Текст книги "Сокровища древнего кургана"

Автор книги: Виктор Сидоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Глава двадцать вторая
Знакомая фотография

Насосная станция стояла над степью, как могучая крепость в несколько этажей. Часть этих этажей уходила глубоко под землю, к самому днищу котлована, будущему хранилищу воды. Отсюда насосы погонят воду по каналу в Кулунду.

Мы долго ходили по станции, поднимались по звонким железным лестницам, побывали в машинном зале, посмотрели гигантские насосы, высотой, пожалуй, не меньше, чем в два этажа. Потом пошли всякие мастерские, пульты управления, кабинеты… Наконец мы оказались на самом верху станции. Впереди, и не так уж далеко, сверкала наша знаменитая Обь. На том берегу ее, чуть ли не к самой воде, подступил темно-зеленый лес. По реке плыл катер, тащил за собой две груженые баржи. А позади – степь, неоглядная и удивительно многоцветная, будто раскрашенное кусками полотно… Там, за горизонтом, лежит наше село, безлесое, пыльное, высушенное солнцем и горячими ветрами. И вот туда, к нам, скоро двинет поток прохладной воды.

Инженер Валерий Федорович, между тем, рассказывал, что каждый насос станции, а их тут шесть, будет подавать в канал по восемнадцать тысяч кубометров обской воды в час, а все они в одну секунду – целых двадцать два кубометра. В одну секунду!

– Это будет настоящая река. Ее сила для Кулунды станет просто богатырской. – Валерий Федорович вдруг разволновался. – Давайте, ребята, немного помечтаем. Представьте себе…

Я слушал Валерия Федоровича, смотрел на прямую и широкую трассу канала, которая начиналась тут, у станции, и рассекала степь надвое, и видел не вороха вынутой земли, не скудную травку, что сиротливо желтела вокруг, а пенистый поток воды, густые кроны деревьев, склоненные над полосой канала, а по сторонам высокие травы, хлебные поля, слышал всюду песни невиданных здесь нестепных птиц…

– Ну, а теперь, – донесся до меня голос инженера Валерия Федоровича, – давайте спустимся вниз и проедем вдоль канала.

И вот мы мчались по асфальтовой дороге. Кое-где Валерий Федорович останавливал машины и показывал нам то мосты, переброшенные через канал, то ливнепропуски, проведенные под его дном, то дюнкеры. Дюнкеры – самые сложные и интересные сооружения. Их строят, если на пути канала попадается речка. Тогда строители прорывают под дном речки тоннель, через него пропускают две огромных квадратных трубы, и канал, «поднырнув» под речку, идет дальше.

Солнце уже стало склоняться к закату, когда мы наконец добрались до самой «горячей» точки. Здесь был конец дороги, здесь кончался и канал. Перед нами лежала знакомая степь, безлюдная и горячая. Даже хлебов не было видно. Пустая степь. И только тут бурлила, гремела жизнь: множество машин шаг за шагом вгрызались в твердую толщу земли, вспарывали ее, выворачивали, оставляя после себя прямую, как стрела, трассу канала.

Мы стояли на краю берега и смотрели, как одни машины, в основном бульдозеры, пробивали, углубляли канал, срезая пласт за пластом землю и выталкивая огромные вороха ее наверх, другие выравнивали, прямили, словно по линейке, делали канал таким, каким мы видели его на всем протяжении пути. Днище и берега канала рабочие покрывали прочной полиэтиленовой пленкой, чтобы вода не уходила в грунт.

Пока мы оглядывались, Валерий Федорович и Микрофоныч оживленно разговаривали с высоким немолодым мужчиной в пропыленной кепке и в клетчатой рубашке с короткими рукавами. На смуглом загорелом лице его белели светлые усы. Мужчина несколько раз бросил на нас взгляд, улыбнулся и согласно кивнул Микрофонычу. Потом быстро взошел на свежую насыпь и поднял руку. Машины замерли, шум стих. Из окошек кабин завыглядывали чумазые, запыленные механизаторы.

Мужчина подошел к нам. Валерий Федорович познакомил:

– Алексей Степанович, мастер участка. Алексей Степанович широко улыбнулся:

– Мы тут договорились… Словом, ребятки, кто желает поглядеть, как управляются наши механизаторы, ну и познакомиться с ними поближе, бегите по машинам. Какая кому по душе.

Кто-то из ребят выкрикнул «ура», и все разбежались по участку. Я рванул к бульдозеру, который стоял далеко впереди остальных. Бульдозерист, молодой парень в полосатой тельняшке и берете десантника на чубатой голове, словно поджидал меня, еще издали заулыбался, поблескивая белыми зубами.

– Давай, давай, подлетыш, – крикнул он весело. – Жарь быстрее, работу держишь.

Когда я подбежал, он протянул мне руку и я вмиг очутился в кабине.

Парень оглядел меня карими, приветливыми глазами.

– Ну, что, будем знакомиться, подлетыш?

Я даже немного обиделся.

– Почему «подлетыш»? Я – Костя Брыскин.

– Оттого и подлетыш, что Костя Брыскин. Иначе бы звали Константином… как отчество?

– Петрович.

– Вот, звали бы тогда Константином Петровичем, ясно? Ну не дуйся, не дуйся. Это у меня такое любимое словечко. Подлетыш – молодая птица, которая еще не встала на крыло. Другими словами: еще не может хорошо летать. Ты тоже пока не можешь, верно? На папкиной шее сидишь…

– У меня нет папки, – неожиданно для самого себя сказал я. И расстроился: зачем?

Парень крякнул, промычал что-то, потом торопливо заговорил:

– А меня Вадимом зовут. Я, брат, тоже без отца рос… Ну что, двинули?

Я кивнул.

Бульдозер сразу же взревел, дернулся и стал осторожно пятиться вниз. Вадим, поглядывая назад, выкрикивал:

– Братья-сестры есть? Видал – нету! А у меня два братана да сестренка. Из-за них десятилетку не закончил, в эспетэушку пошел. Чтобы профессию получить. Маме помогать…

– В какую эспетэушку? – не понял я. Вадим укоризненно глянул на меня, но тут же снова обернулся назад.

– СПТУ. Сельское профессионально-техническое училище. Или не слыхал о таких?

– Слыхал.

– А спрашиваешь!.. Училище мелиорации закончил. Бульдозер перестал пятиться и вдруг рванул вперед, начав глухо рычать и подрагивать: видимо, захватил толстый слой земли.

– А что это – мелиорация?

– Ну, даешь, подлетыш!.. Мелиорация – такая отрасль сельского хозяйства… Ну, как тебе объяснить? Словом, задача ее – напоить землю водой. Или поубавить, где ее через край. Понял?

Я отрицательно помотал головой.

– Ну как же!.. – огорчился Вадим. – Вот наш канал для чего? Чтоб привести в нашу степь воду, чтобы полить ее, напоить досыта. Это и есть мелиорация. Всякие водохранилища, оросительные системы – тоже мелиорация. А для чего? Чтобы вся степь живой стала, колосилась хлебами, пахла цветами… Теперь понял?

– Понял.

– Ну и молодец.

Вадим улыбнулся и на какое-то время задумался, потом обернулся, спросил вдруг:

– Вишен хочешь?

Я удивился и чуточку растерялся.

– Хочу. А что, есть?

– Будут. – Вадим широко провел рукой, указывая на степь. – Тут будут. Вокруг, через шесть-семь лет. И яблони, и груши, и сливы… До отвала с тобой наедимся, а?

Я рассмеялся.

– Ха, да через семь лет моего духа здесь не будет, не то что…

– Убежишь?

– Укачу.

– Куда же это?

Я беспечно махнул рукой.

– А хоть куда! Надоела мне жарища да пыль. Ни речки, ни леса. Пусть живут здесь те, кому все это нравится. Вадим бросил на меня искоса быстрый взгляд.

– Вон ты какой…

– Какой? – вздернулся я, почувствовав в его тоне что-то обидное.

Вадим сосредоточенно двигал рычагами, разворачивая бульдозер, выровнял его, произнес, кивнув влево:

– Видишь вон те круглые кустики?

– Перекати-поле, что ли?

– Их. Тоже вот сидят на родной земле, растут, цветут, а сами поджидают случая, чтобы сорваться с корня и катить неизвестно куда. Гонит их ветер иной раз за сотни километров, пока они не застрянут где-нибудь, да так и останутся там, пока не сгниют…

– Я не перекати-поле.

– Понятное дело… Но мысли-то какие: «укачу», «надоело», «пусть другие тут живут»… Чуешь, а?

Я не ответил. Ну и разговор получился! Хоть открывай дверцу и выпрыгивай из кабины.

Вадим, не дождавшись ответа, тоже примолк, переключив все внимание на работу. Машина слушалась его, как живая: она то резво разворачивалась, то отступала, то, опустив нож, устремлялась вперед, гоня перед собой огромный земляной вал. Я засмотрелся на Вадима – так спокойно, ловко и красиво работал он. Даже обида прошла.

Вадим повернул ко мне свое загорелое, слегка припорошенное пылью лицо:

– Ну что, отошел маленько? Я не сдержался, засмеялся:

– Отошел!

Вот ведь какой – все замечает, все понимает!

– А я, брат, отсюда – никуда! – произнес он раздумчиво. – Столько работы! Говорят, собираются еще один канал строить, там, севернее, где-то у Бурлы.

И подмигнул мне дружелюбно, совсем по-свойски, будто мы были с ним давно знакомы.

– Вот так-то, подлетыш, дорогой мой Костя Брыскин. Сбежать – штука нехитрая.

В это время мы увидели на высоком ворохе земли Алексея Степановича. Он махал рукой.

– Все, – сказал Вадим, останавливая бульдозер. – Вас созывают. – Хлопнул меня по плечу. – Давай газуй, а будет время – приходи в гости. На вахту. Мы теперь с вами как-никак соседи.

Я кивнул.

– И ты приходи к нам. Ко мне. Некоторые ваши уже давно бывают в Ключах.

– Кто такие?

– Фамилий не знаю. Одного зовут Вова, другого Симочка. Скреперисты-бульдозеристы.

Вадим засмеялся:

– Ну, звонари… Вон один скреперист работает, – ткнул он пальцем куда-то назад.

Я выглянул: там медленно взад-вперед ползал неуклюжий каток, утрамбовывая дорогу.

– Это – Симочка. А Вова укладывает полиэтиленовую пленку… Часто бывают?

– Да будто бы нет. Видел два раза. Симочку. Недавно. С какой-то сумкой. Тяжелой.

Вадим вдруг насторожился.

– С тяжелой? Как узнал?

– Да разве не видно? Нес, едва по земле не волок. А что?

Тут раздались нетерпеливые автомобильные гудки. Я заторопился:

– Побежал… До свидания, Вадим.

– Так приходи.

– Обязательно. Может, на той неделе… В общем, как выберу время.

Однако судьба распорядилась иначе: я прибежал уже на другой день.

Ехали мы к поселку строителей полные впечатлений. Буланка не закрывала рот, восхищалась увиденным, слышалось ее знаменитое «ой, как романти-и-ично!». Эвка сидела у кабины рядом с Колькой Денисовым и с интересом листала его альбом. Пока нам готовили обещанные Георгием Демьяновичем пельмени, Валерий Федорович показывал вахту. Так строители называют свой временный поселок. Он весь состоит из колесных вагончиков: несколько спальных, красный уголок, столовая, магазинчик и даже баня.

Мы быстро обегали безлюдную вахту, осмотрели все, что было возможно, заглянули в каждый вагончик, но ничего особенного в них не увидели. Лишь одно бросалось в глаза – чистота; ни одной койки не заправленной, у окон тумбочки, покрытые белыми салфетками, на них кое-где даже полевые цветы в стаканчиках. И всюду пучочки белесого степного полынка – для запаха.

– Ну все, ребятки, – сказал Микрофоныч, – идемте, нас приглашают к столу.

Прямо на воздухе, под тентом, стояли накрытые столы. А я замешкался. Уже было совсем начал спускаться по небольшой лесенке, да глаза вдруг остановились на фотографии, что висела над одной из коек. Небольшая серенькая фотография, но что-то в ней было такое, что я тут же убрал ногу со ступеньки и вернулся в вагончик. Вернулся и замер в изумлении: на меня глядели три улыбающихся солдата. Двое крайних были в фуражках с лихими чубами и усиками, третий, средний, – в пилотке, а на груди его блестела медаль…

Не может быть! Неужели дядя Максим? Точно – он! И сомневаться нечего. Но как попала эта карточка сюда, на стройку, в этот тесный вагончик, пахнущий полынком?.. Кто повесил ее тут?

Я почти не притронулся к «фирменным» пельменям – аппетит пропал.

Глава двадцать третья
Загадка проясняется

Я долго не мог уснуть – заново переживал нашу экскурсию. Все, что увидел за день, все, что слышал, вдруг нахлынуло на меня, начисто отогнав сон. Но какие бы мысли ни толкались в моей голове, я не переставал думать о серенькой фотографии с тремя молодыми улыбающимися солдатами…

Как она оказалась в вагончике? Чья она? Случайно ли попала туда или чей-то родственник сфотографирован с Юркиным дядей? Чей? Кто? Скорей бы уж утро! Вот ахнет завтра Детеныш, когда узнает про фотографию, вот обрадуется!

Однако утром я передумал: стоит ли волновать человека, пока мне самому ничего не ясно? Вот схожу к строителям, разузнаю все толком – тогда. Дорога на вахту не длинная – восемь-девять километров. Я рассчитал так, чтобы поспеть к часу, когда строителей привезут обедать. Пришел чуть раньше. Первым, кого встретил, был Толян Рагозин. Он сидел в тени крайнего вагончика и со смаком курил, увидал меня, от удивления даже вскочил и зажал в кулак сигарету.

– Не бойся, – сказал я усмехнувшись. – Не пойду доносить твоему отцу.

– А я и не боюсь, – несколько смущенно произнес Толян и сунул в рот сигарету. – Ты чего сюда?

Меня будто какой бес подтолкнул, брякнул:

– Горючку принес. Симочке и Вове. Очень просили вчера.

Чего угодно я ожидал от Толяна: изумления, улыбки, насмешки, но он отнесся к моим словам вполне серьезно.

– Правильно сделал. Они – хорошие мужики. С ними стоит иметь дело. Особенно с Симочкой. Коронный парень.

– Чем это?

– Услужишь ему – заработаешь. Тебе-то деньги во как нужны. Не дурак – понимаю. Мать в больнице, пахана нет. А я видал, какие курю? – Толян вынул из кармана семидесятикопеечную пачку сигарет «Космос». – Вот так. А на Игоря ты тогда зря кинулся. Парень он что надо. Это он надоумил и помог Симочке, ну и мне, конечно, устроить дело. Бизнес.

Ого, подумал я, Толян и – бизнес! Не иначе Игорево слово, а может, и Симочкино. Я уже было открыл рот, чтобы спросить, что за дело помог устроить Игорь, как надо услужить Симочке, чтобы покупать такие дорогие сигареты и почему он сидит здесь, но Толян опередил. Он подозрительно оглядел меня с ног до головы.

– А где у тебя горючка?

– Какая горючка?

– Ну, для Вовы и Симочки.

– А! – сказал я беспечно. – Сусликам споил, пока шел. Гляжу – стоят, бедняги, свистят грустно. Ну я и угостил их, чтобы им жилось веселей.

Рагозин понял – я его разыграл. Но моя шутка не показалась ему остроумной.

– Идиот! Гляди, помалкивай о нашем разговоре. Худо будет.

– Ладно, не пугай. А тебе советую: брось ты этого Симочку, а то навыслуживаешься на свою голову.

Толян хмуро сказал:

– Не твоя забота. Мотай.

Я пошел к кухне, где гомонили две поварихи и переливал воду из конной водовозки в бачки старик с редкой седой бородой.

Строители приехали на своем голубом потрепанном автобусе. Я искал глазами Вадима. Но его не было. Зато Вова и Симочка были тут как тут, соскочили на землю первыми. Они о чем-то тихо перемолвились и быстро пошагали, но не к столовой, а к вагончику, где их поджидал Рагозин.

Симочка случайно обернулся и увидел меня, ахнул, будто от великой радости.

– Кого вижу! Привет, привет, мой юный друг. Не нас ли с Вовой пришел поприветствовать в торжественный момент нашего явления к обеду? Нет?!

Симочка широко развел руками – так огорчил его мой ответ. Строители тем временем не спеша умывались, рассаживались за длинным столом под тентом. Где же Вадим? Тут я услышал треск мотора и оглянулся: к вахте стремительно мчался мотоцикл с коляской. Поравнявшись со мной, он остановился. Мотоциклист сдвинул на шлем очки и на меня глянули знакомые карие приветливые глаза.

– Вадим! – бросился я к нему. – Это чей такой?

– Как чей? Мой.

– Ух, ты!.. Хорошая машинка.

– Хочешь, научу ездить?

– Еще бы!

– Приходи по выходным, всю степь обкатаем. А сейчас зачем прибежал? Лучше бы к вечеру, после работы. Сегодня бы и начали.

Слова Вадима вернули меня к моим заботам.

– По делу я…

– Выкладывай.

– Такая тут штука… Кто вон в том вагончике живет? Нет, нет, во втором справа?

– Наши мастера, прораб… А в чем дело?

– Я вчера видел там фотографию. На стенке она висит… Мне бы узнать: чья она. Очень надо…

Вадим улыбнулся.

– Задачка нетрудная. Вон они все обитатели вагончика. А фотография принадлежит мастеру Бачурину.

Я заторопился глазами вдоль стола.

– Это которому?

– Крайний, с усами. Да ты его знаешь. Он вчера вас встречал на нашем участке – Алексей Степанович.

– Да ну?! Так я побегу.

Однако Вадим остановил меня.

– Погоди, дай поесть человеку. Кстати, и нам не мешает пообедать. Как смотришь?

Я слегка струсил.

– Еще вдруг кто попрет, скажет: «Этот-то чего сюда прилез?..»

Вадим захохотал.

– Ну чудак! За кого ты нас принимаешь? Строители – народ гостеприимный.

Мы откатили мотоцикл в сторонку, умылись и сели почти рядом с Алексеем Степановичем. Никто меня не прогонял, никто даже косо не глянул в мою сторону, наоборот, все угощали наперебой.

Нам подали уже компот, когда заявились Симочка и Вова. У Вовы лицо было багровым, глаза покраснели, а под ними набрякли мешки. Симочкины же щеки повяли и пожелтели, словно осенние листья, на губах застыла длинная неживая улыбка. Они сели с краешку, тихие, стараясь не привлекать к себе внимания, и принялись торопливо хлебать борщ.

Кто-то засмеялся:

– Уже нагорючились!

– Наш авангард!

Вова не поднял головы от стола, будто и не слышал, Симочка же откликнулся:

– Господа, прошу не отвлекать рабочий класс от основной жизненной операции – приема пищи, ибо, как говорил некий известный ученый…

– Ладно, цыц, рабочий класс, – грубо прервал Симочку пожилой строитель, что сидел против меня. – Кажется, скоро придет конец нашему терпению…

Симочка до самого конца обеда больше не произнес ни слова.

Строители вставали из-за стола, расходились, кто к своим вагончикам, кто просто покурить…

Поднялся и Бачурин, глянул на часы, куда-то было заторопился, Вадим остановил его:

– Алексей Степанович, минуточку! Тут к вам гость.

– Что за гость? Где?

Вадим приобнял меня за плечи.

– А вот, Костя Брыскин. Из соседнего села. Из Ключей.

Я смущенно поздоровался. Бачурин кивнул и с любопытством оглядел меня.

– Я слушаю.

Под его внимательным взглядом я еще больше засмущался.

– Вчера, это самое, мы были у вас в гостях и я увидел фотокарточку… Над вашей койкой… Вот и решил, это самое, может, думаю, узнаю что про Юркиного дядю.

Бачурин и Вадим засмеялись. Вадим сказал:

– Да, подлетыш, сразу видно, что из тебя не получится оратор.

А Бачурин добавил:

– Ты, парень, не волнуйся. И не торопись. Никто не гонит. Немного успокоился и рассказал про Детеныша, про его дядю Максима, имя которого почему-то пока решили не ставить в списки для памятника, дескать, он не погиб, а пропал без вести. А это, мол, еще не известно, что такое…

Бачурин вежливо, но твердо остановил меня:

– Не пойму: я-то тут при чем?

– Вот те на! – выкрикнул я ошалело. – Ну как же, у вас же фотокарточка висит! Точь-в-точь, как дома у Юрки Снопкова. Три солдата и все улыбаются. А тот, что посередине в пилотке и с медалью, и есть Юркин дядя Максим.

Я никогда не думал, что люди могут так мгновенно и сильно бледнеть. Не успел я договорить, как Бачурин стал белее белого, его светлые усы показались даже темными.

– Погоди, не части!.. – глухо произнес он и так ухватил меня за плечо, что я даже слегка присел. – Погоди, как звали его, этого твоего дядю?

– Не моего – Юркиного. Максим. Максим его звали. Петушков. Он добровольцем ушел воевать. Стихи писал…

– Не может быть… – едва выдохнул Бачурин и оглядел нас так, словно в первый раз видел. – Это же… Это же… Потом вдруг повернулся к Вадиму:

– Заводи мотоцикл. Сбегаем в Ключи, время еще есть. Успеем.

Вадим, должно быть, так и ничего не понял во всей этой истории, потому что недоуменно пожал плечами, однако расспрашивать не стал, пошел к мотоциклу.

Вскоре мы уже катили по нашей «главной» улице. Вот что значит техника! Это не пешком шлепать.

Через минуту мы уже остановились возле усадьбы Снопковых. Бачурин спрыгнул с мотоцикла и, не дожидаясь нас, вошел во двор. Я бросился за ним.

Дома был один Детеныш. Он сидел возле сенок, чистил картошку, недовольный и сердитый. В последний год ему особенно достается: две старшие сестры одна за другой повыходили замуж, а третья, Санька, уехала в Барнаул поступать учиться в педагогический институт. Теперь все домашние дела перешли на Детеныша. Оттого он еще сильнее страдает и нервничает.

Увидав меня с двумя неизвестными мужчинами, Детеныш осторожно положил в кастрюлю нож, поднялся и медленно вытер руки о штаны.

– Здравствуй, хозяин, – сказал Бачурин. – Можно в гости?

– Можно, – неуверенно произнес Детеныш, забыв поздороваться, и вопросительно глянул на меня. Я подмигнул ему, подтолкнул к дверям. Мы вошли в дом. Бачурин быстро огляделся.

– Где фотография?

Я кивнул на горницу.

– Там.

Он торопливо заглянул туда и сразу же увидел фотокарточку.

– Да, это она, – взволнованно воскликнул Бачурин. – Значит, здесь он и жил, наш Петушок?

– Какой еще петушок? – хмуро переспросил Детеныш.

– Максим Петушков…

– Вы воевали с дядей Максимом?!

Бачурин тихо ответил:

– Да, милый, да… Это был мой друг.