Текст книги "Ржавые листья (СИ)"

Автор книги: Виктор Некрас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Добро, – кивнул Волчий Хвост, и Кроп, всё так же недоумевающе глядя на него, медленно поднялся на ноги. Нерешительно скосил глаза в сторону чары. Не шевельнув и мускулом лица, Волчий Хвост протянул руку над столом и, наполнив чару, передвинул её отроку. Кроп торопливо и обрадовано цапнул чару со стола и в три глотка выхлебал вино. Волчий Хвост поморщился – невежа, это кипрское-то? – но тут же вспомнил, как только сегодня утром сам глотал это же самое вино точно так же.

Допив, Кроп удало тряхнул чупруном, падающим на левую сторону головы, и поставил чару на стол, слегка пристукнув.

– Благодарствую, боярин!

– Скачи в Детинец. Я вскоре за тобой буду, – пообещал Волчий Хвост.

Кроп вынырнул за дверь. Воевода откинулся на спинку кресла и паки закрыл глаза. Ехать в Детинец не хотелось до зела. Не любил Военег Горяич Владимировых пиров, да и самого князя – не особенно. И князь отлично знал – за что. За клятвопреступление, за братоубийство. Сей час, вестимо, многие кричат, что Ярополк-князь первым открыл кровавый счёт, убив Вольга. Подхалимы кричат. Ярополк был неповинен в смерти Вольга Святославича, а Владимир в смерти Ярополка – виновен. И можно сто лет твердить, что смерть Ярополка была необходима для единства Руси, для спокойствия земли, чтобы не делить Русь… но убийство есть убийство и кровь есть кровь! И всё одно Русь ныне не едина – под властью Владимира Святославича едва половина прежней Руси: Киева, Новгород, да Днепровский путь. И всё. Древляне наособицу, северяне и радимичи такоже, про дрягву и говорить нечего… Только вот выбора особенного у Волчьего Хвоста нет – из всех братьев Святославичей в живых на Руси остался только Владимир, а никого, опричь Святославичей ни Киев, ни Русская земля не примет. И опричь Владимира служить больше некому, не тешить же тех, кто от Руси отколоться хочет.

Мысли Волчьего Хвоста вдругорядь прервал тихий крадущийся шаг. Воевода раскрыл глаза и увидел крадущегося по переходу мимо двери сына.

Некрас мягко, по-звериному, шагнул через порог, и воевода невольно улыбнулся. Сын водил в бой сотню воев и уже имел прозвание. После отца он унаследовал непонятную иным любовь к волкам – их родовая легенда говорила, что основателем рода был волк-оборотень. На шее Некрас носил ожерелье из волчьих клыков, и звали его в дружине Некрас Волчар. Волчий Хвост даже залюбовался, глядя, как движется сын по гостевой горнице. Высокий, гибкий, жилистый, он рождал удивительное ощущение силы. Волк и волк!

Сын не заметил, что Волчий Хвост исподтиха наблюдает за ним. Пройдя по горнице туда-сюда, что-то убрав и переставив, Волчар протянул руку к кувшину, намереваясь взять чару, и наткнулся на отцовский взгляд.

– Доброе утро, – сказал воевода насмешливо.

– Утро доброе, – отозвался Некрас, чуть помедлив от неожиданности. – К князю зовут?

– Зовут, – кивнул Волчий Хвост нехотя. – Не хочется, а надо.

– Попала собака в колесо – пищи да беги? – сказал сын насмешливо, но так, чтобы не выйти из граней приличия.

Воевода глянул на него мрачно, и усмешка сбежала с лица Некраса.

– Ты когда сегодня домой-то явился? – и, не дожидаясь ответа, Военег захолодил голос. – К третьим петухам, небось?

– К первым.

– Тебе сей час не об игрищах, а о службе надо думать! – повысил голос Волчий Хвост.

Некрас глянул на отца вприщур:

– А я что, в службе последний?

Волчий Хвост смягчился:

– Нет, не последний, – помолчал. – Ладно. Отоспался? Вот и добро. В Детинец-то едешь ныне?

– Нет. Ныне обойдутся и без меня, Добрыня меня отпустил.

– Добро, – повторил воевода. – А я поехал. А то Владимир свет Святославич небось уж опять пир закатил.

Он вышел из горницы, нарочно не замечая удивлённого взгляда Некраса.

Ему меня уже не понять, – с горечью думал Волчий Хвост. – Мы были иными, не такими, как они. Владимировы кмети да гриди только пируют да похваляются, а поколение Волчьего Хвоста лишних слов на ветер не бросало, зато от Козарии ныне ни слуху, ни духу. Князя Святослава Игорича Волчар помнит плохо, хотя гибель Ярополка помнить должен. Но одно дело – знать князя понаслышке и понаслышке же ведать об его гибели, а другое – знать князя в лицо, служить ему и узнать об его гибели из первых рук. А Некрас и Ярополку-то не служил, ему и было-то в ту пору всего лет пятнадцать.

Волчий Хвост вышел на крыльцо, конюший уже вёл ему коня. Кивком воевода велел отворить ворота, вспрыгнул в седло и ткнул коня каблуками. Старшой дружины Самовит уже был в седле и ждал воеводского приказа.

Ворота отворились. Улица под вопль Самовита и конский топот рванулась навстречу.

Дверь отворилась, и в лицо ударил густой запах человеческого жилья, горячих мужских тел, жареного мяса, грецких, индийских и агарянских приправ, вина, мёда и пива. Волчий Хвост поморщился, но через порог всё же переступил, – князь звал, и негоже было пренебрегать. Самому ему ни прибыток, ни почести княжьи уже были не нужны, хоть вроде бы ещё и не стар. Да только… жаль службу княжью оставлять, да и Некрас служит, невместно ему будет на службе без отца-то. Сыну почёт по отцу идёт. Уйди сей час Военег Горяич, и… соперники по службе Некраса, вестимо, не задвинут, а только ему всё одно станет труднее.

По столу можно было скакать верхом в полном вооружении, пожалуй, даже двум всадникам можно было бы разминуться. Князь сидел в голове стола на высоком кресле – первый среди равных… Резное деревянное кресло не хуже трона грецких василевсов, только золота и самоцветов на нём нет. Подумав так, воевода Волчий Хвост усмехнулся про себя, – а видел ты его, тот трон? Не довелось… А мечта была и у него, и у Князя-Барса, на пороге стояли… да только поблазнила мечта, да не далась. Проживи Святослав ещё лет десять-пятнадцать…

Воеводу встретили восторженными криками, – в гридне, как всегда, пировала младшая дружина Владимира. В криках мешались восхищение и одобрение. Волчьему Хвосту было сорок пять, и место его – средь гридей. К столу гридей, что был ближе к креслу князя Владимира, Волчий Хвост и направился.

Неясно было только по какому поводу пир. Князь устраивал пиры часто, гораздо чаще, нежели следовало, по мнению Военега. Хотя, возможно, так и надо, – это они, в своё время, предпочитали дело. А ныне – пиры да похвальба. Не иначе, древлему Владимиру Славьичу подражает, у того слышно, тож витязь Добрыня был, так и у этого же – вуй Добрыня… Тут Волчий Хвост поймал себя на том, что он вновь по-старчески ворчит.

От княжьего места навстречу воеводе уже бежал кравчий с чашей – тускло поблёскивало поливное и кручёное серебро, хищно-кроваво блестели рубины на стенках. Все глаза обратились к Волчьему Хвосту, но Военег Горяич видел только один взгляд – два остро-ледяных глаза на резко очерченном княжьем лицею Он словно чего-то ждал от воеводы.

Волчий Хвост протянул руку за чашей. В ней до краёв плескалось вино, и по запаху воевода определил своё любимое кипрское. Надо же, помнит великий князь и такие мелочи. Или подсказывает ему кто.

– Великий князь Владимир Святославич жалует тебя, воевода Волчий Хвост, чашей вина со своего стола, – торопливо сказал кравчий, сунув чашу Военегу в руки.

До княжьего кресла оставалось меньше сажени. Краем уха Волчий Хвост слышал разговоры молодёжи, коя поприветствовала воеводу и тут же забыла о нём.

Владимир улыбался весело и непринуждённо. Не время бы ему, да только… помнил ли он своего отца? По большому-то счёту, ему отца Добрыня заменил. Вот кстати, Добрыни-то здесь и нет!

– Здравствуй, воевода, – князь не назвал ни имени, ни назвища, плохо это. Кто-то уже чего-то успел нашептать, не иначе. – Что-то давно ты здесь не показывался, – князь обвёл рукой гридню, словно показывая её и, одновременно, объединяя всех в ней сидящих – и гридей, и кметей – с собой. Воистину, первый среди равных, этого у князя не отнимешь, тут он истинный сын своего отца. Да только вот и Ярополк таким же был.

– Немощен я, княже, – возразил Волчий Хвост, и чаша с вином в руке чуть дрогнула.

– Это ты-то немощен? – расхохотался князь. – Разве ж волки болеют? Слыхали, други?

Сидевшие близь тоже захохотали, не заискивающе-угодливо, искренне, так, словно услыхали какую-нито пудовую шутку.

Улыбка с лица князя Владимира вдруг исчезла, и глаза его похолодели:

– А поведай-ка нам, воевода, какая такая немощь у тебя?

Внутри Волчьего Хвоста медленно каменела невесть отколь вспухшая ненависть, тяжёлая и обжигающе-горячая. И, не узнавая собственного голоса, он бросил эту ненависть в лицо великому князю:

– Иль не знаешь ты, княже, какой ныне день? Так я напомню! – брови князя недоумённо взлетели вверх, и лицо стало медленно наливаться кровью. – Двенадцать лет тому, день в день, погиб от вражьих мечей отец твой, Князь-Барс Святослав Игорич Храбрый! И я один спасся в том бою, один! И с той поры нет мне весной покоя. И не будет, доколе рыжий пёс Куря пьёт из княжьего черепа!

Волчий Хвост уже почти орал в княжье лицо, непристойно брызгая слюной. Гриди опричь повскакали со скамей, кмети за своим столом, вытянув шеи, слушали крик воеводы, но Военег Горяич уже не мог остановиться. Побагровев, князь рванул под горлом резную пуговицу, и невесть чем окончило бы дело, кабы у Волчьего Хвоста не дрогнула рука, и багряное кипрское вино не пролилось ему под ноги. И как-то сразу спало напряжение, и стало смешно и стыдно. В первую очередь, самому Волчьему Хвосту. И чего, спрашивается, орал? Он криво усмехнулся, и опять, как и утром дома, не чувствуя вкуса вина, залпом допил из чары то, что осталось. Губы занемели, и воевода едва сумел улыбнуться в ответ на улыбку князя. Кравчий смотрел на Волчьего Хвоста с оттенком откровенного страха в глазах.

А все остальные уже смеялись. Хохотал и князь Владимир Святославич, смеялся и сам воевода Волчий Хвост.

– Прости, княже, – выговорил, наконец, отсмеявшись, воевода. – Наболело.

– Бывает, – коротко ответил великий князь. – Эвон стол у нас на славу, так ты, воевода, садись-ка ко мне поближе. После о делах поговорим.

4

И тут случилось неожиданное.

Все до того засмотрелись на поединок Блуда и Варяжко, что совсем забыли про мальчишку Люта. А он вдруг подрубил ногой под колено стоявшего рядом кметя, развернулся и – пальцами в глаза! И сделал всё быстрее, чем кто-то на дворе успел бы сказать: «Ого!». Вырвал у упавшего кметя меч из ножен, прыгнул к пасущимся коням, те шарахнулись посторонь, но мальчишка успел поймать чембур и птицей – соколом! – взлетел в седло. Ударил каблуками коню в бока, торжествующе проорал что-то неразборчивое и галопом вылетел в ворота.

Все онемели. Оторопели.

Свенельд хохотал от души, мало не катаясь по земле стойно тому же мальчишке. Кметь, скорчившись и держась за глаза, стонал и валялся на земле – Лют изрядно-таки его поломал. Варяжко хмуро его рассматривал, и взгляд гридня не предвещал ничего хорошего.

– Лихо, лихо, – прохохотавшись наконец, выдавил Свенельд, утирая слёзы. – Ай да Лют, ай да Соколёнок.

Варяжко, напротив Свенельда, никакого восторга не испытывал.

– Ай да вои, – процедил он, всё ещё разглядывая обоих. – И как только нас ныне здешние петухи ногами не затоптали? Здоровый облом мальчишку прозевал, коему всего лет двенадцать. Ещё полсотни лбов стояли, рот раззявя, пока тот мальчишка коня у них из-под носа увёл. Хороши вои!

Смех быстро умолк – в сборной ватаге власть Варяжко была не менее, а то и поболее Свенельдовой.

– Догнать, господине? – нерешительно спросил кто-то.

– Догонишь ты его теперь, как же, – насмешливо уронил Свенельд. – Не ближе, чем возле Киева самого и догонишь.

Все на мгновение замолкли, бросив взгляд на полуденный восход (юго-восток). Там, на Киевских горах, над полупрозрачной дымкой тумана высились валы и рубленые клети стен и веж. Город Киев, сердце Руси. И впрямь рядом. Мальчишка Лют уже хороший разгон взял, даже и скачи ныне за ним, догонишь только у Лядских ворот.

– Да и незачем, – продолжа Свенельд. – Чего он про нас расскажет? Что Будятино сожгли? Так нам и надо было, чтоб Владимир про то узнал.

Варяжко кивнул.

– Собирайтесь. И немедля. Это, – он сплюнул на труп Блуда, – повесьте на дереве. За ноги.

Вои вновь забегали, торопясь увязать в тюки и взгромоздить на телегу небогатую добычу.

Поломанный Лютом кметь, наконец, очнулся. Ощутил пустоту в ножнах.

– А как же меч-то мой? – тупо спросил он. На свою беду спросил. Варяжко, обернувшись к нему, налёг на него всей мощью голоса.

– Не будешь рот раскрывать, раззява! – гаркнул он так, что в ушах заложило, а на дальнем краю поляны шарахнулись, захрапев, кони. – Из кметей тебя снимаю! Пока меч не добудешь, – пошёл вон с глаз моих!

Двое подволокли к берёзе труп Блуда и исполнили волю Варяжко. А потом бывший гридень и наперсник Ярополка с размаху приколол стрелой на грудь бывшему воеводе и воспитателю Ярополка кусок бересты.

– Чего ты там написал? – почти без любопытства спросил Свенельд.

– Чего заслужил, – отрезал Варяжко хмуро. Тут ветер качнул бересту, и воевода разглядел неровно выведенные углём буквы: «Во пса место!». И когда только успел? – невольно подивился Свенельд. – Неуж заранее знал Варяжко, кого доведётся встретить здесь?

От ближних домов горько потянуло смолистой гарью, чёрно-рыжие языки пламени весело лизнули камышовую кровлю.

Сей час огонь охватит ещё два-три дома, и столб дыма станет виден и в Киеве. И впрямь уходить пора.

А пир продолжался. Кмети, гриди и бояре мешали вино с пивом и мёдами, заедая их жареной, вяленой, варёной и солёной дичиной и рыбой. Волчий Хвост исправно отпивал из чаши на каждую здравицу, но пил на удивление мало для такого дня. Обычно он в этот день выпивал не менее полубочонка. Впрочем… день ещё только начинался. Воевода бегло озирал взглядом пирующих, и чем дальше, тем меньше ему всё это нравилось. Скучно было, натужно как-то. Вспомнилось неизвестно от кого слышанное: хоть завывай от скуки, хоть зеленей от злости. Ему-то понятно, первое пристойнее, волк, как-никак.

Он чуть кусал губу по сложившейся годами привычке, и всё никак не мог понять, что же ему не нравится. Что ж не так-то?

А! да… он не знает, по какому поводу пир. Это ведь только дураки, былин да старин наслушавшись, мнят, что князь только то и делает, что пирует да с бабами… Когда-то, может, так и было, да только не ныне. Был бы жив Святослав Игорич, – невольно подумалось Волчьему Хвосту, – он бы такого непотребства не потерпел.

Он этого так и не узнал.

В дверях палаты вдруг раздался грохот, и все обернулись туда. Стражники кого-то старались не впустить.

– Да пустите же! – взлетел в воздух отчаянный мальчишеский голос. Знакомый голос, – отметил про себя, приподымаясь, Волчий Хвост, и тут же увидел, как вскакивает воевода Ольстин Сокол.

Стража всё же расступилась, и на пороге возник запылённый мальчишка. Лют Ольстич, сын Ольстина Сокола. Лют Соколёнок. Потрёпанный, с нагим мечом в руке и шатающийся от усталости.

– Что? – хрипло спросил Владимир, сглотнув. Яснело всем, что случилось что-то из ряда вон и ни в какие ворота.

Лют шатнулся и не менее хрипло сказал:

– Будятино спалили, – помолчал, провёл по сухим губам языком и попросил. – Пить дайте…

– Да кто спалил-то? – нетерпеливо воскликнул Владимир, одновременно повелительно мотнув головой. Исполняя княжью волю, кто-то сунул Люту кувшин с квасом. Он долго пил, проливая на грудь, наконец, оторвался и, отдышавшись, сказал:

– Свенельд спалил. И Варяжко с ним. С сотню воев у них было. Воеводу Блуда Варяжко в поединке порешил. Я только с того и сбежать смог.

Свенельд! Это назвище прозвучало, как удар грома. Славного воеводу давно уже никто не звал по имени, да оно и забылось. Swen жld, Старый Свей, – назвище это прилипло к нему, когда он ещё и старым-то не был. Пожалуй, никто во всём дворце не ждал, что это назвище вдругорядь когда-либо прозвучит в Киеве. Да и сам Владимир-князь – в первую очередь.

Волчий Хвост почувствовал, что медленно бледнеет. После древлянской войны Свенельд сгинул невестимо куда. И теперь – вместе с Варяжко! А ведь Владимир-то и до сей поры, четыре года спустя, не ведает, что это я Варяжко тогда упустил, – вдруг пришло ему в голову. Военег Горяич криво усмехнулся и покосился на великого князя. Тот смотрел на Люта мало не с ужасом. Ну ещё бы.

Лют Ольстич вдруг пошатнулся и начал сползать вдоль стены.

– Ты прости, княже, – виновато выговорил он бесцветными губами. – Не могу я стоять, ноги не держат. Коня я загнал, – Будятино хоть и рядом, а я торопился.

– Гривну ему, – глухо сказал Владимир. – И мёду чару. – Великий князь досадливо дёрнул щекой, не иначе злясь на себя за тот страх, что испытал при известии о Варяжко. И само вдруг вспомнилось былое, тогдашнее, что минуло четыре года тому.

Полог шатра откинулся, вышел бледный Владимир, за ним, опасливо косясь по сторонам – воевода Блуд. Увидев их вместе, Варяжко вмиг понял всё и завыл по-волчьи, закончив вой утробным горловым хрипением, в коем ясно слышалась жажда крови. Все невольно попятились.

Владимир вздрогнул, отгоняя навязчивое видение, отвёл глаза и вдруг встретился с вопросительным взглядом Волчьего Хвоста. Едва заметно кивнул и указал глазами на малоприметную дверцу в углу гридни. Военег только молча прикрыл глаза. Повёл взглядом по гридне. Всем было не до него. Бояре подняли галдёж, гриди молча усмехались, поглаживая рукояти мечей. Кто-то кричал о немедленной погоне, кто-то возражал, говорил, что и Свенельда и Варяжко в Будятине уже и след простыл. Военег Горяич медленно отошёл в угол, открыл дверь и вышел в узкий переход, строенный ещё при Вольге-княгине. И куда этот переход ведёт, он тоже хорошо знал – на укромное гульбище над двором терема. Стало быть, именно туда Владимир и велел ему идти.

Волчий Хвост тщательно притворил за собой дверь и гул голосов стих.

5

На гульбище было тихо, только лёгкий ветерок шевелил волосы. Волчий Хвост опёрся ладонями о перила и задумался, глядя на блестевшую где-то под Горой гладь Днепра. Перевёл взгляд и чуть вздрогнул. К полуночому восходу от Киева на берегу реки подымался густой столб чёрного дыма. Вот оно, Будятино-то, горит, – подумал Военег Горяич чуть отрешённо, словно его это никоим боком не касалось, хотя великий князь только что дал понять, что это не так.

Небось мне Свенельда-то и поручит ловить, – мелькнула догадка и тут же угасла, сменившись лёгкой обидой. – А просто так на пир созвать не мог княже великий…

Подобное задание, кое мог бы поручить ему Владимир, никакого особого желания у Волчьего Хвоста не вызывало. Вовсе даже ему не хотелось ловить Свенельда. С гораздо большей охотой он бы словил в Степи Курю. Да только княжью службу не выбирают.

За спиной скрипнула дверь, чуть прошелестела княжья нога по доскам пола. Волчий Хвост даже не обернулся. Князь облокотился о перила рядом с воеводой, помолчал несколько времени, потом кивнул на дымный столб и обронил негромко почти то же самое, что подумал Военег Горяич:

– А ведь это Будятино горит, а, воевода?

– Вестимо, – пожал Волчий Хвост плечами. – Больше-то вроде и нечему.

Владимир вдругорядь помолчал, покивал каким-то своим мыслям.

– Свенельд, – прошептал он сквозь сжатые зубы. – Свенельд и Варяжко… Отколь они взялись-то через четыре года?! – великий князь стукнул кулаком по перилам, ушиб руку и невольно зашипел от боли. – Знал бы кто?

Воевода невольно приподнял брови.

– Ну, Свенельд – ладно. Он как от Ярополка, – с некоторой заминкой произнёс Владимир имя убитого им брата, – как от Ярополка ушёл, так про него боле никто ничего и не слыхал. Небось где-нито отсиживался в глуши медвежьей. А потом…

– А потом его Варяжко нашёл, – пожал плечами Волчий Хвост. Он был просто уверен, что именно так всё и обстояло.

– Да Варяжко-то сам отколь взялся? – вдругорядь стукнул кулаком по перилам князь, на сей раз даже не заметив боли. – Я ж его казнить приказал, только воев его отпустил и то потом уже, как в Родню вступили.

Волчий Хвост усмехнулся: сказать, не сказать?

– А ты проверил – выполнили твой приказ, аль нет?

Владимир поперхнулся и вытаращил глаза на воеводу.

– Ты мыслишь… кметь передался, с воями вместях?

– Да нет, – с досадой сказал Волчий Хвост, что уже почти пожалел о том, что заговорил. – Чего ему было передаваться – новогородец же. Что бы ему такого Варяжко мог дать – изгой-то? Сбежал Варяжко. И кметя твоего порешил. А ты и не проверил небось, на радостях-то, – не сдержался-таки и уколол Волчий Хвост.

– А ты отколь ведаешь? – с подозрением спросил Владимир. – Не ты ли помог?

Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец, – вспомнил Волчий Хвост одно из любимых выражений своего побратима, Твёрда-радимича.

– Немножко.

– Вот так, воевода, – закончил Варяжко.

Волчий Хвост молчал. Он не знал, что делать дальше. А гридень беспокойно спросил:

– Что ты думаешь делать?

– А чего ты от меня ждёшь, Варяжко? Войны?

Гридень молча кивнул, глядя на воеводу требовательно-горящим взглядом.

– Это, вестимо, можно, – задумчиво сказал Волчий Хвост. – Только зачем?

– Как это? – Варяжко в бешенстве вытаращил глаза.

– Кто за нами пойдёт? – Волчий Хвост мрачно усмехнулся. – Ведь князь мёртв. За что воям драться?

Варяжко молчал.

– Вот видишь, – Волчий Хвост вздохнул, – качнулся огонёк светца, шурша по глинобитным стенам, метнулись в стороны тараканы.

– Значит, нет?

– Нет, Варяжко. Прости.

Гридень резко встал.

– Коня дашь?

– Хоть двух, – кивнул воевода. – Куда ты ныне поедешь?

– В Степь, – пожал плечами гридень, вперив взгляд в пустоту.

– Так ты… ты его отпустил? – Владимир не находил слов.

– А почто я должен был его не пускать? – пожал плечами Волчий Хвост. – Я тогда тебе ещё не служил. Да и не моё это дело – беглых гридей ловить. Я воевать привык…

Великий князь прекрасно понял невысказанный намёк Волчьего Хвоста на неотмщённую до сей поры кровь Князя-Барса.

– Ничего, – процедил он. – Дай срок – и Курю на аркане притащим. А потом!..

Волчий Хвост отвернулся, дабы задавить невольную усмешку, – как бы не оскорбился князь великий. Ну как ребёнок, право слово. Владимир подозрительно покосился на воеводу, но Военег Горяич уже справился с собой, тем паче, что Владимир мог воспринять его усмешку и неправильно. Князь-Барс, мол, голову сложил в борьбе с империей, печенегами да христианами, а тебе куда. Не любит Владимир Святославич, когда его с отцом равняют, больное место, ох, больное…

Князь сказал:

– Я смотрю, ты понял, для чего я тебя сюда позвал.

– Понял, княже, – вздохнул Волчий Хвост. – Мне надо словить Свенельда и Варяжко?

– Да, воевода, – великий князь помолчал несколько времени. – Свенельд объявился ещё по весне, как снег сошёл. Один налёт, другой… Про Варяжко я узнал только сегодня. До того было слышно только про Свенельда.

Волчий Хвост покивал, пытаясь поймать за хвост ускользавшую догадку. Что-то ему не нравилось, что-то Свенельд с Варяжко делали не так, как это сделал бы он… Вот оно! – понял вдруг Волчий Хвост. В запале он, как и давеча Владимир, ударил кулаком по перилам.

– Ты чего, воевода? – князь вскинул брови, но Волчий Хвост не ответил.

Свенельд и Варяжко ведут себя неправильно. Он, мастер тайных дел, на их месте сидел бы тихо в лесах да заговоры плёл, стойно паук – паутину.

Они уже заговор сплели! Они хотят показать, что есть сила, противная Владимиру. Обозначить противостояние. Это пощёчина Владимиру, да. Но это и знамено им всем, всей киевской господе, тем, кто может быть недоволен Владимировым правлением. И это стремление показать, что власть Владимира-князя не так крепка, как кажется.

А ведь она и впрямь некрепка, – понял вдруг Волчий Хвост почти со страхом. Где она, власть-то? Новгород со Плесковом, Полоцк да Чернигов у Киева под рукой, да ещё Днепровский путь торговый. Вот и всё. В древлянах, вятичах, радимичах зреет незнамо что – там под властью великого князя только города с наместничей властью, а на местах родовая господа всем как хочет, так и крутит. И стоит объявиться силе и дать этой силе знамено, вождя… Волчий Хвост похолодел, вмиг объяв умом всю смуту, что может произойти тогда.

– Так ты сделаешь, воевода? – спросил Владимир, встревоженный долгим молчанием Волчьего Хвоста.

– Сделаю, княже, – хрипло ответил воевода. – Сделаю всё, что могу.

Дело вдруг увлекло его. А ну, кто окажется ловчее – он, кой зубы съел на тайных делах, или старый вояка да яростный молодой гридень?

– И что не можешь – тоже, – жёстко сказал князь. – Пойми, воевода, не словишь их – все главами вержем. Возьми воев сколь хошь, хоть сотню, хоть две, хоть полтысячи… И любого гридня с его людьми тебе дам.

– Особо много людей мне для того дела не надо, – задумчиво ответил Волчий Хвост, кой уже начал нащупывать замысел своего нового дела. – Мне надобно будет не многолюдство, а верность… Значит, лучше будет, коль я только своих кметей да воев возьму, что под моим началом обвыкли в бой ходить. Ну сотню воев подкинешь… а поставь над ними… – воевода помедлил, – а Гюряту Роговича и поставь.

– Не подведи, Военег Горяич, – мало не просительно сказал Владимир. – Я же помню, ни одно отцово тайное дело без тебя не обходилось, ты в этом лучший…

Волчьему Хвосту вдруг враз вспомнились его утренние думы: а чего это великий князь соловьём разливается? Ох, не к добру он про отцовы тайные дела вспомнил, не терпят владыки, когда много народу про то знает. Святослав другое дело, он витязь из витязей был, а этот-то…

Воевода отогнал дурные мысли. Накличешь ещё…

– Когда начинать думаешь? – спросил вдруг Владимир на удивление трезво, словно это не он только что причитал перед воеводой.

– Уже начал, – мрачно ответил Волчий Хвост. – Есть тут укромное место где-нито?

– А здесь? Не пойдёт?

– Пойдёт, – махнул рукой Волчий Хвост. – Ты, княже, сей час ступай к боярам да гридням, а здесь останусь. А ты, чуть погодя, пришли мне сюда Гюряту, я его там в палатах видел. Мне с ним переговорить надо.

– Без меня? – удивлённо поднял брови князь. Чувствовалось, что ещё чуть – и он начнёт наливаться гневом.

– Княже, ну не мне тебя учить, что чем больше народу про тайное дело ведают, тем хуже, – терпеливо ответил Волчий Хвост. – Ты вспомни, восемь лет тому, почто вы с Вольгом не смогли князь-Ярополка перемочь? Больно много народу про ваши замыслы ведало. Мне и делать-то ничего не пришлось…

Волчий Хвост осёкся, но было уже поздно. Слово, говорят, не воробей… Стар становишься, воевода, вот и похваляться уже стал, где не надо…

Глаза Владимира округлились:

– Так это ты!.. – он не договорил, хватая ртом воздух. Вновь обрёл дар речи. – Это ты нам помешал тогда!

Воевода только пожал плечами.

– Ладно, про то потом поговорим, – здраво сказал Владимир. – Жди тут, Гюряту пришлю вскоре же.

И исчез за дверью, оставив Волчьего Хвоста клясть свою болтливость.

Гюрята Рогович пришёл с Владимиром из Новгорода. Кметь из новогородской незнатной господы, он был одним из вожаков перунова братства. Недовольные усилением христиан в Киеве, именно они привели к власти Владимира в Новгороде во второй раз, когда он вернулся из-за моря с варягами. Так-то сказать, власть ему враз может и не пришлось бы взять, даже невзирая на рать варяжскую. Именно «перуничи» повернули новогородский люд и господу обратно в сторону князь-Владимира, подвигнув свергнуть киевского наместника.

Славен был Гюрята Рогович и в войне с князь-Ярополком. В битве при Любече, где столкнулись два невеликих княжьих войска, пробился Гюрята Рогович сквозь строй киевской рати, и захватил багряный прапор киян.

И в войне за червенские города також славен был кметь Гюрята Рогович, рубился в первых рядах пешего войска и повалил трёх ляшских кметей, за что и удостоился от Владимира-князя серебряной гривны на шею.

Лёгкий скрип двери сзади прервал раздумья Волчьего Хвоста. Чуть наклонив голову, высокий ростом Гюрята Рогович ступил через порог. Истый потомок варягов, и по стати, и по породе. Сосна кондовая, да и только. Русый чупрун красиво завернулся над бритым теменем, усы длинными прядями падают на подбородок. В тёмно-голубых глазах стынет осторожное раздумье и боевая готовность. Двигался Гюрята Рогович, ровно зверь дикий – осторожно и почти бесшумно. Рысь из дебрей полуночных.

– Гой еси, Военег Горияч.

– И тебе поздорову, Гюрята Рогович, – обронил Волчий Хвост. – Мыслю, знаешь уже всё?

Гюрята неопределённо повёл плечом, что могло значить всё, что угодно, от «может, да, а может, нет», до «твоё ли это дело».

– Вот и хорошо, – Волчий Хвост словно ничего не заметил. – Тогда слушай меня, поскольку главным буду я. Ты сей час неприметно с пира уйдёшь.

Он не спрашивал, сможет ли Гюрята с пира незаметно уйти. Должен смочь, коль в «Перуновой дружине».

– Подымешь своих воев, всю сотню, посадишь на вымолах на лодьи и пойдёшь вверх по реке. К вечеру тебе надо быть в Вышгороде. Там заночуешь…

– Можно и скорее, – обронил задумчиво «перунич».

– Кабы мне надо было скорее, я бы тебе так и сказал, – сказал Волчий Хвост, не повышая голоса, но так, что Рогович вмиг умолк. – Все должны видеть, что ты никуда не торопишься. Завтра выйдешь из Вышгорода на рассвете, а потом… потом тебя должны потерять.

Рогович молчал, только глядел вприщур, осмысливая услышанное.

– Лучше всего укройся на Турьем урочище, место вроде глухое. Коль там наскочишь на Свенельда, сразу шли вестонош, проси помощи хоть у кого, разрешаю. Тебе в одиночку его не осилить.

– Ну уж…

– Не ну уж! Ты ещё материну грудь сосал, когда Свенельд уже рати водил!

– А не окажется его там?

– А не окажется – станешь там станом и чтоб никто не знал, что ты там стоишь! Жди моего вестоношу. Куда он скажет, туда потом и иди. И помни главное: какие бы до тебя неподобные слухи про меня ни доходили – ничему не верь. Князь великий мне доверился, а тебе сам Перун велел. Внял?

– Внял.

– Исполняй.

В горнице вновь уже лились вина и мёды. Про Люта Ольстича уже было забыто.

Волчий Хвост с презрением усмехнулся, дождался того, чтобы его заметили все, чтобы это презрение увидели хотя бы те, кто сидел поблизости.

– Военег Горяич, скажи здравицу, – крикнул кто-то от столов. Над головами пирующих уже плыла к нему серебряная чаша с вином.

Этого Волчий Хвост и ждал. Подняв чашу, он хрипло возгласил:

– Я не буду сей час пить за великого князя Владимира Святославича – за это вы пили уже не раз, и выпьете не раз и без меня. Я не буду пить и за нашу Русь – за это мной пито тож уже не раз. Я хочу выпить ныне за того, кого нет сей час с нами, за великого князя Святослава Игорича Храброго, Князя-Барса. Пусть наши дети будут такими, как он.

Краем глаза воевода заметил, как скривился князь Владимир, как пала в палате тишина. Поднял чашу и выпил.

Вот и всё. К вечеру по Киеву поползут слухи, что Волчий Хвост наорал на пиру на князя, да и здравицу возгласил не за него, а за отца его. И Волчий Хвост будет не волчий, а собачий, коль слухи те не достигнут в скором времени Свенельда и Варяжко. Ибо если у них в Киеве нет своих людей, то он не воевода, а пастух, и не Волчий Хвост, а овечий.