Текст книги "Коварные пески"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

– Вы этот сборник искали? – спросил Годфри.

– Да. Извините, что помешала. Но мне действительно он был очень нужен.

Я вышла из комнаты, чувствуя на себе внимательный взгляд трех пар глаз. Теперь надо быстрее миновать прихожую, чтобы случайно не встретиться с миссис Ренделл.

Меньше чем через десять минут появился Годфри.

– Может быть, я несколько преувеличиваю, – сказала я. – Но мне кажется, я вспомнила очень важную вещь. В то время, когда я приезжала на несколько дней к Роуме, они занимались восстановлением одной мозаики. Я ее хорошо помню, потому что Роума попросила меня помочь, но это так, скорее лишь чтобы отвлечь меня от мрачных мыслей.

– Да, продолжайте, – с нетерпеливой ноткой в голосе сказал Годфри, и мои сомнения в важности этой новости рассеялись.

– Так вот, эта мозаика, видимо, была выполнена по тому же рисунку, что и мозаичный пол, который вы здесь видели.

– Нам надо обязательно посмотреть эту мозаику.

– Но я не знаю, где она, – сказала я.

– Если их работа закончилась успешно, то она наверняка в Британском музее. Хорошо бы как можно быстрее ее увидеть.

– А когда вы смогли бы поехать?

– Если я возьму сейчас выходной, то это вызовет недовольство. Поэтому лучше поехать вам. Вы уже довольно давно здесь, а выходного у вас еще не было, верно?

– Нет, но…

– Я не успокоюсь, пока кто-нибудь из нас не увидит эту мозаику.

– Кажется, миссис Линкрофт собиралась повезти девочек в Лондон, чтобы купить материал для новых платьев.

– Вот и воспользуйтесь этим. Поезжайте с ними, и пока они будут искать материал, вы сходите в Британский музей и найдите там эту мозаику.

– Хорошо, – сказала я. – Если у вас не будет никакой возможности поехать, это сделаю я.

– Мне кажется, мы на верном пути, – сказал Годфри с горящими от волнения глазами.

Он пошел продолжить занятия с девочками, а я поспешила в Лоувет Стейси, где меня ждала миссис Линкрофт. Она уже стояла в холле, собираясь уйти.

– Вы никогда еще так не опаздывали.

– Да. Извините. Но мне пришлось вернуться в дом священника, чтобы забрать вот это.

Я вынула альбом, и он выскользнул у меня из рук. Миссис Линкрофт проворно нагнулась и, подняв, протянула мне. На обложке была видна надпись «На кладбище через десять минут». Я не знала, заметила ли эту надпись миссис Линкрофт.

Девочки были в восторге от того, что мы едем на поезде в Лондон.

– Как жаль, – сказала Элис, – что Сильвия не смогла поехать.

– Ей никогда не позволят выбирать ткань для своих платьев, – заметила Оллегра.

– Бедняжка Сильвия! Мне немного жаль ее, – сказала миссис Линкрофт и вздохнула. Я знала, о чем она подумала в этот момент: хотя появление на свет Элис и Оллегры было незаконным и довольно драматичным, она сумела создать для них более счастливую домашнюю жизнь, чем у Сильвии.

– Мне жаль миссис Верлейн, – сказала Элис, – она не будет покупать себе материал на новое платье.

– Может быть, и будет, – сказала миссис Линкрофт.

– Нет, она собирается в Британский музей, – сообщила Оллегра, задумчиво поглядев на меня. Мне стало немного не по себе, ведь я не говорила им, что хочу пойти туда. – Я слышала, как вы, миссис Верлейн, сказали об этом мистеру Уилмету, – пояснила Оллегра.

– Да, мне хотелось бы заглянуть туда, – я заставила себя произнести это как можно спокойнее, хотя признание Оллегры неприятно поразило меня. – Когда-то я жила недалеко от музея и часто бывала там.

– Это потому, что ваш отец был профессором, – добавила Элис. – Думаю, это он заставлял вас много работать, и поэтому вы так хорошо играете на фортепьяно.

Элис бросила взгляд на Оллегру, и та тут же сказала:

– Я бы тоже хотела сходить в Британский музей. Давайте пойдем туда все вместе.

Я была так обескуражена этим предложение, что не сразу нашла, что ответить.

– Но вы ведь, кажется, хотели поискать в магазинах материал для новых платьев, – произнесла я наконец.

– У нас на все хватит времени, верно, мама? – настойчиво продолжала вести свою линию Элис. – Иногда мы ходим в Гайд Парк. А на этот раз я бы предпочла Британский музей.

– Верно, почему бы нам не провести час-другой в музее, – согласилась миссис Линкрофт. – Когда вы собирались пойти туда, миссис Верлейн?

– Нет, мне не хотелось бы связывать вас своими планами.

– Да вы и не будете нас связывать, – ответила миссис Линкрофт с улыбкой, – знаете, что мы сделаем. Мы пойдем сразу в музей и потом зайдем в «Браунз Отель»и там перекусим, а после этого отправимся за покупками, и вполне успеем на поезд в 4.30.

Я с отчаянием поняла: все мои усилия как-то ненавязчиво отговорить их напрасны, но я не знала, что впереди меня ждет еще более серьезное испытание.

Я сидела, откинувшись на сиденье, и смотрела на мелькавшие за окном поля и изгороди. Я не должна была показать, что меня расстроило их желание пойти со мной в Британский музей. Но как могла Оллегра подслушать наш разговор с Годфри? Наверное, мы проявили какую-то неосторожность.

Мне ничего не оставалось делать, как смириться с тем, что они идут в музей вместе со мной. Но я решила, что там мне нужно будет как-то от них улизнуть и одной пойти в зал Древнего Рима и поискать там мозаику из Лоувет Стейси.

Но в тот день неудачи преследовали меня. Только мы сошли с кеба, который довез нас от вокзала к музею, как меня окликнул чей-то голос:

– О, неужели… это вы, миссис Верлейн!?

К счастью, я была немного впереди остальных, и я быстро двинулась навстречу к окликнувшему меня мужчине, в котором тотчас признала коллегу своего отца.

– Как плохо получилось с вашей сестрой, – сказал он, качая головой. – В чем же оказалось дело?

– Мы… мы так и не узнали.

– Огромная потеря, – сказал он. – Мы всегда говорили, что Роуме Брэнден удастся даже больше, чем вашим родителям. Бедняжка Роума…

Какой раскатистый у него голос! Миссис Линкрофт вполне могла услышать каждое его слово, но девочки, кажется, были заняты чем-то другим и не слушали. Элис стояла к нам спиной и показывала Оллегре на что-то, привлекшее ее внимание. Но миссис Линкрофт наверняка все слышала.

– Я никогда не была в том музее раньше. Люди редко пользуются возможностью бывать в музеях, – подойдя ко мне, сказала миссис Линкрофт.

Сердце у меня учащенно билось. Возможно, она все-таки ничего не услышала. Может быть, мне просто показалось, что голос у этого мужчины столь громогласный.

– Да, это верно, – ответила я миссис Линкрофт. – Этой возможностью пользуются редко.

– И сейчас мы ею воспользуемся, – раздался рядом со мной голос Элис. – Как здесь все торжественно. И как внушительно.

Они шли по музею рядом со мной, тихо восклицая от удивления. Я вспомнила, как часто приводили меня сюда родители в детстве, полагая, что нет лучшего удовольствия для ребенка, чем побывать в Британском музее.

Наконец мне удалось ускользнуть от них. Девочки и миссис Ликрофт с удивлением разглядывали богато иллюстрированную рукописную книгу двенадцатого века, а я быстро и бесшумно пронеслась по каменным плитам туда, где я так часто бывала с Роумой.

Я спросила у смотрителя зала, где я могу найти римские древности, которые были обнаружены в Лоувет Стейси, и я тотчас получила разъяснение.

С какой радостью я увидела, что мозаика, о которой я говорила Годфри, находится там среди прочих экспонатов из Лоувет Стейси. Мозаика была даже не одна, видимо, Роуме удалось после моего отъезда восстановить еще несколько. В витрине, где они были выставлены, помещалась заметка, в которой описывались эти мозаики и разъяснялся процесс восстановления. На первой мозаике была изображена фигура человека, по всей видимости мужчины, у которого не было ступней: он стоял на двух длинных обрубках, которые, видимо, обозначали ноги. Его руки были вытянуты вперед, словно он хотел схватиться за что-то, остававшееся на мозаике невидимым. Я посмотрела на второй экспонат. Изображение было не таким четким, как на предыдущем, и там оказались утраты, заполненные, вероятно, цементом, однако можно было понять, что на этой мозаичной картине – человек, лишенный ног по колено; потом, однако, я поняла, что его ноги были во что-то погружены. И на последней мозаике была изображена только голова этого человека, по всей вероятности, похороненного заживо.

Я не могла отвести глаз от этих изображений.

– О, да это же наши! – раздался рядом со мной голос. Я обернулась. По обе стороны от меня стояли Элис и Оллегра.

– Да, – подтвердила я. – Они были найдены недалеко от Лоувет Стейси.

Подошла миссис Линкрофт.

– Посмотри, мама, – сказала Элис, – посмотри, что нашла миссис Верлейн.

Миссис Линкрофт окинула беглым взглядом мозаики и сказала:

– Да, они очень хорошие.

– Да, нет же, вы ничего не увидели, – запротестовала Оллегра. – Они же наши!

– Что? – удивилась миссис Линкрофт и пристальней вгляделась в экспонаты. – Да, удивительно! – И взглянув на меня, с извиняющейся улыбкой добавила:

– Но сейчас уже пора подумать о том, чтобы перекусить.

Я согласилась. Задачу свою я выполнила, хотя не была уверена, насколько успешно. Но рассказать Годфри было что.

Мы вышли из музея и, взяв кэб, отправились в «Браунз», по дороге девочки обсуждали, что они закажут на ленч и какой материал купят для своих платьев.

Когда мы выходили из экипажа, мимо пробежал разносчик газет, восторженно выкрикивая:

– «Джентльмен Терролл» пойман! Маньяк никому больше не угрожает!

– Это же наш «Джентльмен Терролл», – сказала Элис.

– Что значит… «наш», – спросила резко миссис Линкрофт.

– Мы о нем говорили, мама. И решили, что он, должно быть, немного похож на нашего мистера Уилмета.

– Почему вы решили, что он на него похож?

– Потому что его прозвали «Джентльмен». И мы подумали, что он, вероятно, точно такой, как мистер Уилмет, верно, Оллегра?

Оллегра кивнула.

– Вам совершенно ни к чему забивать голову такими вещами, – высказалась миссис Линкрофт довольно сердито, и Элис сникла.

Никто ни словом не обмолвился о мозаике. Успокаивало еще и то, что не было и намека на то, что кто-нибудь из них слышал мой разговор с коллегой отца у входа в Британский музей. Постепенно ко мне вернулась уверенность, что моя тайна не раскрыта, и когда мы, закончив все дела, сели в поезд, я была уже почти спокойна.

Мой рассказ о том, что я увидела в музее, привел Годфри в сильнейшее волнение.

– Я уверен, что тут скрыт какой-то смысл, – заявил он. Мы прошли с ним мимо трех раскопанных терм, и Годфри, остановившись, начал внимательно вглядываться в остатки мозаичного пола, будто бы надеясь, что, чем дольше он всматривается, тем вернее ему откроется значение изображенного там рисунка.

– Неужели вы думаете, что они не смогли бы раскрыть смысл этого рисунка, если бы это действительно было возможно? – спросила я.

– Кто? Археологи? Может быть, им не приходило в голову, что стоит разгадывать эту загадку. Но у меня твердое убеждение, что тут что-то есть.

– Что же вы предлагаете делать? Пойти в Британский музей и рассказать о ваших подозрения?

– Они, возможно, поднимут меня на смех.

– Из-за того, что сами не додумались до этого? Ну, вот еще одна версия о завистливых археологах. Это, конечно, занятно, но нисколько не приближает нас к разгадке тайны исчезновения Роумы.

Я услышала, как кто-то предупреждающе кашлянул, и обернувшись, увидела трех девочек, которые направлялись к нам.

– Мы пришли посмотреть на мозаику, – объявила Элис. – Мы видели ее в музее. Нам ее показала миссис Верлейн. А теперь мы хотим увидеть, что здесь.

– Мне понравилась та, где видна только одна голова, – сказала Оллегра. – Такое впечатление, будто ее отрубили и положили на земле. Жуткая картина.

– Мне от нее нехорошо, – сказала Элис. Годфри выпрямился и посмотрел в сторону моря. Я поняла, что он хочет сменить тему разговора.

– Какой прозрачный сегодня воздух, – отметил он. – Говорят, это признак того, что будет дождь.

– Правильно, – согласилась Оллегра. – Когда видны мачты над песками Гудвинз, это часто предвещает дождь.

– Я только теперь понял! – вдруг взволнованно проговорил Годфри. – Эти мозаики… они изображают, как заживо погребают человека.

– Вы имеете в виду зыбучие пески?

Годфри с воодушевлением развил эту мысль.

– Возможно, это своего рода предупреждение. Людей отводили в Гудвинз и казнили их там постепенным погружением в песок.

– Вполне вероятно, – согласилась я.

– Хотя, вряд ли, – нахмурившись, возразил Годфри. – Где-то здесь должны быть другие зыбучие пески.

– Но где?

– В этих окрестностях, – Годфри неопределенно махнул рукой. – Я совершенно уверен, что именно это и обозначают мозаики.

– До чего ужасно! – выговорила с содроганием Сильвия. – Представляете, вас…

Годфри стоял, покачиваясь с носка на пятку. Таким взволнованным я его никогда не видела.

– Не будь ребенком, Сильвия! – проворчала на нее Оллегра.

– Не хорошо заставлять мисс Кент ждать нас, – напомнила девочкам Элис, и, повернувшись ко мне, пояснила:

– Мисс Кент хочет заняться нашими платьями сегодня.

– О, зачем я только выбрала этот ярко-клубничный цвет, – вздохнула Оллегра. – Вишнево-красный был бы гораздо лучше.

– Я ведь тебе говорила, – с мягким упреком сказала ей Элис. – Но давайте пойдем, мисс Кент уже заждалась нас.

И они ушли, предоставив нам с Годфри возможность продолжить обсуждение сюжета мозаик.

– Элис написала рассказ о мозаике, – объявила Оллегра. – Получилось очень здорово.

– Когда же ты покажешь мне свои рассказы, Элис? – спросила я.

– Надо еще подождать. Я не совсем ими довольна.

– Но ты ведь показываешь их Оллегре и Сильвии.

– Мне надо было увидеть, как мой рассказ на них подействует. Кроме того они… еще дети, ну, или почти дети. Взрослые гораздо более критичны.

– Совершенно необязательно.

– Ну, как же! Они ведь знают жизнь, а мы еще только с ней знакомимся.

– Значит, ты не хочешь показать мне свой рассказ?

– Я обязательно покажу, но только когда поработаю над ним еще.

– Там говорится о человеке, попавшем в зыбучие пески.

Элис вздохнула и кинула на Оллегру быстрый взгляд, та тут же надулась.

– Мне казалось, что ты очень гордишься этим рассказом.

Элис не обратила внимания на ее слова и, повернувшись ко мне, сказала:

– Я написала о римлянах. У них было такое наказание: провинившегося человека бросали в зыбучие пески, и они медленно его заглатывали. Очень медленно. Поэтому римляне использовали эти пески в качестве казни. Некоторые пески заглатывают человека очень быстро, поэтому их еще называют песчаная трясина. Но те пески действовали медленно. Поэтому казнь была мучительна. Они постепенно засасывали свою жертву, и ее мучения растягивались. Вот поэтому римляне использовали эти пески как орудие казни. В моем рассказе человек, которого собираются казнить, должен сделать мозаику с изображением этих песков. Понимаете, какая изощренная пытка! Насколько мучительнее, чем если бы его сразу отвели в эти пески. Ведь все время, пока он делал мозаику, он знал, что это произойдет с ним. Но его переживания способствовали тому, чтобы мозаика получилась очень выразительной. Ни у кого бы не получилось лучше, потому что ему самому предстояло испытать то, что он изображал.

– Элис, что за идеи приходят тебе в голову!

– Но ведь идея хорошая, верно? – озабоченно спросила Элис.

– Да, но тебе не следует придумывать такие жуткие образы. Лучше воображай какие-нибудь более приятные вещи.

– Да, я понимаю, – сказала Элис. – Но ведь надо, чтобы образы были правдивыми, не так ли, миссис Верлейн? Нельзя же закрывать на правду глаза.

– Нет, конечно, нет, но…

– Я вот думаю, зачем же они делали такие мозаики, если бы считали, что надо думать о приятных вещах? Ведь оказаться в таких коварных песках совсем неприятно. Я так и назвала свой рассказ: «Коварные пески». Когда я писала, мне самой было страшно. И девочкам тоже стало страшно во время чтения. Но я, конечно, постараюсь придумывать какие-нибудь более приятные истории.

Выходя из своей комнаты, я неожиданно столкнулась с Сибилой. Она, видимо, поджидала меня.

– О, миссис Верлейн! – сказала она таким тоном, будто меньше всего ожидала увидеть меня возле моей же комнаты. – Как приятно вас видеть. Очень давно мы с вами не встречались. Вы были чем-то очень заняты.

– Да, уроки… – сказала я неопределенно.

– Я не их имела в виду, – она бросила острый взгляд в приоткрытую дверь моей комнаты. – Я бы хотела поговорить с вами.

– Тогда пойдемте ко мне.

– Прекрасно!

Она на цыпочках вошла в комнату с таким видом, будто мы с ней заговорщики. Окинув комнату взглядом, она сказала:

– Здесь очень приятно. Очень. Я думаю, вам здесь хорошо. И вам было бы жаль отсюда уехать.

– Да, мне было бы жаль, если бы я отсюда уехала.

– Я видела вас с викарием. Я думаю, его считают очень красивым молодым человеком.

– Возможно.

– А вы, миссис Верлейн? – резкость ее вопроса вызвала во мне некоторое замешательство.

– Да, думаю, и я тоже.

– Я слышала, что он собирается занять очень хорошее место. Ну, этого следовало ожидать. У него прекрасные связи. Он будет продвигаться, несомненно. И подходящая жена, это то, что ему сейчас нужно.

На моем лице промелькнуло раздражение, и, вероятно, заметив это, Сибила сказала:

– Я испытываю к вам глубокое расположение. Мне не хотелось бы, чтобы вы уехали. Вы для меня уже стали как бы частью этого дома.

– Спасибо.

– Конечно, здесь каждому отведена своя роль. Даже для такой безликой, как Эдит. Бедное дитя, эта Эдит, но и она оставила здесь свой след, и немалый. Бедняжка!

Я уже жалела, что предложила ей войти. Надо было с ней остаться в коридоре, там было бы легче от нее отделаться.

– А ведь сэр Уилльям заболел, – продолжала Сибила, – именно из-за того потрясения, которое вызвала в нем ваша игра.

Я с некоторым негодованием сказала:

– Как я уже говорила, я исполняла тогда только то, что мне положили на рояль.

Глаза Сибилы внезапно вспыхнули – две сверкающие голубые точки в складках морщин.

– О, да, я знаю… но кто дал вам сыграть именно это произведение, как вы думаете, миссис Верлейн?

– Мне бы очень хотелось это знать.

Сибила напряглась и зашагала по комнате. Как я уже заметила, это означало, что она сейчас сообщит мне то, ради чего пришла сюда.

– Я помню тот день, когда она это играла…

– Кто? – спросила я.

– Изабелла. Она играла весь день. Ей как раз удалось найти переложение для фортепьяно. «Пляска смерти», – Сибила начала фальшиво напевать мелодию, отчего та прозвучала совсем жутко. – «Пляска смерти», – произнесла она задумчиво. – И все время, пока Изабелла играла, она думала о смерти. Потом она взяла револьвер и ушла в лес. Вот почему Уилльям не мог выдержать этой музыки. И он никогда бы не положил вам эту вещь для исполнения.

– Но ведь кто-то это сделал?

Она вдруг рассмеялась, и я спросила:

– Вы знаете кто?

Она многозначительно кивнула.

– О, да, миссис Верлейн. Я знаю.

– Но ведь тот, кто это сделал, хотел намеренно расстроить сэра Уилльяма, вызвать у него шок, ведь он больной человек.

– Ну и что, – сказала Сибила. – А зачем он строит из себя такого добропорядочного. Он ведь не такой. Я могу вам это доказать. Так почему бы его и не расстроить.

– Но это могло убить его.

– Вы думали, что это сделал Нейпьер. Они ведь поссорились, и Уилльям пригрозил Нейпьеру, что выгонит его из дома. Только подумать! Почему Нейпьер должен уходить из дома. Почему сэр Уилльям может притворяться таким хорошим. Один раз…

– Мисс Стейси, – прервала я ее, – это вы положили те ноты на рояль?

Она сжалась, как ребенок, и кивнула.

– Теперь вы знаете, – сказала она, – что не следует судить Нейпьера слишком строго.

Она не в своем уме, подумала я. И это очень опасно. Но я все-таки была рада, что она пришла ко мне в комнату. По крайней мере, теперь я знаю, что Нейпьер не виноват.

У меня из головы не шла та мозаика. Я не могла избавиться от мысли, что в ней заключено что-то важное. Я снова начала ходить на раскопки, стараясь вспомнить все, что мне рассказывала об этом Роума. Однажды утром я встретила там Нейпьера.

– Вы опять стали приходить сюда, – сказал он. – Я знал, что могу встретить вас в этом месте.

– Вы меня здесь уже видели?

– Много раз.

– Когда я не знала об этом? Очень неприятно слышать, что за тобой наблюдали, когда тебе это было неизвестно.

– Что тут особенно неприятного, если вам нечего скрывать, – возразил Нейпьер.

– Не думаю, что есть настолько добродетельные люди, которым это безразлично.

– Здесь вопрос не в добродетели. Например… кто-то занят вполне достойным делом, но оно требует… анонимности. В таком случае этому человеку будет очень неприятно узнать, что за ним наблюдают.

– Что же это может быть за дело?

– Например, человек, скрывая свое имя, приезжает в какое-то место, чтобы раскрыть тайну исчезновения своей сестры.

У меня перехватило дыхание.

– Так вы знаете!

– Было не столь уж трудно узнать.

– И давно вам это стало известно?

– Почти сразу после вашего приезда.

– Но…

Нейпьер рассмеялся.

– Я хотел знать о вас как можно больше, а так как вы были вдовой известного человека, то это упростило мою задачу. У вас был прославленный муж и сестра, хорошо известная в своих кругах. Так что вы должны согласиться, что получить нужную мне информацию не составило большого труда.

– Но почему вы не сказали мне?

– Это бы поставило вас в неловкое положение. Мне хотелось, чтобы вы сами признались, если сочтете это нужным.

– Но если бы я сказала, кто я, то мне никогда не разрешили бы приехать сюда.

– Всем не надо было говорить. Только мне.

– Что вы теперь намерены делать?

– Точно то, что делал и раньше.

– Вы сердитесь на меня?

– Зачем? Ведь я уже давно обо всем знаю.

– Вы меня не одобряете?

– Нет, я вами восхищаюсь.

– Почему?

– Потому что вы решили приехать сюда… потому что вы так любите свою сестру, что вам безразлична опасность, какой вы себя подвергаете.

– Опасность? О какой опасности вы говорите?

– Тот, кто пытается узнать, что стало с человеком, который, возможно, является жертвой убийства, всегда оказывается в опасности.

– Но кто сказал, что Роума убита?

– Я ведь сказал, что, «возможно», убита.

– Роума не тот человек, которого кому-то может понадобиться убить.

– Жертвами убийц очень часто становятся именно такие люди. Но откуда вам знать, какие у нее могли быть секреты. Вы, возможно, не все знаете о ее жизни.

– В общем-то я знаю очень мало.

– Вот видите. Вы смело бросились навстречу опасности, и это вызывает у меня восхищение… конечно, не только это.

Сделав шаг ко мне, он посмотрел в мои глаза с такой печалью, что меня охватило жаркое волнение и желание утешить его.

– Разве вам не приходило в голову, – сказал Нейпьер, – что два исчезновения, происшедшие в одном месте с небольшим разрывом во времени, не могли быть случайностью.

– Да, это очевидно, – согласилась я.

– И что, вы думаете, могло произойти с вашей сестрой?

– Я не знаю, но в одном убеждена: она не могла куда-то уехать, никого не предупредив об этом.

– А Эдит?

– Эдит тоже.

– И вы тоже чувствуете, что тут есть какая-то связь?

– Вполне вероятно.

– Может быть, Эдит что-то обнаружила… Какую-то деталь, которая могла пролить свет на тайну исчезновения вашей сестры. А если это так, то… вы, пытаясь узнать об этом, подвергаете себя смертельной опасности. Разве не так?., ах, да, ведь вам помогает Годфри Уилмет.

– Это не совсем так.

– Но он же знает, кто вы.

Я кивнула.

– Ему вы сказали, в то время как от других скрывали.

– Он понял сам, кто я, как только познакомился со мной.

– И признался в этом? Ну да, он же откровенный и прямой… не то, что некоторые.

– Это получилось как-то само собой. Ему сразу стало ясно, что я сестра Роумы, и я была ему благодарна, что он не выдал меня.

– Я тоже держал это в секрете. Вы и мне благодарны?

– Да, спасибо.

– Вы знаете, – сказал он, пристально на меня глядя, – что я сделал бы все, чтобы помочь вам. Я ничего не ответила, но он еще раз настойчиво спросил:

– Вы ведь знаете об этом?

– Да.

– Я рад. Если нам удастся найти разгадку этим таинственным происшествиям, тогда я смогу вам сказать об очень многом. Вы тоже это знаете? Поэтому для меня очень важно это сделать… может быть, даже больше, чем кому-либо еще.

Я вдруг испугалась того, что он может сейчас сказать, и, возможно, моей собственной реакции на его слова. Когда я была с ним рядом, он действовал на меня просто завораживающе; лишь вдали от него, я могла судить о нем холодно и бесстрастно.

Возможно, понимая это, он не стал меня больше волновать и заговорил о другом.

– Я видел вашу сестру пару раз. Она производила впечатление человека, страстно преданного своему делу. Она жила в том домике совершенно одна, – Я приезжала к ней на несколько дней.

– Как странно! Вы были совсем рядом, и мы не встретились.

– Не так уж странно. Мне кажется, на раскопки приезжало много людей, которых вы не встретили.

– Я говорю не о многих… я говорю о вас. Хорошо, оставим это. Скажите, вы приблизились хоть немного к разгадке с тех пор, как приехали сюда?

– Годфри Уилмет считает, что Роума сделала какое-то потрясающее открытие, которое вызвало зависть у какого-то другого археолога. Но лично я считаю это неубедительным.

Нейпьер внимательно посмотрел на меня и сказал очень серьезно:

– Обещайте мне, что вы скажете мне, если обнаружите что-то такое, что может, на ваш взгляд, дать ключ к разгадке. Вы должны позволить мне помогать вам. Помните, что если эти два исчезновения взаимосвязаны, то для меня крайне важно узнать, в чем связь между ними.

– Я сделаю это с большой радостью, если смогу.

– Значит, я могу надеяться, что мы будем вместе этим заниматься?

– Да, – ответила я. – Давайте действовать вместе.

Он шагнул ко мне, словно бы желая взять меня за руку, но я отошла, сделав вид, что не заметила этого, и сказала, что пора возвращаться домой.

Сибиле не давало покоя присутствие цыган. Ни о чем другом она не могла говорить, и казалось даже, что она забросила свои занятия живописью.

Здоровье сэра Уилльяма заметно улучшилось, и я все ждала, что его распря с Нейпьером возобновится, но ничего подобного не случилось, и я решила, что, по-видимому, сэр Уилльям понял, какую пользу приносит Нейпьер поместью, и поэтому склонился к тому, чтобы пока оставить все как есть. Не самое лучшее решение, но все же оно предпочтительнее, чем дикая ссора.

Окруженный стенами уединенный сад, который мне так нравился, оказался любимым местом отдыха сэра Уилльяма. Каждое утро он проводил там около часа, заботливо завернутый в плед и обложенный подушками. Его привозила миссис Линкрофт и ровно через час приходила обратно, чтобы забрать его в дом.

Первый раз, когда я его там застала, с ним была Сибила. Еще издали я услышала ее сердитый голос.

– Ты должен приказать им убраться отсюда! – кричала она. – Их присутствие здесь не принесет ничего хорошего. Вспомни, что было, когда ты прошлый раз разрешил им остаться. Эта дурная девчонка пришла работать на кухню, и вот что из этого вышло.

– Сибила, успокойся, – сказал сэр Уилльям. – Не повышай, пожалуйста, голос.

– Ты всегда говорил, что больше не допустишь, чтобы они здесь были. Что теперь ты намерен делать?

– Сибила… тише. Тише!

Я повернулась, чтобы уйти, и тут столкнулась лицом к лицу с миссис Линкрофт. Быстро на меня взглянув, она вбежала в сад.

– Мисс Стейси, – послышался ее голос. – Будьте добры, не тревожьте сэра Уилльяма. Он еще не совсем окреп.

– А кто вы здесь?! – вскричала Сибила. – Нет, можете не говорить. Я знаю. И это позор для вас. Вы же считаете себя хозяйкой дома. Но позвольте сказать вам, что если вы любовница хозяина дома, то это вовсе не означает, что в этом доме вы тоже хозяйка. Вы потворствуете этим цыганам. Почему? Потому что эта Сирина знает слишком много! Вот почему!

Я поспешила уйти. Сибила просто не в своем уме. Почему я вообще слушала ее бессмысленную болтовню! Она живет в выдуманном мире, а я с глупой доверчивостью воспринимаю все ее фантазии.

Через несколько минут я увидела, как миссис Линкрофт, с пылающими щеками и опустив глаза, везла домой сэра Уилльяма.

Сэр Уилльям все-таки прислушался к словам сестры. Он заявил, что больше не будет терпеть цыган на своей земле, и отдал распоряжение, чтобы они уехали.

Нейпьер был на стороне миссис Линкрофт, и произошла бурная сцена, которую при мне девочки обсуждали с большим интересом.

– Они уйдут отсюда, – сказала Оллегра, – потому что так сказал дедушка. Он здесь хозяин. Хотя мой отец и миссис Линкрофт против.

– Моя мама тоже считает, что они должны уехать, – сказала Сильвия. – Она говорит, это позор для всей округи иметь у себя цыган. Они грязнят землю, воруют цыплят, и они обязаны отсюда убраться.

– Я тоже думаю, что это позор, – заявила Оллегра.

Элис пожала плечами и философски заметила, что цыгане смогут найти какое-нибудь другое приятное для жизни место, и будет лучше для всех, если они уедут.

Позже, когда я осталась заниматься с Сильвией, она осторожно посмотрела через плечо и сказала:

– Моя мама говорит, что только двое за то, чтобы цыгане остались, миссис Линкрофт и мистер Нейпьер, потому что их шантажирует цыганка.

– На твоем месте я бы не стала распространять сплетни, Сильвия.

– Да я не распространяю. Я передаю только вам, миссис Верлейн, то, что говорит моя мама. Нейпьер был любовником этой цыганки, и она – мать Оллегры. Мама считает, что об этом можно только сожалеть. Что касается миссис Линкрофт… мама говорит, что тут непонятная история и что она не верит, будто этот мистер Линкрофт когда-либо существовал.

– Об этом тебе бы тоже не стоило говорить, Сильвия, – сказала я и подумала, что из всех троих она наименее приятная девочка. – Давай продолжим занятия, а то мы отвлеклись.

Сэр Уилльям продолжал борьбу против цыган. Миссис Линкрофт выглядела очень обеспокоенной, таким же был и Нейпьер. Я начинала склоняться к тому, что цыганка Сирина действительно грозит им каким-то разоблачением, если они не будут поддерживать цыган в их желании остаться на земле Лоувет Стейси.

И вот наступило то утро, когда все раскрылось.

Я сидела в уединенном саду, когда миссис Линкрофт привезла туда сэра Уилльяма. Я хотела было уйти, но сэр Уилльям попросил меня остаться, чтобы побеседовать немного о музыке.

Я села рядом с ним, и пока мы разговаривали, миссис Линкрофт осталась с нами. Сэр Уилльям уверил меня, что получает огромное удовольствие от моей игры на рояле покойной леди Стейси. Он часто засыпал под мою музыку, но это только потому, что она смягчала его тревоги и успокаивала.

Мы с ним мирно и приятно беседовали, как вдруг, на какую-то секунду раньше остальных, я почувствовала, что кто-то вошел в сад. Это была Сирина, цыганка.

Затем ее увидела миссис Линкрофт. Она, слегка вскрикнув, вскочила и спросила:

– Что вы здесь делаете?

– Я пришла повидать сэра Уилльяма. Здравствуйте, сэр Уилльям. Не легко добиться встречи с вами, но вы тут не при чем, верно?