потому что у меня есть контакт с теми силами, о которых они ничего не знают.

Я почувствовала, что задыхаюсь в этой комнате. Мисс Стейси схватила меня за руку и придвинула ко мне свое странное, старчески детское личико. У меня уже не оставалось сомнений, что она, действительно, не в своем уме.

Взглянув на часы, я пробормотала:

– Мне уже пора… Я совсем забыла…

Мисс Стейси посмотрела на свои эмалевые часы, приколотые к розовой в оборках блузке, и погрозила мне пальчиком.

– У вас с Сильвией урок только в половине седьмого. Поэтому есть еще двадцать минут.

Я была поражена, как хорошо она знает мое расписание.

– А вчера вы весь вечер готовились к занятиям, – продолжала она.

Мне стало совсем не по себе.

– Но пока нет нового викария…

– Девочки сейчас выполняют задание миссис Линкрофт. До чего умна эта женщина, – и мисс Стейси рассмеялась. – Добиться того, чтобы ее ребенок воспитывался в Лоувет Стейси! Да, это было ее условие. Она очень высокого мнения о своей дочке.

– Это естественно для матери.

– О, очень естественно. И поэтому Элис здесь на правах члена семьи.

– Элис хорошая девочка и очень трудолюбивая.

Сибила мрачно кивнула и добавила:

– Однако сейчас меня больше интересует Эдит.

– И все-таки я должна повторить, что такой, – я кивнула на портрет, – я ее не представляю.

– Вы шокированы, да шокированы, шокированы, – скандировала мисс Стейси с ехидным ребячеством. Затем ее лицо будто окаменело. – Они собираются назвать ребенка Боументом. Думают, что можно заменить моего Бо другим, просто дав ему это имя. Никогда! Ничто не вернет Боумента. О, мой дорогой мальчик… Мы его потеряли навсегда.

– Сэр Уилльям просто обрадован тем, что, может быть, родится мальчик.

– Они не смогут заменить Воумента, – повторила мисс Стейои гневно. – Ничего уже нельзя исправить.

– Жаль, что прошлое никак не могут забыть.

– Нейпьер тоже так думает. И вы, конечно, на его стороне, – произнесла она с насмешливым осуждением.

– Я здесь недавно и к вашей семье не имею никакого отношения, поэтому не могу принимать чью-либо сторону.

– Однако вы это делаете. О, да, миссис Верлейн, я обязательно напишу ваш портрет… Но не сейчас. Я еще немного подожду. Вам кто-нибудь рассказывал о Гарри?

– Нет.

– Вы должны знать о нем. Вам ведь хочется знать о нас все, верно? Поэтому вам, конечно, интересно, кто такой Гарри.

– Это человек, за которого вы собирались выйти замуж, вы уже говорили.

Сибила кивнула. Лицо ее страдальчески сморщилось.