Текст книги "Масонство, культура и русская история. Историко-критические очерки"
Автор книги: Виктор Острецов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 67 страниц)
Сообщение Керенского, видного масона, дополняет сообщение Кандаурова: «Первым при дворе появился д-р Энкосс, француз, которого все именовали Папусом. Он был представлен Николаю II в 1901 году в Париже Великим князем Николаем Александровичем. В 1901, 1905 и 1906 годах Папус побывал в России и навсегда остался другом императорского семейства. В качестве президента Высшего Совета ордена мартинистов он основал в Санкт-Петербурге масонскую ложу, в которой Царь, по слухам, занял пост «Высшего гостя». В число членов ложи вошли наиболее видные представители санкт-петербургского общества. Папус проводил сеансы, во время которых обычно вызывал дух Александра III для бесед с сыном Николаем II. Незыблемая верность Царя союзу с Францией, которую не могло поколебать никакое внешнее давление, часто объясняют связями с орденом мартинистов. (Энкосс ф. Научный оккультизм. Париж, 194?, с.283). Папус был предшественником и духовным отцом другого «чудотворца» – Филиппа Вашода, человека незаурядного. Уроженец Лиона, он был представлен императорской чете в Компьене во время их визита во Францию, и его влияние на Царицу было столь сильным, что в своем письме к мужу в 1916 году она именует его «одним из двух друзей, посланных нам Богом, под вторым подразумевая, конечно же, Григория Распутина. Престиж Филиппа Вашода был огромен, он имел много последователей во Франции. Царица самозабвенно следовала всем его наставлениям, но наследника по-прежнему не было. В конце концов французу пришлось покинуть Россию. Духовник Царицы митрополит Феофан осудил его, назвав «порождением бесовских сил.»
Далее Керенский пишет, что Царица в своем общении с людьми довольствовалась «узким кругом склонных к мистицизму друзей». В своих письмах, пишет автор мемуаров, Царица и много лет спустя вспоминала Филиппа, «нашего первого друга». Вторым был Распутин.
При дворе процветал «вошедший в ту пору мистицизм и увлечение спиритическими сеансами». Увлечение затем Распутиным, говорит Керенский, было психологически, лишь продолжением той же линии мистицизма Царицы, что и увлечение Филиппом. В сознании Царицы оба эти человека, оба мага, сливались впоследствии в как бы один двойник. Что касается Распутина, то он стал для Царицы «воплощением «священного единения» короны и крестьянства, а, следовательно, рукой Провидения». (с. 111).
Факт влияния оккультизма на дворцовые сферы и на само «направление нашей политики» не было секретом для общества. Граф И.И. Толстой записывает в своем дневнике: «в «Петербургской газете» (20-го июля 1908 года) появилась довольно знаменательная статья об оккультизме вообще и в Петербурге в частности, в которой весьма прозрачно указывается на влияние разных духовидцев с Папюсом во главе на направление нашей политики. Хотя в статье и говорится только об «аристократических кругах», но ясно, что намекают на Царя и Императрицу.» (Толстой И.И. Дневник 1906-1916. М.1997 г., с.203-204). Факт такого влияния на политику, как видим, отметил и Керенский, говоря о приверженности Николая II к франко-русскому союзу, мало объяснимому с рациональной точки зрения.
Слово в слово то же самое пишет и митрополит Вениамин Федченков в своих воспоминаниях (см.»На рубеже эпох». М.1994, с.140-141):
«Вместо влияния духовенства в придворную сферу проникло увлечение какими-нибудь светскими авантюристами, «спиритами». Относительно увлечения то Филиппом, то Распутиным Митр.Вениамин пишет, что увлечение одним «человеком Божиим» – Филиппом, сменилось другим «человеком Божиим» – Распутиным, которого Царица считала, и это хорошо видно по Ее письмам, святым человеком, пророком, гласом Божиим, в сущности, почти воплотившимся «Христом», как у наших духоборов. Теперь надо представить себе двор православного Государя, погруженный в каббалистические упражнения, магию, прочее колдовство, экзальтированный и ждущий чудес. Вот реальная среда, демоническая и масонская, в которой жил последний русский Самодержец и из которой он должен был брать себе советников, но в которой Он и сам был своим, ее частью, ее продуктом. В этой среде Он рос, воспитывался и мужал. В ней он замкнулся, как улитки в раковине. И с этим реальным фактом нельзя не считаться.
Относительно представления Николая II о будущем России и ее государственном устройстве.
Марков, молодой корнет, приемный сын генерала Думбадзе, один из немногих, пытавшихся неизвестно зачем спасти царскую семью из заточения, потому что при имевшемся настроении Царя и Его супруги это было занятием совершенно никчемным. Царь хотел оставаться частным человеком после отречения, жить обязательно в России. А в случае каких-либо моральных соображений, могущих возникнуть неожиданно, Он и Его супруга готовы были бы снова сдаться властям. Понятно, что все эти условия делали совершенно бессмысленным освобождение семьи. Ведь в случае удачного побега нужно было царской чете проявить инициативу, волю к борьбе, но ничего подобного за Царем, теперь бывшим, и его супругой не замечалось. На борьбу они были не способны. И где бы могла найти себе места семья бывшего Царя, не желавшего более бороться за Россию, да и не способного и не желавшего. Где бы они могли бы жить при белых или при большевиках? Так или иначе, но Марков пишет, ссылаясь на свидетельство Ю.А. День, жены офицера Гвардейского Экипажа, командира крейсера «Варяг», капитана 1-го ранга К.Е. День. Она была близкой подругой Царицы. По ее словам Государь еще задолго до революции развивал свои планы на будущее.
20-летнее царствование Его утомило, говорил Он, и единственное Его желание – довести Россию до победы. <0н предполагал удовлетворить насущные нужды путем земельного вознаграждения всех участников войны ... провести в жизнь земельную реформу Столыпина (...), создав особую комиссию по разработке широкой конституции, принимая во внимание все особенности русского уклада и быта, а в день совершеннолетия Наследника отречься от престола в Его пользу с тем, чтобы начало Его царствования ознаменовалось дарованием этой реформы, дабы Он в день своего Коронования был первым русским Царем, присягнувшим на верность конституции.
Государь считал, что народные массы, оздоровленные победоносной войной, проникнутые упоением победы и искренним патриотизмом, лучше, чем когда-либо воспримут дарованные им права, и конституционная Россия сделается еще более могучей, чем под скипетром Самодержавных монархов.» (с.28). Эти слова почти один-в-один, как эхо, отразились в акте отречения.
Таким образом, политические воззрения Царя лежали в конституционной плоскости. Самодержавие, по Его мнению, просто отжило свой век. И вопрос о введении конституционного правления, демократического по сути, был для него просто вопросом времени. Эта точка зрения нашла свое отражение и в тексте отречения и в приказе по армии от 8 марта 1917 года. Если принять во внимание собственные политические воззрения Царя, чего, почему-то не делается, тогда станет ясным, почему Он верил в Думу и в «общественность», эту вывеску масонского ордена в России. Почему не воспринимал записки правых, не слушал их предупреждений, не внимал их советам и отчего так легко поддался на давление и отрекся от престола и даже от Самодержавия, наказав брату править на основах, выработанных народными избранниками. Царь Николай II просто разделял в душе с масонской и еврейской «общественностью» уверенность в необходимости уничтожения Самодержавия. И если Он так долго противился требованию дать ответственное министерство и ввести конституционной образ правления, то только потому, что считал время войны не лучшим временем для перемены формы правления. Он был просто либералом, но пассивным по характеру, и от того не решался что-либо сделать радикального, пока Его к тому не принуждали революционные силы. Сошлемся еще раз на приведенное выше мнение Тихомирова о Николае II. Свидетельство Маркова подтверждается свидетельством доктора Кострицкого (см. ниже у Спиридовича, XIII, с. 440). Он и отрекся, будучи искренне уверенным, что Его уход от власти поможет сплотить народ и даст возможность Временному Правительству довести войну до победы. В каком мозговом тумане надо было жить все эти годы, чтобы написать эти слова отречения. Вместе с тем это означает, что масонство оказало на него глубокое влияние в смысле формирования его политических и религиозных воззрений. Не случайно, принимая решение об отречении, Он даже не проявил желания спросить мнение иерархов Церкви. Это решая-то судьбу всей России! А ведь были рядом и Митрополит Владимир, правда, сосланный в Киев, и митрополит Макарий, да и был рядом святейший Синод. Царь даже не вспомнил о них.
Отсюда же такая поразительная привязанность к «Николаше», то есть к великому князю Николаю Николаевичу, деятельному члену масонских лож, участнику заговора с 1905 года. Отсюда же из многочисленных родственников ближе всех Ему были евреи, масоны и либералы – Николай Михайлович и Александр Михайлович, женатый на Его родной сестре Ксении. Можно догадаться, о чем они все беседовали в юности и в молодые годы, как и зрелые. Некоторое представление об этом дают воспоминания вел. князя Александра Михайловича.
Отсюда и .вопрос о «темных силах», «заговорщиках» и «предателях», окружавших Царя и вынудивших Его на отречение, любимая тема многих публицистических сочинений, приобретает какой-то романтический оттенок пьесы Шиллера с маркизом Позой. Судьба Самодержавия была предрешена самим Царем и его мировоззренческими установками. А необъяснимая привязанность Николая II к такому нелепому учреждению в условиях России, да еще Самодержавной, как Гос. Дума, и сделала революцию реальностью.
Когда в июне 1917 года Меньшиков написал статью по поводу отречения Царя «Кто кому изменил?», то, как мы видим, он имел определенные основания обвинить в измене своему долгу Царского служения и Главы государства Самого Николая II. Обещание, данное Им при святом короновании хранить неповрежденной власть Самодержавную, было попрано еще в 1905 году.
С.Марков, осмысливая в эмиграции пережитое, пишет, характеризуя Николая II:
«Когда же грянула революция, Государь доказал, что Он в сущности Самодержцем не был, поддался оказанному на него давлению и отрекся от Престола, вместо того, чтобы приказать повесить на первой перекладине всех этих Гучковых, Шульгиных, Рузских и направиться во главе верных войск в Петербурге, где действительно самодержавной рукой восстановить порядок и тем доказать, что Он, действительно. Самодержавный монарх, и трон Его непоколебим ...» (с.28).
Конечно, в этих словах бывшего корнета много наивности, но важно, что это мнение современника, верноподданного, человека, романтически увлеченного желанием освободить царскую семью и воспитанного в лучших монархических традициях.
Автор, сын известного писателя Гарина-Михайловского, служил в годы Мировой Войны в Юридическом отделе Министерства Иностранных дел. Его дядя, Чарыков, некогда был товарищем министра иностранных дел, затем послом в Турции. По своим связям и через дядю, и через отца он в этой среде «избранных» был своим.
а) Относительно темы масонства и мнения на этот счет высшего чиновничества. Михайловский пишет, как однажды, уже после февральского переворота, когда шла гражданская война, он услышал поразившие его слова старейшего чиновника министерства, бывшего долгие годы товарищем министра Нератова, который, вероятно, и сам был масоном:
«Нератов однажды таинственно признался, что, по его убеждению, миром правит неведомая «пятерка» евреев-масонов ... заметив, что «русская интеллигенция никогда не поверит в закулисную мощь масонства.»(кн.2, с.232). Последнее признание едва ли не самое ценное и верное.
б) Многие министерства имели свои досье по масонству. Было такое и в МИД. В юрисконсульской части находилось «масонское дело». Это была, пишет он, «объемистая папка, заключавшая в себе дипломатическую анкету, произведенную в 1905-1906 гг. по поручению министерства нашими заграничными дипломатическими представителями. Анкета должна была в строго секретном порядке выяснить природу и современное политическое значение масонства. Этот вопрос в те годы очень интересовал русское правительство, и результаты были доложены государю [67]67
Курсив в комментариях мой – В.О.
[Закрыть]наСовете министров, а сама анкета почему-то хранилась в Юрисконсульской части, может быть потому, что ею очень интересовался Нольде.» (кн.1, с.171).
Б.Э. Нольде, начальник юрисконсульской части, был видным деятелем кадетской партии, масоном (см. Берберова Н.) и этот факт придает определенную пикантность сообщению Михайловского. Впоследствии Б.Э. Нольде просто украл это дело, когда уходил при Временном правительстве из министерства. Что там было, остается только гадать. Так, в сущности, исчезло большинство таких «дел», поскольку власть захватили масоны.
в) Слухи и предположения о готовящемся перевороте в Петербурге были после убийства Распутина, пишет автор мемуаров, всеобщими. В министерстве об этом «говорили совершенно определенно, называя даже день – 1 марта». Причем называли и главных участников заговора и членов будущего правительства: Гучкова, Милюкова, Родзянко. На вел. кн. Михаила Александровича указывали как на будущего Императора. Республиканский характер будущего переворота считался исключенным. Отсутствие наказания убийц стало, подчеркивает Михайловский, непосредственным поводом к подготовке переворота, так как общество все-таки рассчитывало на проявление власти. И было бы успокоено, если бы Царь сурово наказал убийц. Общество именно этого ждало от Царя. «Быть может, жестокая расправа с убийцами Распутина поддержала бы авторитет власти» – пишет Михайловский. Но, когда все наказание свелось к обычной полуопале,как «провинность против этикета», тогда недовольство захватило уже самые широкие круги общества. И не только недовольство против Николая II, но и против всей царствующей фамилии. Раздражало людей именно безвластие. Оно провоцировало бунт. Эта сторона дела иногда уходит от внимания историков. Общество сочло себя нравственно оскорбленным такой мягкостью по отношению к убийцам.
Упомянутый Нольде, кадет и масон, автор, кстати, акта отречения вел. кн. Михаила Александровича, называл своим сослуживцам дату переворота в ноябре 1916 г. – через три месяца (кн.1, с.210). После речи Милюкова 1 ноября 1916 г. «о государе говорили как о покойнике, и в этот момент в нашем ведомстве, в этом пока что тесном кругу наиболее близких к министру чиновников, монархия уже не существовала», (там же. с.210) Причем вопрос о близком перевороте обсуждался в приемной Штюрмера, министра иностранных дел и премьер-министра. Правда, в его отсутствии.
Генерал Спиридович пишет: Царь верил и, так далее, в благородство Думы. (см. ниже) Верил ... Но своим безволием буквально провоцировал людей на бунт: что толку от власти, которую никто не видит и не чувствует. Которая только место зря занимает. Именно такие мысли все чаще и чаше высказывались повсюду. Люди, даже многие кадеты, были бы рады проявлению твердости и суровости со стороны Царя. Но оттуда, от престола Царского давно не было слышно ни одного звука. Царь как бы исчез с политического и общественного горизонта.
Имел ли Николай II сообщение с мест, имел ли связь с простым народом, доходили ли до Него сообщения о событиях в стране и настроении простых людей. Этот вопрос важен потому, что некоторые исследователи, чтобы объяснить пассивность Государя, и тем укрепить в сознании читателя мифический образ одинокого героя, окруженного злодеями, уверяют нас, что Его, Царя, блокировали со всех сторон гнусные заговорщики и до Него не доходили сведения о происходящем. Вот если бы доходили, тогда ...! Но, во-первых, мы уже видели, что записки правых (см. Спиридович) и доходили и читались Государем и на них стоят Его резолюции. До Царя доходили и резкие телеграммы Тихановича-Савицкого. Некоторые мы привели в тексте выше. (см. Правые в 1915 – феврале 1917. По проиллюстрированным Департаментом полиции письмам. Публикация Ю.И. Кирьянова. – Минувшее т.14). Не говорим о том, что в декабре 1916 г. Н.Н. Тиханович-Савицкий получил аудиенцию у Государыни и все наболевшее выложил Ей без церемоний.
Что касается свидетельства Михайловского, то он пишет, что Царю постоянно поступали письма от отделов «Союза Русского Народа», «Союза Михаила Архангела» или просто от «православных русских людей» такого-то губернского города за подписью или одного лица или нескольких, при этом «про кадетов иначе не говорилось, как жидомасоны, из кадетских имен чаще всего указывалось на Милюкова, Винавера и Родичева». Земгор и Военно-промышленный комитет назывались исключительно, как «главный штаб жидомасонской смуты». С 1916 года такие записки все чаще стали приходить Государю. Из канцелярии дворцовой эти письма поступали в канцелярию Совета министров, там их размножали по числу министров и затем с грифом «секретно» раздавали министрам. Такая судьба ждала записки, носившие общеполитический характер. Эти записки министры часто не возвращали и уносили с собой и они оседали в архивах министерств. Михайловский запомнил одну такую записку, поступившую в декабре 1916 года и в которой назывались и сроки, и исполнители готовящегося переворота (кн. 1, с.80).
На этих записках стояли пометки Царя, вроде «совершенно верно», «да», «правильно», «я тоже так думаю», «решительность – самое лучшее средство», «недопустимо» и т.д. Иногда же эти пометки носили характер более обширных сентенций.
У заговорщиков, собственно говоря, не было никакого резона окружать Царя плотной стеной, втягивая почтовое ведомство и Дворцовую канцелярию в свои планы. Государь просто не собирался особенно сопротивляться и только ждал толчка, чтобы стать частным человеком и наконец зажить нормальной жизнью простого обывателя где-нибудь в Крыму, в каком-нибудь дворце, скажем, Ливадии, о чем Он потом и просил Керенского, после своего ареста.
д) К характеристике Царя и отношений к нему петербургской бюрократии.
По словам Михайловского «высшая петербургская бюрократия ненавидела (Государя) не менее, чем самые ожесточенные революционеры». Ненавидела по вполне определенным причинам, а именно за Его «маккиавеллизм», за «малодушную жестокость в отношении своих ближайших сотрудников и неверность в личных отношениях» (кн.1. с.180). Государь легко «сдавал» самых верных своих сотрудников на растерзание их политических врагов, и на него нельзя было положиться. Утром, принимая кого-либо из министров, Он милостиво и внимательно его выслушивал, выражал удовольствие результатами его деятельности и тот довольный ехал домой, а там его уже ждало уведомление от Государя, которого он только что видел, об увольнении от должности. С выражением, понятно, благодарности. И это было не самым еще неприятным сюрпризом. Иногда, министр узнавал о своем увольнении только из газет, будучи в отпуске и отдыхая спокойно где-нибудь в Финляндии и строя рабочие планы на будущее. Так случилось с министром иностранных дел Сазоновым. О слабодушии и неверности Государя знали все чиновники. Не надо думать, что бюрократия в данном случае реагировала отрицательно только потому, что она была кадетской по духу. Любой человек был бы оскорблен таким отношением к нему. И как там ни рассуждай, но в данном случае такое поведение Государя было просто оскорбительно для Его сотрудников и они совершенно правильно, как бы любой из нас, видели в таком поведении Царя проявление неуважения и презрения к себе. Те, кто уважает себя, не станет и себя так вести с подчиненными. Не только кадетствующие чиновники отрицательно относились к «малодушной жестокости» и неверности Государя к своим сотрудникам. Один из немногих правых министров С.В. Рухлов говорил другому своему коллеге (в 1910 г.) министру Шварцу тоже далеко не левых взглядов: «Боже Вас сохрани хоть в чем-либо положиться хотя бы на одну секунду на Государя: никогда и ни в чем Он поддержать не может.» (Шварц А.Н. Моя переписка со Столыпиным. Мои воспоминания о Государе. М. 1994, с.66). Такого же мнения был и генерал А.А. Киреев, человек самых что ни на есть черносотенных взглядов, писатель, публицист. При Александре III была та же бюрократия, с теми же взглядами, что и при предшественнике Его, либеральном Его батюшке Александре II. Но при твердом характере этого Государя, при ясном национальном взгляде на вещи эта бюрократическая машина становится если не правой, то правеет на глазах и с радостью, что важно, чувствуя хозяйскую руку. Именно этой руки, этой ясной государственной и национальной идеи не было у Николая II, а слабоволие и неверность к сотрудникам лишает любого начальника поддержки подчиненных.
Все это необходимо себе представлять, чтобы не быть слишком строгим к тем людям, которые видели всю бесплодность усилий сохранять верность неверному Господину, готовому в любой момент предать своих близких соратников, и не проявлявшего верности государственному долгу бороться за отечество с его врагами. В такой ситуации чиновник, служащий, любой инженер вынужден был позаботиться о будущем своей семьи сам и выбрать стан противников Царя, видя, что тот и не хочет бороться за престол и отчизну. Психология подобного рода присуща любому человеку. Верность миллионов русских людей трону и алтарю была отторгнута не только кадетствующими петербургскими чиновниками, но Самим Императором и Самодержцем Всероссийским. В этом смысле характерно мнение о Николае II известного писателя – публициста, убежденного монархиста Льва Тихомирова. Надо понять, как больно и грустно было этим людям, монархистам, как Лев Тихомиров или архиепископ Никон Рождественский, смотреть на это безволие Верховной власти, на эти бесконечные поклоны Самодержца Всероссийского еврейско-масонской «общественности». Смотреть, как из казенного сундука уходят сотни миллионов рублей на финансирование этой «общественности». Сегодня нам эта картина до боли знакома.
