Текст книги "Ржавые листья (СИ)"

Автор книги: Виктор Некрас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Игра началась.

Глава вторая Кот в мешке

1

День начинался весело.

С утра мало не ссора с отцом. Ладно, хоть попрекнуть тот додумался службой, стало чем ему ответить. А в службе он, Некрас Волчар, и впрямь не из последних. Самим Добрыней отмечен за храбрость ратную. Гривну серебряную на шею пока что не заслужил, а вот золотой на шапку достался.

Некрас мягко поднялся, стойно своему прапредку-волку прошёлся по хорому бесшумно. Остоялся перед зерцалом на стене, несколько мгновений разглядывал сам себя, хоть и невместно, – не девка, в самом-то деле.

Хотя поглядеть есть на что. Пять с половиной пудов жилистого мяса на крепких костях – и ни капли жира, этой отрады евнухов. Холодный взгляд серых глаз из-под густых тёмно-русых бровей. Чупрун на бритой голове – смерть девкам! – на ухо намотать можно, и то мало до плеча не достанет. Усы хоть и не особо велики пока, а всё одно густы. А рот – жёсткая складка твёрдых губ.

Волчар вдруг воровато оглянулся – а не застал бы кто и впрямь за таким невместным для кметя занятием, как любование в зерцало. Мягко отпрыгнул в сторону, с разгону развернулся, ударил воздух ногой, рукой, снова ногой… разворот, удар, ещё прыжок, снова разворот… тут дверь распахнулась, и он едва успел задержать очередной удар ступнёй ноги.

В дверном проёме стояла Горлинка, сестра. Некрас сдержал удар, нога замерла всего в вершке от её лица, но девушка уже шарахнулась назад, споткнулась и села на пол.

– Ты чего? – со зримой обидой возмутилась она. – Размахался тут копытами, как лось.

– Я не лось, – гордо ответил Некрас. – Я Волчар.

– У волчар копыт не бывает, – мстительно отрезала Горлинка. – А ты ими машешь, значит – лось!

Кметь миролюбиво рассмеялся и помог встать сестре на ноги.

– Ладно, не сердись, сестрёнка. Ну не ударил ведь я тебя.

– Ещё бы он ударил! – вновь возмутилась Горлинка. – Да я б тебя тогда…

Она села на лавку, косо глянула на Волчара – всё ещё дулась.

– Отец где? Не здесь разве?

– Отца только что вызвали к великому князю, – значительно сказал Волчар, падая в отцовское кресло. – Мыслю, по какому-нито делу.

Горлинка сделала большие глаза, играя изумление, хотя она на самом деле была просто рада. Семья Волчьего Хвоста за минувшие двадцать лет слишком привыкла быть около государских дел, и без того ныне не мыслил себе существования своего господина даже самый последний холоп при дворе воеводы. Потому неявная опала Волчьего Хвоста ощущалась с болью всеми при дворе, даже ближними дворовыми девками матери. Хотя вот сына, Некраса Волчара эта неявная опала пока что никак не коснулась – и в службе его не обходили пока, и чести менее не оказывали. А вот сестра и мать, по их словам уже ощутили остуду со стороны дочерей и жён киевской господы, – женщины на такое всегда горазды. Волчар усмехнулся: мужик ещё ничего не решил, а баба, не приведи Перун, про что-то прознает, – уже как про сделанное трещит.

– Чего ухмыляешься? – вновь разозлилась Горлинка. – Что ещё за дело?

– Ну отколь же я-то знаю? – пожал Некрас плечами.

Упало недолгое, но тягостное молчание.

Кметь подумал пару мгновений, потом рывком выкинул себя из кресла.

– Куда это ты? – подозрительно спросила Горлинка.

– Вот сколько раз говорил, – не кудакай!

– Ну и?.. – девушка и ухом не повела.

– На Подол, – мимоходом, как о чём-то незначительном, обронил Волчар. – Дело у меня там есть…

– Знаю я эти твои дела, – сварливо сказала Горлинка. – Эти дела Зоряной зовут, верно? Чародеева дочка?

Некрас остоялся, замер от неожиданности.

– А ты отколь?.. – он не договорил.

– Оттоль, – насмешливо ответила сестра. – Не ты один на беседы ходишь. И не у тебя одного глаза есть.

Волчар не ответил больше ни слова, только улыбнулся и подмигнул сестре, обернувшись с порога.

Подол.

Торгово-ремесленное сердце Киева.

Здесь живут купцы, мелкие торговцы и офени, мастера, подмастерья и юноты. Здесь продают и покупают всё, что делают в пределах трёх тысяч вёрст опричь Киева и делают всё, что продают и покупают в пределах трёх тысяч вёрст опричь Киева.

Деревянные хоромы крупных купцов и дома ремесленных мастеров жались к Горе, вытянувшись вдоль Боричева взвоза. А чуть ниже, зажавшись между Почайной, Глубочицей и Днепром, сгрудился по речным берегам сам Подол – причудливое скопище разномастных домов. Лес в Поднепровье уже дороговат, не то, что сто – двести лет назад. Потому из дерева строятся только настоящие избы зажиточных хозяев, а сельский люд да городская беднота живут в глинобитных хатах да полуземлянках. Так проще и дешевле. Однако же, глинобитная хата – не значит, маленькая и нищая. Иная мазанка или землянка побольше рубленой избы будет. А только всё одно – чести меньше.

Здесь же стоят и мастерские, пышут чадным жаром кузницы, удушливо воняют мокрой и горячей глиной гончарни, кисло смердят мокрыми кожами скорняжни. Мастерские стеклодувов и златокузнецов стоят ближе к Горе, дабы знатным покупателям не надо было далеко ходить за занятными красивыми и дорогими вещицами.

Некрас Волчар миновал чванливые улицы богатой части Подола, жители коих так яро гнались за роскошью и богатством вятших города Киева, старались походить на городскую и княжью господу. Путь его лежал вовсе даже не сюда. Потекли мимо кривые и прямые, узкие и широкие улочки нижнего Подола.

Кметь шёл пешком. Вроде оно и невместно, а всё же не дело средь бела дня, да вне службы на боевом коне по Подолу разъезжать. Да и любил Волчар ходить пешим.

Чародей Прозор жил на Подоле уже года два. Выходец из каких-то полуночных земель – не то из Новагорода, не то из Плескова, не то из Полоцка, Ладоги ли там… Толком этого никто не знал, да и не старался особо узнать. Нелюдим был чародей Прозор, как и всем прочим чародеям положено. Во всяком случае, так утверждали досужие любители почесать языки. А поскольку никакой обиженный чародей им типуна на язык не сажал, стало быть, правду болтали, – рассуждал народ и верил. На правду, как известно, не обижаются. Дочь же Прозора была не столь нелюдима, как отец, часто бывала на беседах молодёжи, хотя её многие сторонились и там – как-никак, дочка чародея, мало ли…

Прозор жил в обычной рубленой избе, причём было видно, что строил её не какой-нибудь простой плотник, а настоящий мастер отколь-нито из Обонежья. Кондовая сосна возносила свои стройные ряды аж до восемнадцати венцов. Горница на подклете, маленькое гульбище под самой крышей. На Днепре, да и во всей Киеве таких мастеров по дереву мало. Крытая тёсом крыша была увенчана медвежьим черепом, грозно скалящимся на тесные улицы Подола. Прохожие часто неодобрительно качали головой – не в лесу, дескать. Но вслух вызвать своё недовольство никто не осмелился. Попробуй – чародею-то. Сосновые брёвна не успели ещё даже потемнеть – избу рубили по личному заказу самого Прозора.

Некрас остоялся перед воротами, услышав со двора звонкий голос Зоряны, – она что-то пела. Уж что-что, а петь она умеет, – усмехнулся сам себе Волчар. Прежде чем войти в чужой двор, он оглядел избу. Несмотря на то, что Прозор жил в Киеве уже два года, а с его дочкой Некрас был знаком с самой масленицы, здесь он ещё не бывал, не доводилось как-то. Что-то ему в избе чудилось непонятное, зловещее что-то, что ли. Несколько мгновений Некрас задумчиво стоял, потом тряхнул головой и рассмеялся. А кабы ты не знал, что здесь чародей живёт, так тож бы так думал? – словно услышал он голос отца, самого здравомыслящего человека, какого он знал в жизни. Решительно толкнул тяжёлое полотно калитки.

Зоряна с утра затеяла стирку, а теперь развешивала бельё во дворе. И как всегда за работой, пела.

 
   Далеко летят гуси-лебеди,
На крылах несут да тоску-печаль,
По-над улицей да над городом
С яра полудня да на полуночь…
 

Кто-то неслышно подошёл сзади. Почти неслышно. Зоряна кинула взгляд через плечо, – сзади пристально-изучающе глядя на неё, стоял отец. Такого его взгляда порой пугались. Многие, опричь неё, Зоряны. Отца она не боялась никогда, даже когда узнала от него всю правду про него и мать. Только иногда ей казалось, что она его ненавидит. Впрочем, это быстро проходило.

– Случилось что, отче?

– Случилось, – буркнул он неприветливо. – С кем это ты вчера до третьих петухов шаталась?

Зоряна только повела плечом, словно говоря – а тебе какое дело. Свободу её отец никогда не пытался ограничить. Но отец, на диво, не отстал:

– Тебя спрашиваю, ну?! Кто таков?

– Парень, кто… – недовольно ответила дочь.

– Что ещё за парень?

Когда отец спрашивал ТАК, надо было отвечать.

– Кметь.

– Чей кметь?

– Княжий кметь, из младшей дружины. Некрас Волчар, сын Волчьего Хвоста.

– Чей?! – изумлению отца не было предела. – Чей сын?

Чародей побледнел так, что Зоряна на миг испугалась.

– Волчьего Хвоста.

Прозор помотал головой.

– Так не бывает, – прошептал он. Надолго задумался, наконец сказал. – Скажи ему, что мне надо его видеть. Его одного, поняла?!

И, не дожидаясь ответа, затопотал по ступеням крыльца. Вот так он всегда с дочерью и говорил.

Зоряна несколько мгновений смотрела ему вслед, потом пожала плечами и снова вернулась к мокрому и тяжёлому белью. Петь ей больше не хотелось.

На сей раз сзади подошли неслышно. Кто-то мягко положил ей руку на плечо. Девушка рывком стряхнула руку и гневно обернулась. Но гнев вмиг прошёл.

– Некрас?! Ты чего это, как тать?

– Не как тать, а как волк, – поправил её кметь, обнимая за плечи. – Здравствуй, лада моя.

– Ты чего?! – возмущённо высвободилась Зоряна. – Люди ж увидят. Да и отец дома.

– О как, – ничуть не смутясь, сказал Волчар, но девушку выпустил. – Ну, коли отец дома…

– Вот кстати… он тебя просил зайти, коль придёшь.

– Меня?! – изумился Некрас. – Зачем?

– Не знаю… – тоже озадачилась Зоряна. – Странный он какой-то был, когда говорил. Всё выспрашивал, кто ты, да чей ты…

Волчар несколько мгновений подумал, покивал головой.

– Ладно. Дома он, говоришь? Пойду.

И легко взбежал по ступеням. Уже от самой двери обернулся:

– Ты на беседы сегодня приходи. Парни чего-то новое умышляют, я сей час на Подоле двоих видел. Говорят, будет весело.

Хлопнул дверью.

Зоряна слегка задумалась. Весело будет? Может быть. Невольно она вспомнила, как они познакомились с сыном Волчьего Хвоста. Тогда, на Масленицу, парни решили полезть за смолой к смолокуру Поздею, про которого говорили, что у него самые злые на Подоле собаки. Смолу кто-то придумал замотать в солому, чтобы Масленица лучше горела.

Стылые весенние улицы дышали сыростью, а от Днепра тянуло холодом. Четверо медленно крались вдоль высокого заплота. Где у Поздея склад смолы знали все.

Вообще-то, смолы гораздо проще и безопаснее было бы собрать и натопить самим, да вот беда – не хватало времени. Масленица-то уже завтра, а хорошая мысля, как говорят, приходит опосля. Про смолу додумались только полчаса назад. Просить у Поздея бесполезно – у этого крохобора зимой снега не выпросишь, а стащить у хозяина самых злых на Подоле собак сама молодецкая честь велела.

Волчар затесался в это дело не случайно – он хоть и с Боричева взвоза, да только вырос на Подоле, и средь подольских парней друзей у него было немало. Двое его друзей по жребию попали в число похитителей смолы. А четвёртой, к общему удивлению, оказалась девушка. Зоряна.

– Ты-то чего жребий полезла тянуть? – нелюбезно спросил Некрас, когда они подошли к заплоту Поздея.

Зоряна только пожала плечами. Она и сама не знала, чего её понесло тянуть бересто из шапки. А только потом коли жребий поиначишь, так удачи в деле не будет. Пришлось парням её с собой взять.

– Тихо вы! – прошипел от самого заплота вожак. – Идите вон к стае. Ваше дело – собак отвлекать.

Край соломенной кровли стаи нависал над заплотом. Некрас осторожно сунул руку под кровлю и зашуршал соломой. Собаки отозвались ленивым – пока ленивым – брехом. Некрас зарычал на звериный лад.

Это для человека любое звериное рычание одинаково, хоть собачье, хоть волчье, хоть медвежье. Ведуны же знают, как отличить волка от собаки по рычанию, а уж для самих зверей двух одинаковых рычаний никогда не бывает.

Волчар вестимо, ведуном не был, но зря же он звался Волчаром. Его род происходил от волка-оборотня и насчитывал вместе с Волчаром не менее пятнадцати поколений. Старое мастерство было уже утрачено, – по преданию, первые потомки Старого Волка сами были оборотнями и умели на мал час становиться волками, – но кое-что Некрас умел.

Собаки взьярились вмиг. Они исходили лаем, бросались на заплот, царапали его когтями. А когда к забору подбежали сторожа, два дюжих холопа, Волчар умолк, успев вовремя шарахнуться под край кровли и прижав к себе Зоряну.

Бесновались псы, что-то кричали сторожа, а они стояли, замерев, словно околдованные. Оба. Молча. Было весело и страшно.

Постепенно крики и шум на дворе начали стихать. Некрас и Зоряна очнулись. Девушка молча высвободилась из его рук.

Волчар же вновь проскользнул к забору и зарычал. Всё повторилось. И опять они, обнявшись, прятались под кровлей, слушая бешеный стук сердец друг друга.

И ещё раз.

А когда сторожа уже взаболь вознамерились отворить ворота да посмотреть, кто там за ними, Некраса и Зоряну окликнули сзади парни. Дело было сделано.

На обратном пути Волчар и девушка почти не глядели друг на друга и молчали, лишь изредка касаясь друг друга руками. Но после того редко кто на беседах да гуляньях видел их опричь друг друга.

И надо ли говорить, что Масленица удалась на славу и горела ярко, как никогда?

2

В избе у чародея кметь был впервой, пото и осматривался с любопытством.

После полутёмных сеней в горнице оказалось неожиданно светло – в окна ярко било полуденное солнце. Большая печь, сложенная из камня-дикаря, занимала всю середину горницы, отгораживая бабий кут. Гладко выстроганные лавки протянулись вдоль всех стен, охватывая полукольцом массивный стол, а в красном углу, на тябле виднелись лики домашних богов, хранителей очага. Христианином чародей не был, да и не слыхивал Волчар, ежели честно, до сей поры про чародеев-христиан. Натёртый каменной крошкой до янтарного блеска пол бросал в глаза зайчики, блестела разноцветная слюда в окнах. Небедно живёт чародей Прозор, вовсе даже небедно. А только не скажешь по внутреннему убранству избы, что это чародей – никаких примет тому в избе нет. Впрочем, самого хозяина – тоже.

Некрас не успел подивиться и погадать, Зоряна ли его надула, отец ли её саму обманул, когда раздался голос вроде бы ниотколь:

– За печь пройди.

Голос был холоден и спокоен, навевал какое-то странное чувство, словно человек, что его подал, стар и молод одновременно. И нельзя было определить смаху, добр он или зол.

Волчар сделал ещё несколько шагов – велика была изба чародея Прозора, – и увидел дверь в отдельный хором, отгороженный сплошной переборкой из тёсаных брёвен. В проёме было видно и самого чародея – он сидел за столом в глубине хорома.

– Входи, не бойся, – хмуро обронил он, буравя Некраса глазами.

А кметю чего бояться-то? Чародейства, что ль? Так оно к кметям не пристаёт, кому же то не ведомо. Их сам Перун от него оберегает, да и сами с усами – всегда в серебре да стали, чего чарам-то прилипать?

Чуть нагнувшись, дабы не задеть головой притолоку, Некрас шагнул через порог. И остоялся, поражённый увиденным. Вот теперь можно было поверить, что в этой избе живёт чародей.

Сначала хором напоминал горницу – те же тёсные стены, такая же печка, только маленькая и зажатая в углу, те же скамьи воль стен да могучий стол, хоть и тож меньших размеров. Но всё остальное…

В хороме было сумрачно. В дальнем углу на жёрдочке, нахохлясь сидела птица, какая, не разобрать, и изредка лупала глазами. Филин, скорее всего. А может, скопа. Под потолком висели пучки сушёных трав, должно, чародейных, их пряно-горьковатый запах расходился по всему хорому. В небольшом поставце у стены рядами стояли сосуды: стеклянные, глиняные, бронзовые, деревянные, медные, серебряные. Запечатанные и открытые. С тёмными и светлыми жидкостями неприятного вида там, где это было видно. На столе, в трёхногой медной подставке стоял многогранный камень-самоцвет. Стоял и слабо светился. А у самых дверей стояло чучело зверочеловека. Настоящее, – доводилось их видывать в древлянских землях. Зачем-то – зачем? – одетое в полный доспех русского кметя: кольчуга, шелом со стрелкой и бармицей, наручи. И оружие – меч, нож, щит, кистень. Всё настоящее.

Волчар подивился на убранство хорома и только после обратил внимание на хозяина.

Чародей Прозор сидел за столом, подперев голову руками и мрачно его разглядывал, причём так, словно Некрас был не кметь младшей дружины великого князя, а пустое место какое. Взгляд его был неприветлив и неуютен.

Кметь почувствовал, что начинает понемногу наглеть и злиться. Без приглашения, – понеже хозяин молчал, как рыба и только таращился, – Волчар прошёл к столу, сел на лавку и тоже опёрся локтями на стол. Чего, мол, надо-то?

– Хорош, красавец, – разлепил, наконец, губы чародей. – Чего скажешь?

– Вообще-то это я тебя слушать пришёл, – не стерпел Некрас. – Ты ж меня видеть хотел. Мне-то пока без надобности. Пока.

Ох, не след с чародеями так разговаривать. Сталь сталью, серебро – серебром, Перун – Перуном, а чары – чарами! Но Прозор снёс дерзость, не моргнув.

– Ты, вообще-то, мне тоже на хрен не сдался, – процедил он, и в хороме повеяло холодом. – Да только надо бы тебе с нужными людьми поговорить…

– Мне надо или им надо? – по-прежнему заносчиво спросил кметь, мысленно мало не хватая себя за язык. – И кому нужными – мне?

– Тебе, тебе, – словно отвечая сразу на оба вопроса, сказал чародей всё так же неприветливо. – Дело важное. Государево…

– Пусть к великому князю идут, – внутренне насторожась, беззаботно ответил Волчар. – Я ж не государь.

– Допрежь великого князя им ты нужен, – возразил Прозор. – Ну?..

– Чего это я-то именно? – всё ещё строптиво ответил Некрас.

– А они сами тебе скажут. Ну?

Кметь заколебался. А ну как и впрямь государево дело какое… Пренебреги – и потом аукнется. Да и любопытно стало. Что-то скучно было в последние дни в Киеве-граде… Хоть какая-то новость.

– Ладно. Да ты хоть намекни, что за дело-то?

– Важное дело, – туманно ответил чародей, вставая. – Войское дело. Почётное. Справишь – будешь в числе первых не только в дружине – на всей Руси.

Кметь скривился, как от кислого яблока – с детства не терпел, когда за несправленное дело сулят золотые горы. Плохо кончалось всегда.

Тут возникла иная мысль. Неуж чародей использовал родную дочь, как приманку? А ну как она ему и не дочь вовсе? И всё это было задумано с самого начала?

Да нет. Дочь. Они тут живут уже два года. Такой глубины игру ради Волчара затевать – всё одно, что кузнечным молотом мух бить. Её бы тогда к самому князю великому подставляли, благо Владимир Святославич женолюбив достаточно и притом неразборчив. Уж в этих-то делах Волар разбирался – отец учил кое-чему.

Хотя… может, они к князю через Некраса… ну и глупо. Есть множество кметей, гораздо более к Владимиру приближенных.

Прозор, меж тем, нагнулся и, нашарив на полу кольцо, откинул ляду. Из провала пахнуло знакомым запахом земли и чуть подгнившего дерева.

– Слезай.

В подклет вела крутая лестница. Внизу было темно. Прозор спускался следом за кметьем с горящей лучиной в руке. Огонёк трепетал, разбрасывая причудливо-рваные тени, хотя сквозняка и не было. Захлопнулась ляда, заставив пламя рвануться в сторону.

– И что дальше.

– Дальше я тебе глаза завяжу.

– Ещё чего! – у Волчара внутри всё сразу встало на дыбы.

– Не ещё чего! Надо! – в голосе чародея лязгнул металл, и кметь невольно покорился. Да и впрямь, чего он ему сделает? Дальше Оболони не заведёт.

Плотная шерстяная повязка легла одновременно на глаза и на уши, вмиг отрезав звуки и свет. Пахнуло сырой землёй, – должно, Прозор отворил потайную дверь. Чародей коротко толкнул кметя в спину.

– Шагай, – голос Прозора звучал глухо, едва слышно.

В лазе было низко, – чупрун на бритой голове Волчара то и дело задевал за верх, осыпая за ворот землю и заставляя ёжиться, ровно мышь на морозе. Пол тож был неровный. Несколько раз кметь споткнулся, последний раз особенно сильно, мало не полетев наземь. Выругался, помянув бога, мать чародея и все на свете подземные ходы.

– Здоров лаяться, – несмотря на повязку, можно было понять, что Прозор говорит с одобрением. – Ни одна нечисть тебя не одолеет.

– А что, здесь нежить водится? – мгновенно остоялся Некрас. Мгновенно пришли на ум всякие страсти вроде оглоданных костей и загубленных душ. Мелькнули перед закрытыми глазами оскаленные и жёлтые клыки, шерсть и чешуя, что-то когтистое и, одновременно, копытно-рогатое.

– Да ты не бойся, – с коротким смешком ответил чародей. – Нас они не тронут, даже если и есть.

Кметь вскипел было – чародей посмел сказать, будто кметь боится! Но Прозор уже вновь подал голос:

– Всё, пришли уже, снимай повязку.

Волчар стряхнул с головы надоевшую тряпку и огляделся.

Пещера. Тусклый пляшущий свет лучины в руке Прозора терялся во мгле подземелья.

– И что дальше? – ядовито спросил кметь. – Будем ждать Жар-птицы, чтоб посветлее стало?

– Не будем, – равнодушно отозвался чародей. Он щёлкнул пальцами, и в пещере вдруг стало светло. Не так, как на улице днём. Скорее, как в сумерках. Но всё же можно различить даже лицо Прозора, даже его бороду.

– Что это светит? – спросил Некрас, стараясь казаться равнодушным.

– Какая тебе-то разница? – пожал плечами чародей. – Долго пояснять. Видал, как гнилушки светятся в темноте?

Свет и впрямь был похож на гнилушечное свечение.

Кметь вновь огляделся. Чуть в стороне была вкопана широкая и низкая лавка, а прямо передо мной, шагах в двух стояли пять резных кресел.

– Ну, а теперь?

– А теперь будем ждать, – терпеливо отозвался чародей.

– Жар-птицу? – насмешка у Некраса проснулась вновь.

– Нет, – всё так же терпеливо обронил Прозор.

– Присесть бы хоть, – кметь вновь бросил опричь взгляд. – Я так понимаю, эти кресла не про мою честь…

– Правильно понимаешь, – отозвался незнакомый голос.

Волчар почувствовал, как душа невольно сжалась. Больно уж это было… неожиданно. Он резко обернулся. За спиной – и отколь только взялись?! – стояли полукругом четверо. Трое мужчин и одна женщина. Одетые словно обычные киевские простолюдины. И только лица прятались за кожаными скуратами. Кметь вдруг почувствовал себя странно беззащитным, мало не нагим. Привык, что ворог всё время с открытым лицом, хоть отец и наставлял в своё время, что не всегда так бывает.

3

Они молча расселись в креслах. В пятое кресло сел Прозор. Они сидели и молчали. Волчар уже начинал думать, что голос мне показался, когда женщина, наконец, разомкнула губы:

– Ты всё-таки привёл его, Прозор.

Голос был тот самый. Женский грудной голос, привыкший не только просить, но властно распоряжаться. Чародей только наклонил голову, утверждая то, что и так можно было понять.

– Хорош, – прогудел насмешливым басом один из мужчин, высокий и жилистый, с чупруном светлых волос на бритой голове. – Кого-то он мне напоминает…

– Своего отца, кого же ещё, – холодно обронил второй, низенький лысый колобок с густой бородой. Волчара даже ощутимо кольнуло этим холодом. И тут он разозлился. Терпеть не мог, когда при нём про него говорили, будто про товар. Не раз за такое на беседах носы на сторону сворачивал парням с Горы, что любят похвалиться длинной, как крысиный хвост, чередой предков. От злости кметь вспомнил, что это они хотели с ним повидаться, а не он с ними, и несколько обнаглел. Как и у Прозора в избе, без приглашения уселся на лавку, закинув ногу на ногу, и принялся их вызывающе разглядывать. Особенно долгим взглядом остоялся на женщине. Собственно, поглазеть было на что, хоть лицо её и было укрыто под скуратой. Летник, понёва и кептарь плотно облегали её фигуру, приковывая не только Волчаровы взгляды. На его взгляд, ей вряд ли было больше двадцати трёх лет, то есть, кметя она была старше ненамного.

– Полегче, Волчар, – заметив его взгляд, угрожающе проворчал первый. Некрас про себя порешил называть его Витязь – за чупрун. Дураку ведомо, что на Руси такие чупруны носят только знатные вои – кмети и гриди. На гридня он не тянул – молод слишком, вряд ли ему было более двадцати пяти – двадцати восьми.

Кметь не ответил, продолжая молча их разглядывать. Второй, Колобок, под его взглядом недовольно заворочался. Этот явно не вой, скорее купец-горожанин или ремесленный староста какой.

Третий, высокий и худой, с тонкой бородой и стрижеными в кружок волосами, глядел в прорези скураты холодно и пронзительно. Жёсток. Но на гридня тож не тянет. Боярин? Пусть будет Щап, – подумал кметь насмешливо.

Может статься, он кого-то из них даже и знал. Особенно женщину, – у Волчара крепло неотвязное ощущение, что он её где-то уже видел и неоднократно.

– Дерзок, – холодно обронил Щап. – Не знаешь, с кем говоришь, щеня.

– Да где уж мне, – с наиболее возможной насмешкой ответил кметь, едва сдерживаясь, чтобы не выплеснуть клокочущую злобу. – Ты ж за скуратой спрятался, где мне узнать, что ты за боярин такой. Да и на хрена ты мне сдался вообще?

Щап разгневанно чуть приподнялся. Пожалуй, это выглядело бы даже грозно. Для его холопов – Некрас всё больше утверждался в мысли, что это боярин, навыкший зыкать на челядь. Волчар в ответ сделал точно такое же движение.

– Охолонь! – свирепо рявкнул Витязь, повинуясь властному взгляду женщины. – Оба!

Щап угомонился, бросив на кметя многообещающий взгляд. Волчар в ответ только ощерился в ухмылке, но тоже сел. В конце концов, головы им расшибить он успеет, коли что.

– Позвали мы тебя сюда, Волчар, не просто так…

– Ну, наперво, кто это – мы? – довольно невежливо перебил Витязя Волчар. – Я кота в мешке не покупаю…

– Замолкни! – возвысил тот голос. Волчар подумал и смолчал – ранее времени злить их не стоило.

– Мы – это мы, Волчар, – холодно сказала женщина. – Вот мы пятеро. Как нас ни назови, всё одно будет неверно. Зови хоть Тайными.

Волчар молча слушал.

– Нам нужна твоя помощь, – продолжила женщина.

– О как! – не поверил Волчар. – Именно моя? Ничья иная не подойдёт?

– Именно твоя, Некрас Военежич Волчар, сын воеводы Волчьего Хвоста, – подтвердил Витязь, а Щап полоснул жгучим, мало не ненавидящим взглядом. Чего это он? – подумал Волчар озадаченно. – Не может быть, чтоб из-за такого пустяка. Может, его отец когда в думе заехал?

– Ты не слушаешь, – похолодавшим ещё сильнее голосом сказала женщина. – Волчар!

Некрас вздрогнул и оборотил к ней лицо.

– Нам надо добыть меч Святослава, – сказала она тихо.

– Ого, – Волчар невольно присвистнул. – А я здесь при чём?

– Ты – сын Военега Волчьего Хвоста. Единственного из гридей, кто был при Святославе в его последнем бою и уцелел.

– Так вам к отцу надо, – засмеялся Волчар. – Не я ж там был-то!

– Неплохо бы, – обронил Витязь. Похоже, он и женщина были здесь главными. – Но к твоему отцу добраться нам труднее, да и тайну надо соблюдать. Чем менее народу знает про наши дела, тем лучше. И для дел, и для народа.

Некрас прищурился. Что-то ему эта тайность поперёк горла была.

– А зачем вам этот меч? Что в нём такого?

– Это не просто меч, – пояснил терпеливо Прозор. – Этот меч был выкован для самого Перуна в небесной кузне. Такие мечи попадают на землю очень редко. Может, раз, может два раза в тысячу лет.

– И что? От него сильнее станешь? Он лучше рубит, раз небесный? Его латы не держат? Или удлиняться может на десять сажен?

– Да нет, – усмехнулся чародей криво и бросил на остальных Тайных странный взгляд. Волчар мог бы поклясться, что он хотел сказать: и этот мол, таков же, как вы. Витязь поёжился, Колобок вздохнул с притворной сокрушённостью, Щап рассерженно засопел. И только женщина осталась невозмутима. – Силы он своему обладателю не добавит. И длиннее не станет. Доспехи его не держат, это верно. Да только это не главное.

– А что – главное?

– В нём – сила богов. Воплощённая Перунова мощь. За вождём, у которого такой меч, пойдут на смерть куда охотнее, чем за обычным. Ибо если ему покорился этот меч, значит, он отмечен богами.

Некрас коротко покивал. Что-то такое он слышал уже от отца, когда тот рассказывал ему про походы своей молодости. Что-то говорил и про судьбу меча… только вот вспомнить бы, что.

– Ну, сила богов, – пожал он плечами, одновременно морщась от назойливой мысли, кою всё никак не мог ухватить за хвост. – А вам-то она зачем? Вы ведь не вожди. Не князья.

Краем глаза он заметил непонятную тревогу, метнувшуюся в глазах женщины, заметную даже сквозь прорези в скурате. Удивился – с чего бы это. И тут же понял – всё. Не вспомнить. Мысль, коя вертелась на уме, ушла, ускользнула змеёй в песок.

– И ты ещё спрашиваешь, – зачем? – заледеневшим голосом спросил Витязь, а Щап сжал сухими пальцами подлокотники кресла так, что Волчару показалось: ещё миг – и от них брызнет мелкая щепа. – Ты, сын Волчьего Хвоста? Где проходила межа Руси при Святославе? Волгу суры звали Русской рекой! А ныне? Печенеги к самому Киеву подойти могут! Надо вернуть величие Русской земли!

Несмотря на напыщенность, слова эти прозвучали отнюдь не глупо, как могло бы показаться. Тем паче, что никто из Тайных не расхмылил в ответ на красивое выражение.

Волчар закусил губу. Да, величие вознести было бы неплохо. И ради того хорошо бы вернуть меч Святослава. Да только как? И при чём здесь он?

Должно быть, последние слова Некрас произнёс вслух, понеже Прозор твёрдо сказал:

– Только ты можешь нам помочь. Никто более.

– Да как? – почти выкрикнул Некрас.

– Я могу пробудить твою родовую память, – размеренно сказал Прозор.

– Как это? – не понял Волчар.

– Волшебством, – пожал плечами чародей. – Ты вспомнишь всё, ну или почти всё, что помнили твои предки. Самые яркие мгновения их жизни. И ты обязательно вспомнишь, как погиб князь Святослав и куда делся его меч. Но это может быть опасно для тебя.

– Чем? – Некрас изо всех сил старался, чтобы его голос не дрогнул. Он не боялся честной смерти – погибнуть в бою или на охоте, от стали или звериных зубов. Но смерть от волшебства – наглая смерть, и душа не получит должного, а то упырём станет.

И всё-таки что-то в нём хотело этого приключения. Острая жажда действия, чего-то яркого и необычного.

– Кабы знать, – грустно ответил Прозор, и в этот миг он даже стал приятен Некрасу.

– Ладно, – махнул рукой кметь. – Давай!

Лавка, хоть и деревянная, холодила голую спину Волчара, словно камень. Чародей непонятно отколь достал кувшин, плеснул в серебряную чашу, добавил какие-то травы. Что-то размеренно бормоча, он плавно водил рукой над чашей. Оттоль сначала пошёл пар, потом – дым, скоро вода в чаше уже клокотала, брызгая через край.