Текст книги "Клан Мамонта"
Автор книги: Виктор Халезов
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)
Семен просидел на берегу минут 10-15, осваивая полученную информацию и формулируя новые вопросы: «Понятно, что для неандертальцев плосколицые кроманьонцы все одинаковы – что лоури-ны, что имазры. Но кто сообщил, что по реке можно добраться до поселка нирутов? Кто дал команду организовать экспедицию?» Интеллектуальные усилия оказались напрасными: когда Семен вернулся, неандерталец смотрел на него и улыбался. Точнее, так казалось, поскольку мужик был мертв. Что там к чему привязано, понять, наверное, оказалось несложно и, пока Семен отсутствовал, он сумел затянуть удавку на своей шее. Продолжать допрос в Нижнем мире Семен не собирался. Метку, однако, он нашел – внизу живота под кожаным фартуком. Этот не слишком сложный узор, вероятно, был получен путем надрезания кожи и втирания в рану красителя – скорее всего, сажи. Осталось выяснить пустячок – свидетельствует ли данный рисунок о принадлежности к кааронга, или он с этим союзом не связан?
«Ладно, – смирился с неизбежным Семен. – Со всем этим уже ничего не поделаешь. Зато парень блестяще решил сложнейшую проблему – что с ним делать, если оставлять в живых нет ни возможности, ни смысла, а убивать пленных я стесняюсь. Теперь нужно отсюда выбираться».
Задача, кстати, оказалась совсем не простой: Эре-ку-то что, он всегда такой, а Семен голый! Точнее, на нем мокасины и налобная повязка. При этом от степного берега их отделяет добрый километр зарослей. Правда, в наличии имеются две здоровенных лодки-долбленки. Первая мысль у Семена была – вернуть к жизни одно судно, изобразить из чего-нибудь весло и отправиться водой в Поселок. А Эрек пусть топает с Варей по суше. Однако мысль о том, как он будет подплывать к поселку под прицелом ло-уринских лучников – опозоренный и голый – вызвала содрогание. Нет уж, лучше продраться через кусты и приехать на мамонте!
В поселок, впрочем, они в тот день так и не попали. Сначала вдвоем с Эреком они вытаскивали тяжеленные долбленки повыше на сушу – не пропадать же добру! Потом выбирались через заросли речной поймы в степь. Точнее, выбирался Семен, а Эрек его терпеливо ждал, лакомясь корешками и ягодами. Наконец кусты кончились: потный, искусанный и исцарапанный Семен с радостным воплем вывалился на степной простор и немедленно обнаружил, что лез через самые густые и обширные заросли в округе – чуть ниже и чуть выше по течению все обстояло гораздо легче и проще. С досады он попытался обвинить Эрека – не мог дорогу указать полегче?! Однако питекантроп обвинения не принял: ему ли указывать самому Семхо-ну, куда нужно идти?! И потом: кто ж мог предположить, что Семхон не любит лазить по кустам в голом виде? Это же так приятно и питательно!
Потом они возвращались в исходную точку. Пока Эрек бегал за Варей, Семен собирал оружие и одежду. Потом выяснилось, что он зверски голоден, а мокрые мокасины натерли на ногах мозоли… В общем, в поселок они попали только неранним утром следующего дня.
Оказавшись в пределах видимости с наблюдательного пункта, Семен добросовестно представился на языке жестов. Собственно говоря, у дозорного и так не должно было возникнуть сомнений – кроме Семхона, привычки ездить на мамонте нет ни у кого из лоуринов. Однако проблема, возникшая после бритья и стрижки, до сих пор почему-то не рассосалась, и Семен старался тщательно соблюдать правила идентификации личности.
Предстоял трудный разговор с руководством племени, и в поселок Семен въезжал сосредоточенным и мрачным. Однако сбежавшийся народ – в основном дети и женщины – был так искренне рад появлению Вари и Эрека, что на душе полегчало – все-таки домой вернулся!
Как и положено в таких случаях, всадник в окружении толпы проследовал к костру Совета. Костер, правда, не горел, но старейшины были на месте. Вид у них был чрезвычайно строгий. Семен спешился:
– Здравствуйте, главные люди лоуринов! – торжественно произнес он ритуальную фразу.
– Привет, – сказал Медведь, покачнулся корпусом и… рухнул на землю.
«Однако!» – удивился Семен и хотел заняться выяснением природы столь странного явления. Вот только оно оказалось не единственным.
Кижуч поднялся с бревна, подошел поближе и уставился в лицо Семену. Потом покачал головой и, пошатываясь, обошел гостя вокруг. Вновь уставился в лицо мутными глазками с красноватыми белками.
«Все с ним ясно, – подумал Семен, – сивухой разит за километр. Это означает, что Ванкул в поселок благополучно прибыл, заначку мою раскопал и вместе со старейшинами ее оприходовал. Это самое простое объяснение, но у него есть серьезный недостаток – в той заначке и было-то всего ничего, так с какой стати?!»
Впрочем, все это оказалось мелочью по сравнению с тем, что случилось дальше. Кижуч смотрел-смотрел на Семена, да и спросил:
– Т-ты хто? А Семхон где?
Семен постоял, похлопал глазами: «Да когда ж это кончится?! И чем дальше, тем хуже! Уже и борода вроде отросла, и волосы на голове приличные, а они все продолжают придуриваться! Или этот настолько пьян, что своих не узнает?!» В конце концов Семен решил сыграть на публику и ответил:
– Я – Длинная Лапа, а еще меня зовут Белая Голова. А ты кто такой?
– Я?! Н-ну, Кижуч, вообще-то, – старейшина начал медленно садиться и чуть не промазал задом мимо бревна. Народ вокруг захихикал.
– Над чем смеетесь?! – вяло возмутился руководитель. – С этим Семхоном уже сил никаких не осталось! Прислал вчера какого-то придурка на лошади, да еще и с бабой. А придурок-то по-человечески говорить почти не может. Чтоб его понять, пришлось нам волшебный напиток принимать. Всю ночь с Медведем допрашивали!
– Ну и как, поняли что-нибудь? – с некоторым сарказмом поинтересовался Семен. – Про имазров, аддоков и укитсов?
– Ты знаешь, – оживился Кижуч, – почти все поняли. Вот послушай:
О-ой, мар-р-роз – мар-р-роз! Ни ма-ар-розь миня! Ни мар-розь миня, Да ма-аиво каня-аа!
– Здорово! – одобрил Семен. – И это все, что вы узнали о противнике?
– Нет, конечно! – почти обиделся старейшина. – Мы много выведали. Вот к примеру:
Мильен, мильен алых роз Из окна, из окна видишь ты! Кто валю… вилю… вля… влю…
– Достаточно, – остановил Семен. – Это очень ценная информация. А вождь где?
– Бизончик? Он все эта… Ну, допрашивает то есть. Бабу эту чужую допрашивает – себя не щадит.
– Бабу?! Тимону?
– Мону, мону, – кивнул Кижуч. – Евойные бабы с Семхоном на войну сбежали. Так ему за это Семхон такую Мону прислал! М-м-м… Был бы я помоложе…
– Семхон ЕМУ прислал?!
– Не-е, это придурок, Ванк-лук который, говорит, что баба для самого главного вождя. А кто у нас самый главный, а? Конечно, Бизончик! Только они и без того сразу сошлись: глазками друг на друга хлоп-хлоп, мырь-мырь… Ну, думаю, сейчас прям у костра Совета начнут. Отправили их в вигвам к Бизону – пусть занимаются.
– Ясненько, – вздохнул Семен. – Вы хоть охрану-то на реку выставили? Велел же передать вам про хьюггов!
– Ох… рану?! Не, ты чо! Хьюггов бить надо, а не охранять! Ребята в лодки попрыгали и поплыли встречать. А разве хьюгги плавают? Хи-хи… Ну, встретили – и правда, плывут голубчики – хи-хи! Мертвые то есть. Это, значит, у Семхона юмор такой, он так шутит, значит. А чо ты так на него похож, а? Может, ты он и есть, а?
– Очень может быть, – вздохнул Семен. – Вполне вероятен и такой вариант развития событий. Только я думаю, что обсудить это нам нужно завтра. Нельзя тебе так напрягаться, беречь себя нужно.
– Вот! – поднял палец старейшина. – Такое только Семхон может сказать. Душевный он человек!
Кижуч повесил голову на грудь и явно начал задремывать. Семен счел официальную встречу законченной, а себя, соответственно, свободным. В толпе он разглядел всклокоченную закопченную шевелюру Головастика. Семен приветственно помахал ему и ткнул пальцем в сторону «ремесленной слободки» – мол, встречаемся там.
Прежде всего, следовало выяснить ситуацию с самогоном, и Семен отправился к своему пустому вигваму. Там его действительно никто не ждал, однако пустым жилище считать было нельзя. На полу напротив входа в картинной позе сраженного рыцаря дрых Ванкул. Это, впрочем, удивило Семена не сильно – чего-то подобного он и ожидал. Интереснее было другое: ямки-захоронки под стенкой вигвама были раскопаны, но не все. То есть их как бы опустошали по мере сил и потребностей. А потребности эти составили… В общем прилично, конечно, но больше половины запаса осталось нетронутым. «Это они, значит, методом аналогий мыслили: раз есть одна заначка, значит, может быть и другая. Гады какие! Надо же суметь за один день допиться до невменяемости – самого меня не узнать!»
Ванкула Семен трогать не стал, а отправился в мастерскую к Головастику – отдохнуть, так сказать, душой. Отдыха опять не получилось: разновозрастная и разнополая толпа мастеровых не набежала и не накинулась как когда-то. Наоборот: смех, разговоры и прочий шум постепенно стихли, словно в помещении нежданно появилось высокое начальство. Народ с испугом и восторгом (или с чем?) смотрел на Семена и держал дистанцию. Головастик тоже выглядел несколько растерянным и смущенным. При появлении Семена он что-то торопливо спрятал в один из бездонных карманов своей рубахи. Собственно говоря, так, или примерно так, было и при прошлом и позапрошлом посещениях. Причем удивленных и недоуменных взглядов явно становилось не меньше, а больше. Все это Семена, мягко выражаясь, не радовало и озадачивало, причем сильно. Он не раз уже ругал себя за то, что так опрометчиво решился на изменение внешности. Но кто бы мог подумать, что бороде и усам лоурины придают такое большое значение?!
Семен произвел осмотр помещения, оценил состояние производства, задал несколько вопросов. Отвечали ему толково и четко, как учителю на уроке, но от былой пролетарской непринужденности и следа не осталось.
В последнее время производство оружия и инструментов из металла было почти прекращено. Зато добавился новый цех – полушалаш-полуземлянка. Там производились косторезные работы и камнеоб-работка. Это была старая идея Семена: поскольку металл рано или поздно кончится, то нарушать преемственность «магии камня» и «магии кости» нельзя ни в коем случае. Правда, он и тут не удержался от введения новшеств – «вкладышевой» техники (это когда кремневые сколки вставляются в костяную или деревянную обойму) и шлифовки каменных изделий. «Вкладыши» Семен изобрел, конечно, не сам – в его прошлом мире эту технику археологи относили к мезолиту и неолиту. Ее преимущества заключались в том, что она позволяла изготавливать достаточно сложные приспособления с большой длиной режущей кромки. При этом частично снималась проблема высококачественного каменного сырья – можно было задействовать даже вековые отходы обычной камнеобработки. Кроме того, использование вкладышей способствовало превращению «магии камня» в обычное ремесло, которому может научиться почти каждый.
С керамикой тоже все обстояло благополучно, если не считать того, что глина подходила к концу. Всеобщее признание, как известно, получили котлы для варки пищи. Спрос на них был, пожалуй, удовлетворен, наблюдалось даже некоторое перепроизводство. А вот посуда индивидуального пользования широким спросом не пользовалась и, скорее всего, по вине Семена: в свое время он имел глупость внушить людям, что миску или кружку после употребления следует мыть – это входит в комплект обязательных магических действий. А раз так, то проще брать мясо руками из общей посудины, а бульон по очереди отхлебывать через край – с магией лишний раз лучше не связываться. Зато огромным и практически бездонным спросом пользовались всевозможные поделки из глины, не имеющие прикладного значения – украшения, игрушки и просто статуэтки людей и животных. Семен порадовался за будущих археологов и перешел в текстильный цех.
Перешел, посмотрел и вышел – он явно был там не нужен. Ткацких станков работало уже два – большой и маленький. Женщины что-то творили с шерстью и нитками – такое, в чем Семен и сам-то не разбирался. Он решил, что лучше держаться подальше – не дай Бог начнут задавать вопросы.
Потом они сидели с Головастиком на берегу и обсуждали всякие интересные темы. Ну, например, можно ли из глины делать одноразовые наконечники для стрел и метательных копий? С одной стороны, обожженная глина по твердости не уступает многим сортам камня, но с другой… Обжиг погубит колющий и режущий край изделия, так что его придется создавать заново – это сводит на нет достоинства способа. А если исхитриться? Хорошо прокаленная посуда иногда бьется, и осколки при этом получаются довольно острые. Значит, что? Делаем (лепим, штампуем), скажем, сразу два или три наконечника, как бы сцепленных наискосок остриями. Обжигаем их в таком виде, а потом… раскалываем! А? Надо подумать… Причем крепеж к древку не обязательно должен быть плотным – в полете не свалится, а при попадании в цель в ней и останется! Останется… Тогда зачем древко? Нет, это, конечно, понятно, но нельзя ли приспособиться метать вообще один наконечник, а? Это что же такое будет – пуля?! Надо подумать… Мысль, конечно, интересная, но керамика для этого легковата будет, а вот если… И так далее.
Семен сумел-таки разговорить, «завести» местного вундеркинда настолько, что парень увлекся: его сдержанность и отчужденность почти исчезли. Этим нужно было воспользоваться и Семен, улучив момент, задал волнующий его вопрос:
– Слушай, чего это все на меня так смотрят? Словно бы не узнают! Волосы почти отросли, борода тоже, так в чем же дело?! Пора уже забыть, как я ходил с голым лицом, так ведь нет! Только хуже становится! Что такого во мне странного?! Кижуч, тот прямо спросил – ты кто? А ведь вроде бы виделись недавно, да и спутать меня не с кем. То есть получается, что он и раньше как бы сомневался в моей личности, только спросить не решался. А тут наглотался волшебного напитка и выдал… Да и ты тоже как-то куксишься… Тоже сомневаешься, что я – Семхон Длинная Лапа?! Не в волосах же дело, правда?
– Правда…
– Тогда в чем? Объясни – больше мне некого об этом попросить.
Последнюю фразу Семен произнес так проникновенно, что отказать ему было невозможно. Головастик и не отказал:
– Ты… Ты изменился.
– Гм… Все мы меняемся… Ты вот сильно вырос за последнее время, а мне уже за сорок, так что, наверное, начался бурный процесс… Я, правда, этого не чувствую… В общем, внутри все в порядке, значит, снаружи, да?
– Да…
– А как? – Семен пощупал свое лицо. – Все, кажется, на месте. Разве что борода поменьше стала – на щеках почти нет, только на подбородке.
– Ну… Здесь, здесь, – Головастик показывал пальцем на свои глаза, нос, щеки, – и здесь.
– Но все же на месте!
– На месте…
– Тогда в чем дело?!
– Не можешь объяснить, да? О, придумал! Ты нарисуй! Или из глины вылепи! Ты же это запросто можешь!
– Могу… Только старейшины ругаются, когда глина на кого-то похожа. Говорят, нельзя…
– Не надо, чтоб на меня было похоже! Ты изобрази только сами изменения, понимаешь? Ну, как с тем оленем на стене пещеры – Художник показал не зверя, а его бег.
– Да, знаю.
– Сделай прямо сейчас! – Семен протянул ком глины, из которого изображал макет керамических наконечников. – Если мало, я еще принесу!
– Принеси… – промямлил Головастик. Он был уже в работе и смотрел не наружу, а внутрь себя.
Семен сходил в мастерскую за глиной, вернулся и обнаружил, что парень вполне невменяем – он лепит не то лицо, не то голову человека и ничего вокруг больше не воспринимает. Семен оставил возле него миску с водой и влажный комок глины, а сам отправился купаться – надо же и помыться с дороги!
«Раз есть возможность – надо ею пользоваться. За эту зиму и весну, кажется, всего два раза мылся. Или один? Нет, надо сконструировать нечто типа зимней бани или душевой – так жить нельзя! Особенно весной: помнится, просто замучался чесаться – шрамы жутко зудели. А чего зудеть-то, если от них почти ничего не осталось? Вон, только тени какие-то на коже!»
Семен вволю наплескался и наплавался: когда добровольно – «в охотку» – это так приятно! Потом немного позагорал, обсыхая, и отправился смотреть на творение Головастика.
Оказалось, что творений целых два: на солнышке подсыхают объемные изображения человеческих лиц размером с ладонь. Все сделано экономно, просто и очень точно – так, чтобы передать самую суть. Что ж, парень это умеет. Семен всмотрелся в глиняные лики, и его с трудом обретенное душевное равновесие испарилось бесследно.
Старик и юноша.
«Вот так оно и бывает. Бегаешь, суетишься, а потом считаешь собственные годы и не веришь – мнишь себя молодым, у которого вся жизнь впереди. Но однажды утром смотришь в зеркало и видишь в нем старика – как же я раньше не замечал?! А вот так – возрастные изменения происходят постепенно. Бывают, правда, и ускорения: лет до двадцати пяти мне водку в магазинах продавать не хотели – приходилось доказывать, что мне больше восемнадцати. А после двадцати пяти наоборот – новые знакомые говорили, что я выгляжу значительно старше своих лет. Наверное, нечто подобное произошло и теперь – резкое внешнее старение. Оно и не удивительно по такой жизни: сплошные стрессы, все на нервах, то мороз, то жара! Все понятно, все объяснимо, но… печально. А казалось, что в последние несколько месяцев прямо какой-то физический и душевный подъем ощущается. Наверное, это как раз тот случай, про который говорят: "Седина в бороду – бес в ребро". А по медицине – второй гормональный взрыв. И последний. В том смысле, что после него только старость…»
Головастик, похоже, почувствовал его состояние:
– Извини, Семхон, ты же сам просил!
– Просил. Молодец – здорово получилось! Теперь я все понял…
Раньше, чем Семен смог его остановить, парень смял оба куска глины.
– Зря!
– Да зачем они! Глины и так мало осталось, – Головастик помолчал, набираясь смелости. – Не расстраивайся, Семхон! Разве это так уж плохо?!
– Конечно, – вздохнул Семен, – это даже хорошо.
«Ну да, у них другое отношение к возрасту – чем он больше, тем человек солиднее. Чтобы дожить здесь до старости, нужно быть незаурядной личностью – великим колдуном, мудрецом или воином. Посредственности и дураки тут долго не живут».
Настроение у Семена испортилось, любовь к жизни ослабла, а вкус к ней притупился. Захотелось поскорей оказаться в своей «крепости», где никто не будет смотреть на него «квадратными» глазами. «Что мне здесь делать? Бороться за спасение остатков самогонки? Да ну ее – пусть пьют на здоровье. Собственно говоря, нужно только рассказать Бизону о наших приключениях, и можно сматываться.
Ждать, пока старейшины протрезвеют, нет никакого резона. Несостоявшийся набег "охотников за головами" они сочли моей шуткой – пусть и дальше так считают».
Глава 12
СОЮЗНИКИ
Первое, что сделал Семен по возвращении, это отправил всех уцелевших мужчин-неандертальцев под командой Хью за катамараном. Его нужно было найти, починить и пригнать обратно. «Мужики здоровые – справятся», – решил он и со спокойной душой занялся тем, что давно откладывал – конструированием печки.
Проблема заключалась в том, что речные валуны и глина, используемая в качестве цемента, при нагревании расширяются по-разному. В итоге появляются трещины, и все разваливается. Значит, нужны кирпичи, но где их взять или из чего сделать? Из той же глины?
Для начала Семен организовал доставку на «челноке» приличной партии материала с того берега и занялся ее размешиванием и экспериментами по формовке. Только далеко в этом деле он не продвинулся, поскольку дозорная наверху усмотрела в степи всадника. «Легки на помине, – расстроился Семен. – Не иначе имазры в гости пожаловали».
Так оно и оказалось – десятка два всадников двигались прямиком в сторону «форта». Идентифицировать их контуры было нетрудно – это явно имазры, и ведет их, похоже, сам Ващуг. Не доезжая метров пятьсот, они остановились и начали спешиваться. Надо полагать, что частокол и возвышающееся на бугре сооружение из бревен было для них экзотичным и пугающим. Тем не менее они приближались.
До внешней изгороди (или «засеки») оставалось метров триста, когда появилась еще одна группа всадников – более многочисленная. Этих идентифицировать не удалось – во всяком случае, на таком расстоянии. А дальше разыгралось некое подобие сражения. Когда стало ясно, что до изгороди имазры добраться не успеют, они собрались в кучку и прикрылись щитами. Неизвестные взяли их в полукольцо и принялись забрасывать дротиками. Те им отвечали и при этом что-то кричали, продолжая двигаться в сторону «форта». До рукопашной, однако, дело не дошло – чужаки прекратили преследование и остановились. Имазры же добрались до засеки с завалом, видимых проходов в которых не наблюдалось. Было похоже, что они оказались в ловушке и нуждались в помощи. Причин отказать в ней Семен не видел, но отправить женщин к воротам не решился и пошел встречать гостей сам.
Пыхтя и матюгаясь, он оттащил в сторону козлы с кольями, но от открывшегося прохода воины шарахнулись, словно это была пасть зверя. «Ну, конечно, – догадался Семен, – огороженное пространство они воспринимают как загон, западню. По их представлениям, хозяином положения является тот, кто снаружи, а не внутри».
– Вай-вай-вай! – покачал он головой вместо приветствия. – Ты больше не веришь мне, Ващуг?! Больше не считаешь меня другом?
– Для кого эта ловушка, Семхон?
– Для врагов, конечно, но ты-то мне друг, так что заходи и не показывай страх своим людям!
Аргумент подействовал: глава клана имазров решился-таки проникнуть на замусоренную щепой территорию чужого колдовства. Следом за ним прошли остальные и провели лошадей. «Ворота» за ними Семен закрыл. Люди сжимали оружие и испуганно озирались. Сильно пострадавшими в битве они не выглядели – кое у кого и царапины, но тяжело раненных нет, да и комплекты дротиков у всех почти полные – собрали, вероятно, чужие.
– Что происходит? – задал главный вопрос Семен. – Что за люди вас преследуют?
– Данкой, – вздохнул Ващуг. – Аддоки.
– Бона как! И что же вы не поделили?
– Глава клана аддоков должен отомстить за брата. Кто-то сообщил ему, что Ненчич убит.
– Ах, у Ненчича еще и брат есть?! Да еще и глава клана?! Или у вас главы всех кланов считаются братьями? Впрочем, с этим мне никогда не разобраться. Но при чем здесь имазры, если убил Ненчича злой чужой колдун по имени Семхон?
– Семхон враг Данкоя, а Ващуг друг Семхона, значит, и его враг.
– Логично. Только что-то эти аддоки слабо вас били, а теперь вообще куда-то за бугор смотались.
– Мы успели достичь территории твоего колдовства. Они не решились убивать нас здесь. Данкой и сам сильный колдун, но ему нужно время, чтобы уничтожить, сделать бессильной твою магию. И тогда они опять придут…
– Ну-ну, – усмехнулся Семен, – как там у Владимира Семеновича? «…На их происки и бредни сети есть у нас и бредни. И не испортят нам обедни злые происки врагов!..»
– Ты так уверен в силе своей магии?
– Конечно! В крайнем случае, можно спрятаться вот за этим забором.
– За-бором?!
Вместе они подошли к частоколу. Ващуг принялся оглаживать и щупать бревна.
– Хорошее колдовство, крепкое… Ты убил целый лес деревьев – не боишься их духов?
– С ними я договорился, – заверил Семен. – Во всяком случае, их гнев на мне, и тебе ничто не угрожает.
– Великая, великая магия… – бормотал Ващуг, трогая бревна. Казалось, он утратил интерес к Семену и решил перещупать весь забор. Лошади разбрелись доедать остатки травы, воины, так и не сняв оружия, уселись на землю.
Со стороны могло показаться, что Ващуг изучает чужое укрепление, ищет, так сказать, слабые места в нем, однако Семен не сомневался, что колдун просто мирится с душами деревьев, просит у них разрешения находиться вблизи.
Сложившуюся ситуацию Семен не мог оценить иначе, как дурацкую: его любимое детище с гордым названием «форт» должно послужить для защиты весьма сомнительных союзников. Причем хозяева находятся в явном меньшинстве: в избе за частоколом пять кроманьонских женщин, да еще где-то поблизости бродит всеобщий любимец – юный неандертальский снайпер-самородок, вечно сопливый пацан по имени Дынька. В принципе, он выполняет здесь роль посыльного, только посылать его не за кем, поскольку неандертальские мужчины отправились за лодками, а их женщины находятся на том берегу. Теперь весь личный состав гарнизона «крепости» собрался на смотровой площадке и оттуда без всякого страха рассматривает пришельцев. Семен хотел было сказать им, чтоб вели себя поосторожней, но передумал, поскольку справедливо решил, что Ващуг, не поняв конкретных слов, может угадать их значение. Накалять обстановку демонстрацией недоверия явно не стоило.
Закончив «знакомство» с забором, колдун уселся на землю, начал перебирать свои амулеты и чтото бормотать. Семену хотелось задать ему массу вопросов, но на обращения тот не реагировал, погрузившись в свою медитацию. Семен пожал плечами и отправился домой.
Женщины на смотровой площадке хихикали и обменивались мнениями (очень циничными) о статях незнакомых мужчин. Впрочем, чувствовалось, что они не воспринимают чужаков как потенциальных сексуальных партнеров. Скорее, это походило на обмен впечатлениями колхозниц, впервые рассматривающих обезьян в клетке столичного зоопарка. Основное отличие заключалось, пожалуй, лишь в том, что на рубахах лоуринских воительниц висели скальпы – вот таких же вот «обезьян». Советские доярки о подобном и не мечтали.
Всех женщин, кроме дежурной, Семен отправил вниз – готовить еду для гостей. Сам же начал всматриваться в пейзаж и пытаться оценить обстановку: «Аддоки, похоже, встали лагерем примерно в километре от нас – у границы леса. Позицию они выбрали довольно удобную – и подходы со степи просматриваются, и мой "форт" как на ладони. Ну, и что из этого? Чем это может нам грозить? "Союзники" здесь, враги – там. Допустим, прискачут эти злые аддоки, начнут кидаться в имазров дротиками через засеку… Может, они еще и на штурм пойдут?! Не та эпоха, блин… Вот ведь на мою голову!»
Часа через полтора мясо сварилось, и пришлось решать вопрос о том, как его доставить гостям – два объемистых глиняных горшка. Этим Семен озаботился сам – сквозь приоткрытую калитку в частоколе выволок посудины наружу. На всех присутствующих имазров этого было, конечно, маловато, но Семен решил, что, мол, гости не баре – перетопчутся.
Воины окружили исходящие паром котлы, принюхивались, глотали слюну, но протянуть руку и взять кусок никто не решался. Как Семен и предполагал, требовался какой-то обряд, чтобы «чужое» сделать «своим». Так оно и оказалось – все расступились, пропуская вперед колдуна. Ващуг начал делать над мясом какие-то пассы и бормотать заклинания, состоящие, казалось, из одних имен. Потом он провел по лицу руками, уселся на землю, вытянул из котла приличный кусок и начал его поедать, обжигаясь и пачкаясь жиром. Зрелище было малоприятное, но все смотрели на него так, словно он исполняет опаснейший цирковой трюк. Наконец кость была обглодана, Ващуг сытно рыгнул, вытер руки о рубаху, встал и удалился, не выразив ни благодарности, ни чего-либо другого. Воины загомонили, образуя очередь, – судя по всему, данный продукт перестал для них быть табу, а сделался просто едой.
Когда горшки опустели, выяснилось, что транспортировать их обратно к калитке никто не собирается. Как, впрочем, и выражать благодарность – все расселись или разлеглись на траве.
Семен обратился к ближайшему:
– Ну-ка, ты, помоги отнести посуду обратно! Воин испуганно зыркнул по сторонам и остался сидеть, опустив глаза.
– Я что, непонятно выражаюсь? – начал злиться Семен. – Бери и неси! Оскверниться, что ли, боишься?!
Никакой реакции. Семен начал подумывать, не пнуть ли этого парня под ребра за хамство. Правда, он подозревал, что еда – едой, а сама посудина, наверное, все равно может оставаться для них табу. Положение спас возникший рядом Ващуг – он с готовностью подхватил закопченный, заляпанный салом горшок и прижал его к груди.
– Перемажешься весь, – осуждающе покачал головой Семен. – Ну, пошли.
Ветка изнутри приоткрыла дверцу, забрала у Семена посудину, протянула руку ко второй, которую в обнимку держал Ващуг. Тот шарахнулся в сторону, и женщина засмеялась:
– Смотри, какой трусливый! Взрослый большой дядя, а меня испугался!
– Для него тут кругом магия, – вздохнул Семен. – Дикий народ!
– Да какая ж тут магия! – вновь рассмеялась Сухая Ветка. – Это я, наверное, такая страшная. Ну-ка, иди сюда!
Семен понимал, что его женщине скучно, и она развлекается. Ветка отступала внутрь двора, манила за собой колдуна и, похоже, просто потешалась над чужим страхом. Грозный глава клана имазров буквально зажмурился от ужаса, но сделал шаг вперед. Потом еще шаг.
– Хи-хи, трусливый какой, – отобрала горшок Ветка. – Да ты же весь перемазался! Сейчас почищу, дурачок! Иди-ка сюда!
Семен захлопнул калитку и задвинул на место брусок засова. Ващуг находился во дворе и подвергался очистке своей одежды пучком травы. «Как бы не описался от страха, – мысленно усмехнулся Семен. – Это действительно забавно».
– Ну, раз уж ты здесь оказался, – сказал он с усмешкой, – заходи в дом – примем по граммульке!
Семен распахнул дверь избы, зашел внутрь и поманил Ващуга за собой. Стена, конечно, и раньше не выглядела сплошной, но открывшийся проход произвел на колдуна действие, схожее с несильным ударом палицей по макушке. Он растопырил руки и, словно робот, двинулся на зов. Дойти до порога сил у него не хватило – нога подвернулась, и он плюхнулся лицом вниз на землю. Полежал несколько секунд, а потом встал на четвереньки. Оказалось, что в падении он удивительно точно угодил лбом на камень, и теперь из ранки течет кровь. Поднимать гостя на ноги Семен не стал, и дверной проем Ващуг пересекал на четвереньках, капая на пол кровью. Внутри он все-таки поднялся, размазал руками кровь по лицу и начал осматриваться.
– Сколько деревьев, сколько деревьев, – бормотал он, трогая руками стены и оставляя на них кровавые пятна от пальцев. Он обошел комнату по периметру, пощупал камни недоделанного очага, в темном углу, похоже, вляпался в приготовленную глину. Слушать его бормотание и смотреть, как он двигается, Семену быстро надоело. Он почти насильно усадил колдуна на лавку. Тот, находясь в полуобморочном состоянии, немедленно перемазал все, до чего мог дотянуться, глиной и кровью.
– Ну, ты и свинячишь, – поморщился Семен. – Сиди спокойно, ничего с тобой тут не случится. Вот смотри: это – твердая посуда. Она делается из глины, а потом обжигается в огне. Да не трогай ты руками! И так все перепачкал! А тут будет очаг – это чтоб зимой тепло было, но без дыма…