Текст книги "Ржавые листья (СИ)"

Автор книги: Виктор Некрас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Пей, – протянул чашу Прозор.

Чаша оказалась неожиданно холодной, а внутри вместо воды оказалось вино, настоящее кипрское. Некрас удивлённо вскинул брови, но опорожнил чашу, не раздумывая. В ноздри ударил странный запах: резкий, но приятный. Вкус тоже был странным – сквозь вино пробивался шалфей, тирлич, мяун и что-то ещё, неузнанное – не был Волчар травником, вой он был, кметь.

Что-то тяжёлое бухнулось в изголовье. Волчар скосил глаза, – Прозор пристраивал на лавке тяжёлый шар из тёмного стекла. Ты отколь всю эту справу берёшь, чародей, – хотел спросить Волчар, но язык уже не повиновался, а на глаза стремительно наваливалась тяжёлая дрёма.

Уже засыпая, он успел услышать гаснущие слова Прозора:

– Смотрите сюда, в шар. Сначала будут самые древние воспоминания. Они же и самые редкие, примерно раз в сто лет. Чем ближе к нам, тем чаще…

Навалилась тяжёлая, разноцветная темнота.

4. Некрас Волчар.

Я был – мой предок, основатель рода, оборотень Крапива.

Солнце медленно клонилось к окоёму. Зубчатый край соснового бора уже окрасился алым. Я обернулся – справа от меня стоял отец, тоже глядя на солнце. Почуяв мой взгляд, он тоже оборотил лицо ко мне и улыбнулся.

– Полнолуние ныне, – обронил он многозначительно. – Пошли.

Лес надвинулся тяжёлым полумраком, дышал в уши и затылок мягким звериным дыханием.

– А… оборачиваться только в полнолуние можно? – мой голос невольно дрогнул.

– Не только, – отверг отец, оглядываясь по сторонам. – В иное время пень надо и заговорённый нож… ну да ты знаешь. Да только опасно это.

Я непонимающе глянул на него.

– Будешь часто оборачиваться – годам к сорока станешь волком навечно. И речь людскую забудешь, зверем станешь несмысленым…

Отец вдруг прервал свою речь и бросился наземь, перекинулся через голосу. В следующий миг из вороха одежды вынырнул дородный матёрый волчище. Сел и пристально глядел на меня, чего-то ждал.

Меня вмиг охватили страх и любопытство, какое-то странное чувство, острое желание оборотиться вслед за отцом и отчаянный страх навсегда остаться волком.

Волк что-то угрожающе прорычал, и я, решась, тоже бросился оземь…

Я был – вой князя Божа, Кудим Волчий Клык.

После вчерашней битвы войско готов отступило за реку… как там она звалась? Дан, Дон… не помню. Конунг Винитар был согласен на мирное докончанье с ополчением словенских родов. На том берегу готы уже ставили огромный белополотняный шатёр, где должны были встретиться конунг Винитар с нашими старейшинами-боярами и князем Божем.

А вот и князь!

Звучно протопотали конские копыта. Народу ехало много – сам Бож, двое его сыновей и все старейшины – семь десятков человек. Шитые золотом и серебром зипуны, наборные брони и островерхие клёпаные шеломы. Шестеро конных слобожан с копьями наперевес – почётная стража-сопровождение – не для опасу, чести ради.

– Ещё б им не мириться, – пробурчал кто-то сзади. – Коль мы их подпёрли, да россы, да Баламир-хакан…

Я недовольно дёрнул плечом, неотрывно глядя на тот берег, где с лодьи уже сходил на землю последние бояре. В душе медленно нарастало чувство тревоги, какое-то чутьё, унаследованное от моего деда, предка-оборотня, что одолел заклятье и основал наш род.

В этот миг на том берегу звонко заревел рог, и на толпящихся около лодьи бояр со всех сторон ринули готы с оружием наготове. Слобожане бросились было навтречь, да куда там – вшестером против двух сотен. На том берегу восстал крик и гам, слышный даже семо. Сотники заметались было, да что там… пока лодьи снарядишь, там уж всех перебьют…

Я был – вой князя Кия, Рябко Переярок.

Каменистые увалы, поросшие полудиким виноградом, тянулись на полночь, перемежаясь жёлтыми пятнами глиняных проплешин.

Богатая страна Угол. Жалко оставлять.

– Богатая страна, – словно подслушав мои мысли, повторил кто-то рядом. – Жалко оставлять.

Я невольно скосил глаза. Ого! Сам князь Кий Жарыч!

– Гой еси, княже.

– И тебе поздорову, – кивнул князь. – Ладно, мы сюда ещё вернёмся.

– А сей час… не осилить?

– Куда… – вздохнул князь. – Ромеи ныне сильны. Аттила погиб. Сыновья его тоже…

– Как? – ахнул я. – И Денгизих?

– Месяц назад, – хмуро кивнул князь. – Аспарух его разбил. И убил. Голову отослал в Царьград. Гунны ныне слабее, чем мы, и нам не помощники. Угол придётся отдать.

– И… куда мы ныне? – у меня невольно дух захватывало. Впервой такие важные дела обсуждали со мной, обычным воем-сторонником.

– Ну как куда, – пожал плечами князь. – Домой. На Рось. Там ныне работы много будет. Город будем строить.

Я был – вой князя Воронца Великого, слобожанин Чапура Белый Волк.

Широкие раздольные угорья плавно стекали в степь к полудню и вырастали в горы к полуночи. Планины.

Империя тёплых морей. Вот она. Мы впервой пришли пощупать её мягкое подбрюшье так близко.

Я бросил взгляд на князя и невольно залюбовался. Младший внук князя Кия неподвижно высился на коне, пристально и неотрывно глядя на полдень, на готовящуюся к наступу тяжёлую конницу ромеев. Шесть тысяч кованой рати ширили строй полумесяцем, готовясь сорваться в стремительной скачке.

Мы тоже были готовы. Двенадцать сотен конных терпеливо ждали, когда ромеи ударят первыми. Тогда ударим и мы – навстречь.

Солнце висело в зените, проливая наземь щедрые потоки расплавленного огня.

Лето. Червень-месяц.

Ромейская конница медленно потекла вперёд, больно сияя на солнце начищенными латами.

Князь решительно взмахнул невесть когда обнажённым мечом и угорья рванулись навстречь…

Я был – вожак ватаги отселенцев, Беляй Волчар.

Крики доносились отколь-то спереди. Я вслушался.

– Пришли! Пришли!

Лес и впрямь расступался, открывая простор. Телеги вышли на окраину леса и заморённые кони остоялись, устало поводя впалыми боками. Отселенцы расходились в стороны, уступая мне дорогу.

Степной простор бросился в глаза бескрайней ширью, горьковатым горячим воздухом, терпким запахом полыни и влажным ветром, тянущим от реки.

– Дон? – нерешительно спросил кто-то за спиной.

– Наверное, – ответил ещё кто-то.

Я перевёл прерывистое дыхание и сказал:

– Здесь, – сглотнул и добавил. – Теперь наш дом будет здесь.

Я был – вольный вой Козарии Владей Волчьи Уши.

Всадник вынырнул из-за купавы внезапно, – я даже не успел даже подняться с колен от свежеподстреленной кабаньей туши. Глянул из-под руки. Белый бурнус, голова перетянута цветным шнурком. Тонкое копьё, круглый щит, длинный прямой меч. Агарянин! Неужто рать Мервана Беспощадного уже и до Дона добралась?!

Мысли эти метнулись стремительным лесным пожаром, а руки уже сами рвали лук из налучья и накладывали стрелу на тетиву. Жизнь на степной меже приучила действовать быстро.

Не ждавший отпора всадник успел-таки вздёрнуть коня на дыбы, и стрела ушла в конскую грудь. Я отбросил лук и прыгнул с ножом – добить.

Поздно – агарянин ужом выскользнул из-под конской туши и обнажил меч. Пусть так – мне уже доводилось ходить на меч с ножом. Качнувшись влево, я обманул степняка, сам прыгнув в другую сторону. Меч промахнулся, а вот мой нож – семь вершков острой буести – гадюкой метнулся в лицо арабу. Будь восточный вой в шеломе, тут бы и конец самонадеянному охотнику, но нож угодил прямо в переносье…

Я был – вой князя Аскольда, Сережень Волчий Дух.

Ветер упруго гудел в парусах, и нос лодьи с шумом врезался в попутные волны. Над окоёмом медленно всплывали зубчатые каменные стены, окрашенные рассветным солнцем в розовый цвет.

Царьград!

Бросилась в глаза жёлтая песчаная полоса берега. Первая лодья с разгона выскочила на песок носом, и князь Аскольд прыгнул с носа лодьи, упав по колено в воду. Выпрямился и вскинул над головой секиру:

– Даёшь!..

Я был – вой великого князя Вольга Вещего, кметь Добрыня Сизый Волк.

В гридне было душно. Князь подошёл к окну, толчком руки подняв раму. Со двора хлынул холодный и сырой речной воздух.

Я невольно качнул головой. Что-то с князем неладно. С утра сам не свой, вот и сей час даже за столом с дружиной не сидит, только озирается да морщится.

Князь вдруг шатнулся, схватился за раму окна. Она захлопнулась, ноги князя подкосились, и, лишённый опоры, он рухнул на пол. В уголке рта была видна пена.

Мы разом сорвались с места. Я оказался около князя первым, приподнял его голову с пола. Вольг что-то старался сказать, отплёвываясь, наконец, смог прохрипеть:

– Змея… змея…

И умер.

Я был – вой великого князя Игоря, кметь Жар Волколак.

Ядовито-синее море осталось за спиной; по левую руку жарились под солнцем крепостные стены Бердаа, празднично-белые с виду; по правую – тянулись длинные густые заросли винограда. Русская рать змеёй вытягивалась, равняясь в стену и щетинясь частыми жалами копий. А там, впереди, уже разгонялась конная рать местного эмира, блистающая латами и мечами.

Вот она с разгону ударила на наш плотный строй, в ушах восстал громогласный звон железа, перемешанный с многоголосым ржанием и криками. Огромная тяжесть обрушилась на вздетое копьё. Я рывком отбросил её в сторону и вновь упёр тупой конец ратовища в землю.

Мусульманская конница увязла в нашем строе, как колун в свиле. И тогда из виноградников вырвалась вторая рать русичей. Тоже пешая, как и наша (понеже отколь здесь, в заморье взяться русской коннице?). И в первом ряду, подняв нагой меч, бежал сам воевода Свенельд.

Я был – вой Святослава, Князя-Барса, воевода Военег Волчий Хвост. Я был собственным отцом.

– Канг-эр-р! – чья-то медная глотка хрипло проревела боевой клич печенегов. Куря! Сам хан здесь!

Оттеснённый к самой воде, я отмахивался левой рукой и видел, как князь выкручивал мечом восьмёрки, отходя к камню.

И видел, как печенеги раздались вдруг перед князем в стороны, и как хан, широко размахнувшись, метнул тяжёлое копьё, и князь опоздал его отбить…

И видел, как широкий – в полторы ладони! – плоский рожон копья вошёл Святославу под рёбра, прорвав колонтарь, словно полотняную рубаху – вздыбилось по краям раны ломаное железо…

И видел, как пошатнулся князь, и из уголка обиженно искривлённого рта, напитывая краснотой усы, протянулась пузырящаяся струйка крови – видно, удар ханского копья просадил Святославу лёгкие…

И видел, как ринулись печенеги – и захлестнули всё ещё стоящего князя густой тёмной волной…

И ещё видел, как Святослав, падая, размахнулся и бросил меч в реку, туда, где Орлиный камень обрывался в омут Морского царя, – да не достанется ворогу…

И всё, наконец, прошло. Я снова был самим собой, кметьем дружины великого князя, Некрасом Волчаром.

Это было хорошо.

Но вновь наваливалась тьма.

5

Распластанное нагое тело кметя лежало на холодной даже на вид лавке, отчего всем пятерым Тайным вдруг стало не по себе, словно их всех вдруг уличили в чём-то стыдном и недостойном.

– И что дальше? – спросила женщина своим удивительным голосом, когда погас огонёк в стеклянном шаре.

– А что? – очнулся Витязь.

– Как мы теперь достанем меч? – сварливо спросила женщина. – Он же в Омуте Морского Царя, у самой Хортицы. На дне реки.

– Не спешите, многоуважаемые, – обронил, выпрямляясь, чародей. – Волшебство ещё не окончено.

Он встал со своего места и быстро задвигался вокруг лавки. Шар исчез, его сменила чаша с водой, – не та из которой пил Волчар, а иная, раза в два, а то и в три побольше. Бросил в неё какую-то траву.

– Что за трава? – немедленно спросил Колобок.

– Колюка, – ответил сквозь зубы чародей. – И тирлич.

– Колюка? – удивился Колобок. – Она ж для меткости…

– Кому как, – бросил в ответ чародей. – Всё, умолкни и не мешай, а то в жабу оберну.

Он принялся водить над чашей ладонью с растопыренными пальцами и что-то бормотать. Тайные разобрали далеко не всё, только часть слов:

– На море, на Океане, на острове на Буяне… железный котёл с водой… замутись, вода, прояснись, вода… укажи, вода, вещь покраденную…

Вода в чаше закипела, хотя никакого жара не было, замутилась. Из чаши повеяло резким запахом.

– Чем пахнет? – спросил чародей, глядя куда-то вверх.

– Навозом, – бросила женщина.

– Пылью, – сказал, принюхиваясь, Витязь.

– Землёй, – задумчиво обронил Колобок.

– Деревом, – разомкнул сухие губы Щап.

– То есть, меч не на дне, – заключил чародей. – Так?

– Так пахнет в городах, – сказала женщина. – В больших городах.

– В русских городах, – заключил Колобок.

Витязь немедленно загоготал:

– Ты по навозу определил, что ль?

– По дереву, – недовольно поджался Колобок. – В иных не деревом несёт, а камнем или глиной.

– Теперь мы знаем, что меч где-то на Руси, – кивнула женщина. – Осталось только понять, как его найти.

– Я сделаю науз, – бросил чародей. – Он будет указывать путь.

– Ну и зачем нам тогда этот щенок? – сварливо спросил Щап, неприязненно глядя на распростёртое тело Волчара.

– Ну, наперво, не щенок, а волчонок, – спокойно сказала женщина. – Чего это ты его так сразу невзлюбил-то?

Щап что-то невнятно пробурчал сквозь зубы, но тут встрял Витязь:

– А у него, дорогая Горислава, ненависть ко всему волчьему роду, – бросил он. – Месть кровная, что ль…

Если бы взгляды могли убивать, то Витязь был бы убит уже дважды – женщиной, что вмиг стала Гориславой, и Щапом. Но ему было всё равно, он только скалил зубы, хорошо видные даже в прорезь скураты.

– Волчонок нам нужен, – резко сказал он. – Сам не видал бы его в жизни… Опричь него, меч сможет найти только сам Волчий Хвост. А ты его попробуй уговори. Да и больно уж он заметный человек. А вот сын его гораздо неприметнее.

– А ты не для своей дочки парня приберегаешь? – ехидно бросил Колобок.

Чародей гневно зашипел, стойно гадюке.

– Отрыщь! – приказала властно Горислава, словно сцепившимся собакам. Чародей замер, только желваки по челюсти перекатывались. Колобок отвернулся.

– Ты, Прозор, эти тонкости кметю сам объяснишь, – ровным голосом продолжала Горислава. – Нам уже идти пора.

Волчар невольно дёрнул уголком рта и тут же замер вновь, но это прошло незамеченным для Тайных. Он был при памяти уже довольно долго, но притворялся беспамятным, сам не зная, почто – сыграть было занятно.

Он уже прекрасно понял, что главный здесь не Витязь и не Прозор, и даже не Щап. И уж конечно, не Колобок. Главная здесь – женщина. Горислава. Навряд ли это настоящее имя.

О том, что Тайные ушли, он понял по запаху, точнее по тому, что его не стало. Не стало запаха духов Гориславы, кои так же, как и её голос, напоминали Волчару что-то знакомое.

Кто ж она такая?

Однако было пора «просыпаться».

Волчар пошевелился, застонал – непритворно, от неложной головной боли.

Открыл глаза.

Чародей стоял в изголовье и странно глядел на него: с надеждой и неприязнью одновременно.

– Вставай, кметье, – обронил он. – Пора идти.

– Куда это? – возмутился Волчар, держась за виски. – М-м, больно-то как, двенадцать упырей.

– Как куда? Обратно. Там Зорянка нас, должно быть, потеряла уже. Она в мою горницу хоть и не заходит, а всё ж…

Волчар шёл с завязанными глазами следом за чародеем по проходу, а голова напряжённо думала: кто же, кто? По обмолвке Витязя, помимо назвища Гориславы, он теперь знал ещё одну важную мелочь: меж родом Щапа и их волчьим родом что-то вроде кровной мести. Так найти Щапа легче, хоть и ненамного. Но попробуем…

Зоряны в горнице и впрямь не было. Чародей вновь сел за стол и кивнул Волчару:

– И ты сядь.

Кметь молча проглотил рвущуюся с языка колкость и сел прямь чародея.

– Слышал всё, небось?

Кметь смолчал.

– Говорить не хочешь… И хрен с тобой. Пойдёшь за мечом?

– Это что, мне нырять на дно Днепра? Хорошенькое дело… Перелобанить всю стражу и дружину Морского Царя и попросить у него: а верни-ка ты, дорогой, меч Святославов.

– Не валяй… самого себя, – бросил чародей холодно. – Ты прекрасно знаешь, что меч вовсе не на дне.

Волчар вытаращил глаза – этого он не слышал, придя в себя позже.

– Не на дне?

– Нет. Он где-то на Руси. Ты нам его и принесёшь.

– Почто именно я? Только не надо врать, будто его, опричь меня никто принести не сможет.

– Чего это именно врать?

Некрас в ответ только скривился.

– И как я его найду? – кисло спросил он. – Это ж ведь… пойди туда, не знаю – куда.

– Да ты привереда, – всё так же скрипуче и холодно сказал чародей. – То ему не по-нраву, что в омут нырять придётся, то не любо, что не надо… Не ной, витязь, я тебе науз дам, было ж сказано. Он тебе и покажет, где меч искать. А науз прямо сей час и сделаем. Ну?

– Чего – ну? – окрысился Некрас. – Не запряг ещё.

– Согласен, говорю? – пояснил чародей, сам дивясь своему терпению.

Волчар думал.

– Принесёшь меч, – можешь Зоряну за себя брать, – вкрадчиво обронил Прозор.

Видел чародей – хочется волчонку, ох хочется попробовать, так ли крепки клыки, как у отца. А иного способа проверить нет.

Пальцы небось крестиками держит, – невольно подумал Некрас, криво усмехнулся и бросил:

– Дёшево дочь ценишь, чародей… Ладно. Принесу тебе меч!

– Руку дай, – велел Прозор немедленно. – Боль терпеть умеешь?

Вопрос был мало не оскорбителен: терпение и умение переносить боль – первое, чему учат будущих кметей. Но Волчар смолчал, только щекой дёрнул. И то добро.

Прозор кольнул Некраса в запястье остриём ножа. Струйка крови сбежала в чашу, ту самую, из которой Волчар пил вино, ту самую, в которой чародей творил травяной настой.

– Это зачем? – осведомился кметь.

– Надо, – коротко ответил чародей.

Обманул ведь он и Волчара, и Тайных. Вовсе не обязательно было искать меч именно Волчару или Волчьему Хвосту. Достаточно было нескольких капель крови волчьего рода, давно связанного с мечом Святослава нерасторжимыми узами.

Всё было иначе. Пытался Прозор убить враз двух зайцев, поймать двух щук на одну блесну. А то и трёх. И опасного видока убрать подальше, и рук не замарать кровью княжьего дружинного кметя, и дочь от него избавить.

Понеже любил Прозор дочь странной любовью. И она его – тоже. Случайный плод случайной любви чародея и кривской деревенской ведьмы из окрестностей Полоцка, Зоряна никогда не знала матери, – ещё младенем сущим выкрал её Прозор из материнского дома. И больше он и сам никогда не слышал про эту ведьму. Зоряне правду рассказал, только когда она кровь первую обронила и в понёву вскочила. Погоревала дочь о матери, позлилась на отца, да стерпела, хоть и затаила обиду. С тех пор разное бывало – и ругались, и ссорились, а только от отца уйти Зоряна никуда не решалась. Да и куда идти – одной, в чужих-то землях? Отец был единым родным человеком, хоть и не особо добрым. И нелюдимом слыл, и на беседы девку отпускал с неохотой, и парней отваживал чародейной наукой… ладно ещё никого жабой не обернул, как грозился.

Чародей, дождавшись, когда стекла нужная кровь, перевязал Волчару ранку чистой тряпицей и принялся колдовать. Бросил в воду клок Некрасовых волос, тоненькое серебряное кольцо, помешал настой деревянной ложкой, что-то паки бормоча себе под нос. Волчар, как ни старался, не мог ничего разобрать.

– Всё? – спросил невесть чего ждавший Волчар.

– Всё, – обронил чародей, вытащил из чаши и волосы, и кольцо. – Это змеиное кольцо. Слыхал?

Волчар кивнул. Кто ж не слышал – змеиное кольцо делают из серебра, обтянутого шкурой семилетней гадюки. Хорошая штука в гадании или поиске.

Прозор в несколько движений свил из волос шнурок, завязал вокруг кольца какой-то хитрый узел и подал кметю.

– Оно тебе покажет, в которой стороне меч. Видишь змеиные глазки? – на кольце и впрямь был бугорок змеиной кожи, похожий на голову, а на ней светилось что-то вроде глаз. – Они повернутся в ту сторону, где будет меч. Наденешь на шею… – щекотать будет с той стороны, где меч. Будет меч рядом – змейка засвистит.

– Громко?

– Чего?

– Громко засвистит, говорю? – переспросил Некрас. – А ежели я как раз в засаде сидеть буду?

– Негромко, – отверг Прозор. Помолчал и добавил. – Отправляйся сегодня же. Ныне иди отоспись… да, вот что – чтоб я тебя до возвращения близ Зоряны не видел.

Волчар в ответ только оскалился, спрятал науз за пояс и выскользнул за дверь.

Прозор сидел, полуприкрыв глаза и откинясь затылком к стене, когда дверь вновь скрипнула. Чародей открыл правый глаз.

Зоряна.

Дочь остоялась посреди горницы, огляделась и принюхалась. Нюх у неё отменный, да что там отменный – великолепный, – подумал чародей без ложной скромности, – всё ж таки, как-никак, дочь.

– Опять? – тихо, но грозно спросила девушка. Чародей закрыл правый глаз обратно. Не помогло.

– Ты, совсем себя в колоду загнать хочешь? – голос Зоряны просто свистел от негодования. – Чародейство твоё…

Она смолкла, – слов не было.

Чародей вновь открыл глаза, на сей раз оба.

– Чего у тебя до Некраса нужда была? – Зоряна перешла на зловещий шёпот. – Ну?

– Не твоего ума дело, – процедил Прозор мало не с ненавистью. – Был нужда, стало быть, была.

– Так, да? – девушка аж задохнулась. – А ежели я сей же час к нему пойду, и он сам мне всё скажет?

На скулах у чародея вспухли желваки.

– Ну-ну, – процедил он. – Попробуй. Можешь тогда вообще более никогда его не увидеть.

– Так, да? – опять возмутилась Зоряна. На сей раз, казалось, он достал её взаболь, – гнев так и пылал у неё в глазах. Прозор мало чего в жизни боялся, но тут ему даже стало не по себе. – Тогда… тогда я вовсе с ним убегу, понял?!

И выскочила на двор, грохнув дверью.