Текст книги "Ржавые листья (СИ)"

Автор книги: Виктор Некрас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

И что теперь? К великому князю идти, всё рассказывать? И на дыбу враз угодишь за поклёп на великую княгиню.

Скрыться куда-нито? Скроешься, как же… Да и куда?

Стало быть, надо идти за мечом…

Волчар собрался быстро. С собой он не брал ничего – всё, что надо, есть в Берестове.

Тихо, стараясь не скрипнуть половицей или ступенькой, Волчар выскользнул из изложни, спустился по лестнице в гостевую горницу и вышел на крыльцо. Во дворе тоже было тихо. Обычно неслись голоса из молодечной, где жили кмети отцовой дружины, ныне же отец всех забрал с собой.

Некрас уже подходил к конюшне, когда его настиг утробный рык. Обернулся – сзади, припав на мощные лапы, стоял, скаля немаленькие зубы, отцовский пёс Серко, и в его глазах недобро горели тусклые зелёные огоньки. Волчар опешил: Серко никогда не путал татей не только с домочадцами, но и с гостями! Ныне же он не в шутку намеревался прыгнуть на младшего хозяина: задние лапы уже подбирались под брюхо.

– Серко! – прошипел Некрас, садясь на корточки.

Пёс недоумённо моргнул, неуверенно рыкнул – хозяина он явно не узнавал! Глаза говорили ему одно, а вот чутьё – вовсе иное. Мотнул головой, фыркнул и нерешительно вильнул хвостом.

– Серко, – вдругорядь позвал кметь.

Пёс нерешительно сделал шаг навстречь, но тут его шерсть вновь вздыбилась, – он чуял что-то странное и непонятное. Слышно было, как клокочет в глотке сдавленное глухое рычание, как звенит в воздухе нечеловеческая тревога – словно струны на гуслях лопались.

Серко сдался первым – глухо рявкнув, он затрусил в сторону. Некрас же отворил ворота в конюшню. Его буланый приветственно фыркнул было и потянулся за угощением, но тут же хрипло взоржал и в ужасе шарахнулся опричь. Встревоженные кони забились в стойлах, проснулся конюх – холоп-степняк, так и спавший в конюшне. Он выскочил из своего закута с кистенём в руке, чумной со сна и с всклокоченными волосами, смешной и страшный одновременно, глянул очумело:

– Боярич?

– Спи, – велел ему кметь, подходя к Буланому. Тот косил глазами, приплясывая и всхрапывая в страхе. Рука хозяина медленно зависла в воздухе – миг! – и стремительно вцепилась коню в ноздри. Буланый вновь ржанул, попытался вырваться и даже укусить, но Волчар уже вспрыгнул верхом. Колени кметя жёсткими клещами сжали конские бока, и Буланый вдруг угомонился.

– Вот так-то лучше, – пропищал кто-то сзади. Волчар невольно оглянулся и остолбенел. На краю загородки стойла сидел, свесив ноги с небольшими жеребячьими копытцами, маленький человечек. Из буйной, конского волоса, гривы на его голове высовывались мохнатые островерхие конские уши.

Вазила.

Волчар аж присвистнул – никогда прежде Потаённый Народец ему видывать не приходилось.

– Гой еси, Хозяин Конюшни, – усмехнулся кметь спокойно, спрыгивая со спины Буланого, поднял из яслей седло и вскинул коню на спину.

Вазила не ответил, только кивнул и продолжал болтать ногами. Потом весело заявил:

– А коняжка-то тебя боится.

Ясное дело, боится, – дёрнул щекой Волчар, – а то я сам этого не вижу.

– А знаешь, почто?

Это было что-то новое, и кметь, затянув подпругу, обернулся:

– Ну и почто?

– От тебя волком несёт, – пояснил вазила безмятежно.

Некрас недоумённо понюхал свою руку – ничего похожего на волчий запах не было, вазила же довольно захихикал. Кметь свирепея, замахнулся уздечкой, Хозяин Конюшни с новым смешком прыгнул в ясли и как сквозь землю провалился. Железные удила с лязгом хлестнули по доскам загородки.

– Тьфу ты, пропасть!

Волчар накинул на Буланого узду, закрепил на седле мешок и потянул коня за собой. Конюх уже ушёл доглядывать сон: небось, дворовая любвеобильная дебелая повариха снилась. Кони уже успокоились, хоть и косились недобро, всхрапывали и прядали ушами.

У ворот никого не было, даже сторожа. И вот тут Некрас взбеленился. Пинком отворил дверь в сторожку, опрокинул спящего холопа с лавки на пол, вмиг забыв о том, что собирался уехать отай.

– Тварь!

Холоп вскочил, ошалело хлопая глазами спросонья, уже открыл было рот, – что-то крикнуть. Не успел – Волчар с маху вытянул его плетью, а потом добавил носком сапога в подбородок. Холопа грянуло спиной о стену.

– Так-то ты, сука, хозяйское добро сторожишь?!

– Боярич… – вякнул жалобно сторож.

– Сам ты боярич… м-мать! Какой я тебе, на хрен, боярич? Гридич я, внял?!

Холоп сжался в комок, закрыв голову руками, и тут вся ярость Волчара невесть с чего вдруг пропала.

– Ладно, – бросил он, отводя глаза. – Но смотри у меня: замечу подобное ещё – жидам продам без разговоров. А они тебя жалеть не станут – на грецкие корабли загонят весло ворочать или на рудники серебряные, кровью харкать будешь! Внял?

Холоп кивнул, но по лицу его было видно, что ни упыря он не внял. Кметь вдруг поймал себя на мысли, что боится, – не разбежалась бы челядь.

– Отвори калитку.

3

Улицы Киева уже тонули в вечерней тишине. Солнце ушло за окоём, только ярко горела багровая зубчатая полоска да край неба над ней полыхал червонным золотом. А само небо медленно наливалось тёмной синевой с серебряными огоньками звёзд. С другой стороны окоёма висела серебряно-голубая луна. На город валились лиловые вечерние сумерки, а от Днепра наползал редкий полупрозрачный туман. И заливались в садах соловьи, и плыл над Киевом тягуче-терпкий запах только что расцветшей черёмухи.

Волчар быстро спускался к Подолу. В городе было тихо, только волнами перекатывался собачий лай, да доносились с бесед песни молодёжи.

Дом Прозора был погружён в темноту и тишину – ни огонька в окнах. И на дворе – тоже тишина. Да и не было у них собаки – Некрас бы это знал.

Кметь накинул узду на сук корявой берёзы и притаился в её тени, выжидая, неотрывно глядел в окошко светёлки. Ждёт ли? И почти тут же, словно в ответ, появился за решетчатым окном тревожно пляшущий огонёк светца. Волчар подобрал с земли маленький камешек, осторожно бросил его в окно и сам вздрогнул – таким громким показался ему едва слышный звяк слюдяной пластинки. И почти тут же кметь почуял неотрывный взгляд – словно кто-то огромный и мрачный недобро и хмуро глядел ему в спину.

Окно начало отворяться, и Некрас, не дожидаясь на радостях, пока оно откроется окончательно, махнул через заплот во двор.

И почти сразу же – её крик:

– Нет, Некрас!

И свирепый рык! Серая звериная туша мелькнула в воздухе, кметь шарахнулся в сторону, обдало острым запахом. Волчар перекатился по пыльным мостовинам двора, поднялся на одно колено и замер, опираясь на левую руку. И холодный пот тонкой струйкой пробежал по спине.

Напротив него, точно так же изготовясь к прыжку, стоял, скалился и хлестал себя по бокам хвостом индийский охотничий пардус. Волчар мельком подивился, как он смог увернуться – эти звери невероятно быстры.

– Шер, не тронь! – рама со звоном вылетела, и Зоряна вскочила на подоконник. Некрас ахнул – девчонка, не раздумывая, махнула вниз со второго яруса.

– Шер, не сметь!

Но зверь не слушал – похоже, он тоже чуял то, про что вазила сказал – «волком несёт». Он не видел в Некрасе человека, он чуял в нём волка! Зверя! Соперника!

– Шер!

Несколько мгновений человек и пардус глядели друг другу в глаза, потом зверь отступил. Похоже, признал равного. И в тот же миг Зоряна ухватила его за ошейник.

– Остынь, Шер!

Хлопнула дверь – на крыльце терема возник старый Прозор. Усмехнулся недобро и громыхнул голосом:

– Пришёл всё же? Я тебе запретил!

– Никто ничего не может запретить мне, опричь моего отца или матери, – ровным голосом отозвался Волчар, вставая на ноги. – Даже князь.

– Я не князь, – в голосе Прозора лязгнул металл, повеяло холодом. – Ты не уйдёшь отсюда, витязь…

– Да? – Волчар понял, что начинает злиться. Ещё немного – и он начнёт разносить здесь всё на куски. – А кто ж тебе тогда меч… Отец тебе не по зубам.

Воздух вокруг начал ощутимо подрагивать и потрескивать.

– Да я тебя сей час… в пыль! – глаза чародея сверкнули, он выкрикнул что-то непонятное. Некрас метнулся в сторону, но замер, стиснутый невидимыми путами, воздух дрогнул, завихряясь, вскрикнула Зоряна, зарычал, припадая к земле, Шер.

– Отец!

Он остоялся, когда она возникла перед ним, прекрасная, с разгоревшимися щеками.

– Я люблю его, отче! И я ныне с ним иду!

Замер чародей, бессильно руки уронил. Отпустила чародейная хватка, Волчар шагнул вперёд, схватил девушку за руку.

– Куда? – тихо спросил Прозор. – Ты хоть ведаешь – куда?

– Хоть куда! – выкрикнула Зоряна в ответ, топнув ногой.

На миг Волчару даже стало жалко его, но чародей мгновенно справился с собой и опять стал не сгорбленным и ошарашенным, а разгневанным.

– Зоряна! – голос чародея хлестнул ударом кнута. – Поди сюда!

Но она осталась на месте.

У Волчара захватило дух. Он был готов выступать против любого врага, такого же, как он. Но чародейство… Сей час неведомая сила оденет его зелёной кожей и чешуёй, согнёт его вчетверо, поставит на корточки, раздвоит язык, отрастит длинный хвост… Или наоборот – укоротит ноги, вытянет нос и руки, оденет в перья, приделает рога… тут мысли кметя спутались.

Но чародей вдруг как-то резко сник.

– Хрен с вами, проваливайте, – пробурчал он себе под нос и шаркающей походкой поплёлся к крыльцу. Зоряна стояла столбом и смотрела ему вслед.

Волчар нерешительно потянул её за рукав, но остоялся под угрожающим ворчанием Шера. Припав животом к мостовинам двора, он мёл хвостом пыль, а его глаза горели жёлтым огнём.

Зоряна всхлипнула и бросилась за отцом.

Шер недовольно глянул на Волчара, и, утробно взрыкнув, двинулся следом.

– Вот оно тебе, – прошептал Некрас, потом с показным равнодушием сплюнул себе под ноги и развернулся. На улице, чуя звериный запах, беспокойно всхрапывал Буланый.

Уже почти совсем стемнело, когда Волчар подъехал к Лядским воротам. Вартовые вои взялись было за копья, но признали кметя из княжьей дружины.

– Далёко ль собрался, Волчар?

– Отсель не видно, – хмуро отозвался Некрас. – Отворяй ворота.

– Зачем это? – брови старшого поползли вверх. – Дождись утра да поезжай, куда хочешь. Тише едешь – дальше будешь…

– От того места, куда едешь, – холодно закончил Волчар. – Отворяй, говорю. Слово и дело государево…

Старшой несколько мгновений непонимающе глядел на кметя, ни на миг, впрочем, не усомнясь в его правдивости. Он просто не мог понять, как может быть мрачным человек, про которого в Киеве говорили: «Со смехом братцы, я родился, наверно, с хохотом помру». Наконец, пожав плечами, он кивнул вартовым. Полотно калитки медленно поползло в сторону, открывая проезд. Где-то неподалёку залаяла собака – за стенами Киева, у каждых ворот, лежали предместья-веси, не огороженных крепостной стеной. А за ними, в полях и перелесках полевыми дозорами ходит не менее сотни вартовых воев. В каждом дозоре – пять воев и столько же косматых серых псов, таких же, как отцов Серко. Мало ли кого можно встретить за городом – тати, зверьё, нежить да нечисть…

Сзади на круп коня вдруг обрушилось что-то тяжёлое. Буланый, всхрапнув, в ужасе рванулся вперёд. Две тонкие руки вцепились Волчару в плечи, он рванул из ножен меч, но тут раздался весёлый смех. Некрас перевёл дух и натянул поводья.

– Сумасшедшая девчонка, – сказал он, задыхаясь от счастья. – У коня же сердце схватить может.

Зоряна засмеялась, обняла кметя и поцеловала.

– Ты чего уехал?

– Я подумал… – сказал было Некрас, но понял, что говорит впустую и смолк.

– А ты не думай, – засмеялась она. – Думать вредно. Пусть вон твой конь думает, у него голова большая. Ты ж не конь?

– Угу, – ответил Некрас, посадил девушку перед собой на седло и тоже поцеловал. – Я не конь. Я – Волчар.

Прозор медленно закрыл ворота, нарочито долго возился с засовом. Идти обратно в опустелый с уходом дочки дом вовсе не хотелось. Долго к этому шло, долго неприязнь копилась, а вот – вырвалось наружу.

Засов, наконец, вошёл в проушину. Чародей медленно повернулся и остоялся. Замер на месте.

Он мог бы за какие-то мгновения расправиться с этим мальчишкой, что возомнил себя славным витязем Добрыней. И даже дочка не помешала бы. Не возмог. Сломалось что-то в душе старого чародея.

Скрипнул плетень, прогнутый тяжёлым телом, что-то грузно ударило оземь. Прозор медленно обернулся.

– Что за день сегодня такой? – проворчал он в седую бороду. – И все-то, кому не лень, ко мне на двор через заплот сигают. Чего это я, старый, всем надобен стал?

– Не прибедняйся, – хмыкнул весело Стемид, подымаясь с корточек. Одет он был по-походному – короткий кожаный панцирь-кояр, кожаный же шелом с железным налобником и плащ. Мягкие кожаные поршни позволяли ступать легко и почти бесшумно, а штаны из прочной немаркой ткани были такими же, какие носил любой киянин. Воя в нём выдавали только доспехи, а то, что он просто вой, а кметь, а то и вовсе гридень – меч на поясе.

– Далеко собрался? – равнодушно спросил Прозор, оглядывая сряду гридня.

– Вестимо, не близко, – криво усмехнулся тот. – Аль не помнишь наш уговор? Так могу напомнить…

– Помню, – махнул рукой чародей. – Чего уж тут не помнить…

Порылся в поясной калите, он вытащил оттоль за шнурок колечко и протянул его Стемиду.

– Держи. Точно такое же, как и у Волчара. Только зачем тебе это надо? Он и сам всё найдёт и принесёт…

– Твоего ль то ума дело? – спросил весело Стемид, разглядывая кольцо. – Это вот и есть змеиное кольцо, что ль?

– Много знаешь, – поджал губы чародей.

Упало недолгое молчание. Гридень запихнул науз за пояс, глянул на чародея как-то странно, словно сомневался в чём-то. А Прозор вдруг поднял голову на Стемида, глаза его загорелись странным огнём:

– А ты… на что тебе науз?

Кажется, он начинает понимать, подумал Стемид с лёгким оттенком сожаления и облегчения одновременно.

– Ну для чего ж он ещё может быть нужен…

Он не договорил, – чародей, вмиг всё поняв, отступил на шаг и хрипло спросил:

– Ты… для кого?

Рука гридня мягко легла на рукоять меча, он сделал короткое движение вперёд. Прозор с хриплым рычанием рванулся впереймы, его челюсти странно выползли вперёд, вытягиваясь в звериную морду, на глазах обрастая шерстью, кожа на пальцах лопнула, выпуская могучие медвежьи когти, а тень уже была медвежьей… но оплошал чародей. На то, чтоб оборотиться, время нужно, а Стемид был готов заранее. Варяжский меч косо врубился в ключицу чародея, хлынула кровь, верный слуга великой княгини Рогнеды со стоном рухнул на мостовины собственного двора. А гридень, довершая разворот, ударил ещё раз, обезглавив то, что ещё миг назад было чародеем Прозором.

Гридень взялся рукой за верх заплота и тут же, словно, кем-то предупреждённый, отскочил. Мелькнуло стремительное звериное тело, вершковые когти ободрали край заплота.

Пардус!

Про таких зверей Стемид слышал немало от восточных купцов, да только некогда было ныне вспоминать их россказни. Уже швыряя короткий широкий нож, Стемид медленно, как в страшном сне, видел, как зверь взлетает в новом прыжке. И тут же всё паки стало быстрым – свистнул нож, тяжёлая туша рухнула на гридня сверху, прижала к земле. Пардус дёрнулся раз, другой, заскулил… и стих. Не промахнулся, стало быть, Стемид…

4

– А куда мы едем?

– Не кудакай.

– А всё же?

– В Берестово. Там наш терем стоит. Там Горлинка, моя сестра. И слуги. В городском тереме народу осталось – раз-два и обчёлся. Ну, может, Горлинка кого из подружек ещё прихватила…

– М-м… – понимающе промычала Зоряна, и вдруг сказала. – А от твоей безрукавки зверем пахнет.

– А от меня? – спросил Некрас, вдругорядь вспомнив слова вазилы.

Она втянула воздух ноздрями, почти касаясь носом и губами лица Волчара, – кровь густо билась в висках, – и мотнула головой:

– Не-а.

– А чего ж тогда от меня Буланый ныне шарахнулся, как от волка? И Серко, пёс отцов, – кметь, вдруг решась, коротко рассказал девушке про свои стычки. – Да и пардус твой на меня, как на зверя бросался.

– Точно. И меня не слушал, хоть такого не было никогда.

– Вот-вот. А запах…

– Ты не путай, – прервала его девушка. – Вазила тебе не сказал, что волком пахнет. Он сказал – волком несёт. Это вроде как… тень волчья. Я её тож чую, хоть я и не зверь.

– И что, мне теперь с волчьей тенью так и жить?

– Да нет, – засмеялась Зоряна. – Пройдёт через день-другой.

Берестово спало.

Копыта Буланого глухо стучали по пыльной дороге. Зоряна сидела на луке седла, держась за руку Волчара и прижавшись к его безрукавке. Мысли путались и прыгали. Всё обернулось вовсе не так, как она чаяла. Сначала она обозлилась, а потом… понеслось, закружилось, как в водовороте – не остояться. Бывает так – даже опытный и умелый пловец, уверенный в себе, купается в реке и делает всего одно неверное движение… и вот уже судорогой сводит ногу, а течение швыряет в сторону, в бешеный водоворот и бороться с ним бессмысленно, а ревущий поток несёт невесть куда – то ли в омут, то ли на камни. И вышвыривает потом на спокойную воду или на песок, обессиленного и изумлённого…

Так и с ней. Что дальше? В путь с Волчаром – только меня ему не хватало, сам едет невесть куда, может и за тридевять земель. Остаться – где? В Берестове, с его сестрой Горлинкой, которой Зоряна никто, ни зиме – метель, ни весне – капель. Вернуться домой? Тогда и убегать не надо было…

Зоряна так ничего и не решила, когда из наваливавшейся дрёмы её вырвал гулкий стук. Открыв глаза, она поняла, что конь стоит у высокого тына. Заострённые пали вздымались косо обломанными клыками. Ворота, сколоченные из саженных дубовых плах, были стянуты медными болтами, как в остроге. По ним Некрас и колотил кулаком – за воротами гулко отдавалось, как в пустой бочке.

Первым отозвался пёс – глухо рявкнул, опять же, словно на зверя. Потом послышался сиплый со сна голос – кто-то цыкнул на собаку и спросил:

– Кто там ещё?

– Я тут, – ответил Некрас. – Волчар приехал. Отворяй.

Над воротами возникла взлохмаченная голова – сонных глазах стояло видимое даже в темноте недоверие. Опухшее от сна лицо при виде Волчара и Зоряны вытянулось стойно конской морде и исчезло. Послышался глухой стук засова, ворота, чуть скрипнув, отворились – отошла в сторону правая половинка, и Некрас направил в проём. Из темноты мгновенно возник здоровенный серый пёс, наверняка родственник киевского дворового пса Серко. Он одновременно вилял хвостом и взрыкивал, явно не спеша навстречь хоязину. Некрас усмехнулся, спешился прыжком, оставив Зоряну на седле, и повёл коня к крыльцу, справа от которого стояла длинная коновязь – похоже, в этом тереме в своё время побывало немало людей.

Волчар снял девушку с седла, и пёс немедленно подбежал к ней, обнюхивая и беззвучно скаля зубы – похоже, чужаков здесь не любили. Но Зоряна умела успокаивать собак, – пёс остыл и даже дал ей погладить себя по вздыбленному загривку. На Волчара он больше не смотрел – должно признал хозяина.

Девушка повернулась к терему. Он был хорош. Семиступенчатое крыльцо с двускатной кровлей и резными перилами вздымалось на три локтя в высоту на рубленом рундуке. Дверь с крыльца вела в сени, от коих в стороны расходились вдоль терема крытые гульбища. Разлапистый, крытый лемехом шатёр кровли напоминал спину чудовищной рыбы, а на оконечностях виднелись деревянные звериные головы. В оконные рамы были вплетены куски стекла и слюды, а по наличникам текла затейливое узорочье, не видное в рвущемся и мечущемся свете факелов. Зоряна его не видела, но знала, что оно есть – без него не обходится в славянских землях ни один дом, хоть будь то курная изба или княжий терем.

– Нравится? – неожиданно спросил над ухом Волчар, отдав коня подбежавшему холопу.

Девушка только молча кивнула.

– Пойдём, – он потянул её за руку вверх по крыльцу, и уже на ходу спросил у холопа. – Сестра здесь?

– Здесь, господин.

– Одна?

– Одна, господин.

В одном из окон терема метнулся свет – кто-то спешил к двери со светцом или свечой.

Сестра Волчара оказалась стройной сероглазой русоволосой девушкой с удивительно красивым лицом. В движениях её чувствовалась сила и быстрота. Хоть Зоряна сгоряча и сказала Волчару, что её знает, однако ныне она не смогла бы так уверенно повторить свои слова. Зоряна её где-то видела – и только.

– Ну вот, – хмыкнул Волчар, подталкивая девушку вперёд. – Это моя сестра, мы зовём её Горлинкой. А это… дочь чародея Прозора, говорит, что её зовут Зоряна.

Взгляд Горлинки на миг стал оценивающим, но это выражение тут же пропало – не хотела оскорбить, остудить подругу брата. Они прошли во сени, а оттоль – в терем, в горницу.

– Сестра, распоряди, чтоб собрали чего поесть, мы голодны, как волки. Особенно я.

– Ещё бы, – хмыкнула отошедшая от стеснения Зоряна. – Ты ж Волчар. А они поесть любят.

– А мы все волчары, – хохотнула Горлинка. – Вся семья.

– А вот кстати, почто? – спросила Зоряна, вдруг поняв, что о сю пору не знает, почто у Некраса и его отца такие волчьи назвища.

– Так ты что, про наш род ещё не слыхала? – удивилась Горлинка. – А я-то мнила, Некрас тебе про нас уже все уши прожужжал…

– Да нет.

– Наш род происходит от волка-оборотня, – пояснила сестра Волчара со спокойной гордостью. – Древний очень род.

Дочь чародея невольно украдкой вздохнула – как и всегда, когда кто-то начинал хвастать своим родом, она вспоминала о матери и начинала жалиться. Впрочем, Горлинка не хвастала, она просто гордилась, но от того почто-то было ещё грустнее. Тут она взглянула на своего витязя вновь, словно видела его впервой. А что там было видеть того, чего не было видно ранее?

Высокий и неслабый парень, смуглолицый и черноволосый. Длинный чупрун спадал по бритой до синевы голове к правому уху, усы спадали ниже твёрдого и голого, как колено, подбородка с глубокой ямочкой. Серые глаза смотрели твёрдо и с прохладцей, прямой хрящеватый нос пересекал белый ровный шрам.

– Ладно, сестрёнка, вдосыть хвастать, – обронил, что-то поняв, Волчар. – Да и не кормят соловья баснями. Пошли, поедим, что боги послали.

А слуги уже таскали на стол снедь, и было видно, что боги ныне послали детям Волчьего Хвоста хоть и немного, а не жалея: наваристая уха из осетрины, печёная вепревина на рёбрах, взвар из яблок и груш и пахучий ржаной квас.

Несколько мгновений они только молча насыщались, потом Зоряна почуяла, что сей час от сытости заснёт. И почти одновременно Некрас отвалился от стола и откинулся к стене, подняв к губам глиняную чашу с квасом.

– Хорошо-то как, о боги, – вздохнул он, глотнув как следует.

– Да ты ж спать хочешь, Зорянка! – всплеснула руками Горлинка, видя, что у дочки чародея сами собой закрываются глаза – впору лучинки вставлять, – и замахнулась на брата. – У, волчара, загонял девочку совсем!

Хором Горлинки был небольшим – сажени две в длину и полторы в ширину. Две широкие лавки вдоль стен, небольшой стол, столец, два высоких сундука и три полки на стене, до отказа забитых книгами.

Завидя полки, Зоряна негромко присвистнула и, тут же ударив себя по губам, прошептала:

– Прости, батюшка домовой.

Горлинка засмеялась и принялась застилать постели.

– Я, вообще, к вам сюда ненадолго, потом к отцу вернусь, в Киев, – сказала Зоряна, но дочь Волчьего Хвоста её уже не слушала.

– Я тебя могла бы и в ином хороме уложить, да там неубрано гораздо, а я ныне не успела за всем уследить, – тараторила она, а гостья под её слова вновь начала дремать.

Она уже почти не слышала, как Горлинка толкнула её на постель, в полусне стаскивала одежду. А вот когда голова коснулась подушки, сон, словно по волшебству, прошёл, сгинул невесть где…

Не спалось – Волчар выспался днём дома. И предчувствие какое-то томило, словно ждал чего-то.

И думалось в ночной тишине хорошо. А дума была тяжеловата.

Некрас по наузу уже понял, что пробираться за Рарогом надо на полночь, а вот каким путём? Водой – нельзя. Уже завтра все на Подоле и на вымолах будут знать про то, что случилось. Про то, что воевода Волчий Хвост отъехал от великого князя и не просто отъехал, а мало не ратным. И тогда вартовые на вымолах могут проявить усердие не по разуму. Стало быть, надо ехать горой. На полночь? Через древлян?

Волчар невольно содрогнулся.

Его, Волчара будут считать в бегах. Один день прогулять – ещё куда ни шло, но вот потом… его не будет на службе долго. Не скажешь ведь великому князю, или Добрыне – пусти мол, меч Святославов искать. Матери-то и Горлинке бояться нечего, пока ничего не прояснилось. А вот как прояснится, – подумалось вдруг нехорошо, – да как опалится Владимир Святославич…

Он так ничего и не решил и повернулся на другой бок – спать.

Но тут скрипнула, отворяясь, дверь.

Зоряна, остоялась на миг у края лавки, распустила завязки. Белая рубаха соскользнула на пол, нагая девушка опустилась на край ложа и нагнулась к онемевшему от счастья Некрасу. Мягкие и тёплые губы прикоснулись к его губам, и Волчар утонул в безбрежном море любви и нежности.