Текст книги "Четыре реки жизни(СИ)"

Автор книги: Виктор Корнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Обратно поехали, когда стало совсем светло. То здесь, то там в глубоких кюветах обочин торчали полузанесенные крыши и кузова грузовиков. Злые, несчастные водители махали руками, умоляя помочь им выбраться на дорогу. Но с этой работой мог справиться только тягач или мощный вездеход. Моя же хилая санитарка сама едва, едва ползла по немного почищенной бульдозером дороге.

На душе было спокойно и уверенно. Испытание, подаренное судьбой, я выдержал с честью. Оказался сильнее метели и в этот раз!

***

Глава 13. Другая река.

Прошло почти четыре года, когда я в последний раз видел свою красавицу речку, когда распрощался со своими заветными местами на той стороне реки. Четыре года я не видел места, где умер отец, места, где мы были вместе в последние дни его жизни. Конечно, все годы разлуки я помнил о них, в грезах и снах не раз бывал там, переживал снова и снова все яркие, запомнившиеся события своей былой жизни. Не раз мысленно проплывал на плоту от Юпитерского переката, вниз по течению, почти до Ишимбая, вспоминая в мельчайших подробностях каждый поворот, перекат или прижим. Всю последнюю неделю увольнения из армии я ходил, как угорелый, предвкушая встречу с родной рекой и заветными местами.

Наверное у каждого человека есть заветные места, в которых он чувствует себя особенно хорошо. Там его обычно, окутывает одухотворение и блаженный покой. Для кого-то это квартира, где он прожил жизнь, для других церковь, а кто-то находит блаженство стоя на вершине скалы.

У меня же эти места появились после смерти отца. Стал я более замкнутым, начал чураться шумных компаний и вылазок. Полюбил одиночество, научился ценить тишину и открывшуюся возможность заглянуть внутрь себя. Этому способствовала и интенсивная учеба в техникуме, и довольно бедная жизнь, в материальном смысле. Вот однажды собирая, сладкую сочную клубнику, случайно набрел на прекрасное место между двумя старицами. Потом, через несколько лет, невдалеке от этого места пробурили скважины будущего водозабора и оцепили протяженной запреткой из колючей проволоки. А тогда это были дикие заболоченные места, с мощными кустами и редкими сухими цветущими полянами.

Через несколько дней я вновь оказался там. В тот год было довольно засушливое лето, клева не было и я отправился в те места полакомиться клубникой. Редкие, уже подсушенные кустики с мелкими ягодами на солнцепеке, заставили меня искать клубнику в более влажных местах. Переходя с места на место, пройдя довольно заболоченный участок, внезапно наткнулся на прекрасный островок сухой возвышенности. Здесь в окружении стройных березок и раскидистых черемух, после лужка с огромными сочными лопухами и крупным подорожником, возникло прекраснейшее место в виде солнечной полукруглой полянки. Заросшая большими бело-желтыми ромашками, крупными мохнатыми шапками клевера и красными часиками-гвоздичками на высоких тонких ножках, эта полянка разительно отличалась от прежде виденного мной пейзажа. Отличалось прежде всего разнообразием цветущих трав и кустов и какой-то мощью растений. Сочная красная клубника стояла на высокой ножке, несколько ягод обязательно были величиной с вишню. Кисти черемухи и боярышника также были крупными и весомыми. Даже нежный шелк степного ковыля, развивающегося легким ветерком, был почти вдвое длиннее прежде виденного. Да и сама трава, в этом чудном оазисе росла какими-то мощными, прореженными пучками.

Нахлынула такая благодать, что бросившись на землю, я распластал руки и пролежал так, глядя в небо, в проплывающие легкие облака, около часа в каком-то странном забытье. Очнувшись, почувствовал огромный прилив сил и энергии. Хотелось петь, смеяться, радоваться жизни, созерцая эту редкую земную красоту. Несколько раз в лето я старался посещать это заветное место каждый год. По особым приметам понял, что никто из людей его не посещает, что оно мое, хотя по прямой до реки не более шестисот метров. Потом появились еще два заветных места в других местах.

Демобилизовавшись, летел я из Хабаровска на самолете. Потом был поезд, автобус и вот уже обнимаю маму и братика на пороге своего нового дома. За год до окончания мною техникума, мама наконец-то сумела обменять нашу старую большую квартиру в бараке, с садом-огородом и тремя сараями на небольшую благоустроенную однокомнатную квартиру на первом этаже кирпичной пятиэтажки. Содержать огород и сараи маме с двенадцатилетним братиком конечно было не под силу.

Подремонтировав свой старый велосипед, купленный на стипендию после окончания второго курса, поехал на ДОК. Все пустыри, где мы бегали босоногими пацанами на речку, огородились садовыми участками и застроились сараями-домиками. Может это и правильно, земля должна не только отдыхать и радовать глаз, но и кормить людей. Лишь только земля дает первичную ценность в виде урожая, мяса, молока и масла, да и природных ресурсов. Все далее переработка и финансовое искусство. Но про фундамент жизни люди нередко забывают. Вот почему оператор в банке, имеет в несколько раз большую оплату за труд, чем пахарь, вырастивший урожай зерна. Но его перекупили спекулянты, и он опять нищ и опять должен. А потом философствуют, почему русский мужик пьет. А пьет он от безысходности, от вечной рабской зависимости от «хозяина», что сколько не паши, не станешь свободным, зажиточным фермером, как в других цивилизованных странах.

Зажатая между заборами и закиданная мусором с огородов, грустная дорожка, наконец-то привела меня к ДОКовской дороге. Ее тоже с двух сторон обступили заборы участков, но этот последний километр до реки, прямой, как стрела гравийной дороги, выстоял, только камни почернели от времени и неблагоприятной экологии. Кислотные дожди, кислотные туманы постепенно даже камни точат, а не только живое.

У реки подняли свои, вечно кивающие головы, нефтяные вышки и ревущие факела. Неутомимые качалки, беспрерывно кланяясь человеческому гению, сосут нефть из глубинных кладовых Земли и сливают ее в огромные емкости у дороги. Все это вонючее хозяйство, расположенное у берега реки, освещается вечно-горящими факелами. Ну не можем мы очищать попутный газ, проще его сжечь, отравив атмосферу.

А вот и речка! Там, где мы когда-то кувыркались в горячем чистом песке – темный гравий и кусты ивняка. И речка стала уже, и вода уже не столь радостная и чистая, бежит прижатая искусственным бетонным берегом. Но все равно, еще такая родная и любимая, как постаревшая, прихворнувшая мать. Сплав леса почти прекратился, да и лес стал мелким, из лиственных пород.

Нет уже тех великанов, где на одном плывущем бревне, можно было спокойно загорать троим пацанам. Из трех бревнотасок, сохранилась лишь одна, да и та редко работала. Посидел на берегу, где умер отец, осмотрел я все то, что он видел, придя сюда в последний раз и что его видело. Запечатлел панораму в памяти и поехал к насосной, и далее, за поворот, к нашей старой Роще.

Как не печально, но Роща изрядно поредела. Прорытый перед ней канал для спрямления русла, сделал из бывшего берега, длинный остров. Причем Роща оказала на самом мысу острова, на передовой. Лед и весеннее половодье, раз за разом, стали разрушать этот мыс и десятками уносить вековые деревья. И действительно, черное дело людей завершила вода – к 1989 году от седых громадных красавцев не осталось и следа. Новый человек и не подумает, что там, где сейчас течет вода, всего двадцать лет назад стояли вековые деревья в три обхвата, а под ними отдыхали тучные стада, сначала коров и лошадей, а позднее овец и коз. Да и мы не раз устраивали ночевки и веселые костры под защитой древесных громад.

На следующий день объехал все свои заветные места, побывал на старых ягодных полянах. Погрустил на бывших местах наших ночевок детства и юности, где мы ловили могучих голавлей и видели белорыбицу. Заветные места сохранились, но потеряли былую мощь и таинственность. Людей стало много, кто-то добрался и до наших бывших стоянок. И места многих наших старых ночевок не сохранились. Чтобы правый крутой берег не разрушался, его одели в бетон и место нашей главной ночевки теперь под бетонными плитами. От нашего глубокого омута остались одни воспоминания. На его месте появился перекат, а в нынешние годы появился заросший деревьями остров, примыкающий к бетонному берегу. «Все имеет свой конец, свое начало» – как поется в песне. Ягодные поляны поредели, стали сильно истоптанными, но появились и новые. Много появилось выработок от земснарядов – видимо добыча гравия сильно возросла.

Зуд каналокопателей и боязнь затоплений, привели к рытью широких проток, по которым текла часть весенней большой воды, летом эти каналы пересыхали и постепенно, через двадцать лет, покрылись настоящим березово-ивовым лесом. Меньше стало и рыбы. Построили подвесной мост и правый берег стал досягаем для любого горожанина. Раннее дикое, заповедное правобережье покрылось сетью дорог и тропок и стало многолюдным местом отдыха.

Очень разросся и город. В некоторых местах стали строить дома уже в полукилометре от реки. Поэтому приходилось все дальше и дальше уезжать от наших старых рыболовных мест выше по реке на многие километры, где еще сохранилась неокультуренная река. Где еще остались места, хоть немного похожие на прошлые места нашей юности и детства.

Нужда заставила срочно найти денежную работу, да и в институт надо было поступать. Пошел на ремзавод, мотористом на сборку двигателей, на сдельщину. Через полтора месяца, после дембеля, поступил в институт, на физмат педагогического. И пошла круговерть – днем работа, вечером и погулять надо и контрольных горы. Бесконечные зачеты, экзамены, сессии и семинары. Все требует подготовки, времени, усилий, поездок в другой город. Сначала учился с нахрапом, на авось, но задолжав, пришлось усердно догонять – учебный отпуск при долгах не оплачивали.

Хорошо, что в соседях оказалась сокурсница, с хорошо поставленным звонким голосом прирожденной пионервожатой. На нее обратил внимание, еще при сдаче первого экзамена. Я еще на половину вопросов не ответил, а две «пигалицы», уже сдали работу. Круглые отличницы после педучилища и здесь на первом экзамене получили по пятерке. А я едва натянул на четверку, пять лет отдыха от учебы не прошли даром. Голова стала ленивой. Вот эта отличница и помогла мне на первых порах, как стимул. С ее помощью и учеба и жизнь пошли веселее. Поженились, через год родилась дочка, остро встал квартирный вопрос. Все передряги и проблемы отразились и на здоровье, пришлось даже бросить курить.

Миновало шесть лет учебы, год отработал в школе, на одном дыхании – в 8 утра уходил из дома, в 8-9 вечера приходил, как выжатый лимон. Выкладывался полностью, учить детей оказывается очень интересно, но не всегда была отдача. Сразу понял, что адский учительский труд, наверное для тех, кто не трудился на других работах, кто может полностью себя отдать детям. А я уже вкусил шоферской вольницы. Поэтому, когда на комбинате появились первые ЭВМ, ушел в программисты.

Это еще один поворотный пункт в моей жизни. Наконец-то я вышел в инженеры. Природная изобретательность, аккуратность и владение логикой, дали возможность мне, самоучке, работать наравне с профессионалами после технических ВУЗов. Только очень подводил английский, его абсолютное незнание. Конечно, знания добавляли и множество законченных курсов повышения квалификации, где я был всегда в первых рядах, но школа есть школа.

Работа на комбинате и жизнь в загазованном городе доконали мое здоровье. В последний год пришлось дважды лежать в больнице, то с желудком и печенью, то с фурункулами. В больнице и порекомендовали сменить климат.

Река меня уже не держала, как раньше, уж слишком она изменилась в худшую сторону. Постарела, стала бедной на рыбу,

да и людей расплодилось очень много на ее берегах. А это для меня, дикаря-одиночки, переносить было очень тяжело. Решил уехать. И вот, 78 году, я навсегда покинул свою состарившуюся, бывшую когда-то красавицей, реку юности.

***

Виктор Корнев

Четыре реки жизни

Повесть состоит из 4-х частей. В ней повествуется, соответственно, о жизни и приключениях ребенка, подростка, а затем и взрослого человека. И все это описывается на фоне богатой окружающей природы и красавец рек, где и происходит эта сама Жизнь.

Сайт автора http :// stixij . narod . ru /

ЧАСТЬ 3.

РЕКА ЗРЕЛОСТИ.

Москва 2003 г.

***

Глава 1. Сом.

Нигде и никогда мне не приходилось ловить таких огромных, жирных и вкусных рыбин, как в Цимлянском водохранилище, которое образовалось в пятидесятых годах, после возведения Цимлянской ГЭС. Сабанеев писал, что самая вкусная рыба из Азова и низовьев Дона и лишь потом Каспий и Ахтуба. Смею заверить, что в Дону, ниже плотины, рыба уступает по вкусу рыбе из водохранилища, много раз испытывали собираясь компаниями рыбаков. Кто-то приносил судаков с Дона, кто-то из водохранилища, пили пиво с вяленой чехонью и с моря и с Сухой. По вкусу многие определяли, откуда рыба, и вкус рыбы из моря (водохранилища) всегда был на первом месте. Про вкус рыбы из северных рек и говорить нечего.

Удивительное зрелище представлял Дон в семидесятых годах, до эпопеи со строительством Атоммаша. Вдоль его берегов, по поверхности воды тянулись километровые темные, извивающиеся живые полосы. Эти неширокие полосы состояли из несметных стай мальков, которые кормились на мелководье у берегов. Естественно, все рыбы, что были ростом побольше и позубастее, жировали этой мелочью, как планктоном киты в океанах и быстро росли. Даже такие вегетарианцы, как лещ и сазан, едва перевалив за полукилограммовый вес, уплетали малька за обе щеки. Поэтому нередко ловились сазаны и толстолобики весом за пуд, судаки на море попадались и семикилограммовые, а лещи до пяти килограмм.

Когда начинал дуть сильный ветер с моря в сторону плотины, эти громадные рыбины скатывались в водосбросы Дона и оросительного канала и старались выбраться обратно в море. Но не тут-то было. С двух сторон канала стояли «рыбаки-бурильщики» и «драли» рыбу. Почему-то их прозвали «бурильщиками», но труд их, в сравнении даже ловлей спиннингом, адский. Видно как у бурильщиков при бурении скважин. Ночь, ветер, а ты используя металлическую трубу (другие удилища ломались, как спички) методично забрасываешь стограммовую свинцовую буру с огромными крючками и дергаешь, что есть сил. Дернешь поворотом туловища и катушкой выбираешь слабину, дернешь и опять крутишь. Сил хватает на полчаса такой работы, потом отдых и опять твоя смена. За ночь так надергаешься, что потом весь день спина болит. Вот такая «любительская» ловля процветала в те годы. Таким диким варварским способом лова, багрилось все живое, что плавало в канале. Зацепить и вытащить пятнадцатикилограммового толстолобика, поперек, за брюхо, наверное равносильно вываживанию тунцов у Хемингуэя. Только стоишь на твердом берегу и рядом орава таких же, как ты безумцев-помощников.

Руки в крови, того и гляди загремишь вниз по наклонным гладким бетонным плитам берега в быструю, глубокую воду. Но добровольные помощники, с баграми-крючьями уже ждут твою рыбину у уреза воды, рискуя свалиться сами от любого неловкого движения.

Поэтому нередко обвязывались веревкой, один с багром внизу, а второй, что наверху, держит его в натяг, на веревке. Весь берег сбегается посмотреть на натуральный спектакль, побросав свои удочки. Советы, мат, соленые мужские прибаутки сопровождают долгий процесс вываживания крупной сильной рыбины. Когда один устает, его подменяет напарник. В конце концов рыбина выдыхается, подтаскивается к берегу и баграми выволакивается на сушу. Самый ответственный момент, это вытаскивание из воды. Мощный изгиб сильного тела, удар хвоста по рукам и мордам рыбаков и вот уже кто-то по мокрому бетону скользит вниз, а вместе с ним уходит и рыбина. Опасное, страшное занятие. Острые крючья, багры, нередко приносили травмы и самим рыбакам. Со звоном рвутся толстые лески, ломаются мощные катушки и удилища, да и труд не из легких, но острота ощущений всегда влекла настоящих мужчин на такие подвиги. Да улов был неплохой. За пару часов, но хоть соменка на пять кг обязательно зацепишь.

Мне больше нравилось ловить в канале голавлей своим излюбленным способом – на корку хлеба. Пяток крупных голавлей за три-четыре часа лова при любой погоде были обеспечены. Да несколько щук и окуней нередко удавалось поймать на спиннинг. Где плеснулось, туда и блесну, голавли пусть подождут. Если оперативно и точно сработал, зубастая рыбина твоя. После обедневшей Белой, рыбалка здесь была раздольной. Много воды, много крупной и жадной рыбы. А что рыбаку еще надо для полного счастья!

Еще более удачливыми были поездки на море. Хороший друг Володя, недавно купил «Казанку» с мощным, сорокосильным «Вихрем» и мы, обычно, трое-четверо друзей, сбросившись на бензин, нередко мотались по морю за двадцать, тридцать километров от лодочной станции. Обычно плавали в сторону строящейся дамбы пруда-охладителя АЭС. Главное в бинокль увидеть, где на море «дерут» судака. Заметим, где кучкуются лодки, туда и прем, значит там стая. А попали на стаю – пять, десять килограмм глупых, с остекленевшими глазами судаков обеспечены за час лова.

Иногда попадались и десяти килограммовые сомы и даже жерехи. Кому, как везло. Из всех рыб самый спокойный это судак. Вытащишь его с десятиметровой глубины, он глаза выпучит и не шевелится. Как-то, одного трехкилограммового стал с крючка снимать, он мотнулся, а крючок мне в кисть. Глубоко залез, боль сильная, мужики ржут, а мне пришлось крючок ножом вырезать, резать самого себя родного. Хорошо, что водку не всю выпили, пришлось делать внутреннюю и внешнюю анестезию. Обидно, все ловят, а я истекая кровью, стою с вытянутой вверх рукой, чтобы ослабить кровотечение. Обмотал кисть полосками рваной майки, так и просидел до конца рыбалки инвалидом, наблюдая за чужой удачей.

Но не только не везло одному мне. Как-то раз, сильный ветер, раскачивающий лодку при ловле, в середине дня совсем рассвирепел и с каждым часом набирал обороты. Длинные валы, один страшней другого, вдвое выше бортов кормы, при неправильных маневрах, мгновенно заливал лодку. Хорошо, что было ведро и большой котелок. Хозяин вел лодку, а мы непрерывно откачивали воду из лодки и своими телами защищали борта от громадных валов, которые нес боковой ветер. Главное было оседлать вершину волны и как можно дольше на ней удержаться. Но волна идет к берегу, на мелководье, поэтому приходилось ее покидать, спускаться в ложбину между двух волн и мчаться, чтобы не попасть под очередной гребень. Здесь спасало мастерство нашего капитана. Надо было отойти от берега, наперерез волнам, оседлать очередную, самую мощную волну и затем проявить мастерство, чтобы не скатиться с ее гибкой спины. Чтобы соседняя волна не ударила в борт и не перевернула лодку. От переворотов спасала беготня от одного борта к другому. Хорошо, что вода и ветер были теплыми, а мы здоровыми и крепкими. Поэтому страха за жизнь не было и в помине. В любом случае нас прибило бы к недалекому берегу, но многого бы мы при этом не досчитались, и удочек, и рюкзаков. Измотавшись, изранив руки и ноги в кровь и набив шишек на голове с горем пополам приплыли на пристань лишь через три часа этого изматывающего и опасного водяного слалома.

С тех пор, чуть ветер начинает усиливаться, а на Цимлянском море это случается довольно часто, срочно сматывали удочки и искали места, где потише волнение и поближе к заливу, к лодочной станции. В такую погоду самое страшное было налететь на скорости на плавающее бревно – пробоина неминуема и лодка идет на дно со всем имуществом или, если успеешь открутить мотор, то получает нулевую плавучесть. Сплав леса в виде плотов и пакетов бревен практиковался то время, как более прогрессивный, по сравнению с молевым. Но бревна исхитрялись покидать связки и плавало их предостаточно. Особенно был забит плотами и связками из бревен лесной порт и его окрестности. В начале лета под ними обычно скапливалась крупная рыба, чтобы полакомиться обитателями его подводной части и мальками. Нередко и мы приплывали на эти плоты и пакеты, стоящие на мощных якорях, половить рыбу с ночевой, на субботу или воскресенье. Или порыбачить на вечерней зорьке, благо залив с плотами располагался неподалеку, почти в черте города.

После работы, снасти в руки и на боны. Ночью хорошо там брала крупная чехонь, густера и плотва. А днем и поутру можно было прихватить и килограммового сазана, щуку или окуня. Интересно было наблюдать за повадками рыб, сквозь щели между бревен, склонив лицо к воде и прикрывшись рукавами штормовки от отблесков света. В мутноватой зеленоватой воде, освещенной ярким южным, подводный мир просматривался на глубину до двух метров.

Кроме живности, резвящейся на поверхности воды, нередко можно было заметить и, притаившуюся палкой в тени бревен, щуку. Вот стайка окуньков, как стая волков, отсекла с десяток мальков и терзает их на поверхности, атакуя по кругу и снизу. Толстым обрубком бревна, в глубине, наискосок проплыл огромный десятикилограммовый сазан, едва перебирая плавниками и лениво покачивая хвостом. Нередко, наблюдая такие подводные картины, стараешься подсунуть проходящим рыбинам, наживку или блесну.

Такая вот занимательная ловля, как в большом аквариуме. За несколько дней подводных наблюдений, знаешь о повадках и поведении рыб, больше, чем прочитав все вместе взятые многочисленные руководства по любительскому рыболовству. В такие дни, без хорошего улова, обычно домой не возвращались. А хороший улов начинался в этих краях с трех килограммов. А удовольствие – никакое ТВ такого не покажет. Единственное, что огорчало – это тучи комаров, которые тоже селились на бревнах и от которых в тихие, теплые ночи не было никакого спасенья. Да же я, казалось бы закаленный в походах человек, покрывался красными пятнами от их многочисленных укусов. Приходилось натягивать капюшон штормовки на лицо, оставляя лишь прорезь для глаз. Руки тоже приходилось прятать в рукава, особенно, если они были мокрыми. Однако эти мелкие кровопивцы, всегда находили щели, набивались и жалили. Некоторые громадные индивидуумы кусали даже через натянутые части штормовки или рубашку. Не прокусывали лишь кеды или сапоги. И лишь утренний ветерок давал хоть немного передохнуть от этих вездесущих трелей, отгоняя стадо кусучих насекомых в затишье.

Однажды, после ночной ловли, когда мы уже собирались уезжать с плотов на моторной лодке, к нам утром прибежали двое пацанов, с возгласами:

–Дядя! Там нас пугает огромная рыбина.

Мы туда. Я заглянул в полуметровое оконце в плоту и отшатнулся. Действительно, на меня устремился огромный сом. Раздался удар его головы о бревна, видимо он так пугал непрошеных зевак. Стали мы с другом Володей наблюдать в щели. На глубине более двух метров от поверхности воды, не спеша, плавал двухметровый сом, вокруг якорной цепи, что опускают с грузом на дно, для удержания бонов. Наверное сом охранял свою икру или там был его дом. Глубина-то около десяти метров, и что там на дне, не видно. Сом был не из пугливых, опускаешь руку по локоть в воду, он устремляется к ней, надеясь оттяпать. Вот и купайся в этих местах после этого, особенно мелкой пацанве. Решили мы его выловить. Нашли в лодке бурилку с грузом, леску 0,8 мм, нацепили на леску еще пару тройников №14, приладили к «Невской» катушке и на толстой палке стали «бурить» сома за брюхо.

Забагрить рыбину не составило особого труда. Но он рванув, как лошадь, сбил руки Володьки в кровь об бешено трещавшую катушку и размотав всю леску, легко ее порвал. Удочку мы ему не дали уволочь, держали вдвоем, четырьмя крепкими руками. А сом так и ушел с оборванной леской и тройником бурилки в боку. Расстроенные неудачей смотали удочки и поплыли на лодке домой.

Через несколько дней, находясь недалеко от бонов, я решил зайти и заглянуть под бон, где жило это чудище. Боже мой, оно опять там, у цепи. Только еще на большой глубине, едва маячит силуэтом. Весь этот вечер мы с Володей ковали мощные багры из скоб и арматуры. Закаливали, точили, прилаживали к длинным деревянным черенкам. К палкам привязали по прочной веревке, на случай, если багор выскользнет из рук. Специально сделали пару герметичных подводных фонарей, ловить сома собирались и ночью. Приготовили топорик, пару больших мешков и на следующий вечер отправились к сому в гости. Стояли жаркие, тихие дни, что бывают в конце мая, начале июня в низовьях Дона.

Красавец сом ждал нас, но на недосигаемых для наших багров глубине. Опустили подводные фонари. Включишь свет, он всплывает, потом опять уходит в глубину. Видно рана в жирном боку, еще болит, поэтому и нет былой агрессии.

Так всю ночь мы его и приручали, до самого утра. Сами на переменку спали урывками, через каждые полчаса дежурный включал свет и заглядывал в окно между бревнами. Один спит, укрывшись от комаров, другой старается выманить сома повыше. Измучались сами, но приручили сома не бояться нас.

Лишь где-то часам к пяти, уже и солнце взошло, сом осмелел и поднялся повыше, разглядеть чудаков с баграми. Вдалеке прошла моторка и подняла волны. Эти далекие волны дошли и до нашего бона, расшевелили бревна и сома. Сом еще на метр поднялся выше к поверхности воды и оказался в опасной близости от наших багров.

В секунду, зацепленный баграми, он оказался на бревнах плота. Володька держал сома крючком багра у головы, а я, уселся посередине спины и топориком рубил его толстую шею. Мотал он меня страшно, еще несколько секунд и я бы был сброшен в воду. Но мощным ударом топора все же успел перерубить его жирную шею, тело враз обмякло, пошли судороги, волны конвульсий и сом затих. Лишь иногда хвост вдруг самопроизвольно начинал биться о плот и замолкал через несколько секунд.

Обмерили рыбину, оказалось от головы до хвоста – 2 метра 25 сантиметров. Одни усы около полуметра. Отрубили голову, чтобы не оторвалась и не утонула и, обвязав веревками туловище, потащили к берегу. Едва донесли добычу по скользким бревнам до берега. Видимо сами перевозбудились от кровавой бойни, да и недосып сказался. Руки ноги ослабли, стали словно ватные. Разрубили тушу на несколько кусков и рассовали по мешкам. На нас было страшно смотреть. Усталые, заросшие щетиной морды в пятнах крови, грязные руки в запекшейся крови, рукава штормовки по локоть красные, брюки в слизи, вот такое зрелище представляли мы, выходя на берег. А еще надо ехать в троллейбусе, через пол города. Наскоро умылись, подмыли одежду и взвалив тяжелую кровавую поклажу на горбы, шатаясь побрели, через пустырь к ближайшей остановке.

Дома, прежде всего, взвесели трофей. Оказалось 51,5 кг. Одна голова потянула 13 кг. Срочно порубили все куски вдоль пополам, часть засолили у Вовки в ванне, часть пожарили сразу. Хорошо, что у друга жена не работала, дети еще были малы. Захватив хорошие куски, отправились на работу в институт, благо он был рядом. Какая работа – все раскрыв рты, слушали наш рассказ про удачную рыбалку. Кто-то сбегал и принес несколько трехлитровых баллонов пива, а в обед пошли большой компанией смотреть рыбину. Пусть уже порубленную и засоленную в ванне, но уж рыбак должен все увидеть своими глазами. А рыбаков в нашем институте было предостаточно. После такой удачи, нас даже начальство стало уважать по другому. А вечером несколько человек поехали искать других сомов под бревнами.

Такого вкусного балыка из засоленного сома мне больше в жизни не удалось отведать, а уха из половины головы, варилась в двух ведрах и елась компанией в десяток человек. Даже одного ведра не удалось одолеть, настолько питательным был отвар. Из второго на следующий день получился прекрасный холодец – «дребезжжалка».

В конце лета на оросительном канале хорошо пошел голавль. На корку белого хлеба или большого кузнечика, можно было выхватить почти килограммового красавца. Бывало, спрячешься в заросли тростника, сделаешь там уютное гнездышко из веток, досок и прочего подсобного материала и отпускаешь корку метров за двадцать, тридцать. Сначала корку долбит мелочь, потом вдруг мощный всплеск, поплавка нет, сбрасываешь леску с катушки. Пять, десять секунд выдержки, затем длинная подсечка и пошла борьба. Нередко голавль делает свечку, выпрыгивая из воды на полметра, а то норовит уйти в береговые камыши и коряги. Здесь важно держать хороший натяг, не давать ему закрутиться леской вокруг травы, иначе неминуем сход, а то и обрыв. Сколько пришлось потерять крючков и поплавков на таких рыбалках за лето, трудно сосчитать. Но крючки и леска при социализме были относительно дешевы, даже для нашей инженерной зарплаты. Некоторыми пользуюсь до сего дня, а поплавки я всегда делал сам из пенопласта или коры.

***

Глава 2. Дежурства.

В те годы многим приходилось подрабатывать на второй работе. Сначала мы с Володькой дежурили на стройке дома сторожами. Потом сторожили по ночам строящийся детсад. Дождь, темень, грязь, лишь один фонарь, на высоком столбе качается со скрипом, слепо освещая стройку. Да сторож, что в холодном вагончике, лежит на столе укутавшись в телогрейки и зорко наблюдает за вверенным объектом в грязное окно.

Воровали в то время «по-черному». Везде шла стройка, народ сборный, со всей необъятной страны. Да и местные казачки, все, что появлялось на их земле не считали чужим и волокли в хутора про запас. Привезли, как-то чугунные батареи отопления. Тяжеленные, втроем разгружали с машины, умаялись. Сложили высоченным штабелем во дворе, казалось, кому они нужны. Так нет. Чуть стемнело, смотрю мужичек надрывается, тащит согнувшись в три погибели, эту железину. Выскочил я из вагончика с арматуриной в руке, свищу, перемежая мат. Воришка бросил батарею и тикать. Едва доволок я эту тяжесть до штабеля. Однако, утром на обходе, этой батареи уже не оказалось. Видимо мужичок ночью вернулся. Оказался очень настырным. Или очень надо было.

Есть несколько способов охраны: ходить и светиться, или наоборот, засесть в засаде и ждать. Второй предпочитают охотники и вооруженная охрана, попробуй сунься к ним. А у нас, кроме куска арматуры, больше ничего не было. Даже телефона. Да и поспать хотелось, утром-то на основную работу идти, писать компьютерные программы, разрабатывать технические проекты по автоматизированным системам. Поэтому в дежурствах были изобретательны. На подходах ставили гремящие растяжки из консервных банок и железячин, благо у меня детский опыт имелся. Спишь в вагончике, загремело – значит сработала самодельная сигнализация. Ноги в руки и в разведку – в ночь, темень, дождь и грязь. Зорко смотришь по сторонам.