Текст книги "Тайна болотных демонов"

Автор книги: Виктор Обухов

Виктор Обухов
Тайна болотных демонов

Книга первая
Нежданные дары и горькие ошибки

Талисман (дар первый)

ДОРОЖНАЯ ПЕСНЯ

 
В покинутом доме остыл очаг,
И ветер выдул золу…
Колючи воды в ночных ключах,
Темны дороги во мглу.
Остыл мой очаг. И бед на пути
Рассыпано – что камней…
 
 
Одну лишь тропу никак не найти,
Белеет звезда над ней.
Утеряна память, нету огня,
Холодный ветер сердит…
Одна лишь звезда все ищет меня, —
В пустое окно глядит…
 

Кате и Шурику Кабаевым

История эта началась в городе М. (просьба не разгадывать его как «Москву»: небольшой областной городок, от столицы нашей весьма и весьма неблизко). – Началась там, а продолжилась Бог знает где, – да и вообще все, что произошло с человеком, рассказывавшим мне ее, выглядит настолько странно, что я не решаюсь высказывать какие-либо суждения о правдоподобии – неправдоподобии нижеизложенного. – То есть, говоря попросту, умываю руки и пересказываю то, что услышал. И как запомнил.

Надеюсь, понятно, почему я – в какой уж раз на недолгий срок – взялся за перо. В мою коллекцию жертв нечистых сил добавилось еще одно приобретение. Оно называется Володей и, наверное, является самым экзотическнм из числа всех моих приобретений. – Впрочем, я, конечно, сочувствую всем, внесшим вклад в мою коллекцию… Но Володе – особенно. Происшествия, о которых поведали мне другие, были тоже невероятны, но в меру. В наше время, как все мы понимаем, многое можно допустить: и реального, и потустороннего, н даже такого, что раньше приходило человеку на ум только при белой горячке. Но даже при таких допусках, Володя (пусть он и приукрасил свой рассказ) претерпел от демонов чересчур уж с избытком. – Слушая его, я (человек ко многому привычный и подготовленный), все же частенько испытывал сомнения: а так ли уж нормален мой собеседник?..

Володя, конечно, догадывался о моих сомнениях. И потому в обыденной жизни (он прожил у меня неделю, – благо семья моя как раз была в отъезде) старался вести себя очень разумно и благонамеренно. И, надо сказать, у него это неплохо получалось. – Днем он, пожалуй, вообще мог бы показаться идеалом гостя: места много не занимал, не мешал работать, делил со мною мелкие хозяйственные заботы, хорошо заваривал чай и жарил из теста, покупаемого о кулинарии, прекрасные пышки. – Мы ели их с чаем и мирно болтали о всяких пустяках, в основном – о поэзии (не могу не отметить странного факта: все люди, вносившие вклад в мою коллекцию, обладали редкой в наше просвещенное время способностью – любить стихи. Жаль, что мне все некогда серьезно заняться вопросом о связи таинственных историй с любителями стихов. – То ли эта связь обязательна и законна, то ли я ошибаюсь, и невероятные вещи могут происходить с кем попало; не знаю, не знаю… – Но, если я и ошибаюсь, у меня есть прскрасное утешение: вместе со мною ошибается вся моя коллекция).

Итак, днями Володя казался идеальным гостем, жарил пышки и беседовал со мной о чем попало. А вот по ночам он, к сожалению, доставлял мне немалые неудобства: часто ворочался, – шумно, тяжело, то дело вскрикивал или бормотал что-то невразумительное: монотонным, глухим голосом.

Собственно, историю нашу отсюда и следует начинать. – Володя мешал мне своими вскриками и ворочаньями, а засыпаю я и без того плохо; вы можете представить, как я намучился. На второе утро я осторожно поинтересовался, не снилось ли моему гостю что-нибудь очень неприятное: ибо кричал он так. что мне неоднократно хотелось подойти к нему и разбудить (я чуть было не проговорился «задушить»: можете представить мои ночные страдания, если я, человек довольно кроткий, лелеял в ночи такую мысль!). – Володя, выслушав меня, нахмурился, словно бы вспоминая что-то, а потом, безнадежно покачан головой (так, видимо, и не вспомнил, чего хотел), объявил:

– Нет… уже не помню.

– Чего?

– Не помню сна, говорю. – Знаете, в последнее время забываю иногда самые простые вещи. Или, наоборот, что-то невероятное вспоминается.

– Это как?..

– Трудно объяснить. Да, пожалуй, вообще не объяснишь. Но лучше б ничего не вспоминалось… и не снилось… – Это точно знаю. Лучше б вы меня разбудили…

Я не стал настаивать на разъяснениях. У Володи было такое серое, такое безнадежное лицо, когда он говорил, что я забыл даже о своих неприятностях и пожалел его. – Мало ли что, вправду, привиделось человеку… – За мою жалость он немедленно (я имею в виду – этой же ночью) отплатил мне черной неблагодарностью. On ворочался и вскрикивал вдвое больше, чем за предыдущие две ночи. И вскрики его переходили в столь жуткие звуки, что я из какого-то мистического страха не решался подойти и разбудить его. Хотя и понимал, что так было бы лучше и для него, и для меня.

Заснуть этой ночью мне так и не удалось. Хотя – ближе к утру – очень хотелось. В результате на утро я был как бы несколько одеревенелый. В таком состоянии человек двигается, как заведенный, глядят на предметы, не очень понимая их предназначение, и упорно обдумывает самые ненужные проблемы. – Это все имеет мало отношения к нашей истории; но вспомнить все же забавно. – Как знать, может, когда-либо попадется эта страница на глаза родственной душе… – Сообщаю для таковой, что часам к пяти утра почему-то прицепилось ко мне слово «крокодил», и минут десять я твердил его про себя, пока, наконец, не забыл, что это такое. – Я убил еще несколько часов, роясь в своей памяти и отыскивая там уголок, который сохранил бы сведения о предмете «крокодил» и дал бы мне возможность обрести покой… – Увы!.. Не было такого уголка, и от мыслей о крокодиле освободил меня проснувшийся Володя.

Он открыл глаза и некоторое время бессмысленно глядел куда-то в пустоту веред собой; потом, словно бы что-то вспомнив, нахмурился и цепким, внимательным взглядом зверя оглядел комнату. Увидел меня. Взгляд его окончательно прояснел. Володя рывком поднялся и сел на кровати.

– Вы уже встали… – не то спросил, не то отметил он факт. – С добрым утром.

– Ага.

– А вид у вас такой, как будто вы еще и не ложились.

– Верно. Я работал, – сказал я со всей любезностью, на какую только был способен.

– Так вы действительно не ложились? Не спали?..

– Нет.

– Счастливый вы человек, – сказал Володя с такой искренностью, что у меня от неожиданности сон как будто сдуло.

– Странные у вас понятия о счастье… – только и смог я заметить.

– У меня? Почему?.. – Aх, да… – спохватился он и виновато посмотрел на меня, – простите, пожалуйста. – Конечно же. странные. Но, поверьте мне, я позавидовал вам совершенно искренне. Мне очень часто снится такое, что я предпочел бы мучиться бессонницей… Не улыбайтесь, пожалуйста. Вы просто не понимаете, о чем а говорю.

– Да что ж вам снится?..

– Это даже не снится, а скорее… вспоминается, что ли. Если можно так сказать. – Я ведь, кажется, уже пожаловался вам, что вспоминаю иногда нечто невообразимое?

– Вроде бы да.

– Ну вот. – Понимаете? – Такое, чего нормальный человек просто не поймет. Такое, чего не может быть… не должно быть.

– Ну, ладно. Что ж вам сегодня снилось?

– С вашего позволения (Володя поднял голову и посмотрел мне в глаза чистым, ясным взором), – сегодня мне снилась бородатая жаба. – Представляете?..

– Представляю.

– Вряд ли. Это трудно представить, это надо видеть. – Можете мне поверить, это страшно.

(Я попытался представить себе бородатую жабу и молчи согласился с Володей. – Действительно, неприятная должна быть штука. Похуже крокодила, будь он проклят!..)

– Верю. И часто вам снится такое?

– Ох, – вздохнул Володя, – и что мне только не снится!..

– Печальные же ночи вы проводите…

– Ну да, я и говорю. – Лучше уж бессонница…

– Может быть. А с чего это они вам снятся?..

– Да ну их, в самом деле, – нахмурился Володя и махнул рукой. – Оставим эту тему.

– Как хотите. Хотя – любопытные зверушки…

– Да уж, куда любопытней. Говорят, это единственные твари, которым не страшны василиски.

(«Эге-гей..» – медленно подумал я).

– А кто это… говорит?..

– Предания говорят. Точнее – те обрывки, которые остались от древних преданий… А может, это просто сказки… Вы ничего подобного не слышали? …

– Никогда.

– Ну, я тоже мало знаю, – ободряющим голосом (словно бы утешая меня) сказал Володя.

– Чего?

– Предания. Ну вот, к примеру, те же самые жабы. Сказано, что вывел их в древние времена Иг-Наур-Изгнанник. предпоследний Царь Наур-ога. Коротая время в тюрьме. – Правда, я забыл, что из этого вышло…

…Странно, но слушая бормотание моего гостя, я ощутил, что слова его будят во мне нечто знакомое… – Не слова, нет, но словно бы какое-то дуновение донеслось до меня, легкий запах чего-то тревожного, незнаемого… но тем не менее как-то знакомого…

Словно бы в комнате присутствовала какая-то иная сила… Я закрыл глаза, пытаясь четче уловить eе… Нет. – Но знаю…

– Откуда вы это взяли?..

– А вот это мне и самому любопытно. – Голос Володи был тепень бодрым и уверенным, он, видимо, окончательно проснулся. Следы ночной усталости постепенно сходили с его лица. – Может быть, сам придумал. Так сказать, «прибредил». Затрудняюсь объяснить. А может, и не «прибредил». – В конце концов, – не знаю, – согласитесь вы или нет, – жизнь настолько странная, что может быть все, что угодно. Я, по крайней мере, ничему уже не удивляюсь Я, дорогой Костя, не удивлюсь, если одна из этих жаб появится, например, здесь…

– Лучше бы не надо…

– Конечно, лучше не надо. Да она и не появится, не бойтесь (Володя весело улыбнулся). – Я только сказал, что не удивился бы этому. Со мной всякое бывало, и удивляться больше нечему.

– И жабы бывали?..

– Да что вы все о жабах. Со мной случались совершенно непостижимые вещи. Мне доводилось читать книги на неизвестных языках. Mнe случалось беседовать по отключенному телефону… Совсем недавно мне – в Москве – выдали на табачный талон одиннадцать пачек сигарет! – Представляете?.. – Впрочем, это единственное чудо, так сказать, «в мою пользу». – В основном бывает, как можно догадаться, наоборот. – И невероятно, и бесполезно. – Дождь наутро пролился кровавый. Плавал в воздухе столп огневой. Перед дверью орел величавый пал, растерзанный черной совой… Вот, в таком роде – сколько угодно. – Кстати, о сове. И это было. – Однажды взялся часы с кукушкой ремонтировать; только приступил к ним, – из кукушечьей дверцы сова выпорхнула. Живая!.. – Как она там помещалась?.. – Эх-х, – Володя отчаянно махнул рукой, – да что говорить!.. Немало странного я бы вам рассказал, если б не боялся, что вы меня за сумасшедшего примете.

– Не бойтесь…

– Что, – уже?..

– Кгм. Я не об этом… Я хочу сказать, что мне случалось уже слушать загадочиые истории. Так что меня трудно удивить.

– Да?.. – Ну что ж. Тем лучше Я тоже хотел бы рассказать вам некую историю. – Боюсь, таких вы еще не слышали…

Случилось это все, когда я жил в М-е. Неплохой городок, маленький, более или менее уютный. Мне там нравилось. Не останься у меня о нем такая странная память, я, возможно, и пребывал бы там… Но ладно. – Жил я на квартире, у одной старушки, весьма недорого. Старушка – милейший осколок старого мира; тогда еще рубль не был властителем ихних дум. Потому – шкуру она с меня не драла; да и что с меня драть? – Платил, чем мог, по хозяйству управлялся, где надо, я по вечерам сообщал бабушке, что в стране произошло. – Очень любознательная старушки была, и все удивлялась, до чего непонятно где-то люди живут.

Так мы жили, наверное, месяца три. И ничего с нами не случалось. Вот только что денег вечно не было. Ну, да я привык. С самого детства к этому готовился. – Однако, иногда все ж тяжело было. – Знаете, – перебил себя Володя, – у меня была знакомая, так она говорила очень умную вещь про деньги: «Денег либо нет, либо совсем нет». – Понимаете?.. – Когда просто нет, это обычная вещь. Но бывает, что и совсем нет. – И тогда следует украсть где-нибудь пистолет и поступить в рэкетиры. – Самая доходная профессия. Если ты, конечно, не государственный деятель…

– Послушайте, – остановил я Володю, – вы хотели что-то рассказать, а взамен философствуете о чужих деньгах…

– Нет, это все к теме. Терпение. – Работал я, значит, в те времена фотографом. Неплохая работка. Но только однажды предложили мне похороны снимать. – Представляете?.. – Я ведь покойников до смерти не люблю. Ментальность такая. – Помните, как Бунин покойников боялся?..

– Не то чтобы помню, но читать приходилось…

– Вот. И я боюсь. С того и началась эта дурацкая история. – Денег у меня тогда, как нарочно, «совсем не было», и пришлось-таки согласиться…

Ну что ж, пошел. Сделал там все, что требовалось. Хотя состояние мое, как можно понять, было весьма плачевное. Да и погода отвратительная: грязь, лужи. За день до того дождь прошел, с невероятным градом. – Два раза в жизни такое видел. Итак, все было мерзко. – Почти ничего не соображал, только работал да честил себя самыми разнообразными ругательствами Но, слава богу, все кончилось, зарыли, даже денег дали – сверх положенного, – и вернулся я домой.

Все мне в этот вечер было немило. Делать ничего не хотелось, думать ни о чем не хотелось, потому что все думы обязательно возвращалась к этим похоронам. Бедная старушка, несколько раз попытавшись заговорить со мной (я отвечал исключительно невпопад), в конце концов решила, что я заболел, и отступилась от меня. Она старалась не шуметь, не мелькать перед глазами; ушла в свою комнату и тихонько пробыла там весь вечер. Карты раскидывала. – Я, выходя по нужде, заметил.

И спал я отвратительно. – Кстати сказать, кошмары мои с той ночи и начались. – Не то, чтоб мне никогда до того не снились кошмары; нет. – Но такое, чтобы почти каждую ночь, – это тогда началось. – А снилось мне, что я работаю на кладбище сторожем; скорее, не сторожем, а наблюдателем. – Вроде бы я должен следить, чтоб никто из подопечных не выбрался наружу. Но вот какой-то кооператив, при Академии наук (представляете?..) – тайно со мной договорился, что если замечу, как кто-то выбрался, – должен его сфотографировать. – Вроде бы у них один кооператив тарелками заведует, а другой решили под покойников отдать. – Мне. помню, даже во сне показалось это глупым… Но зачем было спорить с учеными людьми?.. – Тем более, они мне обещали премию за каждого сфотографированного. – Странная штука, – сон!.. – перебил себя Володя. – Чем-то похоже на сумасшествие: ради нелепой идеи весь мир искажается так, чтобы ей соответствовать… – Что вы думаете?.. – Оказалось, что мой аппарат мог сам снимать всю охраняемую местность… – Автоматически. – Я-то и во сне боялся покойников… Потому, помню, обрадовался: думал, я буду прятаться, а аппарат тем временем – снимать… Но тут началась вторая серия кошмара: я боялся до того, что не мог прятаться. Мне все казалось, что они вот-вот проникнут в мое убежище… И я, как последний идиот, весь дрожащий, глядел, не отрываясь, в окошко… Никто так и не вылез, и я с облегчением встретил рассвет, радуясь, что все кончилось благополучно… Но вот – наглое существо человек: мне стало жалко, что премию не получу. – Вы представляете?..

– Да, – согласился я. – Ненасытный вы человек.

– Ну да. – И рыбку съесть, и все остальное. И вот вам – третий виток кошмара: оказалось, что пленка на аппарате вся истрачена!.. И на каждом кадре – выходец запечатлен!.. – Понимаете?.. – А я ночь глаза пялил, чтоб врасплох не взяли…

– Да. Неожиданный у вас сон. Изгибистый… И с моралью даже…

– Вот, – торжествующе сказал Володя. – Теперь вы имеете представление о том, что и как мне ночами снится. – Впрочем, очень несовершенное представление. – Все-таки это было тогда впервые, первый блин. – Мои мучения не были еще как следует разработаны.

– Но все равно, – впечатляет, – не мог не признать я.

– Благодарю вас, я тронут. – Однако это и в самом деле еще цветочки. – Значит, так. – Проснулся я таким усталым, как будто в самом деле провел ночь в напряженном дозоре. – Дал себе торжественное обещание больше никогда не поддаваться на соблазн денежной работы, если она заведомо пойдет мне но вред. А потом отправился в сарай, печатать. – Вчера сил моих уже на это не было.

Сделал один кадр… другой… третий… – что за номера! – У покойника лицо не вышло. – Я тогда все сделал, один за другим. – Везде одно и то же. – Я даже подумал, что это у меня с глазами что-то творится. – Походил, покурил, – опять к снимкам. – То же самое. – Представляете?..

– Что, от страха брак получился?.. напрасно мучились?.. (Я представил тогдашнее лицо Володи, понявшего, что фотографии не вышли, – и мучился он, оказывается, бескорыстно. Мне стало весело…).

– Да почему ж напрасно?.. – обиделся Володя. – Неужто вы не поняли?.. – Все превосходно получилось: и люди, и место, и гроб самый, и все… Никакого брака… Вот только у покойника – на всех снимках лицо смазано…

– Постойте, постойте… Как это может быть?..

– Вот именно, что никак не может. Есть только одно рациональное объяснение. Оно же одновременно и невероятное. – Не догадываетесь?..

– Нет.

– Подумайте. Вспомните хотя бы из личного опыта. – Когда вы фотографируетесь, вас просят не двигаться. Не шевелиться. – Это для того, чтобы лицо ваше на снимке получилось четко и ясно.

– О, Господи… Вы хотите сказать, что ваш… шевелился?..

– Я ничего не хочу сказать, – мрачным и торжественным голосом пророка возместил Володя. – Это истина говорит…

– Постойте… постойте… – Я не знал, что хотел сказать. Действительно, таких историй я еще не слышал. – Так, выходит, ваш покойник был живой?..

– Больше мне, увы, ничего не оставалось предположить. – Однако, на самом деле это оказалось не так, и даже не наоборот, а совсем по-иному. Но вы представьте себе мое состояние: единственный раз преступил собственные правила и связался с покойными, – и сразу же так наказан, что хоть криком крича. – Естественно, этот день у меня прошел еще хуже предыдущего. Несколько мыслей терзали меня. – Во-первых, та, что похоронили… возможно, живого человека… Во-вторых, что нужно сдавать фотографии – и, следовательно, все неизбежно выплывет наружу. – Что обещало дальнейшие сложности; по меньшей мере – лишний шум, чесание языков, то есть продление этой гнусной истории на неопределенное время. В-третьих – заказ так или иначе испорчен… ну, и так далее. – Это все настолько угнетало, что я так и не собрался в этот день отнести фотографии и развязать тем самым вышеупомянутые события. Словом, продлевал свою невинность.

По такому случаю снился мне опять кошмар. – Будто бы меня уже разоблачили, обвинили в захоронении живого человека и посадили в тюрьму… даже не в тюрьму, а в какое-то подземелье… И навсегда забыли… – Помните, у персов была «Башня Молчания»? – Вот, что-то в этом роде и у меня, только что не башня, а подземелье. Оттуда будто бы не выводили живых и не выносили мертвых; те так и лежали под ногами. Было совсем темно, свет в подземелье никакой не проникал, и я бродил по подвалу вслепую, на каждом шагу спотыкаясь о тела… И рядом еще кто-то ходил… Много… И я не знал, мертвые они или живые… – Ужас…

Естественно, на следующее утро мне еще больше не хотелось идти на работу и относить заказ. Тем более, теперь к простому «нехотению» добавилась чрезвычайно веская причина: если вчера я еще мог сознавать свою безвинность и утешаться этим сознанием, то сегодня я уже был виновен. – Виновен в том, что никому ничего не сообщил вчера. – Ведь человек, которого хоронили (если, конечно, был живой; у меня все ж еще оставалось крохотное, почти безнадежное неверие в это!..) – за сутки уж точно бы задохнулся… и исключительно по моей вине. – Ведь больше никто не мог догадаться, что он жив.

Мучимый мыслями, подобными вчерашнем, да еще вдобавок – сознанием своей вины, – так я просидел в бездействии и оцепенении полдня. – Обхватив голову руками и в отчаянии пытаясь сообразить, что же теперь будет. – Я бы и весь день, без сомнения, просидел так; но уже к обеду за мной пришли.

Это был высокий мужчина почтенного возраста. Серьезное лицо, седая борода. Глаза его были неопределимого цвета, а выражение их было не то что бесстрастное, а скорее – непонятное для меня. Как будто в них сквозили какие-то мысли, какие-то чувства, которых я просто никогда не испытывал и потому – ничего не мог о них знать… Правда, когда он взглянул на меня, я ощутил, что во мне что-то сжалось; мне было не по себе… – Да, впрочем, мне стало не по себе сразу же, как только он вошел. А еще правильней сказать, – кто бы ни вошел, я почувствовал бы то же самое. – В связи с моей историей любой незнакомый человек показался бы мне загадочным и зловещим…

Вошел он мягко, почти неслышным шагом, – так что я заметил его только тогда, когда он уже стоял посередине комнаты, у стола, за которым я сидел. – Заметив его, я от неожиданности вскочил.

– Добрый день. – вежливо, но как-то словно бы не придавая этому никакого значения, поздоровался он.

Голос у него был густой. Уверенный. На мое поведение он как бы не обратил внимания.

– Вы позавчера фотографировали похороны.

– Я… да… я… а вы… – растерянно выдавал я обрывочные местоимения. За мной пришла судьба. Я знал, что она должна прийти, но еще не был готов к разговору. – А вы кто?.. – натужась, все же выдал я осмысленное словосочетание.

– Я – его брат, – строго произнес мужчина, и я понял, что речь шла о покойнике. – Мы позвонили утром в ваше ателье. Нам сказали, что заказ уже должен быть готов, но вы почему-то до сих пор не принесли его. – Я спросил тогда ваш адрес и пришел сюда. – Он перестал рассматривать мою комнату и глянул на меня. – Могу я узнать, они готовы?..

– Да, – внезапно решился я. – Все равно терять уже было нечего; какая разница, – раньше или позже? Мне даже стало как-то легче. – Да. Но, по-моему, фотографии не вышли.

Он перестал блуждать взглядом по комнате, нахмурился и недоуменно посмотрел на меня.

– А почему?..

– Не знаю. – Впрочем, смотрите сами…

Я достал из ящика и разложил на столе фотографии. Сейчас они показались мне еще хуже, чем раньше.

…Он долго склонялся над ними, переводя взгляд с одной на другую, а то возвращаясь к уже рассмотренным. Я стоял справа от него, чуть сзади, скрестив руки на груди – и, уже спокойно, ждал неизбежных вопросов.

– Hу что ж. – Oн оторвал, наконец, взгляд oт фотографий, выпрямился и поглядел на меня. – По-моему, все отлично. – А что вам не понравилось?..

Я сначала даже не поверил. – Как нормально?.. – Да что ж он, слепой, что ли?..

– А… Мне показалось, лица нечетко вышли… – осторожно попытался я его просветить.

– Да ну. Это вы из скромности. – Взгляд его опять блуждал по комнате, останавливаясь на всем (в том числе, и на мне) мимолетно, перепрыгивая с предмета на предмет: на окна, стены, мебель. – Все отлично…

Я не совсем понимал, что происходит, но груз с меня упал. – «Ну, слава богу… Если еще и у остальных родственников столь же странно устроено зрение, то прекрасно…»

– Вы хотите их забрать…

– Да. конечно. Квитанцию я оставил в ателье.

– Вы были так уверены, что получите заказ?.. – удивился я.

– Конечно. А как еще могло быть?..

Можно было изумиться его наивности. Или уверенности в том, что все в мире пойдет так, как он наметил. – Но я не изумлялся. – В его голосе не было слышно наивной уверенности в себе. В его голосе было что-то другое, приводившее меня в смущение. Еще с самого появлении этого человека в моей комнате, с первого слова. – Он говорил обо всем таким тоном, что можно было подумать, что ему нет ровно никакого дела до того, о чем он говорит. Или, по крайней мере, – что все предметы нашего разговора не стоят того, чтобы уделять им много внимания.

– Значит, вы их забираете. («А оказывается, как все просто закончилось…» – с облегчением подумал я).

– А знаете… (впервые в его голосе промелькнуло нечто вроде нерешительности). – Надо бы, чтоб и брат посмотрел… Вы не согласились бы пройтись со мной…

– Да ну… – мгновенно запротестовал я. По-моему, история уже закончилась, и не было причины поддерживать какие то связи со всем, что хоть отдаленно связано с ней. – Вы знаете, я очень устал за этот день, и мне не хотелось бы выходить из дому…

– Понимаю. Но здесь рукой подать. – Понимаете, – мужчина опять ненадолго посмотрел на меня, – мы… в общем, мы хотели бы иметь еще несколько фотографий… кое-какие предметы… раз уж все равно случай выпал…

– То есть?.. – плохо понял я его желание.

– То есть, мой брат давно имеет желание кое-что сфотографировать. – Некоторые дорогие ему вещи… И вот теперь, раз уж обстоятельства познакомили нас с классный фотографом, мы просили бы вас сделать несколько снимков. – Частным порядком. – За плату, разумеется…

…Не могу до сих пор сообразить, почему я coгласился. То ли – удачно прекратившаяся история придала мне чересчур много смелости, то ли то, что меня признали классным фотографом, сыграло свою роль?.. – Не знаю; но я пошел. – В самом деле, почему бы не пойти?.. – Нежданно-негаданно подвернулась халтура; зачем теряться?.. И в качестве своей работы я был вполне уверен; почему бы не пойти?.. – Лишние деньги мне ни в коем случае не могли помешать, а я почему-то был уверен (от глупости, несомненно!), что заплатят мне хорошо…

И мы пошли. Выйдя на улицу, я увидел, что уже темнело. «Где же тогда бабка?.. – вспомнил я. – Ведь, кажется, сегодня целый день ее не было…

Ну, да ладно. Авось, не потеряется. Ключ у нес есть. – Но однако: в таком возрасте целый день где-то лазить… На что это похоже?..»

– Вы не заметили, в каком странном ключе потекли мои думы?.. – неожиданно прерываясь, спросил меня Володя.

– Нет. А что?..

– Странно. – Сам тон. – Я никогда о своей старушке так не думал.

– Да вроде ничего особенного…

– Да. Но я относился к ней с большим умилением. И думал всегда гораздо более мягко… А вот же… – Это было неожиданностью для меня самого, и я тогда же отметил это; правда, отметил вполне бесстрастно.

Когда мы отошли от дома уже довольно далеко, я зачем-то обернулся, и мне показалось, что в дверь нашего дома стучит какой-то человек; но, впрочем, я был не уверен, не померещилось ли мне в темноте. – А темнело на удивление быстро. прямо на глазах.

– Сколько сейчас времени?.. – спросил я у своего спутника.

– Кто ж его знает. Никогда не задумывался над этим…

После такого не совсем понятного заявления мы молчали всю дорогу. – Вернее, мы не то что молчали, а не беседовали. Спутник же мой что-тo негромко бормотал, словно бы говорил сам с собой. Я не мешал ему и молча шел рядом. Мои мысли были рассеянными; и внезапно я почувствовал, как – все больше с каждым шагом – наваливается на меня усталость. – Почему?.. – Прошли мы, как показалось мне, не очень большое расстояние, спутник мой не солгал. Но усталость была сильной, каждый шаг давался тяжело. Я чувствовал себя так, как будто иду по грудь в воде, или скорее – плыву на лодке по морю подсолнечного масла… Голова моя подхватила этот образ и стала старательно играть в него. – Bзмах веслом. Оно, как клинок, входит в вязкую жидкость. Напряжение всех мускулов, движение, – и лодка медленно переползает на полметра вперед… Опять взмах. Опять масло принимает весло. Опять напряжение, и вновь почти без результата… Еще, и еще… – Быть может, остановиться?.. отдохнуть?.. – Но нет, – что-то смутно видится впереди… не видится… – в такой-то тьме!.. – чувствуется… знается… Нет, не то. Но не все ли равно… – Я знаю, там что-то есть. Меня там ожидает… что?.. – какая разница. Не знаю. – Но мы идем туда…

Идти стало еще тяжелей; усталость подломила мои ноги, и я опустился на колени. Остановился. – Не пройти… – Я вытянул руки, раздвигая, разрывая тьму перед собой. Она поддавалась, она охотно поддавалась… но ей не было конца. – Да когда ж я пройду ее? Как мне тяжело…

«Что это со мной?..» – изумлялся я, когда – очень ненадолго – голова моя прояснялась. – Но, не успев получить ответа на свой вопрос, я уже продолжал, собирая все силы, пробиваться через слой темноты… – Куда?.. – я не ведал, но меня словно бы что-то вело. – Куда?.. – я был сам не свой и единственное, что знал: надо пробиваться… – Куда?.. – вперед. Там меня ждут. И даже зовут… Или не зовут, просто о чем-то говорят… Я даже слышу музыку… Поют песни… странные песни… – Я напряг слух, и мне показалось, что я различаю кое-какие слова.

«В Великую Ночь протянулся ход… – тоска и беда моя. Свершаются сроки… и ветер зовет… и снится воде ладья… Но нет мне надежды в темном дому… Не выплачен долг земной… Глаза упираю в густую тьму… – ищу того, кто за мной…»

Дальше я ничего не услышал. Мне стало холодно. Перед глазами одновременно выросли – в несколько рядов – дома, деревья; в небе мгновенно проявилось множество тусклых звезд, – и я сообразил, что долгое время шел в полной тьме. Я закрыл глаза и покачал головой; опять открыл. – Да что же это?..

Все тело болело, ноги еле-еле слушались меня. Руки были словно налиты свинцом.

«Да я болен… – наконец-то осознал я. – Болен, и по-настоящему… – У меня темнеет в глазах… Я брежу… У меня жар…

– Ну вот, мы пришли, – совсем рядом раздался голос моего проводника.

– Сейчас упаду… – прошептал я ему и, качнувшись, начал валиться в его сторону. – На голос.

Он подхватил меня.

– Что? Что с вами?..

– Я болен… – я запнулся, сделал большой глоток воздуха. – Я же вам говорил…

– Ничего, ничего… – он с трудом пытался выпрямить меня, а я все норовил свалиться на него, закрыть глаза и опрокинуться в забвение.

– Потерпите, вот мы почти уже вошли… вот сюда…

«Но нету надежды в темном дому. Не принят мой долг земной… – Глаза упираю в ночную тьму… Ищу того, кто за мной…»

– Вам сюда… Входите, пожалуйста… А я сейчас… Я сейчас приду…

– Но послушайте…

– Что?.. что там?.. – Я же сказал, сейчас приду… – Идите… Он там… – Гей, гость к тебе!..

«Но выйдет время моей тоски. Судьба отпустит меня… Напившись тепла из живой руки… Из новой души – огня…»

– Спит, что ли?.. – будите. Смелей, смелей…

– Но послушайте… послушайте…

– Не трогайте только его тросточку… Он может обидеться страшно…

«И рухнет запрет, – и открытым путем, в Неведомые Края, уйдет по Реке мой последний дом… моя уплывет ладья..»

Очнулся я уже в комнате. Я не помню, как оказался в ней. Наверное, пошел в беспамятстве. Болезнь мучила меня невероятно: я бродил совершенно безумным образом и еле-еле владел своим телом. У меня только и хватило сел разбудить хозяина и повалиться на какое-то кресло, стоявшее рядом с кроватью.

…Мне тогда показалось, что хозяин дома (то есть, по существу, комнаты) спал в весьма неудобной позе. Неестественной. – Словно его хорошо перекрутили, а то, скорее всего, поломали. – В таком положения и лежал он – зигзагом – на своем ложе. – Точно остывшая молния. – И тросточка его рядом.

Впрочем, это, возможно, было бредом. – Самое обидное, – перебил себя Володя, – то, что я до сих пор и не понимаю, что тогда было бредом, а что нет. Иногда мне кажется, что бредом было все без исключения, иногда – наоборот…