Текст книги "Тайные фрегаты"

Автор книги: Виктор Лаптухин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 36 страниц)

– Теперь понятно, какой торг ты ведешь!

Когда за дедом закрылась дверь, хозяин повернулся к Ивану. Еще раз внимательно осмотрел, пощипал короткую бородку и ласково улыбнулся.

– Лет тридцать назад и я был такой же как и ты. Тоже первый раз за рубеж выбрался! Не страшно в новых землях с новыми людьми?

– Любопытно. А кто такой этот Гришка?

– Вижу парень ты не глупый и о том, что здесь увидел и услышал, болтать не станешь, – хозяин еще раз оглядел Ивана. – О деле Григория Катошихина расскажу тебе в назидание! Хотя о многом мы и не знаем! Но достоверно известно, что при покойном государе Алексее Михайловиче он был принят подьячим в Посольский приказ. Оказался толковым и исполнительным, был допущен к переписке на высочайшее имя, стал получать наградные и кормовые, а жалования ему положили тридцать рублей в год! Но однажды совершил ошибку: в самом начале грамоты на имя великого государя слово «государь» пропустил! Царь-батюшка это самолично заметил и потом боярину Ордину-Нащокину выговаривал с неудовольствием. Но с Гришкой обошлись милостиво. Уложили во дворе Посольского приказа и маленько постегали батогами, чтобы другим было неповадно делать ошибки в казенных бумагах! А вскоре его послали в Стокгольм с царской грамотой шведскому королю… Что это ты рот разинул?

– После батогов и такое поручение?

– На государевой службе ошибаться нельзя, но с верным слугой случиться может всякое. Особенно с молодым и в первый раз. Одного только не прощают – измены. Так вот, после Тришкиной поездки за рубеж стали наши люди замечать, что Адольф Эберс, шведский посол в Москве, о наших делах стал слишком осведомлен. Подозрениям ход не дали, но на всякий случай отправили Гришку в Смоленск, где тогда шли наши мирные переговоры с поляками. Там он исчез, а потом объявился в Пруссии. Встретился с одним из придворных шведского короля, тайным другом Москвы. Выведал от него, что некий шведский полковник собирается ехать к нашему государю с важным сообщением о военных приготовлениях Стокгольма. Вот этих двоих Гришка и выдал…

В это время заскрипели ступеньки лестницы, а внизу опять звякнул колокольчик. Дед Кондрат вошел в комнату и сообщил, что выполнил поручение, а человек в синей куртке ушел.

–… Я тогда еще только дело свое начинал, но хорошо помню, как все государевы люди всполошились, – продолжал хозяин. – Гришку было приказано всякими сысками непременно сыскать. Так вот, нашелся он в Стокгольме под именем Алексашки Селецкого и был зачислен в штат королевского архива. Оказалось, что там, по приказу канцлера, графа Магнуса дела Гарди, писал книгу «Описание московского государства».

– Что же он там понаписал? – сердито спросил дед Кондрат.

– Много написал про охоты и пиры, разные обычаи. Может быть в Москве на это и не обратили бы внимания – иностранцы о нас много чепухи пишут. Но выдал Гришка тайну, за которую ему уже не могло быть прощения.

– Что за тайна?

– Теперь дело прошлое, можно сказать. Тем более во многих странах этим грешат. Написал он о том, как царская казна скупает немецкие ефимки, чеканит из них свою монету, а потом пускает ее в оборот по высокой цене. Так что с каждого ефимка имеет прибыль в семь-восемь алтын[14]14
  Алтын – старинная монета в 3 копейки.


[Закрыть]!

– Вор и изменник!

– За книгу шведы Гришку хвалили и наградили деньгами, но его мнений по государственным делам слушать не стали и на свои тайные советы не допускали. А тут в Стокгольм прибыл российский посол Иван Леонтьев и потребовал выдачи изменника. От обиды на шведов и страха перед нашим Тайным приказом начал подьячий сильно пить. Кончилось все тем, что он поругался с королевским переводчиком, в доме которого снимал комнату, и заколол его кинжалом. Суд был скорый, шведы и сами были рады отделаться от Гришки, убийцу приговорили к смертной казни. Наши надежные люди все видели и в Москву послали точное донесение. Ну а тело Гришки отдали в город Упсалу, где в университете его кости нанизали на медные проволочки и получился скелет для науки студентам. Понял, Ваня, чем грешен Григорий Катошихин?

– Понял!

– Даже мать сыра земля не приняла кости изменника! – назидательно произнес дед Кондрат. – Василий, мне тут одна мысль пришла, хотел посоветоваться. Ваня, а ты пойди, погуляй по городу. Парень ты разумный, умеешь себя соблюсти, к вечеру возвращайся на карбас.

Хозяин лавки проводил до дверей, на прощание обнял.

– Гуляй смело, днем здесь безопасно. Сейчас возьми налево и выйдешь на площадь к ратуше, там есть что посмотреть. Потом спросишь улицу Люхике Ялг и по ней пройдешь прямо в порт. Запоминай дорогу, еще раз будешь в Ревеле – заходи!

Глава 5

На площади Иван постоял у ратуши, высоко над которой на тонком шпиле поворачивался на ветру кованный из меди воин с копьем. Осмотрел и другие диковинки. Но задержался у прилавка, где стояли подносы с румяными булочками и крендельками, прикрытые от мух белой кисеей. Запах от них исходил соблазнительный, а тут еще в дверях появился толстяк в белоснежном фартуке. Приподнял край кисеи и сделал приглашающий жест, указав на два столика, накрытых чистой скатертью. Ноги сами внесли Ивана в эту комнату, и не успел он оглянуться, как рядом со столиком оказалась очень милая девушка. Что-то защебетала и, увидев выложенный на стол ефимок, стала указывать на другие подносы с выпечкой.

Серебряной лопаточкой положила на тарелку две булочки с кремом и лепешку, покрытую прозрачным розовым студнем с ягодами малины. На подносе принесла сдачу – горку медяков и чашечку с пахучим черным питьем, от которого поднимался пар. Еще немного поулыбалась и несколько раз указала пальчиком на чашечку, что-то успокоительное сказала и добавила одно лишь слово – «кава».

После просяной каши и солонины, чем питались на карбасе, лакомство просто таяло во рту. Питье оказалось в меру горячим, сладким и со странным горьковатым вкусом. Ох, хорошо, что деда Кондрата не было рядом. Наверняка оговорил бы за такое баловство да еще за деньги!

На обратном пути Иван смотрел на город и его жителей уже другими глазами. Услышанное в лавке странного торговца мехами напомнило слова родного деда Степана, сказанные перед началом плавания. Старик предупреждал внука, что в дальних краях тот встретит много нового и необычного, прелестного и греховного. Советовал все мотать на ус, полезное запоминать, опасного остерегаться! Вернешься домой, отслужишь благодарственный молебен, кому следует поднесешь подарки. Еще напомнил, что наши бояре и дьяки свирепы, перемен не хотят, нового боятся. Держи язык за зубами и чужое житье не расхваливай… Сегодня Иван понял, что имел в виду дед Степан.

За могучими крепостными воротами, уже где-то на подходе к порту, встретился Соловей. Немного навеселе, а в руках держал небольшую скрипку довольно странной формы. Увидел товарища и радостно бросился ему навстречу.

– Ваня, город-то какой дивный! Дома-то все с фигурами и резьбой! В балагане смотрел, как актеры давали представление – с Петрушкой, чертями и русалками. Вроде того, как наши скоморохи устраивают на Масленицу!

– Что это у тебя?

– Называется лютня. Видел как один актер играл на такой. Очень даже чувствительно. Купил. Научусь играть, и на нашей улице все девки с ума сойдут! Здесь рядом есть корчма, маринованную селедку с яблоками подают! Зайдем, отметим встречу с Европой!

В маленьком зале с низкими закопченными сводами стояло несколько широких столов и скамей. Такой чистоты, как в заведении, где Иван пил «каву», нет, но место приличное, не придорожный кабак. Спросили легкого пива и закуску, а Соловей заказал себе еще и немецкую водку – шнапс. Его прямо-таки распирало от впечатлений. В Ревеле все вызывало его восторг: фигурные ручки на дверях, пряжки на башмаках прохожих, кружевные косынки торговок на рынке и многое другое. Оказалось, что он даже не побоялся зайти в одну из немецких церквей и полюбоваться на удивительное окно из цветного стекла, на котором искусно изображена картина из Священного писания. Сейчас он говорил о том, что мечтает вернуться домой с хорошим барышом. Тогда заживет припеваючи, заведет собственный дом с иноземными затеями и женится! На примете уже есть красавица-девица, дочь богатого купца…

– Здравствуйте, православные! – к столу подсел молодой бритый мужчина с длинным носом. – Рад услышать русскую речь! Разрешите угостить вас настоящим ромом! Мне привезли его целую бочку с американских островов из-за океана.

– Кто таков?

– Сам я из Пскова, зовут Петром Снетковым, в Ревеле меня все знают, торгую солью, имею лавку с амбаром, грузовые суда. А вы давно с родной стороны?

Одет Петр в кафтан из тонкого сукна с серебряными пуговицами, на пальцах перстни с каменьями, на воротнике и манжетах пышные кружева. Вид приличный, вызывает доверие, говорит с благожелательной улыбкой. Ром пахнул странным запахом далеких стран, сразу ударил в голову.

Иван с опаской отодвинул недопитый стакан.

– Не бойся, молодец, это не отрава, а питье настоящих мореходов, – снисходительно произнес длинноносый и повернулся к Соловью. – Слышал, как ты хвалишь всякое художество. Вижу, что разбираешься в этом деле, поэтому и с лютней не расстаешься. Играешь?

– Она еще не настроена, а так я на все голоса могу – и духовное и уличное!

Тут же Соловей показал свое мастерство, да еще добавил пару срамных прибауток. Петр расхохотался и на все лады начал нахваливать певца. Говорил, что с таким даром можно безбедно жить даже в Гамбурге, не говоря уже о других немецких городах. Там ценят культуру – так они называют сладкоголосое пение и другие художества – и щедро платят за такое искусство. Не забыл он и об Иване, обещал пристроить на легкую работу, познакомить с самыми красивыми девушками.

Тем временем Соловей прихлебывал ром и сообщал все новые подробности о своих способностях и надеждах на хорошую жизнь. Полез к Петру целоваться. Видя такое, Иван решил, что пора уходить.

– Вставай, Соловей. Пошли на карбас.

– Не спеши, дед сказал, что отплываем утром. И помни его слова, нельзя оставлять товарища в чужом порту!

– Что у вас за товар?

– Петя, друг! Тебе, как душевному человеку, скажу правду. Зерно! В Стокгольме за него возьмем двойную цену! – ляпнул Соловей.

Иван молча кивнул хозяину за стойкой, высыпал на стол медяки за угощение. Затем встал, решительно взял Соловья за пояс и, повесив ему на шею лютню, вытащил на улицу. Длинноносый выскочил следом. На прощание наговорил хороших слов, указал ближайший путь в гавань.

Шли медленно. На соленом морском ветру и после шнапса с ромом Соловей совсем раскис и едва переставлял ноги. Но песни пел и языком молол без остановки, не давая сообразить, куда ведет указанный Петром переулок. Редкие в такой поздний час прохожие сторонились и не отвечали на вопросы. Потом Иван так и не понял, как они очутились в каком-то тупике возле высокой каменной стены и даже обрадовался, когда увидел показавшихся сзади из-за угла четырех парней. В сумерках светлой северной ночи их можно было хорошо рассмотреть. Хотел было спросить о дороге в порт, но быстрые взгляды и осторожная походка незнакомцев вызвали подозрение. Шли они крадучись, словно готовые в любой момент напасть и убежать. Впереди длинный бородач в высоких рыбацких сапогах, следом ребята помельче. В потертых куртках и мятых шляпах, из тех, что всегда толкутся на пристанях и базарах.

– Ой, ребята, пошли с нами, выпьем немного, согреемся! – предложил длинный.

– Зачем возиться? Прикончим и заберем деньги, – сказал по-немецки другой.

– Видите, один пьян, а второй ребенок.

– Замолчите! Питер за этих русских дал задаток и велел взять живьем, – произнес бородач. Его голос звучал решительно, как у опытного вожака. – Он хочет продать их на железные рудники.

– А если они не пойдут сами? Как потащим мимо городской стражи?

Говорили тихо, но в безлюдном переулке голоса раздавались отчетливо. Из нескольких знакомых немецких слов Иван понял, какая им грозит опасность. Крепко стиснул ухо Соловья и больно ткнул его под ребро.

– Очнись! Сейчас этот длинный будет тебя убивать!

Товарищ громко икнул и встрепенулся.

– Убивать меня? Этот? Гляди, свиная глиста, вот мой кошелек! Накося выкуси, рвань немецкая!

С диким криком Соловей бросился вперед и метнул лютню в бородача. Но промахнулся, и она со звоном раскололась от удара. На какое-то мгновение тот растерялся, но нападавшего встретил точным ударом в зубы. Тут же наклонился над упавшим Соловьем и быстро запустил ему руку за пазуху.

Одновременно с товарищем Иван бросился на стоявших перед ним парней и успел заметить удивление на их лицах…

…Они удивились бы больше, если бы знали, что еще в детские годы Ивану частенько доводилось бывать у дяди на пограничной заставе что стоит на реке Назии вблизи шведского рубежа. Там пожил среди стрельцов, не городовых[15]15
  Городовые стрельцы – постоянно жили в городах, имели право заниматься торговлей и ремеслами, следили за охраной общественного порядка.


[Закрыть], которые больше думают о собственной торговле, чем о военном деле, а заматеревших на государевой службе пограничников. Эти, хотя годами и не видят казенного жалования, умеют найти пропитание, без кабаньего или лосиного мяса в котле, а то и стерляжьей ухи за стол не садятся. Научился Иван сабельному бою, стрелял из пищали, бился на кулачках. За последние годы по праздникам всегда выходил на игрища и становился в стенку плечом к плечу со своими слобожанами. Стоял крепко, сверстников принимал по трое на кулак, а случалось, что сшибал и взрослых мужиков. Об одном только просил друзей-товарищей: «Братцы, ради Христа, не сказывайте маменьке о моем баловстве. А что глаз подбит, так это я вчера вечером поскользнулся и неловко упал»…

Вот и сейчас Иван без лишнего крика быстро ударил одного из парней в висок, а другого под дых, так, что оба оказались на мостовой рядом с Соловьем. Увидев такое, четвертый пригнулся и резво скрылся за углом. Бородач же выпрямился и схватился за нож, но Иван ударил его ногой в низ живота и прижал к стенке с такой силой, что у того что-то хрустнуло внутри.

– Пощади! Не убивай, – прошептал он побелевшими губами.

– Укажешь дорогу в порт, будешь жить.

– Отдай мой кошелек, собака, – произнес поднявшийся с земли Соловей. – Брось его, Ваня. Я знаю этот квартал.

– Сможешь найти дорогу?

– После того, как ты мне ухо закрутил, а этот козел зуб вышиб, весь хмель вышел!

– Лютня-то вдребезги…

– Нечего, новую куплю! На его деньги, – сказал Соловей, снимая с бородача пояс с туго набитой сумкой. – Там что-то звенит. А ты запомнишь, как русских людей грабить!

Но бородач не ответил. Он опустился на мостовую и хрипло дышал, на его губах появилась розовая пена.

– Идем, Соловей, на карбасе нас давно поджидают!

Глава 6

На карбасе не спали, и дед Кондрат вместе с кормщиком Денисом устроили опоздавшим настоящий допрос. Впрочем, товарищи и не запирались, разбитое лицо Соловья, и разорванный кафтан Ивана говорили сами за себя.

Рассказали все как было, хотя Иван схитрил и о том, как опоганился «кавой» и заморскими сладостями, не стал докладывать. Услышав о лютне дед Кондрат заявил, что оно и к лучшему – потому что он не потерпел бы такой «бесовской бандуры» на своем судне. Но, в общем, за опоздание не ругал, похвалил за то, что не растерялись и не забыли о товариществе. Еще раз напомнил, что счастливо отделались, в портовых городах случаются вещи и похуже.

Но содержанием сумки бородача заинтересовались. Найденные в ней деньги отдали Соловью и посоветовали потратить их по возвращении домой на благодарственный молебен. Трубку с табаком тут же выбросили за борт. Но золотой медальон на длинной цепочке, на котором была изображена молодая красавица в нарядном платье и с букетом роз, заинтересовал Дениса. Он ковырнул ногтем крышечку и вытряхнул из него прядь белокурых волос. Потом долго рассматривал сделанную внутри надпись и прочитал: «Дорогому капитану Густаву Троллу от любящей Елисаветы».

– Это кого же ты помял? – грозно спросил Ивана старик. – Чувствуешь, какой грех взял на душу?

– Думаю, что Иван не виноват, – произнес кормщик. – Сегодня в порту встречался со знакомыми капитанами и штурманами. Все только и говорят о недавнем исчезновении датского торгового судна «Елисавета». Оно вышло из Нарвы с грузом селитры и шло в Любек под командой капитана Тролла. Кондратий Никитич, надо бы сообщить местным властям об этом медальоне. У них есть люди, которые занимаются охраной порядка, их такая находка очень заинтересует.

– У нас других дел нет?

– Так давно известно, что в этих водах среди мелких островов и в заливах прячутся морские разбойники или пираты. На корабли под шведским флагом они опасаются нападать, а всем остальным приходится остерегаться.

– Этот длинный бородач поминал какого-то Питера, который заказал нас поймать и продать на рудники, – сказал Иван.

– Может это и есть тот Питер, которому я проговорился о нашем грузе зерна и который манил хорошей жизнью на чужой стороне, – добавил Соловей.

– Утром иди, Кондратий Никитич, к бургомистру, расскажи о наших подозрениях. Может быть, эти лиходеи еще держат датчан где-нибудь в подвале на цепи?

– Тогда нас самих, как свидетелей, не выпустят из Ревеля, – мрачно произнес дед Кондратий. – Знаю местные порядки и бумажную волокиту, меньше недели здесь не простоим. Мы же и так отстали от нашего каравана, а тем временем цена на зерно совсем упадет. Датчанам ничем помочь нельзя, морские разбойники в живых никого не оставляют. Вот в Стокгольме напишем грамотку и вместе с медальоном прямо в королевский суд подадим. Пусть шведы сами наводят порядок на море.

– Бог тебе судья, Кондратий Никитич. На судне ты хозяин!

Из гавани Ревеля вышли рано утром и повернули на запад вместе с несколькими другими судами. Встретили целую флотилию рыбачьих лодок, спешивших с ночным уловом на городской рынок. Попутный ветер крепчал, на крупных флейтах и шнявах добавили парусов и увеличили скорость. Вскоре карбас оказался в полном одиночестве, и лишь кое-где на горизонте маячили верхушки мачт уходящих вдаль судов.

По левому борту появился плоский берег острова Даго. Кормщик долго всматривался в его очертания и, наконец, произнес:

– Прошли мыс Тахкуна, вышли в открытое море. Балтийское. В старину его звали Варяжским или Соленым. Здесь волна высока, не такая как на Ладоге или в устье Невы…

Неожиданно он отвесил глубокий поклон в северную сторону и добавил:

– Старик Ильмаринен, дай нам добрый путь и попутный ветер до самого Стокгольма!

– Что это ты, Денис, чужим богам молишься? – удивился дед Кондрат. – Тогда Гогланду подарки давал, теперь кланяешься еще какому-то идолу!

– То не идол, а хозяин погоды и всех здешних ветров. Финны, которые живут на этих берегах, его весьма почитают. Они и сами сильные колдуны. Голландцы и англичане моряки опытные, они знают, что в северных морях и океане в этом деле нет никого сильнее финнов. Они, хотя и приняли христианскую веру, но продолжают поклонятся своим древним богам и Полярной звезде, вокруг которой вращается весь небосвод. Она верный друг всех моряков, всегда указывает правильный путь. Еще финны умеют вызывать и останавливать ветер, угадывают места, где есть мели и подводные скалы, а некоторые из них могут превращаться в тюленей и бывать в их подводном царстве…

– Сказки все это! Ворожба бесовская!

– Ой, Кондратий Никитич, никогда не говори в море такое! Слов нет, силен ты по торговой части, но видно не слышал о том, что тот, кто на море не бывал, тот и страха не видал. Море-то не обманешь, оно имеет свой нрав и не знает ни сострадания, ни жалости. Оно живое, кого только в нем нет!

– Денис, сделай милость, расскажи о морских чудесах! – попросил Соловей.

– Да возьми хотя бы тюленей. Днем они любят резвиться в воде, а по ночам слушают голоса моря и пение русалок. В лунные ночи водят хороводы и поют, а когда разыграются, то кувыркаются в волнах, подбрасывают вверх клочья пены, дарят русалкам ожерелья из водяных брызг. Потом ловят в подводных лесах серебристых лососей, а черных воронов посылают к горным ручьям за сладкой водой и начинают пир, который длится всю долгую осеннюю ночь. Ну а если им надоест играть с русалками и захочется повидаться с теплыми земными женщинами, и хлебнуть чего-нибудь покрепче пресной воды, то тюлени выходят на сушу. Они превращаются в людей и на могучих черных волнах, которые становятся вороными конями с длинными седыми гривами, скачут в прибрежные селения и города. Там гуляют и веселятся, щедро платят золотом-серебром, что достают из сундуков затонувших кораблей. Но бывает, что по утру находят на берегу мертвых тюленей. Это те, кто загулялся на суше и вовремя не услышал голос моря.

– А ты слышал этот голос? Какой он?

– Так у моря голоса разные. Порой оно вздыхает и что-то шепчет, а его волна ласкает, как материнская рука. Ну а если сердится, то начинает шипеть и ворчать, голос становится глухим, а волна может дать крепкую оплеуху. В бурю пена стелется над водой, море воет и грохочет, а волны ломают дубовые брусья и гнут железные болты, которыми крепятся части корабельного корпуса. Вот тогда говорят, что небо сходится с морем, а люди на судах молятся всем богам…

Соловей замер на крышке трюмного люка с широко открытым ртом и не спускал глаз с кормщика. Другие мореходы занимались своими делами и тоже слушали очень внимательно. Даже дед Кондратий не перебивал рассказчика, только задумчиво покачивал головой.

– А ведь за нами погоня, – вдруг вымолвил Денис. – Давно слежу за этой посудиной. Она раньше держалась вдали, но повторяла все наши повороты, а сейчас начала приближаться.

– Что за судно?

– Одномачтовое, судя по парусам, похоже на буер. Судно легкое, ходкое, на таком возят мелкие грузы, ловят рыбу.

– Сколько на нем может быть людей?

– Как у нас, не больше десятка. Пушки на таких малышей не ставят, так что отобьемся.