Текст книги "Восемь минут тревоги (сборник)"

Автор книги: Виктор Пшеничников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

Что ни говори, а не зря Джеймс считал себя везучим. Только удача, эта капризная девка, могла нос к носу столкнуть его именно с тем, кто был ему нужен позарез, кого он в другое время безуспешно отыскивал бы среди тысяч и тысяч, каждый раз рискуя свернуть себе шею на пустяке. С Рыжим все получилось просто. Ему не хватало денег, чтобы расплатиться за товар, – какой-то сущей ерунды, около двадцатки. Видимо, знакомых, чтобы занять, у него в городе не было. Он стоял посреди хозяйственного магазина, как пень, не обращая ни на кого внимания, и в который раз мусолил одни и те же бумажки. Перед ним на постаменте сиял эмалью цвета неба мотоблок с комплектом культиваторов, борон и прочих сельскохозяйственных насадок, в которых Джеймс мало что смыслил.

«Хорошая штука, а?» – вступил в разговор с ним Джеймс, зная наперед, что и на этот раз не испытает трудности в общении.

«Еще бы! У нас на острове такой нипочем не достать. Не завозят», – отозвался покупатель.

«А что она может делать?»

«Да все! – воодушевился рыжеволосый мужчина. – Хочешь – паши, хочешь – лущи, а то и борони…»

«И борони?» – подогревал Джеймс чужой интерес.

«Еще как! Сюда и тележку можно приделать, грузы возить».

«Ну и… сколько вам не хватает?» – с мягкостью, чтобы не обидеть, спросил Джеймс у рыжеволосого.

Покупатель нахмурился, глянул исподлобья: тебе-то, человек, что за дело? Чужая беда – не своя…

«Не удивляйтесь, я могу одолжить. После отдадите, когда сумеете. Так сколько?»

«Тридцать дашь… дадите? Двадцать на покупку и червонец – чтобы довезти. Не попрешь же на себе. Я сразу же отдам, только скажите адрес, я завезу», – разговорился Рыжий.

Из всего разговора с мужчиной Джеймс сразу ухватил и выделил главное: «У нас на острове…» Редкая удача на сей раз сама подъезжала к нему, сидя верхом на мотоблоке. Остров – это то, куда Джеймс, нащупывая пути, так отчаянно, так осторожно и долго стремился. Оттуда до чистой воды, до выхода из залива в открытое море – рукой подать…

«Пустяки! – как можно небрежнее бросил рыжеволосому Джеймс – Не утруждайте себя. Я буду здесь по своим делам в субботу. Скажем, в час дня вас устроит? Ну и отлично! Вот ваша сумма».

Не укрылось от глаз Джеймса Гаррисона, как жадно схватил деньги рыжеволосый, с какой прытью, опасаясь, что или магазин закроют раньше времени, или какой-нибудь конкурент уведет из-под носа его мечту, кинулся к кассе. Он не стал дожидаться, когда порозовевший обладатель мотоблока заполучит упакованный товар, и потихоньку покинул магазин.

В субботу он задолго до назначенного срока обследовал все подходы к магазину, но ничего подозрительного не обнаружил. Рыжий уже топтался у двери, был мрачен и проявлял беспокойство. Джеймс дотомил его ровно до тринадцати ноль-ноль и сразу, не оставляя своему должнику времени на рассуждения, объявил с приятной улыбкой, что для островного жителя найдется другая, более верная и легкая возможность заработать, чем выращивать укроп и редьку на собственном огороде. Увидев, что мужчина клюнул, Джеймс объяснил, в чем дело.

В принципе, он мало чем рисковал. Заранее позаботясь о тыловом отходе, выбрав специально место, где улица просматривалась в обе стороны и делилась на два рукава, Джеймс держался настороже, так что при осложнении у мужика вряд ли хватило бы резвости догнать своего подрядчика и задержать. Да и назначенная за «выход на рыбалку» сумма была слишком фантастичной, чтобы кто-нибудь, случись при этом свидетели, воспринял ее всерьез.

«Сколько?» – выдохнул Рыжий.

«Штука. – Видя, что его не понимают, Джеймс пояснил: – Тысяча вас устроит?»

Должно быть, оглушенный неслыханной цифрой, тем, что странный богач вернул ему и взятую в долг двадцатку, Рыжий не торговался. Джеймс предложил ему самому, хорошо знакомому с правилами проживания в пограничной зоне, обдумать подходящий план. На том и расстались.

Эта их встреча в кафе была третьей, решающей.

Кажется, Рыжий, к этому времени покончив с едой, почувствовал, что богатый чужак размышляет о нем, но истолковал это по-своему, опасаясь, как бы его не надули в самом начале.

– Мне нужны деньги. Задаток, – сказал он твердо.

– Деньги при мне. Я привык держать слово.

– Хозяин, – начал Рыжий, уводя глаза в сторону, – я тут прикинул кое-что и решил: одной за такое дело мало. Надо немного изменить договор. Пришлось издержаться на плот, на бензин, с начальством договориться. Сейчас все не так просто…

– Короче! – оборвал Джеймс его объяснения. – Твое условие?

– Еще одну.

– Ну ты и жук, дядя! – в искреннем восхищении присвистнул Джеймс. – Две штуки за какую-то паршивую морскую прогулку! Смеешься?

Впрочем, такой вариант он предвидел, был готов, что жадный островитянин, поразмышляв на досуге, как бы не упустить верный куш, сдерет с клиента семь шкур. Такой оборот тоже входил в расчет Джеймса, но немного осадить, попридержать нахала следовало, а то, чего доброго, примется набавлять за сложность, за точность и дальность, за погодные и климатические условия, будто Джеймс печет сотенные, как эти блины…

– Послушай, а что если я шепну о тебе кому следует?

Рыжий не повел и бровью, только засопел, склоняясь ближе к столу:

– Ты эти штучки брось! Не тобой пуганный. В случае чего, я из тебя вот этими выжму все масло до капли. – Он тряхнул руками, едва не свалив пузатенькую керамическую вазу с салфетками.

– Ну, хорошо, хорошо, не будем. Я пошутил. Твой аванс – десять сотенных – в книге. – Джеймс кивнул на угол стола, где лежал обложкой кверху «Остров сокровищ» Стивенсона, напечатанный на плохой бумаге, делавшей неряшливым книжный обрез. – Потом возьмешь, когда будешь уходить. Кстати, о доверии… – Джеймс небрежно откинулся на спинку стула. – Я привык полагаться на людей, с которыми имею дело, и не хочу, чтобы в будущем между нами возникали недоразумения или какие-то трудности. Мне нравится, что ты так серьезно относишься ко всему, и мне кажется, на тебя можно положиться. Но ты боишься, что с тобой обойдутся нечестно, что тебя обманут…

Рыжий с беспокойством следил за приглушенной речью напарника, пытаясь уяснить, куда он клонит.

– Так вот, мое доверие к тебе абсолютно. Если ты решишь, что я нарушаю договор, пытаюсь надуть с твоей долей, можешь разделаться со мной, и это будет справедливо. Я решил отдать тебе пистолет, с которым никогда не расставался. Он там же, в вырезе книги. Не волнуйся, не выпадет, страницы подклеены, дома подрежешь. Можешь носить его при себе, можешь спрятать подальше. Дело твое. Будь осторожен, случайно не выстрели, в нем полная обойма. Я хочу, чтобы в отношении ко мне у тебя ни в чем не оставалось и тени сомнений и чтобы ты понял: мы делаем одно, общее дело, выгодное обоим.

Судя по недоверчивому, смятенному выражению лица, Рыжий не совсем понял, зачем ему еще и пистолет, но то, что  д а в а л и,  а не  о т н и м а л и, ему явно понравилось, ибо упускать, что само плыло в руки, он не привык. На этом и строил Джеймс нехитрый расчет.

– Значит, договорились?

– Идет.

Теперь, после завершения разговора, можно было и расслабиться, со скучающим видом оглядывая зал. Аккуратная старушка с внуком, завершив трапезу, чинно покинули столик, потянулись на выход. Джеймс с умилением проследил за этой парой, которую совершенно необъяснимо объединяло чудовищное по сути противоречие: у одной было уже все позади, в прошлом, а у другого, наоборот, впереди, у самого горизонта, и пропасть между ними лежала гигантская…

Занавеска на входной двери колыхнулась еще раз. Вошел парень в добротном кожаном пиджачке и такой же кепке с пуговкой, крутнулся на пороге и, не заходя в зал, тут же исчез. Ничего необычного не было в таком поведении (мало ли, перепутал человек заведения или передумал, решил перекусить позднее), но это не понравилось Джеймсу.

– Вот что, – сказал он Рыжему, – сейчас уходим через кухню. Так надо. В случае чего – мы из санэпидемстанции, проверяем, как утилизируют отходы производства. – Он с сомнением еще раз оглядел нескладную фигуру Рыжего. – Тебе лучше помалкивать, я сам все улажу.

По случайности, никто не встретился им в кухонном заповедном царстве, и двери подсобок, за которыми ощущалось движение людей, тоже были прикрыты. Они благополучно миновали коридор и вышли во внутренний дворик, заставленный проволочной тарой из-под молочных бутылок. Почти вплотную ко входу был подогнан «Москвич» с надписью на фургоне «Продукты». Шофера нигде поблизости не было, должно быть, оформлял накладные на привезенный товар, но ключ зазывно торчал в замке, и блестящий брелок из нержавейки в виде кукиша еще покачивался на кольце, будто его только что трогали.

– Садись на правое сиденье! – приказал Джеймс.

– Зачем? – удивился Рыжий.

– Потом объясню. Садись, – повторил Джеймс, и потрепанный продуктовый фургон, в бешеном вращении с места черня колесами асфальт, устремился к овальной арке, которую уже на выезде пересекала косая солнечная полоса.

– Что случилось, Круминьш? Докладывай.

– Крот ушел. В кафе его нет.

Эфир затаенно молчал.

– Так… – вскоре вновь раздалось знакомое. – Янис с тобой?

– Рядом. Рыжий тоже исчез.

– Запасной выход проверили?

– Пусто. Никто ничего не видел. Внутренний дворик глухой, посторонних там не бывает. Официантка утверждает, будто бы недавно у входа стоял продуктовый фургон, зеленый «Москвич». Номера, конечно, она не помнит.

– А шофер?

– Пока не объявился. У него где-то неподалеку отсюда живет подружка. Видимо, решил к ней заскочить.

– Ладно, с ГАИ я свяжусь, оповещение будет. Хотя вряд ли «Москвич» угнали надолго. Наверняка бросят за несколько кварталов. Сейчас надо отыскать шофера и установить Рыжего. Крот теперь в гостиницу вряд ли вернется. Ясно? Действуйте. И держите меня в курсе.

Динамик умолк, и голос руководителя как отрезало.

– Эй, помоги мне! За что-то зацепилось.

В сарае было темно, но зажигать фонарь, чтобы не привлекать внимание, не решились.

– Ты даже не спросишь, как меня зовут! – В темени Джеймс не видел собственной руки, но ощущал близкое дыхание Рыжего.

– Зачем мне знать твое имя? Ты был и уйдешь. А мне оставаться. Нащупал?

Джеймс освободил крученый фал от державшего его крюка в деревянной стойке сарая, подхватил груз снизу.

– Пошли!

В дверном проеме сарая свежим воздухом обозначилась ночь – необозримая в темноте, необъятная, будто сама вселенная.

– Заходи справа: тут лаги. – Теперь Рыжий отдавал команды, безраздельно властвуя в своей стихии, и Джеймс ему безропотно подчинялся. – Выше поднимай, черт побери! К самому борту.

Кое-как, в несколько приемов, они взгромоздили тяжеленный плот в деревянной обрешетке для крепления мотора в кузов грузовика, на сей раз ночевавшего не на стоянке гаража, а во дворе, под домом Рыжего.

Оба дышали с натугой; в горле Рыжего что-то булькало, срываясь на хрип; Джеймса так и подмывало сказать ему, чтобы он закрыл рот и не будил округу.

Но вокруг и без того было тихо: хутор Рыжего стоял на отшибе, защищенный с трех сторон густым ольховым колком, и лишние звуки сквозь него не проникали, увязали в ветвях. Ощущать себя и дальше затерянным в этой пустыне ночи для Джеймса было выше сил.

– Ну что, пора?

Рыжий подтянул выше рыбацкие сапоги с отворотами – резина под его руками противно скрипела.

– Часа три, наверно. Сейчас двинем. Народ дрыхнет.

– А пограничники?

– Они вон где… – Рыжий невидимо махнул рукой. – У них свои дела, не до нас. Похоже, будет ветер, а там, гляди, и туман.

Он грохнул ключами от машины, ступил ближе.

– Если застукают на берегу, выкручивайся сам как можешь. А уж в море я о тебе позабочусь, – добавил Рыжий, и Джеймс угадал в его словах скрытое значение.

Не говоря больше ни слова, Рыжий полез в кабину. Но Джеймс не поспешил следом за ним. У него были свои соображения на этот счет, когда он сказал Рыжему, что останется в кузове.

– Твое дело. Мерзни.

Грузовик с потушенными фарами тронулся со двора, потом, когда дорога сразу за хутором пошла под уклон и Джеймс почувствовал, как его потянуло вперед, Рыжий и вовсе выключил мотор, старательно лавируя между редкими стволами вдоль обочин.

Глаза привыкали к темени и уже различали серое полотно петляющей прихотливо дороги, нагромождение валунов, зыбкую кромку стыка земли и неба.

Уклон кончился, и Рыжий легко, без надрыва, запустил двигатель, по-прежнему держа одному ему ведомое направление к морю.

Море угадывалось издалека: оно источало резкий йодистый запах влаги и гниющих растительных и животных выбросов. Джеймс представил, как, должно быть, отвратительно скрипят под ногами раздавленные ракушки, вынесенные на берег волной… В такие минуты обостренного внимания и тревоги ему еще доставало сил думать о постороннем, и эта раздвоенность, как Джеймс догадывался, не сулила ничего хорошего.

Однако прибыли благополучно. Рыжий приткнул машину в лесопосадках, на довольно высоком месте береговой отмели.

– Ближе нельзя: увязнет, – объяснил он продрогшему в кузове пассажиру, хотя все и так было ясно, без слов.

От постороннего взгляда грузовик защищали густые искусственные заросли, так что можно было спокойно, без суеты, сгружать плот и тащить его к спуску. Две деревянные сходни, предусмотрительно заброшенные Рыжим в кузов грузовика, помогли снять немалый груз на землю, а дальше его предстояло тащить волоком.

– Взяли! – скомандовал Рыжий, нимало не заботясь, в отличие от Джеймса, о маскировке. Не первый раз выходивший по разрешению в море, Рыжий и здесь действовал, как на обычной рыбалке, тогда как Джеймс напоследок чутко прослушивал и оглядывал молчаливое пространство. Глаза то и дело подергивались слезой – сказывались предутренний холод с тонко секущим, хотя и не сильным, ветерком, и проведенная в сарае у Рыжего беспокойная, почти без сна, ночь.

– Что ты копаешься? Тащи!

Волоком они потянули надутый плот на деревянной раме по замусорившей землю листве облетевших ольхи и черемух. Потом под днищем, сопротивляясь, зашуршал песок, и тут уж обоим пришлось попотеть, упираясь каблуками в рыхлую, податливую почву, все время норовившую уйти из-под ног.

– Черт! – вдруг выругался Рыжий. – Кажется, где-то травит воздух. – Он бросил фал, принялся ощупывать плот. – Так и есть: борт обмяк. Хорошо, догадался захватить с собой клей. Но придется повозиться. – Он со свистом втянул в себя острый запах моря. – Ох, не нравится мне все это! Похоже, будет шторм…

«Дубина! – выругался в душе Джеймс, беспокойно оглядывая пустынное побережье залива. – Еще и здесь будет ломать комедию, цену набивать».

– Ты что же, приятель, до рассвета метеорологией заниматься будешь? Прилаживай мотор!

Рыжий сплюнул в нахлынувшую волну.

– Прыткий какой. Мне еще жить хочется. А потонуть я всегда успею.

В наглухо запечатанном кабинете, хозяин которого недавно перенес грипп и оттого всячески избегал сквозняков, было душно. Оперативка в неурочный час на сей раз проходила хотя и быстро, но вяло, без огонька: сказывался допущенный днем промах.

– Сейчас не время разбираться, почему Круминьш и Янис упустили своих подопечных. – Полковник Рязанов намеренно назвал Яниса по имени: Круминьш был старше, опытнее, и на нем, таким образом, лежала основная ответственность; с Яниса тоже не снималась вина, но его участие в этом деле как бы относилось на второй план, и это чувствительно задевало оперативника, работавшего в органах первый год. – Сейчас важно снова выйти на след Крота, чтобы нейтрализовать его деятельность и исключить возможность ухода за рубеж.

Рязанов машинально кутал горло шейным платком, выглядевшим на фоне строгого цивильного костюма посторонней легкомысленной деталью, надетой по рассеянности.

– Одно можно сказать наверняка: мы имеем дело не с дилетантом. Попытки выявить его связи результатов не дали. Горьковские товарищи тоже таких связей Крота не зафиксировали. Из этого следует вывод, что Крот – агент-одиночка, а значит, опасен вдвойне. Контакт с Рыжим… – Рязанов вновь бегло взглянул на Яниса. – Ну, здесь все ясно: он носит случайный, эпизодический характер. Скорее всего, Рыжий предоставил Кроту убежище, крышу. Или же выполняет какие-нибудь мелкие его поручения. Круминьш, что удалось выяснить?

Коренастый, сосредоточенный, Круминьш пригладил жесткий ежик волос, округлявший его и без того не худенькое лицо.

– Ни в каких других гостиницах города, включая и для приезжих при рынках, Крот не объявлялся. В общественных местах или учреждениях тоже замечен не был. Транспортников мы предупредили: пока вестей от них нет. Рыжий устанавливается. Скорее всего, это житель пригорода, что значительно осложняет поиск. Завтра разошлем фотографии на обоих.

– Всё?

Круминьш прокашлялся.

– Из разговора с продавцом магазина выяснилось, что Рыжий приобрел мотоблок.

– Выходит, хуторянин?

– Вполне возможно.

– Что же, неплохая зацепка. Поторопитесь с фотографиями. По всему, Крот решил сняться, и времени нельзя терять ни минуты. Если мы его уже не потеряли безвозвратно, – сказал Рязанов с особым нажимом. – Свяжитесь с товарищами на местах, подключите милицию, пусть помогут профильтровать пригород. Установим Рыжего – выйдем и на Крота. Круминьш, сегодня же оповестите пограничников, дайте им подробную ориентировку. Вопросы будут? Ну, тогда все. За дело.

Настенные электрические часы, отчетливо щелкавшие в паузах во время разговора, показывали начало третьего. Город, видимый из окна, светил огнями скупо, будто при маскировке. Начинался ветер, и оголенные ветви деревьев, отбрасывая ломаные пересекающиеся тени, мотались неприкаянно.

Щелчок прицельной планки Калинин различил явственно. Удар гальки о гальку звучал бы совсем иначе, глухо, но с переливом, как пуля при рикошете; металл издавал звук тугой, резкий, ни на что не похожий… Сержант остановился, усиленно щурясь в темень и пытаясь понять, о чем мог предупреждать напарника младший наряда.

Спустя малый промежуток щелчок повторился, а это уже означало не просто внимание – призыв. Сержант по привычке зафиксировал свое местонахождение, или, по-военному, сориентировался на местности, чтобы после выяснения причин сигнала вернуться сюда же, и поспешил на вызов напарника.

Младший наряда поджидал его, низко пригнувшись на корточках к песчаной отмели. Оловянное море, чуть серея у него за спиной, шипело и выметывало волны, добегавшие аж до ног напарника, похоже, не замечавшего близкой воды. «Молится, что ли?»

– Ты что, Мустафин? – позвал Калинин ласковым голосом.

Мустафин поднял на старшего наряда глаза.

– Тут странное что-то, товарищ сержант. – Руками он чуть ли не оглаживал песок. – След интересный, вот…

След и впрямь оказался интересным – две длинные ровные полосы, как по линейке тянущиеся перпендикулярно морю. Калинин такие видел зимой, у себя в деревне, когда санный полоз, убегая вдаль, прочерчивал свежую порошу.

– Во́лок? Что-то тащили?

Он проследил, куда уходили глубокие вмятины – до того места, где только что на возвышении нес службу; расстояние оказывалось порядочным, дойти еще не успел.

– Подсвети-ка фонарем!

След был недавним, края не успели заветриться и оплыть, завалиться вовнутрь. Сбоку шла оторочка – вмятины от косо вдавленных каблуков, как бывает, когда человек, упираясь в землю, пятится спиной, чтобы легче было сволакивать тяжесть.

– Хорошенько осмотри местность, Мустафин, – наказал Калинин младшему наряда. – А я займусь обратной проработкой следа.

Но не успел он сделать и десятка шагов, Мустафин снова позвал его; в голосе напарника сквозила радость первооткрывателя, обнаружившего удачную находку.

Мустафин вложил в широкую ладонь старшего наряда обшарпанный пластиковый пенал, дал свет.

– «Резиновый клей», – прочитал Калинин едва сохранившуюся полузатертую надпись на тубе.

– Там же нашел, у кромки.

Калинин отвинтил колпачок, принюхался: пластиковый контейнер с остатками содержимого струил свежий запах клея, еще недавно бывшего в употреблении.

– Больше ничего не нашел? – на всякий случай спросил Калинин, хотя для начала и тубы было достаточно.

Мустафин покачал головой и предусмотрительно, не дожидаясь команды, выдернул из чехла радиостанцию, брякнул гарнитурой.

– Сообщай по обстановке, – одобрил действия напарника старший наряда.

А ветер уже тянул с напором, и море, ворча, отзывалось на его порывы тугими накатами, громыхало поднятой со дна галькой и пеной завивалось у ног пограничников.

Уходя от береговой кромки, куда доставала вода, Калинин потянулся по наклонной отмели к месту, в направлении которого вели следы волока, и встречный злой северный ветер выбивал слезу, сек его по щекам, выдувал из-под одежды тепло.

Нет, не напрасно Калинин стремился проработать обратный след, не зря так упорно, увязая в песке, тел к гребню плоских дюн, обозначенных в серой предутренней кисее только что начавшегося буса плотной грядой кустарников.

– Иди сюда! – едва достигнув верха, позвал он напарника. – Смотри…

В быстро намокших от дождя лесопосадках, будто доисторическое ископаемое, мрачно высился грузовик. Калинин пощупал решетку мотора: радиатор еще хранил слабое, едва ощутимое тепло.

«Полчаса, максимум час, как здесь были люди», – определил Калинин. Осторожно, дав знак напарнику и взяв оружие на изготовку, он приблизился к двери. Кабина оказалась пуста, и никакие предметы не могли навести пограничников на мысль, что же здесь недавно происходило. Заглянули для очистки совести и в кузов – кроме двух добротных лаг там ничего не оказалось. Больше тут делать было нечего, и наряд, вторично выйдя на связь и сообщив дополнительные результаты осмотра, спустился к побережью, чтобы встретить выехавшую на место происшествия тревожную группу.

Море из оловянного, тусклого делалось жестяным, потом, подсвеченное близким рассветом, стало проблескивать ртутью, на всем видимом протяжении вскипавшей белесыми гребнями волн.

– Наверняка движется шторм, – обронил Калинин, вовремя вспомнивший предупреждение начальника заставы, и оба они посмотрели на беснующийся залив, не сговариваясь, думая и пытаясь представить тех, кого понесло неведомо зачем в дождь и непогоду в открытое море.

Обсудить предположение они не успели – издалека, колебля фарами сумрак, прытко мчался к наряду уазик, уже одним своим появлением вселяя в пограничников облегчение и обещая скорую развязку таинственного ночного приключения.

– Эй, чужак, ты бы лишний раз не высовывался. – Рыжий плавно переложил руль, глянул насмешливо, с превосходством. – Еще смоет ненароком. Видал, идет шторм? А то привязался бы на всякий случай. Мало ли…

Джеймс захлопнул футляр глицеринового компаса, по которому, часто выбираясь из-под купола надувного плота, определял местонахождение. Муторно было вылезать из укрытия к близко клокотавшей воде, но еще муторней оказалось сидеть в неведении и темноте, даже отдаленно не намекавшей на появление долгожданных корабельных огней.

– Ты ведь не за мою жизнь беспокоишься, верно? Тебя больше интересует мой карман. – Пассажир натужно расхохотался и достал из внутреннего кармана пиджака пачку банкнот достоинством по десятке. – Ты получишь содержимое моих карманов, когда сделаешь дело, или же все это уйдет на дно. – Держа пачку за уголок, Джеймс опасно покачал двумя пальцами деньги над самой водой.

Рыжий облизнул губы, но удержался, чтобы не встать.

– Дернуло меня связаться с тобой, ненормальным, – только и сказал он.

Мысль поскорее избавиться от пассажира глубоко тлела в его душе, постепенно, исподволь дозревая на расчете и корысти, чтобы в какую-то подходящую минуту выплеснуться наружу жарким огнем действия.

– Еще минут сорок ходу – и мы у цели, а? Как думаешь? – Джеймс бодрился, прогоняя таким образом собственный страх и нехорошие предчувствия.

– Посмотрим, – нехотя отозвался рулевой, не оборачиваясь больше в его сторону. – Однако с берега прожектором нас уже не взять: далеко.

Снизу по днищу хлопнуло, проскрежетало, будто напоролись на скальный выступ, и плот с маху сначала вздыбило, потом швырнуло вниз. Мотор даже не чихнул – смолк, как оборвался.

Оглушенные, не до конца поняв, что случилось, пассажиры с минуту сидели, не двигаясь.

– Кажется, хана. – Рыжий включил маленький карманный фонарик, пощупал мотор. – Закидало. Теперь сносить будет ветром.

– Куда сносить? Зачем сносить? – Джеймс подскочил к нему вплотную.

Рыжий легко стряхнул его со своего плеча.

– Обыкновенно куда. В море. Будем мотаться, как это самое в проруби… Не трепыхайся! Сядь и сиди, пока нас не опрокинуло. А то храбрый больно, размахался деньгами…

Белесым рассветом мазнуло но линии горизонта, когда пограничный сторожевой корабль, получив задачу, снялся с линии дозора и взял курс на указанный квадрат, где предполагалось в данный момент нахождение неопознанного плавсредства.

Одновременно с этим в небо поднялся со стоянки поисковый вертолет, ушел для осмотра акватории бухты, отчаянно меся лопастями тяжелый сырой воздух, который чем выше, тем плотнее обжимал со всех сторон пляшущую в одиночестве машину.

– Борт, что наблюдаете? – запрашивали с земли.

«Синее море и белый пароход», – буркнул себе под нос командир вертолета и не ответил так лишь потому, что знал, какая сейчас внизу, на земле, идет работа, какой повсюду стоит телефонный трезвон и как ширится, вовлекая в себя все новых и новых людей, начавшийся пограничный поиск.

– Штурман, сколько идем?

– Тридцать, – едва бросив взгляд на часы, отрапортовал на запрос штурман.

По блистеру, по всему остеклению кабины, лишая видимости, ползла влага; тенями промахивали и уносились назад клоки облаков. А надо было вырваться из этой проклятой каши, в которой увязли по самые уши, и надо было, черт побери, прозреть, чтобы нз жечь напрасно горючку и не морочить пустым облетом так много ждущих от тебя людей земли.

– Потолок, командир. – Борттехник с треском расстегнул и застегнул «молнию» на куртке. – Выше «сотки» не поднимемся, обложило.

– Не психуйте, ребятки. Прорвемся. Ведь что главное в машине? – Это была старая шутка, которую прекрасно знали и на которую всегда реагировали одинаково, и тем не менее командир закончил: – А главное в машине – не портить воздух, а то задохнемся, не долетим…

Он отдал книзу ручку циклического шага, и вертолет, охнув, как бы присев, выдрался из пены, враз очистился, и тотчас, едва немного развиднелось, машина легла на галс, выпевая винтами мелодию надежно работающей небесной «бетономешалки», дающей сейчас людям в этой сатанинской круговерти приют и тепло.

А день тем временем попер, как на свежих дрожжах, выправился, замешав из света и влаги – взамен канувшей тьмы – высокий плотный туман.

– Уходим под облачность, – объявил экипажу командир.

На миг высвободился от хмари и мороси, проглянул снизу порядочный кусок моря, в котором игрушечно, точно уменьшенной копией, обрисовывался красивыми строгими обводами и резал вспененную форштевнем воду пограничный сторожевик.

Однако и новый вираж, явив на миг впечатляющую картину мощного хода корабля, оказался холостым, не принес желанного результата, погасив в экипаже не покидавшую их прежде искру надежды. А уровень топлива – этот центральный нерв людей и машины – неуклонно стремился к нулю, и экипаж старательно отводил от прибора глаза, из суеверия не допуская столь очевидной и грустной информации.

– Борт! – в самый подходящий момент прорезалась с земли команда. – Вам возвращаться. Дальше работает «ласточка».

«Спасибо, понятненько, – облегченно вздохнул командир. – Дело, похоже, оборачивается нешуточно».

Он положил машину на разворот, к берегу.

«В принципе верно, что штаб округа решил задействовать АН. Видимо, придется утюжить не только бухту, но и морское пространство, а покрыть быстро такое расстояние нам одним не под силу…»

АН-24, поднятый с далекого аэродрома, уже летел навстречу, скоро должен быть на подходе, и получалось, что два экипажа как бы обменивалась в воздухе рукопожатием, как бы передавали друг другу границу и все, что на ней было, из рук в руки.

Только и время не стояло на месте, летело, пыля, с катастрофической быстротой. Перевалило за полдень, и взявшийся было разгуливаться день снова скис, пожух, как вянет тронутая морозом листва. Унылая и однообразная, снова придавливала землю кропящая водяная морось, и выволакивались незаметно, будто из-за угла, новые сумерки и новая ночь, уже почти не оставлявшая шансов на успех.

Везение или нет, но «ласточке» посчастливилось больше, чем экипажу вертолета. Когда машина попала в болтанку, словно ее катили по стиральной доске, внизу мелькнуло нечто, сразу обратившее на себя внимание.

– Похоже цель, командир! – с порога внезапно распахнувшейся двери в салон объявил борттехник Лопухов.

– Конкретней, что именно: бочка, бревно, буй?

Назвать конкретней – значило не оставить себе права на ошибку, на тот простой оптический обман, которыми изобилует море и постоянно висящая над ним влага. И Лопухов погасшим голосом протянул:

– Затрудняюсь. Цвет будто мелькнул оранжевый. Чуть бы спуститься…

В такой ситуации не грешно было и ошибиться: экипаж работал предыдущие сутки, только-только вернулся с планового облета границы, не успел разбрестись по домам – «Воздух!», и снова небо, и снова перепады высот – далеко ли до галлюцинаций, до оранжево-красных кругов?..

Но существовало железное правило границы не оставлять не проверенным ничего, что заслуживало бы внимания, и «ласточка», метя прямо в оловянно-жестяно-ртутную стынь, круто пошла вниз. На вираже, в выгодном для экипажа ракурсе, летчики почти одновременно различили дрейфующее плавсредство – обыкновенный спасательный плот, какими комплектуются все корабли на случай бедствия. А уж обозначить его для перехвата было делом чистой техники.

«Ах, Лопушок, ну, глазастый…» – причмокнул с особым удовольствием командир, чуя сердцем близкий конец и поиску, и выпавшей на его долю гигантской нервотрепке, и скорое возвращение людей на материк, отгороженный от здешних переменчивых мест невыгодными условиями базирования.

– Радист, сообщите на корабль: цель наблюдаем. И пусть поторопятся, скоро стемнеет. Координаты…

Неуправляемый плот перекатывало с волны на волну, но чаще швыряло зло, с размаху, будто море наказывало за легкомыслие и небрежное к себе отношение беспечных людей.

– Проклятье! – стонал Джеймс, закусывая губы. – Делай же что-нибудь с мотором! Нас же пронесет мимо корабля! Ты что, дьявол, оглох?

У Рыжего сил отвечать не хватало. Привычный к морю и качке, он сломался, на удивление, раньше своего сухопутного пассажира и сейчас лениво, как бы нехотя отбивался от запасной канистры с бензином, все наезжавшей и наезжавшей на него немалой тяжестью, царапавшей ногу грубой самодельной заглушкой.

Сквозь чередующиеся удары воды, уже ко всему равнодушный, он уловил посторонний шум, который заставил его встрепенуться, но не покинуть нагретое спиной место у борта. Он повернул серое от невыносимой качки лицо к овальной бреши тента, прислушался.