Текст книги "Шумный дух войны (СИ)"

Автор книги: Виктор Перестукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

  – А Вам, дядя, чего? – Девочка лет двенадцати заглядывала в калитку, через которую я только что вошел во двор.

   – Мне бы Иванцовых, это их дом?

   – Их, а как же, – девочка утвердительно качнула густой темной челкой, – да Вы заходите, не бойтесь! А то я Вас провожу.

   Я усмехнулся, а отважная проводница скользнула мимо меня и взлетела на крыльцо частного дома. Поднимаюсь за ней и прохожу в сени сквозь предупредительно открытую наружную дверь.

   – Темно, не вижу ничего, где вход в дом? Эй, ты двери-то не закрывай!

   – Я сейчас покажу!

   Дверь на крыльцо захлопнулась, и девочка, стуча туфельками в полной тьме, воткнулась в меня.

   – Ой!

   Толчок от такой малявки оказался неожиданно чувствительным, я даже на миг потерял равновесие, и инстинктивно вцепился ей в плечи. И тут же разжал пальцы и поднял руки над головой, в темноте, взрослый мужчина держит девочку-подростка, ситуация более чем двусмысленная.

   – Ну, куда тут идти, показывай, раз взялась! – Я за грубостью пытаюсь скрыть свою досаду.

   – Сейчас, сейчас!

   Девочка отлипает от меня, слышится царапанье и с отвратительным скрипом в сени врывается сумрачный свет... и шум волн!

   В сени?!

   Стою в узком коридорчике, слева и справа металлические стенки с потеками ржавчины, под ногами пол слегка раскачивается, внезапно становится очень жарко, а маленькая едва знакомая девочка, единственное, что меня связывает с неведомо куда исчезнувшим иванцовским домом в Мымрино, держится за ручку приоткрытой дверцы из такого же подржавевшего металла. И виден в этот небольшой проем опять же металлический трап, ведущий вверх.

   – Ой, а где это мы?

   Оглядываюсь, сзади в глубине коридора не деревянная дверь, сквозь которую мы только что вошли, а родная сестра той, которую придерживает малявка. И что все это значит? Внезапно произошедшая разительная перемена обстановки как дубина бьет меня по голове, в ней сплошной гул и полное отупение.

   Сверху слышаться голоса на непонятном языке, звенит трап под шагами спускающихся, на площадке оказывается маленький азиат в грязной спецовке, замирает, и удивленно раскрывает на нас узкие глаза. За ним возникает второй желтолицый и грязноодетый, оба обмениваются удивленными возгласами, девочка сзади жмется ко мне, я в полной прострации, не то, что не знаю, что говорить, но и не пытаюсь придумать, в голове абсолютная пустота. Азиаты пытаются заговорить со мной, девочка высовывается из-за моей спины и что-то говорит им по-английски, наблюдаю эту сцену словно со стороны, никак не реагируя.

   – Они не понимают по-английски! – С досадой говорит мне моя спутница, заглядывая в лицо.

   – А? – Единственное, что я мог выдавить из себя, в ответ на вопрос и интенсивное дерганье руки.

   – По-английски не понимают!

   В этот раз я вообще молчу.

   Азиаты машут руками, приглашая нас за собой, оглядываясь назад, лезут наверх по трапу, девочка толкает меня за ними, буквально подпирая зад, как деревянный поднимаюсь наверх, что, зачем, даже вопросов таких не возникает.

   Наверху палуба довольно большого и грязного корабля, слегка волнующееся синее море и яркое горячее солнце, нас ведут вдоль борта, то тут, то там мелькают маленькие фигурки и выглядывают любопытные узкоглазые лица. Механически отмечаю про себя две большие черные, коптящие дымом трубы и иероглифы на спасательных кругах на борту.

   Вся наша делегация останавливается перед дверью, один из сопровождающих заглядывает в нее и закрывает назад, все крутят головами во все сторону, что-то выглядывая, громко и вопросительно кричат. Эта интермедия заканчивается появлением еще одного маленького желтолицего человечка, одетого чище других, который проходит в двери, приглашая нас за собой.

   Обстановка в комнатушке нищебродская, мебели почти нет, чистоодетый садится на кровать, и я устраиваюсь на шатком стуле, снова возникают трудности перевода, девочку никто не понимает ни по-русски, ни по-английски. Одного из оставшихся за дверями азиатов посылают еще за кем-то, и через несколько бесконечных минут он возвращается, ведя очередного соплеменника. Теперь они о чем-то переговариваются с девочкой, та задает мне какие-то вопросы, но я в полном ступоре уже ничего не воспринимаю, и временами вовсе отключаюсь.

   Возвращаюсь в чувство в черном подвале, едва освещаемом слабенькой лампочкой, с совковой лопатой в руках. Здесь жарко, пыльно и невыносимо душно, я накладываю тяжеленный уголь в тачку и отвожу его сквозь подвальную тьму к пышущим жаром печам, где маленькие азиаты бросают его такими же лопатами в жадно раскрытые топки.

   Что я здесь делаю? Бросаю лопату, и иду к светлому проему двери, но меня перехватывают другие узкоглазые и возвращают к тачке и лопате.

   Снова прихожу в себя под освежающими струями душа, с меня стекает черная мыльная вода, моюсь, одеваюсь, в компании нескольких тоже свежевымытых, но все равно черных азиатов иду в столовую. Это хорошо, оказывается, я хочу есть, мне дают тарелку с густым супом без ложки и хлеба. Оглядываюсь, остальные ловко орудуют палочками, немного подумав, выпиваю зеленый без сахара чай, и использую освободившуюся чашку вместо столового прибора.

   Той же компанией из шести человек идем в большую комнату с трехъярусными кроватями, на стойках с одной стороны, и подвешенными на цепях с другой. Падаю на указанное мне место, и засыпаю, как убитый.

   – Дядя, – это утренняя девочка дергает меня за ногу.

   – Дядя Федя, съел медведя, – ворчу под нос, не желая просыпаться.

   – Дядя Федя, – услышала, коза, – смотрите, что у меня!

   – Я не Федя. Что у тебя? – С трудом поднимаю голову с подушки.

   – Надо бежать отсюда, я компас стащила! – Девочка, опасливо оглядываясь на спящих на соседних койках людей показывает прибор, квадратная деревянная оправа сантиметров на десять, слегка светящиеся в полумраке фосфором стрелки и направления. Нет, не компас, а компАс, как говорят эти извращенцы на флоте.

   – Компас? Это хорошо, теперь мы сбежим отсюда без труда.

   Малявка доверчиво смотрит на меня широко открытыми глазами, и мне становится неловко за свой неуместный сарказм. Детский сад, она же это всерьез, хотя, как знать, может, она и права. В каком я здесь положении, заставили работать, не связали, но ведь мы в открытом море, никуда не убежишь. Да что за корабль вообще, и где мы?

   – Тебя как зовут?

   – Диана...

   – Тут дело такое, Диана, спешить с побегом не будем, надо осмотреться, что и как. Ты с ними говорила, какой здесь год?

   – Как какой год? – Удивляется Диана, – две тысячи третий, конечно!

   Ну, нет, это вряд ли, в двадцать первом веке таких пароходов не найдешь, и выглядит народ странно, хотя, кто знает.

   – А что за люди на корабле, чей корабль?

   – Люди эти китайцы, и корабль китайский.

   А вот это больше похоже на правду.

   – А куда корабль идет, ты случайно не знаешь?

   – Нет, не знаю, они говорили, но я не поняла. Но завтра мы придем в порт, и там будет бункеринг.

   А это еще что за хрень? Голова начитает пустеть, мозг не желает принимать невероятное, и обрабатывать невозможную информацию. Не буду думать об этом сейчас, я подумаю об этом завтра, универсальная формула Скарлетт срабатывает, моментально внося в душу успокоение.

   Пока я расслабляюсь, обретая внутреннее равновесие, Диана затихает на соседней кровати. Да, свела судьба со спутницей, ни мозгов, ни сисек. Гляжу на компас в руке, буквы английские, от нечего делать кручу нехитрый прибор, совмещая синий конец дрожащей стрелки с буквой N. Стрелка останавливается, где нужно, замирает на миг, а затем вдруг резко крутится со скоростью истребительного пропеллера. Снова замирает строго на «норде», рывком перескакивает на «ост» и возвращается назад, потом начинает рывками двигаться по шкале, отмеряя румбы, как секунды, и наконец, окончательно успокаивается.

   – Охренеть! И к чему был этот показательный сюрпляс? Намекаешь на свою обалденную разумность?

   Разговаривать с компасом, это, конечно, показатель. Типа, телефона, телефона, чукча кушать хочет! Однако компас воспринимает вопрос всерьез, и тут же отвечает на него, качнув синий конец стрелки на «ост», подержав его там секунду, и резко вернув на «норд». Отлично! Полтергейст натуральный, читал в газетах про подобные случаи, там электросчетчики крутились с неимоверной скоростью, факт, установленный медициной. А здесь у меня, стало быть, компас, причем с претензией на разумность. И что мы можем извлечь из этой глоссы? Ладно, разбираться с феноменом буду потом, а сейчас вернусь к тому, от чего меня оторвала Диана, спать.

   Вторая вахта подсобника кочегара далась мне гораздо тяжелее первой, там я действовал на автопилоте, а тут уже взял управление на себя, и обстановка сильно била по мозгам. От неимоверной жары и духоты постоянно хотелось пить, ведро с водой, поставленное у входа, пустело моментально, но еще быстрее эта вода выливалась изнутри с потом. Лопата была невозможно тяжелой, хоть я и изворачивался кидать уголь «животом», но к концу смены руки отваливались, а в спину как будто вставили ржавый лом. Сморкался я черной угольной смолой, а о вполне приличной на вчера одежде уже и не жалел. Когда я спустя вечность выпал из трюма под душ, в мозгу было только одно, Диана права, тысячу раз права, бежать, и как можно скорее.

   В этот раз Диана перехватила меня еще в столовой, разговаривать не было никаких сил, но приличия соблюсти необходимо.

   – Привет! Ты что здесь?

   – Я тут работаю, – Диана злобно зыркнула в сторону китайских поваров, – посуду им мою и овощи режу. Видел берег?

   – Я? Нет, не обратил внимания. – Когда шли по борту, коллеги китайцы тыкали куда-то пальцами, но мне было плевать.

   – Как придем в порт, надо сразу бежать отсюда! Смотрят еще, уроды, сами все равно ни слова не понимают! – Опять оскалилась она уже на моих товарищей по несчастью, кочегаров.

   – Посмотрим..., – проворчал я и пошел отсыпаться.

   Разбудила меня в этот раз уже не Диана, а китайские друзья.

   – И вправду, уроды, поспать не дадут, куда они опять собрались?

   Качки нет, и машины не работают, ага, все же пришли в порт. Точно, едва выйдя из матросской спальни на палубу, в глаза сразу бросились недалекие низкие горы на горизонте, и городок, прижавшийся к берегу. Китайский городок, с характерными нелепыми крышами, приподнявшими края под ветром, с толпами народа на узких улочках. Ни одного автомобиля, зато пара конных повозок, несколько всадников, рикши в ассортименте. Вот тебе и две тысячи третий год. И куда это намылились мои сотоварищи, в город, в этих грязных спецовках? Да, похоже, над внешним видом никто не трясется, и я с ними за нормального сойду, впрочем, люди на берегу одеты не лучше, может, и почище, но рвани куда больше.

   Но как же предсказуемы эти ребята, если матрос идет на берег, то непременно в кабак! И наша компания тоже не стала исключением, узкоглазые парни, видимо, бывали в этом порту не раз, и хорошо в нем ориентировались, пройдя мимо двух питейных заведений и заскочив в третье. Уже во время нашего шествия по улицам я почувствовал жесткий дискомфорт от пребывания в чужом городе с чужими людьми и чужой культурой, так, что поневоле начал жаться к матросам, единственным относительно знакомым. Нет, сюда бежать с корабля я не буду, быстрее бы вернуться назад. Именно этой простой и ясной мыслью было отмечено все мое пребывание на берегу, в занюханном припортовом ресторанчике и на местном рынке. Ни одного европейского дома, лица, костюма, блюда, нет, бегом назад, на корабль! По трапу на борт я поднялся первым, буквально растолкав впереди идущих китайцев.

   А на следующий день был обещанный Дианой бункеринг, оказавшийся обычной погрузкой угля. На берегу куски черной породы нагребали в мешки, закидывали их на горб, и я по крутому, узкому и качающемуся трапу пер с этим мешком на десятиметровую высоту палубы. Сбрасывал его возле небольших дырок, и шел назад, за новым мешком. Рядом со мной бегали двадцать других матросов, еще несколько грузили уголь в мешки и высыпали в дырки на палубе. Неподъемный изначально мешок с каждым рейсом весил все больше и больше, и если поначалу мне было жаль маленьких китайцев, которым наверняка доставалось больше, чем мне, то потом я начал завидовать этим жилистым чертям, которых, в отличие от меня, усталость не брала вовсе. Время от времени устраивались небольшие перерывы, во время которых мы обливались водой, и пластом лежали на палубе, после чего встать снова на ноги казалось, нет никакой возможности. Утренняя прохлада сменилась дневным зноем, а вечер не принес никакого облегчения. Упав в столовой за стол, я едва не уснул, а Диана, растолкавшая меня, обрадовала заявлением, что погрузка не дошла и до половины.

   Поэтому бункеринг продолжался и назавтра, и еще полдня, после чего нам пришлось еще отмывать корабль, весь засыпанный черной жирной пылью. И когда после этого мы снова вышли в море, я решил, вахты в мрачном трюме не покажутся мне самым тяжелым, что было в моей жизни, тем более, что уголь теперь не надо будет подтаскивать к топкам.

   Интересно, чем меня загрузят сегодня, думал я, направляясь в котельную со своей сменой, как вдруг резкий тревожный крик с противоположного борта заставил моих коллег сначала остолбенеть, а потом с криками броситься врассыпную. С враз оборвавшимся сердцем я, не раздумывая, побежал за спиной того, кто перед этим был прямо передо мной. Где-то грохнул выстрел, ему ответила длинная раскатистая очередь, а из кухни, возле которой мы только что пробежали, донесся пронзительный визг Дианы. Китайцы, бежавшие со мной, нырнули в трюм, а я резко развернулся и рванул к кухне. В дверях повар китаец отдирал от косяка визжащую Диану.

   – Эй, ты что делаешь?

   Китаец обернулся ко мне, и его напряженное лицо сразу расслабилось.

   – Ци хучь бу чиши! – Ответил он с явным облегчением, бросил Диану, и побежал вдоль борта, понятно, типа я хотел ее спасти, а теперь ты за нее отвечаешь.

   Диана скрылась в кухонной двери, и я кинулся за ней.

   – Он сказал, что они всех убьют, они всех убьют! – Повторяла девчонка, прячась за угол печи.

   Я остановился посередине кухни, прислушиваясь, стрельба стихла, как и беготня, и на корабле наступила тишина. Мысли в голове прыгали, как бешеные обезьяны, и я ухватился за первую из них, прежде всего, успокоить Диану, малявка в истерике, надо отвлечь ее любым нехитрым делом, должно помочь.

   – Здесь есть ножи? Топорики разделочные?

   Диана неопределенно махнула рукой в сторону шкафов,

   – Где тут, помоги найти! – Пусть поищет, загрузит мозги. Я подошел к печи, чтобы помочь ей встать, но Диана поднялась сама и пошла к шкафу, а меня заинтересовала метровая кочерга из толстого прута.

   В иллюминаторе мелькнула тень, я шагнул назад, скрывшись за углом печи, где только что пряталась Диана, а сама она осталась посередине кухни, где ее сразу и увидел появившийся в дверях китаец с винтовкой в руках.

   – Дьеме му льи!

   Диана молча отступила к стене, вошедший китаец шагнул за ней, обходя стол, и рухнул назад от удара в лицо кочергой, только винтовка загремела по полу.

   Руки и колени у меня тряслись, как после целого дня бункеринга, а Диана проявила себя молодцом, ни крику, ни визгу, спокойно легла себе рядом с упавшей винтовкой.

   Зато крики, перекрываемые выстрелами, послышались со стороны кормы, поверх то трескучих, то сухих выстрелов прошлась строчка очереди, еще два отдельных выстрела, оборвавших последний крик, и все смолкло.

   – Похоже, Дианочка, с нашим экипажем покончено, и сейчас эти стрелки, японскую их мать, займутся нами.

   Я подпер дверь стулом и, открыв боковую дверь, занес Диану в темную кладовку, затем затащил туда же труп, и уже там вывернул его карманы, выгребая из них патроны. Надо было его трясти на кухне, здесь же ничего не видно, вот я пенек, вечно сначала делаю, потом думаю. Диана закопошилась, приподнялась на локтях, и, увидев напротив своего лица разбитую голову китайца, со стоном хлопнулась назад. Нехорошо как-то получилось, оттянул мертвеца в сторону, и посадил его к стенке, чтобы не перешагивать вытянутые ноги. Теперь устроить тут баррикаду, из мешков с рисом, коих здесь несколько штабелей, они послужат не хуже, чем с песком, дверь заваливать не стану, а если кто появится в просвете, встречу его выстрелом из глубины кладовки. Подожди, кто может появиться в этой двери, если я запер наружную, входную в кухню? Ладно, буду считать ту дверь первой линией обороны, а эту второй, так просто меня не взять, патроны у меня есть, а сидеть я здесь могу вечно, еды и воды на кухне завались и залейся. А вот бандитам, то есть пиратам, ибо морских бандитов красиво зовут пиратами, им придется рано или поздно уйти.

   Наружную дверь толкнули, и затем вся кухня вздрогнула от удара, и так же вздрогнуло мое сердце. С первым долболюбом мне повезло, на ровном месте подарил винтовку, видимо не ожидавший сопротивления лошок пошел один проверять комнату, заметил в ней девочку и полез к ней, даже не посмотрев, есть ли тут кто еще. А вот как пойдет дальше, хрен знает, это я так помечтал, что сумею здесь отбиться, а если у пиратов есть гранаты? А я на их месте непременно носил бы их с собой, как раз для таких затворников-сидельцев, как сам. Но в любом случае, лучше пробовать защищаться, как я, чем лежать с дыркой в голове, как вся команда. Поживу еще, побарахтаюсь, а пока надо бежать к двери, успокоить тех, кто в нее барабанит.

   Поздно, едва я освободил руки от мешка с рисом, и взял в них винтовку, как в кухне грохнул запирающий дверь стул, и затопотали быстрые шаги. Я залег за баррикадой из мешков, в пяти метрах от открытой в кладовку двери, нацелив на нее винтовку.

   – Кань ня лю!

   Топтание в кухне прекратилось, и в проеме на кошачьих лапках, почти бесшумно появился еще один китаец с винтовкой. Читал, что раньше пираты носили повязку на глазу, чтобы войдя в темное помещение из светлого, снять повязку и привыкшим к темноте глазом все сразу разглядеть. Тут был как раз тот самый случай, повязки у китайца не было, но своего дохлого соплеменника, приваленного к стенке, он разглядел сразу, и моментально выстрелил в него.

   – Хао ба?

   За спиной стрелка появился второй, с автоматом в руках. Не дав тому ответить на вопрос, я выстрелил, целя в более опасного автоматчика.

   Ба-бах!

   Винтовка оглушительно грохнула под ухом, больно лягнув дилетанта в плечо, оба моих врага упали на пол, но если автоматчик так и остался лежать, лицом вниз, то его более счастливый товарищ вскочил и, оставив винтовку, выскочил из кухни вон.

   Я перезарядил винтовку и осторожно подошел к выходу из кладовки, внимательно осматривая кухню и кухонную дверь, распахнутую настежь, не прячется ли кто поблизости. По тому, как вылетел отсюда последний пират, можно было понять, что тут никого нет, но мало ли.

   Винтовка, брошенная пиратом, оказалась не родной той, что уже была у меня, и патроны там были совсем другими. В принципе, мне было все равно, отстрелять и те, и другие патроны было чем, другое дело, что сбежавший пират все запасные патроны унес в своих карманах, а из оставшейся винтовки уже был сделан выстрел, так что их осталось всего четыре.

   Но гораздо больше меня заинтересовал автомат, я не слишком большой знаток оружия, но этот поразил меня своим несуразным видом. Тяжеленный, деревянный приклад, ладно, огромный, с голову диаметром барабан, да еще и перед ним деревянная ручка. Охренеть, это что, пресловутый «томми ган», американец времен сухого закона? Как бы то ни было, автомат давал мне дополнительные шансы, в перестрелке в закрытых помещениях он давал такую плотность огня, что не обеспечить никакой стрельбой из пистолетов с обеих рук, и был в этом смысле незаменим. Я осторожно снял барабан, порадовался, что он полон, и поставил на место. Так, а с чего это я решил, что он полон, может, там всего два патрона, что видны сверху?! Ну, ты боец, конечно! Я снова снял барабан, выщелкивать патроны и сосчитать их я не решился, опасаясь нападения. Взвесил барабан на руке, и успокоился, он был очень тяжел, и полон или нет, патронов там должно было быть много. Я еще покрутил автомат в руках, стараясь понять его особенности, и решив, что стрелять из него смогу, отставил его в сторону.

   Я посматривал из кладовки на внешнюю дверь, не решаясь подойти к ней, хоть она и выходила на борт, но в нее можно было стрелять наискосок снаружи со стороны кормы и носа, и близко подходить к ней было опасно. Но закрыть ее очень хотелось, подумав, я лег на грязный кухонный пол, подполз к двери, и толкнул ее стволом винтовки. Снаружи сразу раздались выстрелы, дырявя дверь и переборку рядом с ней на высоте живота и выше, мне эта стрельба была неопасна, но я тут же отполз назад, вглубь кухни. Потом вынес из кладовки ящик с консервами, и так же, ползком дотолкал его до двери, подперев ее чуть-чуть. В несколько таких приемов я хоть немного забаррикадировал дверь, сходу ворваться на кухню теперь было нельзя. Конечно, приложив немного усилий, открыть ее ничего не стоило, но наученный недавним уроком, я решил сразу пресекать такие попытки.

   Все время, пока я возился с дверью, в нее непрерывно стреляли, в патронах пираты недостатка не испытывали. Но, как я уже сказал, стрелять в нее можно было лишь наискосок, и пули вглубь кухни не залетали, не говоря уже о кладовке, поэтому мне было наплевать на их стрельбу, и я ждал со стороны пиратов более активных действий. И они последовали.

   Решили ли пираты, что зацепили меня своей туповатой стрельбой, или подумали, что загнали внутрь, и я перестал контролировать дверь, а может, сбежавший пират рассказал им, что я и раньше за ней не следил, но стрельба прекратилась, снаружи послышались осторожные шаги, и дверь толкнули.

   Безумству храбрых поем мы...

   Нет, не то, слабоумие и отвага, вот как это нынче называется, и это гораздо точнее. Ломиться в дверь, за которой сидит автоматчик, это верх глупости, как ни назови. Лежа в дверях кладовки, я старательно прицелился и дал длинную очередь по двери на уровне пояса, прихватив переборки слева и справа от нее на метр ширины. Крики и звуки падения дали понять, что не все пули оказались дурами, и кого-то за дверью прилично зацепило. Выждав с полминуты, я дал еще пару коротких очередей, ориентируясь на стоны и скребущиеся звуки, после чего всякое движение за дверью прекратилось.

   Сзади из кладовки послышался стон, и я, забыв про дверь, быстро пошел туда, чтобы посмотреть, что с Дианой. Честно сказать, ее обморок меня порадовал, поскольку оказавшаяся рядом в критический момент истеричка могла оказаться для обороны фатальным фактором, а так, лежит себе, есть не просит, очень удобно. Сейчас Диана сидела за баррикадой с отсутствующим видом, и тупо смотрела на меня. Мне это показалось забавным, как будто мы с ней поменялись ролями по сравнению с первым днем попадания. Потом я немного побеспокоился, сумеет ли она выйти из ступора без последствий, но подумал, что у девочки сильная и устойчивая психика. Загнали работать на кухню, ни родных рядом, ни знакомых, другая бы в свободное время ходила за мной по пятам и плакала, а эта напротив, строит какие-то планы, пусть и глупые, побеги планирует, молодец. Разве что связать ее, чтобы в ненужный момент не вылезла под пули, но тоже как-то не хочется, это ее как раз может сильно напрячь, пусть сидит, вроде спокойная.

   В это время наверху что-то зашуршало, я напрягся, точно, по крыше помещений слышались осторожные шаги. Молодцы, конечно, изобретательность на уровне, но как они это себе представляют, я их слышу отлично, они меня совсем не слышат, а если начнут стрелять, то дырки от пуль выдадут их местонахождение с точностью абсолютной. Да и так все ясно, двое шли по кухне наверху, я подкрался к оставленному автомату, оглянулся, готовя себе позицию для отступления, и дав две короткие очереди по звуку шагов, отпрыгнул назад, опасаясь ответа. Сверху уже привычно вскрикнули, быстрые шаги убежали прочь, но на крышу упало тяжелое и мягкое тело, и небольшой твердый предмет, надо думать, пистолет. Отлично, один убит, один сбежал, и возможно ранен, но последнее неважно, главное, атаки сверху можно не опасаться.

   А что с возможностью атаки снизу, ведь тут ситуация будет зеркальной, и в уязвимом положении окажусь уже я? Я на миг занервничал, но вспомнил, что как раз под нами должна быть угольная яма, сейчас забитая под завязку, проползти под самым потолком трюма, наверное, можно, но только попасть в него придется через дырки в палубе, ибо со стороны кочегарки все завалено намертво. Полезут они в угольную яму, или нет, раз догадались залезть на крышу, догадаются и про трюм, другое дело, захотят ли ползать в дерьме, и не проще ли им взять на корабле, что понравилось, и свалить? А если они захотят угнать корабль, все, скорее всего, зависит от груза, а я и не знаю, что мы везем.

   На всякий случай, я решил набросать на пол слой мешков с рисом, и легко и быстро прикрыл пол слоем дополнительной защиты.

   Снаружи опять закопошились, и я метнулся к выходу из кладовки и схватил автомат. На полу под иллюминатором лежала какая-то кучка дерьма и усиленно дымила, вот уроды, организовали дымовую шашку. Хорошо, что не подожгли, впрочем, если им нужен корабль, они его и не подожгут, и не утопят. Я закрыл дверь в кладовку, и ушел с автоматом и винтовками за баррикаду, соображая, чем мне грозит это задымление, и как его могут использовать пираты. Теперь они будут знать, что выкурили меня из кухни, подойдут к наружной двери, откроют ее и закрепятся за ней. Потом дым рассеется, и что? И ничего, дальше они не пройдут, и дверь в кладовку никак не откроют. Ситуация стратегического пата, но она и сейчас такая, и фактически, была такой с самого начала. Ну и наплевать. Одно уже хорошо, если они страдают такой хренью, как самодельные дымовые шашки, значит гранат у них нет точно, чудненько.

   А пока у нас такой своеобразный перекур, можно подвести промежуточные итоги нашей эпической попаданско-пиратской войны. Итак, на моем счету два подтвержденных трупа, плюс два или три вероятных за дверью, и один на крыше, кроме того, возможно один-два пирата ранены. Сколько вообще пиратов, я не могу даже догадываться, но если предположить, что они подобрались к нам на быстроходном катере, их может быть от десяти до тридцати. Отсюда вывод, до полной победы мне очень далеко, и я могу только ждать и обороняться, обороняться и ждать.

   А что у меня с патронами? С автоматными непонятно, хорошо бы пересчитать, но темно, если попробую выщелкать из барабана, могу и растерять. Хреново, определенность бы не помешала. Зато с винтовочными все ясно, тех четыре, этих около двадцати, можно точно пересчитать в кармане на ощупь. Так, а что за коробочка у меня..., ха, это же мудрый компас в кармане, занятно! С того раза я так и не удосужился пообщаться с этим прибором, несмотря на то, что в жизни активно интересовался парапсихологией, а вот, пожалуйста, сталкиваюсь с проявлением пусть и известного, но редкого мистического явления, и забываю о нем. Что значат вахты и бункеринги, леший их раздери, о любимом начал забывать, а ведь в этом вся душа, как говорил там кто-то у Горького.

   Ладно, ближе к делу, что там с компасом, стрелка свободно дрожит, ага, заработало, словно почувствовав внимание, резко ушла на норд, и встала намертво, попробуем качнуть информацию.

   – Привет, скажи-ка, сколько пиратов на корабле?

   Стрелка уверенно уходит вправо и замирает, указывая на зюйд-вест. Так, и в чем ты у нас считаешь, в румбах, надо полагать, тогда девятнадцать.

   – Девятнадцать?

   Компас вернулся на норд, затем резко встал точно на ост, что следовало понимать, как подтверждение, и вновь ушел на норд.

   – Всего их было, получается, двадцать четыре?

   Стрелка опять показывает девятнадцать румбов, затем при возвращении задерживается на пятнадцати, и идет на ноль.

   – Было девятнадцать, четыре трупа, сейчас пятнадцать?

   Подтверждение остом, ну, я примерно так и считал, но все это ерунда, нужна настоящая помощь, делаю запрос.

   – Если я выстрелю, ты можешь направить пулю в пирата?

   Стрелка на вест, ответ отрицательный, хреново, значит, только информационное содействие, а если тогда...

   Я положил винтовку на мешок баррикады, и привалил сверху другим мешком с рисом, устроив подобие станка. Надеюсь, продуманный компас не убежденный пацифист и толстовец.

   – Я хочу попасть в голову главарю пиратов, левее мне целиться, или правее?

   Надеюсь главарь тихо где-нибудь сидит, а не носится по палубе.

   Стрелка уходит вправо, а когда я начинаю смещать ствол винтовки правее, начинает медленно возвращаться к норду, пока не останавливается на нем.

   – Теперь дай поправку по высоте, вправо вверх, влево вниз.

   Следя за стрелкой, поправляю винтовку немного вверх, ствол указывает прямо в сторону кухни, за которой матросская спальня, каюта капитана и рулевая рубка.

   – Стрелять?

   На глупый вопрос, стрелка уверенно выдает подтверждающий ост, выстрел. Тишина взрывается криками, беготней и сумасшедшей ответной пальбой, доказывая, что пуля, пробив несколько перегородок, нашла цель.

   – Спасибо, компасик, дружище, давай в другого пирата, все равно в кого!

   Опять нацеливаю винтовку по горизонтали, затем по вертикали, однако тут компас дает отбой, твердо указывая на вест, ясно, жертва поменяла дислокацию, перенацеливаю вновь, стреляю, вызывая новые крики и заполошную стрельбу.

   Отстреливаю две полных обоймы, посылая пули по совету компаса сначала в одну сторону, потом в другую, то и дело компас просит изменить уже готовый прицел, но все не зря, реакция с той стороны слабеет, и сходит на нет. Еще три выстрела, и компас отказывается от сотрудничества, не желая больше наводить винтовку на цель.

   – Все, пираты кончились?

   Ответ отрицательный, ну и что же ты тогда не работаешь?

   – Сколько живых пиратов на корабле?

   Два.

   – В них отсюда нельзя попасть?

   Правильно.

   Понятно, спрятались где-то за котлами, или мотором, так, что пуля укрытие не просадит. Хреново, роли поменялись, теперь они прячутся, а я их должен найти и обезвредить, но с компасом мне это сделать будет нетрудно. Однако хватит сидеть впотьмах, можно перебираться на кухню, штурма уже не будет. Открываю дверь на кухню, вот зараза, совсем забыл, что эти уроды устроили мне здесь газовую камеру. Из-за дыма ничего не видно, захлебываясь в кашле и жмуря слезящиеся и выедаемые дымом глаза, проскакиваю к наружной двери, разбрасываю ящики и распахнув ее, вываливаюсь на палубу. Активно дышу, дым густо валит из открытой двери, ничего, пару минут и все вытянет, можно еще иллюминатор, закрытый пиратами открыть.