Текст книги "Блокадные девочки"

Автор книги: Виктор Бакин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Блокадный Ленинград. Хроника

Январь 1943 г.

Войска Ленинградского и Волховского фронтов соединились севернее Синявино, взяли Шлиссельбург и освободили от противника южное побережье Ладожского озера. Частично блокада Ленинграда была прорвана. (До полного снятия блокады оставался еще год).

Февраль 1943 г.

В Ленинграде немного повышены нормы выдачи хлеба по карточкам. Рабочие и инженерно-технические работники стали получать 600 граммов (вместо 500, установленных 11 февраля 1942 г.), служащие – 500 (вместо 400), иждивенцы и дети – 400 (вместо 300).

Июль 1943 г.

17 июля Ленинград пережил самый сильный за время войны артиллерийский обстрел. В районах города разорвалось свыше 2 тысяч снарядов.

Январь 1944 г.

Началась Ленинградско-Новгородская наступательная операция. Ее задача – полностью снять блокаду Ленинграда.

22 января в городе разорвался последний немецкий снаряд.

За 900 дней блокады Ленинград подвергался обстрелам 611 дней.

27 января 1944 г.

День снятия блокады Ленинграда.

По официальным данным, в городе от голода умерли свыше 640 тысяч жителей, десятки тысяч истощенных ленинградцев умерли в эвакуации.

Двадцать лет спустя историки называли цифру в 800 тысяч человек.

Горький шоколад Победы

…Много позже она сделает такую выписку из ученых книг:

«…По неполным данным жертвами блокады стали свыше 1 миллиона 413 тысяч человек. Или 57,6 процента ленинградцев по отношению к началу блокадного голода. Или 47 процентов по отношению к численности населения довоенного Ленинграда. Критический период блокады смогли пережить около одного миллиона человек. Из них 557 тысяч 760 человек пережили всю блокаду… Жителям блокадного Ленинграда пришлось пережить практически пять месяцев полного голода. Это зима 1941–1942 годов. И двадцать два месяца последующего частичного голодания…»

По своему малолетству самый страшный период блокады Татьяна Ивановна Кармазина не помнит: когда началась война, маленькой Танечке Ильиной был всего годик с небольшим.

Она родилась 3 марта 1940 года – как раз в те весенние дни закончилась финская военная кампания. И потому мама считала дочь счастливым талисманом, предвестницей мира и была абсолютно убеждена: с ними ничего дурного случиться не может. Не должно! Несмотря ни на какие лишения! И наотрез отказывалась покидать осажденный Ленинград…

Семьей из четырех человек они жили на Большой Охте, в двухкомнатной квартире с печным отоплением на третьем этаже каменного дома дореволюционной постройки. Но с началом войны отец, Иван Константинович, выпускник военного училища младших командиров, отвечающий по нынешней поре за снабжение одеждой и питанием ремесленников на Кировском заводе, был переведен на казарменное положение. Навещать родных, чтобы узнать, живы ли они, Ильин мог только раз в месяц. Чаще просто не получалась… Мама, Анна Ивановна, коренная петербурженка, теперь была ответственна и за маленькую дочурку, и за свою престарелую слепую мать…

Водопровод не работал, за водой Анна Ивановна привычно ходила на Неву. Когда же таскать тяжелое ведро совсем не осталось сил, брала с собой бидончик… А там тоже преграда. Когда к реке спускаешься, между берегом и уровнем льда перепад метра два – два с половиной. Сделаны для удобства схода ступеньки. Но люди постоянно падали, воду разливали, потому что на ступенях наросла сплошная ледяная короста. На ней пытались делать зарубины, но это помогало мало. Поэтому сверху к реке просто скатывались. А обратный путь, как подняться – тут не сразу и сообразишь… И вот выстоит Анна Ивановна очередь к проруби, кружкой воду начерпает. Потом поставит бидончик рядом с собой на снег и терпеливо ждет, когда же набранная вода покроется сверху кружком льда. Как пробкой, закроет горловину. Чтобы в случае падения не расплескать. Иначе вновь в хвост очереди придется пристраиваться. А как иначе?

Кто-то, говорят, просто брал с улицы снег и растапливал. Но Ильины береглись, на подобное не соглашались. Потому что городской снег и на снег-то походил очень мало: помои и прочие нечистоты тогда из окон сливали прямо в форточку. Или на лестничную клетку все эти отходы разом вымахивались. Да и трупы на дворовой площадке, возле парадных нередко грудились, закоченевшие на сильном морозе…

По осени сорок первого года при объявлении воздушной тревоги все жильцы дружно спускались в подвал, примитивно оборудованный под бомбоубежище. Но однажды большая фугасная бомба упала рядом с домом Ильиных. И сразу заходили ходуном полутораметровые стены, захлюпала сливная вода в канализации, порвались провода, погас свет. Было жуткое ощущение потерянности и страха – дети заплакали, женщины заголосили. Если бежать – не знаешь, куда. Подвал битком, кругом темно, ориентир спасительного выхода потерян… Сразу пришли на память подобные случаи: от падения большой бомбы расходились фановые канализационные трубы, которые по устройству просто входят одна в другую, а стыки держатся исключительно на замазке. И когда земля колебалась от взрыва, подвал затапливало отхожими водами. Вместе с людьми…

После памятного случая с падением бомбы, мама Тани твердо заявила: «Все, больше я в бомбоубежище спускаться не буду. Зачем? Если прямое попадание, так оно и в подвал пройдет. А если будет частичное обрушение, так с нашего 3 этажа легче спастись, чем из подвала…»

С той поры, едва объявят воздушную тревогу, она хватала дочь и падала на кровать. Сверху набрасывала матрасы, одеяла, одежду. Словно этот ворох тряпья может от чего-то уберечь. А вот слепая бабушка осторожно, по стеночке постоянно ползала в подвал, пока ноги держали. Так жить хотела, так боялась налетов. И одно упорно твердила дочери: «Не спускаетесь в подвал – очень рискуете. Так нельзя…»

За свою долгую жизнь старушка пережила и русско-японскую кампанию, и Первую мировую, и Гражданскую войну. Поэтому постоянно хранила небольшой НЗ. Продуктовый набор: овсянка, лук, соль, спички, цикорий с кофе. И никак не могла поверить, что всем ленинградцам выдают такой скудный паек, 125 граммов хлеба. Даже прямо выговаривала дочери: «Ты меня обманываешь. Ты пользуешься моей слепотой. Ты меня объедаешь. Даже в Гражданскую войну такого не бывало…»

Обидно было слышать эти упреки, но что ж поделаешь…

Бабушка умерла от голода 15 марта 1942 года. Как раз пришел на побывку отец – он и договаривался о похоронах. Отдали могильщикам продуктовую карточку, чтобы все сделали по-человечески. И бабушка упокоилась не в общей безымянной братской могиле, а рядом с захоронением деда. На Большеохтинском кладбище…

Пережившим первую блокадную зиму было уже ничего не страшно. Привыкли постепенно к бомбежкам, привыкли к артобстрелам. Но главное – весной город вскопал грядки. Раскопали под них всю прибрежную зону, цветники около Исаакиевского собора, Марсово поле, Лебяжью канавку, Летний сад. А кто-то и прямо во дворах поднял землю под посадку, используя каждый свободный клочок… Выдали и семена – картошку, морковку, брюкву, редиску. А еще памятки, как надо выращивать зелень и овощи.

Чтобы не было такого холода, как в минувшую зиму, летом сорок второго года власти вынесли решение – деревянные дома разобрать на дрова. Таких домов на Охте было много. Вот их и разбирали, а жильцов коменданты спешно определяли на подселение, в пустующие квартиры…

В начале июля после падения Севастополя все ожидали нового штурма Ленинграда. Поэтому комитет обороны постановил оставить в городе только работающее население. Персонал промышленных предприятий, госпиталей, хлебозаводов, жилищных контор. А всех иждивенцев, особенно детей, вывезти. И хотя мама маленькой Тани упорно противилась эвакуации – приказ был строг и подлежал неукоснительному исполнению. В конце июля 42-го они вынуждены были оставить родной Ленинград.

Добрались до Тамбова, пристроились на отдых на привокзальной площади. И вдруг воздушная тревога – неизвестный самолет пронзил небо. Все разбежались кто куда. Напуганные тети и старушки бросились к спасительному забору: головы попрятали, а ноги и попы – все наружу… А у Ильиных никаких сил нет, чтобы куда-то сдвинуться. Сидят на чемодане: у Анны Ивановны еще рюкзак за спиной, к ней утомленная дочка привалилась, сжалась в страхе в комочек. Подходит тут к беженцам строгий милиционер, начинает выговаривать: «Гражданочка, так нельзя. Надо бы в укрытие…» А Танина мама устало отвечает: «Я еду из Ленинграда. Мне уже ничего не страшно…» Милиционер от них тогда и отступился…

Наконец, вот она – деревня, где проживали отец и мать Ивана Константиновича. Встретились, обнялись, поплакали… А в деревне той уже много беженцев. Вот дед с бабкой откуда-то с Украины. Деда почему-то называли скопцом, голосок у него был какой-то странный, почти детский. И при этом был дедок страшный матершинник. А бабка – вечная хлопотунья… У них в пользовании земельный участок, где выращивали тыквы-голосеменки. Такое название, потому что там семечки не покрыты оболочкой… И Танюшу они как-то особо привечали, жалели. Позовут, бывало, к себе в землянку, где все свободное пространство завешано разными целебными травками и пахнет так вкусно. А в углу сложены рядком тыквы. Оранжевые, большие. И вот дед заявляет: «Танька, ну-ка счас тебе тыкву разрежем…» Разрежет, ругается: «Ай-ай, опять не голосеменки. Только зря овощ спортил… Да ниче, давай другую разрежем. Авось повезет… Ага, вот и голосеменки! Ешь!..» А эти семечки, не покрытые кожурой, такие были вкусные, такие желанные. Не передать. Да и простые тыквы тоже ничего. Сладкие, как пирожные. Мама Тани так и говорила: «Эта тыква, прямо, пареная дуричка…»

Когда Ильины приехали в деревню, у Тани скоро болячки начались. Золотуха открылась, потом подцепила чесотку. Доходяга потому что, дистрофия, следствие перенесенной блокады. И ее обрили наголо…

Так прожили дочь с матерью до конца зимы 1944 года. Тане было уже около 4 лет – возраст сознательный, поэтому кое-что из той поры она уже помнит. А когда прорвали блокаду и пустили первый поезд, за ними приехал отец и перевез семью в Тихвин. Там в двухэтажном деревянном доме они и встретили конец войны.

– Помню кладовочку, где мама хранила продукты. Стыдно признаться, но я воровала оттуда прессованные сухофрукты: кусочки сушеных яблочек, чернослив… – с грустной улыбкой вспоминает сегодня те годы Татьяна Ивановна Кармазина, председатель совета Кировского городского общественного объединения «Жители блокадного Ленинграда». – Помню, как мы с подружками собирали черепки разбитых блюдечек и чашек, а потом спорили, у кого самый красивый обломочек… Помню, как мама посылала меня рвать крапиву для супа. Никаких варежек нет, но все равно ступай и рви… Помню, как в детском саду мы декламировали стихи. А я была девочка упрямая. Как запомню что-то с первого раза, так упорно и повторяю. Вот заучивали стихотворение, а там фраза «С хитрым справимся врагом…» Я же почему-то запомнила «С хитрым праздником врагом…» Так и повторяла раз за разом. Мама мне выговаривает: «Это что? С каким еще праздником врагом? Это еще что за выдумки?» А я упорно стою на своем: «Нам так сказали, так я и буду читать…» Детский каприз, бывает…

Мама входила в родительский комитет. Однажды этот комитет раздобыл несколько плиток американского шоколада. Настоящего черного шоколада. И взрослые решили устроить нам праздник на День Победы. Сварили эти плитки, и горячий шоколад разлили по маленьким чашечкам. Без сахара – сахара же не было. Я попробовала – мне не понравилось. Глоток сделала и отставила. Горько. А остальные, кто выпили, потом долго маялись животами… Так меня Бог хранил.

Два с половиной года мне было, когда мы уехали из Ленинграда в эвакуацию. И в памяти о блокаде остались только отдельные звуки. Вой сирены. Стук метронома. Впрочем, возможно, это уже накладка, послевоенные впечатления…

Случайная буханочка…
(вместо послесловия)

17 июля 1941 года на станцию Котельнич пришел первый эшелон с эвакуированными жителями западных регионов Советского Союза. Прискорбно и горько, но очень многим эта дорога на восток оказалась не по силам, тысячи беженцев нашли на вятской земле свой последний приют. Старики, женщины, дети.

…Созинов Семен Кузьмич, 65 лет. Омелькин Александр Михайлович, 69 лет. Барашкова Анна Федоровна, 43 года. Тихонов Иван, 6 лет. Кровцова Валентина, 3 месяца. Коньмянова Нина, 1 год 10 месяцев. Грошева Валя, 1 год 6 месяцев.

«Они не были солдатами, но их жизни унесла война…»

Эти слова выбиты на черном мраморе мемориала. А рядом около трех тысяч фамилий жителей десятков регионов нашей страны, снятых в Котельниче с эшелонов и захороненных в братской могиле на местном кладбище.

Уже который год собираются у этого памятного мемориала в середине июля котельничане и гости города на митинг-реквием. Вновь раздаются над железнодорожными путями и привокзальной площадью протяжные гудки паровоза, вновь ложатся на холодный камень траурные букеты, алые гвоздики и мягкие детские игрушки, а в небо, к вершинам раскидистых старых тополей взлетают белые скорбные шары.

…Жили в Питере две сестры, уже взрослые, семейные, коренные ленинградки. С началом войны их мужья ушли на фронт, они же остались в блокадном городе – у старшей на руках сын, у младшей – двое детей. Не сумели эвакуироваться или просто не захотели покидать родной дом, сейчас уж точно не скажешь… Но к весне 42-го у младшей сестры со здоровьем стало совсем плохо. Видимо отдавала детям свой паек, вот и ослабла окончательно… Делать нечего: пришлось решаться на дальнюю дорогу, выбираться эшелоном на восток… На железнодорожных станциях, где случались долгие остановки, за водой всегда бегала старшая, Елена. Младшей уже было не подняться. Да и за детьми кто-то должен присмотреть… Так в муках и лишениях доехали до Котельнича. А в Котельниче пошла Лена привычно за кипятком. И тут с удивлением замечает: едет медленно навстречу возница в розвальнях и вдруг начинает стоящим у эшелона страшно истощенным и больным людям кидать в руки… буханки хлеба. Настоящего хлеба из настоящей муки! И ей по счастливому случаю тоже перепала такая буханочка. Чудо просто!.. Возвращается она спешно к своему вагону, протягивает сестре принесенное: «Вот, смотри-ка, что у меня есть…» А та и верит, и не верит увиденному. Потом сквозь слезы говорит: «Леночка, сестричка, давай останемся в этом городе. Куда мы едем – неизвестно, а здесь такие хорошие люди живут… Такой город приветливый, хлебный…»

Случайная буханочка тогда родных сестер и спасла…

Этот пронзительный рассказ я услышал от Татьяны Ивановны Кармазиной, руководителя Кировского городского объединения «Жители блокадного Ленинграда», после ее поездки в Котельнич, на памятный митинг. Лет десять назад по инициативе фонда «Земля вятская» открыли в этом городе мемориал жертвам эвакуации в годы Великой Отечественной войны, деньги на который собирали всем миром. Большую лепту в это святое дело внесли тогда и блокадники.

Белоснежная арка-звонница, медный поминальный колокол, отрезок железнодорожного полотна и шесть черных каменных плит, на которых золотом высечены фамилии почти трех тысяч советских граждан, погибших в период эвакуации. А рядом небольшое захоронение – капсула с землей Пискаревского кладбища г. Ленинграда.

Говорят, это единственный в стране мемориал, посвященный памяти людей, пытавшихся спастись от войны.

…Вальтер Шерлотта Иосифовна, 75 лет. Неизвестный, 65 лет. Неизвестный, 25 лет. Дестерик Реня, 4 года. Хохлова Валя, 1 год 10 месяцев. Героева Нина, 2 года. Грачева Валя, 10 месяцев 7 дней…

Они не были солдатами…

Коротко об авторе

Виктор Семенович Бакин – российский журналист, писатель. Родился 1 ноября 1957 года в городе Мураши Кировской области. Окончил политехнический институт по специальности «инженер-строитель». Служил в армии. Сорок лет работал в средствах массовой информации. Автор пятнадцати книг прозы. Публиковался в литературных журналах «Роман-газета», «Наш современник», «Москва», «Дружба народов», во многих региональных литературных изданиях. Лауреат Всероссийской православной литературной премии имени Святого Благоверного князя Александра Невского, Международной литературной премии «Имперская культура» имени Эдуарда Володина, православной литературной премии имени святителя Макария, Апостола Алтая, литературной премии Уральского федерального округа, премии имени Д. Мамина-Сибиряка, П. Ершова и ряда других. Отмечен золотыми дипломами Международного славянского литературного форума «Золотой Витязь». Кавалер ордена Достоевского II степени и высшей награды Российского Союза ветеранов Афганистана – ордена «За заслуги», награжден золотой медалью «Василий Шукшин». Заслуженный работник культуры Кировской области.