Текст книги "Четыре реки жизни(СИ)"

Автор книги: Виктор Корнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Виктор Корнев

Четыре Реки Жизни.

Повесть состоит из 4-х частей. В ней повествуется, о жизни и приключениях ребенка, подростка, а затем взрослого и пожилого человека. И все это описывается на фоне богатой окружающей природы и красивых рек. Уральской реки Сим, что у Миньяра, на реке-красавице Белой в районе г. Салават, реки Сал у Волгодонска и реки Сестра, что в Подмосковье. Там, где и происходила эта самая Жизнь.

Сайт автора http :// stixij . narod . ru /

ЧАСТЬ 1.

Река Детства.

Москва 2003 г.

Глава 1. Наши игры.

У нашего барака, недалеко от входа, стояла высокая раскидистая сосна и я, будучи еще дошкольником, любил с разбегу, залезать на нее, когда убегал от старших сестер или от матери, которые хотели меня нашлепать за какую-либо провинность. Наш барак стоял на лесистом склоне горы, рядом была стена колючей проволоки лагеря (1949-й год), к которой нельзя подходить и вышки с охранниками-попками. Вдали, внизу, чуть левее, располагался городок Миньяр, с деревянными, почерневшими от времени одноэтажными домами и лишь в самом центре проглядывало несколько громадных двухэтажных кирпичных домов. А напротив барака, через широкую низину, проходила по высокой щебенчатой насыпи, железнодорожная магистраль Уфа-Челябинск, с огромным грохочущим мостом через небольшую речушку с кратким названием Сим.

Набегавшись за день по своим активным ребячьим играм, мы с удовольствием, наперегонки, считали, сколько вагонов в проходящем составе, кто первым определит марку паровоза (ИС, ФД или "Кукушка"). Более старшие ребята, что уже умели читать и определяли, куда идет проезжающий пассажирский поезд. Да и мы, «мелкотня», по одним внешним признакам, тоже стремились правильно угадать маршрут следования. Кто ошибся, получал шелбан по башке. Вот так играючи, мы учились считать и читать, постигали азы интуиции и развивали визуальную память.

Иногда мы бегали за речку, на станцию, где останавливались пыхтящие черные паровозы с вагонами. Рядом со станцией была ремонтная мастерская, возле которой кучами валялись интересные железки и механизмы. Те, которые можно было легко поднять, мы уносили для игр, с более тяжелыми забавлялись на месте. С удовольствием вдыхали запах масляных колесных букс, лазали под вагонами, дергали тормоз "Матросова" и слушали, как шипят тормоза и ходят колодки. Нас, естественно, гоняли, но мы как стая мелких воробьев, передвигались очень быстро и все под вагонами, от одного состава к другому.

Отставшему пацану, нередко доставалось по заднице от проворных охранников и машинистов, а кто был невнимателен, разбивал лоб о висящие железяки под вагонами. Но я не помню ни одного случая, чтобы кого-то из нас сильно избивали, хотя то время было голодное, послевоенное. Шел пятый год после Победы над варварами-фашистами. Со свалки мы приносили всякие интересные железки, пружины и мелкие механизмы. Большой доблестью считалось сбить подшипник или найти разорванный противогаз. Два шарикоподшипника, две доски сбитые углом и третья доска на петлях из согнутых гвоздей – вот и готов самокат для семи-десятилетнего пацана. Главное же достоинство такого устройства – это шум. Нынешние импортные самокаты за сто долларов, на бесшумном каучуковом ходу не дают того куража, что получали мы от своих самоделок. Асфальта тогда у нас еще не было, зато были хорошо укатанные, гладкие места на дорогах и тропках, да и крутых горок и склонов вокруг было предостаточно. Вот мы и гоняли, кто быстрей съедет с горки. Еще одной шумной забавой были гонки обручей от бочек или тонких тракторных дисков. Из пружинистой проволоки изгибалась специальная ручка-водило и бежишь, ведешь впереди себя это неустойчивое колесо. Чуть остановился, оно и упало, так что всегда в движении. Поэтому росли худыми и ловкими, хотя и были вечно голодными, не в пример нынешним зажравшимся барчукам.

Зимой катались на кусках толи. Тогда ею покрывались крыши строящихся бараков, а кусков и обрывков толи было навалом в округе, как и тонкой фанеры. По склону горы рос прекрасный смешанный лес. В основном из сосны и березы, но попадались елки и осины и даже раскидистые липы. Заключенные валили лес, обрабатывали его, а бревна спускали вниз по укатанным желобам. Желоба поливали водой, они на морозе леденели, становились скользкими и бревна с большой скоростью скользили по желобам вниз, где их собирали и грузили на подводы, машины или громадные тракторные сани. Поэтому не было большей радости, как взобраться повыше, успеть сесть на бревно и мчаться с горы, что есть духу. Главное, чтобы следующее бревно не догнало и не ударило в спину и не втемяшиться на скорости в стоящие рядом с желобом деревья. Когда же бревен не было мы катались по желобу на кусках толи или фанерках.

Конечно, не обходилось без синяков, заноз и шрамов, но тяжелых исходов не помню. Более взрослые ребята гнули из водопроводных труб "гонялы". Удивляюсь, почему ушлые китайцы до сих пор не освоили их производство и не заполонили мир этим нехитрым, но везде проходимым видом детского транспорта. Форма "гонял" напоминает букву U, если ее плавно изогнуть в нижней части. Катаются на "гонялах" стоя ногой на одной из труб, отталкиваясь другой ногой, как на самокатах. Нередко спускались с горок втроем, один сидит в сетчатой проволочной люльке, а двое стоят на трубах. Разве сравнить нашу активность при спуске, со спуском на нынешних тяжелых, неуклюжих снегокатах. Наиболее технически смекалистые ребята повзрослее делали зимние лежачие самокаты. На них, вместо подшипников, использовались три конька-снегурка, с округлой передней частью. Один конек поворотный, а далее широкая доска, крестом к которой прибивается доска с двумя коньками на концах, вот и готово изделие. Ложишься на это сооружение и гонишь по укатанной скользкой дороге. До сих пор в глазах случай – внизу "полуторка", уже остановилась, сигналит, а я мчусь под нее с бешеной скоростью и не могу ни свернуть, ни остановиться, тормозов-то нет! В нескольких метров от грузовика, сумел скатиться с доски и убежал. Шофер же достал доску из-под машины, закинул в кузов и укатил. Мне же пришлось держать ответ перед грозным хозяином доски и в течение нескольких дней убегать от его тумаков.

В полутора километрах от нашего барака был карьер, где взрывами динамита крошили гору и добывали таким способом щебень для стройки. На карьер нас не пускали, потому взрывами мы любовались издалека, а вот ниже карьера располагалась дробилка-сортировка и к ней от карьера шла узкоколейка для малых вагонеток. Вагонетки грузились заключенными вручную, из тачек. Тачки катали по широким доскам и опрокидывали с них камни в вагонетки. Иногда нам давали тачку и мы по очереди в ней катались – двое ведут тачку за ручки, а один сидит в кузове тачки и радуется. Когда заполнялись три вагонетки, их разгоняли несколько человек, потом один вспрыгивал на последнюю и ехал вниз до фабрики-сортировки, чтобы после разгрузки дотащить лошадьми вверх, до карьера.

Тормозились вагонетки своеобразно – большой дубиной. Ею, как рычагом упирались в последнее колесо и тормозили его. Это только потом появились вагонетки с винтовым тормозом и мотовозом. Зато эти вагонетки были самосвальными – нажал на рычаг, кузов опрокинулся и пуст. Бывало мы воровали порожнюю вагонетку, разгоняли ее, вскакивали и с гиканьем неслись вниз. Потом спрыгивали и бежали домой от охраны. Однако все наши шалости были беззлобными, по детской глупости и простоте. Когда нас ловили взрослые, а это случалось очень и очень редко, мы были достаточно шустрыми и ловкими ребятами и у нас был хороший вожак, то дальше нравоучений и легких затрещин дело не шло. Никогда в нас не кидали камнями и не били палками, а охрана даже в воздух не палила, хотя многие из них прошли войну и не одна человеческая смерть была в их памяти.

Еще у нас было шумное занятие – это сбрасывание округлых плоских каменных плит с крутых склонов горы. Хотя в наших местах и начиналась тайга и вокруг рос прекрасный мощный лес, но слой почвы был очень тонок, попадались совсем голые места, всякие разломы, выходы известковых плит и пещеры. Так вот, найдя подходящую округлую плиту, которую можно поднять втроем, мы тащили ее к краю обрыва, ставили на ребро и пускали вниз. Шум был неимоверный, мелкие деревца и кусты плита срезала, как ножом, но ни одного смертельного случая на нашем счету не было. Такие вот детские шалости.

Нередко, в углублении от вынутой плиты, появлялась струя воды, а после расчистки своеобразный родничок, с чистой вкусной холодной водой. Иногда в воде появлялась небольшая рыбка, которую мы называли "сентявкой" (голец). Такое чудо, что по склонам гор живут в камнях рыбки, я более нигде не встречал, хотя побродил по России довольно много.

Глава 2. Река Сим.

А внизу, под горой, была равнинная местность, широко простиралась извилистая долина небольшой реки Сим. Зеленели осокой пойменные луга и болотца, виднелись стожки красноватого тальника и серебристого ивняка. Под самой горой, возле нашей тропки к реке, глазели в небо два маленьких округлых озерка. Да и наверное, назвать их озерками будет слишком круто. Это были два очень больших родника, диаметром около трех метров и глубиной под два метра в середине. Они соединялись друг с другом небольшим ручейком и дальше этот ручей, извиваясь среди осоки и камышей, где-то впадал в болотистый залив реки. Главной достопримечательностью родников, была их живая вода. Да, именно живая, чистая, прозрачная, как стекло, вода. До самой середины родника, были видны зорким ребячьими зрением мельчайшие камешки и растения на глубине, многочисленные рыбки и их норки-домики. Больше воды такой чистоты и прозрачности я нигде не встречал. Воды Байкала и Ангары намного мутнее. Но это пятидесятый год, когда еще не было кислотных дождей и гари от многочисленных автомобилей и тепловозов, да и люди в тех краях еще не столь плотно жили. Рыбки на дне были двух видов: «татарки», это те, что с красными губами и «сентявки», что с обычными. Они были небольшими, до пяти сантиметров, с черными спинками и светлым пятнистым «пузиком». Ловили мы их на самодельные крючки, согнутые из нагретых на огне иголок или тонких, заточенных гвоздиков.

Леской служила обычная белая нитка, 10-й номер. Удилища росли рядом, да и были разбросаны по берегам от предыдущих рыбалок, а грузом являлся кусок гвоздя или небольшой удлиненный камешек. Почему-то о свинце мы тогда еще ничего не знали и не видели его никогда на свалках.

Дно этих маленьких озер было темным от, шевелящихся в несколько слоев, маленьких рыбешек. У них там даже были даже какие-то домики, напоминающие гнезда в каменных расщелинах, поэтому процесс ловли сводился к следующему: опускали крючок в гущу тел и дергали вверх. Зацепленная, таким образом, рыбешка оказывалась на берегу, но часто, наиболее проворные не долетали до берега и бултыхались в воду. Старшие ребята, уже имели настоящие крючки, наживляли их червяками и использовали поплавки из пробок. Мы им очень завидовали и просили дать половить такой «взрослой» снастью. После рыбалки удочки прятались на берегу, а рыба на кукане (две спички на небольшой нитке) отправлялась домой. Этой рыбой мы обычно кормили кошек и кур.

От родников тропинка вела к реке и дальше шла к большому, по нашим понятиям, деревянному мосту, с двумя быками-водорезами, заполненными огромными камнями, чтобы мост не унесло в паводок. По этому мосту ходили на станцию люди, переезжали телеги и даже огромные грохочущие полуторки и ЗИСы.

Мост был новый, построили его заключенные быстро, за какой-то месяц-другой. Еще в начале лета его не было, а в конце во всю ходили машины и мы прыгали с него в воду. Конструкция его была очень проста – у берегов небольшие выступы в виде срубов из толстых бревен, заполненных камнями и два сруба в реке, с заостренными концами и сверху настил из бревен, покрытых мощными широкими досками. По бокам моста шла высокие закрытые перила, с которых и прыгали самые смелые мальчишки. Бревна и доски крепились большими гвоздями и скобами. Строили мост заключенные, используя лишь бульдозер с лебедкой, подводы да тачки с ломами и лопатами. На следующую весну, когда вода стала переливаться через настил, его срочно укрепили тросами, чтобы не унесло. Поэтому в ледоход нас на него не пускали, зато летом мы отводили на нем всю свою крутую ребячью душу.

Старшие ребята прыгали «ласточкой» вниз головой даже с перил моста, а мелочь, вроде меня, «солдатиком», с пролета, что ближе к берегу и где глубина не превышала полутора метров, а на дне был песочек с мелкими камушками. Вот так мы учились плавать, а кто не мог доплыть до берега, того сносило течением на мель за мостом и он, нахлебавшись воды, с красными глазами и кашлем, на четвереньках вылезал на песчаный бережок погреться. Отдышавшись и согревшись мы снова бежали на мост и прыгали, кто как может. От таких тренировок, даже слабаки через десяток дней могли проплыть больше пяти метров без отдыха. К концу лета все, запросто, переплывали нашу речушку шириной в двадцать-тридцать метров. Плавали «по-собачьи» и «вразмашку», а также «на спинке». Причем никто из взрослых нас не учил и не следил за нами, как сегодняшние родители за своими откормленными трусливыми маменькиными сынками. Мы с такими не водились, презирали и задирали их. Были шустры, босоноги, загорелы, вечно голодны и с цыганским блеском в глазах.

Вдоволь наплававшись и нанырявшись до рези в глазах, а под водой мы могли держаться в течение целой минуты, потом грелись на песке или лежали на широких теплых плитах, которыми были заполнены быки-водорезы. Старшие ребята уже курили «бычки», а мы, семи-восьмилетки, еще только начинали привыкать к ароматам дыма.

В безветренную солнечную погоду мы подолгу любили смотреть, свесив головы с бревен волнорезов, в чистую прозрачную воду реки. Даже в самом глубоком месте были видны светлые камни на дне, зеленая трава, коряги ну и, конечно же, рыба и раки. В верхних слоях сверкали своими серебристыми боками стайки прожорливых «баклей» (уклеек), чуть поглубже степенно плавали чернохвостые красавцы голавли, стремительно бросавшиеся на все, что падает в воду. Почти у самого дна копошились сорожки (плотва), ельцы и подусты. На песчаных отмелях, по пятнистым и черным спинкам легко угадывались стаи пескарей и сентявок. Иногда на них устраивали облавы несколько небольших полосатых окуньков или неторопливый соменок распугивал их в разные стороны.

Если сидеть на мосту тихо, особенно в конце лета, то можно было увидеть, как из глубины медленно поднимается темный обрубок толстой палки – это страшный хозяин здешних мест, килограммовая щука. Все рыбешки старались, не роняя достоинства, не спеша покинуть опасное место, а тот, кто спешил, суетился и вел себя, не как все, обычно вызывал у щуки агрессивное поведение и настигался стремительным броском этого ненасытного хищника. Было видно, как этот «крокодил», схватив поперек зазевавшуюся уклейку или голавчика, медленно опускается с добычей на темное дно, под корягу. Можно было часами наблюдать жизнь подводных обитателей, изучая их повадки и привычки. Особенно доставляло удовольствие кормежка рыб. Наловив кузнечиков, бабочек, стрекоз, в общем все, что летало или прыгало, мы пристально смотрели, как кормятся шустрые голавли и хариусы. Кормили рыбу и ягодами и всем, что оставалось не съеденным нами самими.

А мы были прожорливыми и всеядными. Ели все, что росло рядом: и «зеленые лепешечки» и кислицу, обирали кусты черемух, боярки, полевой клубники, лесной земляники и ежевики. В пищу шел дикий лук, щавель и дикая редька. Нередко болели животы, но это быстро проходило. Первым в апреле выбрасывал свои стрелки дикий лук, со вкусом чеснока, затем мы лопали нежные листья молодого щавеля, закусывая круто посоленным черным хлебом. А уже в конце мая созревала на солнцепеках первая черемуха и клубника. На Южном Урале, не в пример другим местам, черемуха довольно вкусная и сладкая, хотя тоже вяжет рот, а зубы от нее чернеют, как у поросят. В лесу мы собирали мелкую кислицу, дикую смородину, на опушках обирали «калачики». Все это собранное добро, что сразу не было съедено, рассовывалось по карманам, когда мы шли к реке купаться и часть припасов доставалось нашим друзьям-рыбам. К концу лета они настолько привыкли к таким кормежкам, что при нашем появлении, не убегали вглубь, а наоборот подплывали поближе к нам и ждали подачки. Самые хорошие куски, как всегда, доставались самым смелым рыбешкам.

Метрах в пятидесяти вниз от моста шла отмель и длинный перекат. В сухое лето, даже мы, малыши могли вброд переходить здесь речку. Но дальше, за перекатом начинался глубокий омут. Река здесь круто поворачивала под прямым углом вправо, упираясь в высоченную отвесную скалу. Видно за многие тысячелетия, вода медленно, но верно, выигрывала поединок с этой громадой и уже отгрызла у горы долину шириной более 500 метров. Особенно страшен этот поворот в весенний паводок. Огромные, метровой толщины, бело-зеленые льдины, разогнавшись на перекате, со всей своей многотонной силой крушили не очень-то твердую скалу из слоеного известняка. Да и летом, когда вода спадала, метра на три, течение в омуте образовывало водоворот, с воронкой в центре. Даже взрослые не рисковали плавать в этих местах, поговаривали, что под водой в скале огромная пещера и там живет страшная щука величиной с бревно. Рассказывали, что однажды здесь утонул мужик – толи щука утянула, толи водоворот засосал. Мы боялись этого места и обходили его стороной, тем более, что там всегда было мрачно, прохладно и жутко из-за нависшей скалы.

Но однажды, оседлав втроем проплывающее по перекату бревно, я замешкался и слишком поздно его покинул – перекат уже переходил в глубину. И хотя до берега было меньше десяти метров, мне пришлось приложить все свои детские силенки, чтобы доплыть до берега и ухватиться за свисающие к воде ветки тальника. Помогла наука старших, не плыви поперек, а плыви чуть наискосок, тогда течение будет тебе немного помогать, а не наоборот. Обессиленный и нахлебавшийся воды, я получил урок на всю оставшуюся жизнь – на реке к течению надо относиться с уважением и быть всегда на чеку, промахи река не прощает.

Поверху, по скале над омутом шла древняя, узкая тропка, с укоренившимися кустиками и деревцами. С одной стороны почти отвесная скала, уходящая вверх, затем метровый уступ, по которому и шла эта тропка, и пятиметровый обрыв в омут. Летом это был самый короткий путь от барака к поселковому магазину за горой. В сухую и светлую пору ходить по тропке было не очень страшно, а вот в дождливую, пасмурную пору, или зимой, когда скользко, пройти по тропке было очень и очень опасно.

Мужики даже опутывали вход на тропку колючей проволокой, но летом ее опять кто-то срывал. Поэтому осенью и зимой все ходили в школу и в магазин по окружной дороге, через вершину горы. Такой путь был безопаснее, но занимал втрое больше времени.Несколько раз путь по тропке пришлось проделать и мне. Осенью я пошел в первый класс, а порядки в те времена были строгие, опаздывать на уроки было нельзя, иначе приходи с родителями. Когда страх опоздать превышал страх ухнуть со скалы в омут, приходилось идти по тропке, распластав руки по скале и держась за тонкие свисающие ветки. Не понимаю, почему взрослые не протянули вдоль скалы страховочный трос из проволоки, которой в те годы кругом было навалом. Длина опасного места не превышала 10 метров. Но всегда у нас легче запретить, чем сделать. Видно родителям было не до нас, самых «драгоценных» в этом замученном проблемами обществе. Сказали не ходить по тропке, а ходить по окружной дороге через гору, значит так и ходи, а тот, кто не выполняет указание, тот не наш человек, плевать на него, сам виноват. Это черта нашего российского менталитета – будь, как все, не высовывайся.

Помню, когда мы приехали в Миньяр, была весна. Нас поселили в частный дом, на квартиру к чалдонам. Так звали местных уральских жителей. Больше месяца, наша большая семья из трех детей и родителей ютилась в двенадцати метровой комнате. Хорошо, что еще братик не родился. Он появится на свет, когда мы уже переедем в барак, две просторные комнаты которого покажутся хоромами, в сравнении с жильем на квартире. Но частный дом был хорош тем, что стоял на высоком берегу реки. Начиналось половодье и мы, ребятня, смотрели, раскрыв рты, как плывут голубовато-зеленые льдины, унесенные чьи-то бревна, заборы и настилы. Недалеко от дома был перекинут на тросах хилый подвесной мостик, шириной меньше метра. Половины боковин из ограждения не было, да и внизу некоторые доски имели такие щели, что свободно можно было через них ухнуть ребенку в бурлящий под мостом паводок. Когда кто-то взрослый шел по мосту или был сильный ветер, мост начинался раскачиваться и скрипеть, поэтому все дети боялись по нему ходить одни. И только маме приходилось по несколько раз в день спешить на другую сторону в магазин за хлебом или на рынок. Ходили по этому мосту и другие взрослые, но так никто и не залатал прорехи в мосту, хотя рукастому мужику работы-то всего на час-два. В 2002 году этот знакомый с детства мост мельком показали по TV, в связи с сильным паводком. Удивительно, что столь хилый мост простоял более пятидесяти лет, а может это был на него похожий более младший собрат.

Остался в памяти и сундук, в который мама прятала от нас разные «вкусности» к праздникам – конфетки, печенье и даже сахар. Это сейчас всего вволю, поэтому и праздники не ждутся и не запоминаются, а тогда… Мы находили спрятанный ключ от сундучного замка и понемногу, втихаря, лакомились. Мама ахала, когда вытаскивала печенье к празднику, почему его так мало осталось и начинала проводить допросы. А когда много детей, то каждый отнекивался и валил на другого. Запомнилось так же, как я несколько раз снимал приводное колесо ножной швейной машины и катал его по улице. Возмущался отец: «Закручиваю гаечным ключом, а этот малец как-то откручивает гайки руками». А я постучу по гайке маленьким молоточком, она и откручивается легко руками. Видимо тяга разбирать различные механизмы и изучать их устройство, проснулась с раннего детства.

Еще в детстве я любил лазить по чердакам и крышам. Боязни высоты не было, а руки были очень «цепучими», не зря потом стал гимнастом. И когда нас вселили в частный дом, первое, что я сделал, это залез на дворовые ворота. В те далекие времена уральские и сибирские дворы окружались высоким деревянным забором с широкими двухстворчатыми воротами для въезда подвод. Внутри одной из створок ворот вырезалась дверь для прохода людей. Обязательной была металлическая кованая щеколда на этой двери. Ворота сверху прикрывались от дождя двускатной крышей. Все это сооружение делалось из толстых добротных бревен и досок, благо лес рос рядом. Мне не составляло труда залезть под крышу над воротами и устроить там себе «захоронку». И когда нужно было от кого-то прятаться, я взлетал с разбегу на этот почти трехметровый забор и скрывался в своем укромном месте.

Ни старшие сестры, ни мама не могли меня оттуда выкурить, пока я сам не слезу. Когда построили барак на горе в лесу и мы туда переехали, моей новой «захоронкой» стала раскидистая сосна, что росла у самого входа в барак. В бараке мы прожили больше года, я пошел в школу, родился братик, но в конце осени отца перевели в другой город и мы покинули этот маленький поселок у лагеря. Так пришлось мне распрощаться с моей первой речкой Сим и с первыми друзьями.

Будучи взрослым, несколько раз проезжал мимо этих мест в поезде по железной дороге. До боли в глазах вглядывался через мутное вагонное стекло, отыскивая среди новых построек на горе, наш первый барак. Щемило сердце от скалы, где я по тропке ходил в школу и от нашего деревянного моста, прыгая с которого мы учились плавать, любить и узнавать все, что плавает в воде или порхает над ней.

***

ЧАСТЬ 2.

Главная Река.

Глава 1. Наш двор.

После переезда в поселок, что строился в глухой южной башкирской степи, первые несколько недель, мы жили в настоящем грузовом двухосном вагоне. Посреди вагона стояла постоянно горящая железная печка на ножках и поэтому в вагоне было почти тепло. Окна отсутствовали и наше убогое жилище тускло освещала подвешенная на крючок керосиновая лампа. Тяжелые двери вагона открывались вдоль, со всех щелей к утру наметало по небольшому снежному сугробу, которым мы, детвора, умывались с криком и оханьем. Для входа в вагон была поднята на козлы широкая доска с поперечными брусьями, чтобы не скользить. Однако на ней всегда был снег и наледь и мы нередко скатывались на заднице. Вагон стоял в тупике, возле какой-то базы снабжения, где было много разных огромных труб, интересных железок и механизмов. Невдалеке водил туда-сюда вагоны маневровый паровоз «Кукушка» и будил округу своими пронзительными гудками.

Однако, вскоре наши жилищные мытарства закончились и мы переехали в шикарный четырех квартирный барак, с двумя подъездами и высоким крыльцом. Мы вселились в угловую двухкомнатную квартиру с большой кухней, длинной кладовой, в которой было окно с большой форточкой. В квартире имелось две печки, малая на кухне и большая между комнатами. В большую печь свободно залезали здоровенные метровые поленья и она служила для обогрева комнат. Но к утру наша большая квартира выстывала, особенно в ветреную холодную погоду и мы зимой обычно укрывались поверх одеял отцовской шубой. Две квартиры выходили в большой коридор, с закрывающейся на ночь дверью, в котором мы хранили дрова, санки и другую детскую мелочь.

Напротив нашего барака, метрах в пятидесяти, стоял еще один такой же барак. Слева от бараков располагалась стена сараев, а пред ними гудящая трансформаторная подстанция, вечно искрившая в сильный дождь. Трансформатор находился на высоте, а внизу, в будке, был огромный рубильник, с полуметровыми проволочными предохранителями, которые нередко сгорали, оставляя один из бараков без света. Трансформатор был огорожен высоким забором с оторванными и незапертыми воротами и это было лучшее место для смелых мальчишек при игре в прятки или в войну.

Справа, метрах в сорока, простирался высоченный и длиннющий забор гарнизона. Высотой он был более трех метров, состоял из широченных полуметровых досок, толщиной 40-60 мм. Удивительно, что это огромное сооружение, было сделано из розового бука. Где-то на западе, после войны, вырубили прекрасную рощу вековых красавцев-буков. Тогда понимание, что мы часть природы, отсутствовала у правителей и милостей от природы не ждали, а брали, сколько могли осилить. Да и не до сантиментов с природой было. Начиналась гонка вооружений и, проповедуя борьбу за мир во всем мире, властные главари, тронутые умом от идеи насадить коммунизм по всей планете, заставили весь полуголодный, избитый народ Союза работать на войну. Чем это закончилось, теперь известно, а тогда победное шествие коммунизма по всей планете, принималось за истину без обсуждений.

В центре нашего уютного прекрасного двора стоял высокий столб с лампочкой и проводами к каждому подъезду, потому во дворе было относительно светло и мы нередко играли до 10-11 часов вечера, даже зимой. Двор был очень уютен и компактен. Войти и выйти из него можно только минуя длинный неширокий проход между вторым бараком и сараями, а так как на высоких крыльцах бараков или у сараев обязательно был кто-то из взрослых, то о приходе нового человека сразу становилось известно всем. Конечно, играли мы не только во дворе, просто все начиналось с него, здесь встречались, обсуждали, куда двинем сегодня, сюда же и возвращались, после походов. А ходили и в гарнизон, у каждого в огороде была пропилена узкая закрывающаяся щель, ходили на далекие подземные склады ОРСа, где в огромных бочках хранились квашеные огурцы, капуста и другие овощи. На огромном пустыре за дорогой играли в футбол, стреляли из рогаток и самодельных луков.

Зимой обычно утро начиналось с расчистки дорожек от крыльца к колонке, что была за сараями и к самим сараям. Дворников тогда не было и в каждой семье были широкие лопаты из фанеры и тяжелые ломы-пешни для скалывания льда у колонки и в других местах. Вода в колонке всегда подтекала и за морозную ночь она обрастала льдом так, что не просунуть ведро. Семьи тогда были большими и множество разновозрастной ребятни учились на примерах старших, жизнь проходила в активных играх младших с более старшими. Помню, что игры прерывались только на сон и на школу, да когда мама звала на обед. Но были у каждого и обязанности – принести воды, в тяжеленных десятилитровых ведрах и залить в огромный бак на кухне. Зимой воду возили на санках по два ведра, расплескивая половину воды по пути, а летом приходилось гнуть позвоночник, пока донесешь. И зимой и летом приходилось пилить, рубить и носить дрова из сарая на кухню ежедневно, а зимой и по несколько раз в день. Нередко заставляли кормить кур и поросят в сарае, полоть и поливать огород, да и заготавливать лебеду и «чернушку» для ненасытного борова Борьки.

После переезда у меня появилось много друзей и моего возраста и постарше, да и ребята помладше нередко примыкали к нашей компании. Особенно дружбе способствовали коллективные игры: катание на санках, в прицеп – двое парней повзрослее везут целый поезд из нескольких саней с девчатами и мелюзгой, а игры в палочки нередко собирали до двадцати разновозрастных ребят и девчат. Да и в прятки и войну, нередко играли человек по десять. Причем не было никакого злого насилия старших над младшими, а драки были только с городскими, что жили за километр от нашего поселка и то очень редко и без жестокостей. Делить то было нечего, все жили в бедноте, но весело. Сближало и то, что отцы работали в гарнизоне, а наши матери были домохозяйками и любой проступок быстро становился известен всем. Скрепляло дружбу родителей и взаимопомощь – все строили сараи, копали погреба, огороды, мастерили заборы. Отец отгородил с трех сторон от торца барака сотки четыре, построил там сарай с погребом, этим подсобьем мы и кормились в те не слишком сытые годы.

Моими закадычными дружками стали братья Ружи: наш главарь и заводила Юрий, он был старше меня на два года, мой лучший друг Славка, что был немногим старше меня и коротышка Генка, самый младший из нас. В нашу игровую компанию входил Вовка-младший из соседнего подъезда и Володя-старший, Юркиного возраста, из барака напротив. Вот такой компанией мы обычно резались в футбол, хоккей, играли в войну и ходили на лыжах. Нередко в играх к нам примыкали и более малолетняя пацанва. Было много девчонок нашего возраста, на пару лет старше и более младшие, которые нередко увязывались за нами. Но игры наши были достаточно рисковые и жестокие, поэтому мы с ними играли только в прятки, палочки, лапту, да камешки. Очень были мы дружны с ребятами из бараков, что располагались с другой стороны гарнизона. Непререкаемым авторитетом пользовался Генка, старший по возрасту, в нашей сводной компании, очень самостоятельный, самый сильный и смелый среди нас. В любых играх он был всегда капитаном наших команд и ответственным заводилой. Его правой рукой во всех делах