Текст книги "Магнат (СИ)"

Автор книги: Виктор Коллингвуд

Соавторы: Дмитрий Шимохин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Услышав этакую сумму, Кокорев досадливо крякнул: три тысяч и с лишком – сумма огромная, целое состояние для иного мелкопоместного дворянина. Но и игра, которую мы затеяли, стоила сотен тысяч, если не миллионов! К тому же восемьсот рублей уже было выдано Кагальницкому, неужто он обсчитался или профессор еще и сверху заработать решил?

Я же покосился на инженера, но тот состроил каменную морду.

«Ладно, черт с ними с деньгами», – промелькнула в голове.

– По тысяче шестьсот с каждого, Владислав Антонович, – он посмотрел на меня, и его бородатая физиономия расплылась в хитрой улыбке. – По рукам?

– По рукам, – кивнул я и не мешкая извлек из внутреннего кармана сюртука пухлый, тяжелый пакет, перетянутый банковской лентой.

Кокорев, в свою очередь, с грохотом выдвинул ящик стола и отсчитал свою долю хрустящими, пахнувшими типографской краской кредитными билетами. Гора денег выросла перед профессором. Он, впрочем, посмотрел на нее безо всякого вожделения, как на необходимый для эксперимента реактив.

– Превосходно, – сказал он, аккуратно убирая деньги в свой потертый кожаный портфель.

– Завтра же я отберу лучших студентов, и мы начнем подготовку.

Он уже поднялся, собираясь уходить, но Кагальницкий остановил его.

– Постойте, профессор. Есть одна загвоздка.

Он обернулся, его прозрачные глаза смотрели вопросительно.

– И какая же?

– Дорога не бесхозная, – пояснил инженер, красноречиво разводя руками. – Конечно, жандармы там стоят не на каждой версте, но на перегонах бродят путевые обходчики, на станциях сидят бдительные мастера, а кое-где идут подрядные работы. Боюсь, завидев наших людей с теодолитами у полотна, они тут же поднимут гвалт: подумают, что вы вредители. Вызовут урядника и пока разберутся, что к чему, весть уже долетит до правления ГОРЖД. А нам это ни к чему!

– Я думал об этом, – спокойно ответил Лавров. – Нам нужно получить официальное разрешение через Управление путей сообщения. Объяснить это научной необходимостью, учебной практикой…

Кокорев цинично усмехнулся.

– И будешь ждать этого разрешения до морковкина заговенья! А когда получишь вежливый отказ под каким-нибудь благовидным предлогом, французы уже будут знать, что мы что-то затеваем. Не выйдет тут ничего!

– Позвольте не согласиться с вами, сударь! – вежливо вклинился в разговор Кагальницкий. – Главное управляющий управления генерал-лейтенант Мельников известен своей принципиальностью и государственным подходом к строительству железных дорог. Поверьте: если он узнает, что вы копаете под французов, то с удовольствием даст необходимое разрешение!

– Так чего же мы ждем? – взорвался купец. – Немедленно отправляемся на Фонтанку, к Управлению путей сообщения!

Через час мы оказались в нужном месте. Здание Главного управления путей сообщения и публичных зданий было истинным воплощением имперского порядка: его циклопический фасад, выходивший на набережную, подавлял своей холодной симметрией. Здесь не было места купеческой вычурности или аристократическому легкомыслию. Только гранит, чугун и стекло, соединенные в классические архитектурные формы.

Кокорев с ходу пустил в ход наглость и обратился к одному из служащих.

– Подскажи-ка, любезный: здесь ли сейчас Павел Петрович? – по-свойски обратился он.

– Да-с, именно так-с, изволют пребывать своем кабинете! – кивнул мужчина в недорогом сюртуке.

– Ну так мы пройдем, – небрежно, как о само собой разумеющемся, сообщил ему Кокорев.

Внутри кипела обычная бюрократическая жизнь: сотни мелких чиновников в вицмундирах сновали по коридорам, перенося бумаги, скрипели перьями в канцеляриях, шелестели счетами. Но чем выше мы поднимался по широкой чугунной лестнице, тем тише становилось вокруг. Здесь, на верхних этажах, не суетились, а принимали решения.

Приемная главноуправляющего оказалась огромным, строго оформленным и почти пустым помещением. Лишь адъютант с бесстрастным лицом сидел за столом, да у окна стоял на подставке огромный, в человеческий рост, глобус. После короткого доклада и нескольких напряженных минут ожидания нас пригласили войти.

Логово генерал-лейтенанта Павла Петровича Мельникова было кабинетом не администратора, а демиурга. Роскоши не имелось и в помине. Стены были сплошь увешаны картами, схемами мостов, профилями железнодорожных путей. На длинных столах лежали не кипы прошений, а рулоны чертежей и модели паровозов, выполненные с ювелирной точностью. Пахло не духами, а сургучом, качественной чертежной бумагой и остывшим чаем.

Сам Мельников сидел за массивным столом, заваленным документами. Это оказался высокий, немолодой чиновник строгом генеральском мундире, с пышными эполетами, сединой на висках, ярко контрастирующей с черной как смоль шевелюрой, и изрезанным глубокими морщинами лицом. Но глаза его под седыми бровями были живыми, цепкими и смотрели на нас с тем особым прищуром, от которого казалось, его обладатель мог видеть все наши тайные намерения.

– Чем обязан, господа? – спросил он, не отрываясь от бумаг. Его голос был скрипучим, как неотлаженный семафор. – У меня нет времени на прожектеров.

– Моя фамилия Тарановский, ваше превосходительство, – начал я, шагнув вперед. – Это профессор Лосев, инженер Кагальницкий и негоциант Кокорев. Мы обращаемся к вам по делу государственной важности! Речь о Варшавской железной дороге.

Генерал Мельников ничего не ответил, но взгляд главноуправляющего явственно выразил его мнение об этой дороге.

– Объект строится. В чем дело? Жалоба на подрядчиков? Для этого есть другие инстанции!

– Не жалоба, ваше превосходительство. Сомнение. – Я сделал паузу, подбирая слова. – Мы, здесь присутствующие, как и многие русские люди, кровно заинтересованы в том, чтобы эта путевая артерия была надежной. Однако ходят слухи… слухи о том, что иностранные специалисты, экономя средства Общества, применяют технологии, не всегда соответствующие суровым российским условиям. Наши грунты, наши зимы… они требуют особого подхода!

– Слухи, сударь мой, не являются инженерной категорией, – отрезал он. – У вас есть факты, цифры, расчеты?

– Именно за ними мы и пришли к вам, – пояснил я. – Мы наслышаны, что выявлены нарушения на Нижегородской дороге. А ну как на Варшавской дело обстоит не лучше? Мы считаем, что необходима полная и беспристрастная техническая экспертиза полотна, пока дорога еще не принята в полную эксплуатацию. Профессор Лавров готов лично возглавить группу лучших студентов и провести инструментальную поверку!

При упоминании имени Лаврова Мельников перевел взгляд на него, и выражение его лица неуловимо изменилось. Разумеется, он знал профессора или, возможно, что-то слышал о нем. В этом тесном мирке высшей инженерной элиты все знали друг друга!

– Что конкретно он хочет проверить? – переспросил он, и в его голосе уже не было прежней ледяной отстраненности.

– Все, ваше превосходительство. Радиусы кривых. Состав балластного слоя. Качество шпал и креплений. Соответствие построенных мостов и насыпей утвержденному проекту. Учитывая напряженность на наших западных границах, очевидно, что лучше выявить возможные дефекты сейчас, в ходе научной практики, нежели потом, когда из-за просевшего полотна или лопнувшего рельса под откос пойдет воинский эшелон! – ответил профессор.

Последняя фраза заставила Мельникова досадливо поморщиться. Он был не только инженером, но и генералом, и картина сошедшего с рельсов поезда с солдатами была для него очень сильным основанием.

Он несколько мгновений молча барабанил пальцами по столу, глядя в точку поверх моей головы. Я видел, как в его голове идет борьба. Дать разрешение – значит, пойти против могущественного ГОРЖД, за которым стоят высокие покровители. Отказать – значит, пойти против своей совести инженера и долга генерала.

Ну, решайся же!

Глава 17

Глава 17

– Хорошо, – сказал он наконец и дернул за болтавшийся над столом шнурок звонка. В кабинет тотчас вошел адъютант.

– Александр Кондратьевич, – приказным тоном произнес Мельников, глядя на офицера, – прошу вас срочным образом подготовить циркуляр на имя профессора Горного института Лаврова Иннокентия Степановича. В нем я, как главноуправляющий путей сообщения, предписываю профессору во главе вверенной ему группы студентов произвести полную инструментальную поверку состояния пути и искусственных сооружений на всем протяжении строящейся Варшавской железной дороги. Начальникам станций и дорожным мастерам предписываю оказывать этой группе всяческое содействие. Пишите!

Адъютант тут же присел у отдельного стола в кабинете генерал-лейтенанта и довольно споро подготовил нужную бумагу.

Мельников взял у адъютанта исписанный лист, размашисто подписал, а адъютант в свою очередь немедленно припечатал ее гербовым штампом.

– Вот, господин Тарановский. По результатам соблаговолите представить мне самый подробный отчет. Надеюсь, ваши опасения окажутся беспочвенными! – не глядя на меня, произнес Мельников с видом «я потратил уже достаточно времени на это дело, а теперь не докучайте мне!»

– Всенепременно! – пообещал я, вежливо наклонив голову, и наш небольшой отряд покинул кабинет главноуправляющего.

Василий Александрович, как только мы оказались в коридоре, шумно вздохнул:

– Ух, Антоныч, заварил ты кашу! Ну ничего, теперь эти мошенники вот у нас где!

И он экспрессивно сжал пудовый кулак.

Следующие два дня пролетели как один. Это было время лихорадочной, почти незаметной со стороны, но оттого не менее важной деятельности. Кагальницкий, прекрасно понимая, что в экспедиции никаких инструментов докупить не получится и надо полностью затариться здесь, в Петербурге, мотался по городу, закупая недостающие инструменты и снаряжение. Профессор Лавров, как и было оговорено, отобрал из числа кандидатов восемь самых толковых и перспективных студентов. Кокорев же со свойственной ему медвежьей деловитостью улаживал вопросы с провиантом и железнодорожными билетами, гремя по всей конторе и попутно раздавая указания своим приказчикам по десятку других дел. Я же по большей части исполнял роль молчаливого наблюдателя.

И вот наконец туманным, промозглым петербургским утром мы стояли на перроне только что отстроенного Варшавского вокзала. Его огромное, увенчанное часовой башней здание из красного кирпича выглядело солидно и современно, являясь символом промышленной мощи, в несостоятельности которой мне и предстояло уличить его создателей. В воздухе стоял густой, терпкий запах угольного дыма и машинного масла – настолько уже привычный, что он казался совсем родным.

Наш небольшой «экспедиционный корпус» выглядел колоритно. Во главе его стоял профессор Лавров, прямой и строгий, очень похожий в своем длинном, до пят, дорожном плаще на старого воеводу, ведущего в поход свою дружину. Рядом с ним, подтянутый и собранный, высился инженер Кагальницкий, в его руках был весь технический аспект операции. А позади них, переминаясь с ноги на ногу, весело переговариваясь друг с другом и явно сгорая от нетерпения, зубоскалили о чем-то своем восемь студентов – молодые, горячие и жадным блеском в глазах. Одетые в грубые рабочие тужурки, с обветренными лицами, увешанные вместительными саквояжами с личными вещами и тяжелыми ящиками с инструментами, свертками с измерительными приборами и треногами теодолитов, они напоминали тех молодых ребят перед порогом военкомата, с которыми я когда-то отправлялся в учебку перед Грозным. Только одежда у них архаичная и вместо рюкзаков эти дурацкие саквояжи и баулы. Что ж, в каком-то смысле эти молодые парни и есть теперь моя армия, и я отправил ее на первую битву. А если они проявят себя в ней хорошо – то перед ними распахнутся гостеприимные недра Сибири… Но не будем забегать вперед: нам бы текущее дело сделать!

– Ну, соколики! – прогремел Кокорев, широким жестом обводя всю команду. – Не подведите! Расколите шалости этих французишек, как гнилой орех! Вот, Иннокентий Степанович, – он сунул в руки слегка опешившему профессору еще один пухлый конверт, – это вам на непредвиденные расходы. Мало ли, уряднику какому-то на лапу дать или еще что…

Лавров посмотрел на конверт с таким видом, словно ему предложили выпить стопку синильной кислоты.

– Благодарю, Василий Александрович, но смета была рассчитана точно, – сухо произнес он, возвращая конверт. – А с разрешением высокопревосходительства генерала Мельникова трудностей не возникнет.

– Эх, Иннокентий Степанович, святая душа! – добродушно рявкнул купец. – Бумага бумажная, хрустящий аргумент всегда прибыльнее! Бери, бери, не стесняйся!

Я отозвал Кагальницкого в сторону, подальше от отеческих наставлений Кокорева.

– Сергей Никифорович, – тихо сказал я, глядя ему в глаза. – Профессор – человек науки. Он может увлечься и уйти в своих изысканиях «не в ту степь». А нам ведь нужны прежде всего факты! Вы ведь понимаете нашу ситуацию? Не подведите! Положение господина Нобеля тоже зависит от успеха вашей миссии!

Инженер кивнул, давай понять, что прекрасно понимает сложившуюся обстановку. Взгляд его, прямой и светлый, казалось, говорил: «Я не подведу».

– Я понимаю, Владислав Антонович. Не беспокойтесь, сделаем все в лучшем виде!

– Кроме цифр, нам бы очень пригодились наглядные материалы: скажем, фотографии, сделанные вашим дагерротипом, а если понадобится – и зарисовки самых вопиющих мест. Неплохо бы подписать акты осмотра, вскрывающие халтуру подрядчиков, не только нашими студентами, но и местными жителями, если они жаловались. Собирайте все: любая мелочь может сыграть свою роль! Помните поговорку про соломинку и спину верблюда? Вот это я и имею в виду!

– Все будет составлено наилучшим образом, – еще раз заверил меня Кагальницкий. – Не сомневайтесь. Уверен, французы предоставят нам богатейший материал для исследований!

Раздался пронзительный свисток, возвещавший о скорой отправке. Черный, лосняшийся от масла паровоз, стоявший во главе состава, сыто пыхнул паром, словно нетерпеливый зверь. Студенты засуетились, прощаясь и забираясь в вагон третьего класса, специально выделенный для них.

– Ну, с Богом! – перекрестил их размашистым жестом Кокорев.

Профессор Лавров и Кагальницкий пожали нам руки: один сдержанно и сухо, другой по-деловому, – и последние поднялись на ступеньки вагона.

Поезд тронулся. Сначала медленно, с лязгом и скрипом, а затем все быстрее и быстрее. Поезда уже ходили до Пскова, а оттуда к месту проведения работ под Динабургом Лаврову и компании придется ехать гужевым транспортом.

– Эх, Антоныч, заварил ты кашу! – шумно выдохнул купец, когда состав наконец вылетел из виду. – Ну ничего, теперь-то мы этих аферистов за жабры возьмем! Чует мое сердце, привезут студиозусы такой улов, что в самом Париже икаться будет!

– Спокойно, Василий Александрович, это был лишь самое начало, пробный шар, так сказать, – спокойно ответил я, поворачиваясь к выходу с вокзала. – А мы с вами теперь потолкуем о следующих этапах.

Всю следующую неделю я провел в Петербурге. Дважды посетил Нобеля, обсуждая проекты паровых машин, пригодных для разработки золотоносных песков. Благодаря Кокореву познакомился с Путиловым. Пока бюрократическая машина, смазанная благоволением великого князя, медленно, со скрипом, но все же проворачивала шестерни моего прошения о подданстве, я чувствовал себя словно тигр в клетке.

Изя, которому я поручил надзирать за нашими делами в столице, разделял мое нетерпение, хотя и выражал его немного по-своему.

– Курила, я тебя умоляю, – канючил он, застав меня за изучением карт западных губерний. – От этих графов и князей у меня уже скулы сводит. Все говорят намеками, улыбаются, а за спиной держат ножи. Таки обычный базар в Одессе – и то честнее! Там хоть сразу видно, кто хочет тебя обвесить, а кто – продать гнилой товар. А здесь? Здесь тебе продадут гнилой товар, обвесят, а потом еще и возьмут деньги за «честь иметь с ними беседу».

– Терпи, Изя, – беззлобно отмахнулся я. – Это называется высший свет. Мы здесь строим фундамент. Чем прочнее он будет, тем выше мы сможем построить наше здание.

– Ой-вэй, вы посмотрите, он строит фундаменты! – всплеснул он руками. – Пока мы тут строим фундамент, наши денежки утекают, как вода сквозь пальцы. А что там наши студиозусы? Нарыли они хоть что-нибудь, кроме насморка в этом промозглом климате?

Словно в ответ на его слова в двери нашего номера настойчиво постучали. На пороге стоял мальчишка-посыльный в форме и фуражке. В руках он держал небольшой бланк. Телеграмма. Сердце мое екнуло.

Я вскрыл конверт и пробежал глазами отпечатанные телеграфным аппаратом стринги.

«САНКТ-ПЕТЕРБУРГ ТАРАНОВСКОМУ ТЧК ВОПРЕКИ НАЛИЧИЮ ОФИЦИАЛЬНОГО ЦИРКУЛЯРА ГЕНЕРАЛА МЕЛЬНИКОВА СТРОИТЕЛИ ГОРЖД ЧИНЯТ ВСЯЧЕСКИЕ ПРЕПЯТСТВИЯ ПРОВЕДЕНИЯ РАБОТ ТЧК ДОСТУП К УЗЛОВЫМ СООРУЖЕНИЯМ ЗАКРЫТ ПОД НАДУМАННЫМИ ПРЕДЛОГАМИ ТЧК ЛЮДИ ДЕМОРАЛИЗОВАНЫ ТЧК ПРОСИМ СРОЧНОГО СОДЕЙСТВИЯ ТЧК КАГАЛЬНИЦКИЙ».

– Ну что, дождался? – Я протянул телеграмму Изе. – Наши студиозусы схлопотали неприятности. И кто, как ты думаешь, будет их разгребать?

Изя пробежал текст глазами, внезапно преобразился – исчезли и паясничанье, и одесский говорок.

– Таки надеюсь, что не я, – произнес он. – Эти французы не дураки. Они поняли, что студенты с молотками и теодолитами к ним не на пикник приехали. Что будем делать, Курила? Жаловаться Мельникову?

– Нет, Изя, не ты, а мы с тобой! К Мельникову идти бесполезно, – отрезал я, уже принимая решение. – Пока он напишет еще одну бумагу, пока она дойдет до места, пока ее примут к исполнению… наши ребята вконец падут духом и разбегутся, а французы окончательно переполошатся. Нет. Тут надо действовать быстро.

Я подошел к окну и посмотрел на суетливую улицу.

– Пора навести наших «партнеров» лично. Посмотреть им в глаза и вежливо поинтересоваться, что именно мешает учебной практике студентов Горного института.

– Ты поедешь сам? – вскинул брови Изя. – Один? Курила, это глупо. Они могут нанять головорезов. Это не салон, там разговор будет коротким.

– Я поеду не один, – усмехнулся я. – Ты забыл, Аглая Степановна приставила ко мне для охраны одного весьма угрюмого господина? Вспоминай, вспоминай – его фамилия Рекунов. Вот и пришло время ему отработать свое жалованье. Мы, конечно, не ладили в последнее время, но, надеюсь, совместное дело сблизит наши позиции.

Сергея Рекунова я нашел там, где и ожидал. Он сидел у окна на шатком стуле и чистил свой револьвер. Увидев меня, не выразил ни удивления, ни радости. Просто молча отложил оружие и поднял на меня свои бесцветные, холодные глаза. Кремень, а не человек.

– Собирайтесь, Рекунов, – сказал я без предисловий. – У нас дело. И людей своих возьмите!

– Мое дело – охранять вас здесь, в Петербурге, – ответил он ровным, нарочито безэмоциональным голосом. – Таков был приказ Аглаи Степановны.

– Приказ изменился, – так же ровно ответил я. – Интересы Аглаи Степановны сейчас находятся под угрозой в сотнях верст отсюда. Наша экспедиция, собранная для сбора сведений, столкнулась с противодействием. Я поеду разрешать эту проблему. И если я буду один, у меня будут неприятности. Могут даже убить. Вы этого хотите?

Рекунов нахмурился. Да, я и сам понимал, что такого рода аргументы смахивают на шантаж. Но действительно, ему было приказано охранять меня, и хоть он меня и не любил да не доверял, но приказы хозяйки оставались для него законом.

– Ладно. Что нужно делать? – коротко спросил он.

– Мне нужны вы и ваши люди. Все четверо. Мы едем на линию строящейся Варшавской дороги, вызволять наших людей. Что именно надо сделать – пока не знаю, на месте разберемся. Задача – обеспечить беспрепятственную работу для группы профессора Лаврова.

Рекунов несколько секунд молчал, взвешивая мое короткое описание.

– Через час мы будем готовы. Где встречаемся?

– На Варшавском вокзале. Через час.

Вернувшись в номер, я застал Изю в состоянии крайнего возбуждения. Он уже упаковал мне дорожный саквояж, запихнув туда смену белья, пачку денег и коробки с патронами.

– Курила, я таки все продумал! – заявил он с порога. – Зачем тебе эти казаки? У меня есть идея получше! Мы наймем десяток бродяг, переоденем их в форму рабочих артели, дадим по бутылке водки и отправим на стройку. Они там такой кавардак устроят, что французам будет не до твоих студентов!

– Прекрасная идея, Изя, – усмехнулся я, проверяя свой револьвер и убирая его в кобуру под мышкой. – Но только давай договоримся, что это – план «Б». А план «А» – это вежливый разговор!

Через некоторое время я стоял на уже знакомом мне перроне Варшавского вокзала. Рядом со мной застыл Сергей Рекунов. Чуть поодаль, стараясь не привлекать внимания, стояли его люди.

Поезд, неуклюже громыхая колесами на частых рельсовых стыках, потащился на запад. Вагон первого класса, в котором мы ехали, оказался полупустым, в нашем купе так и вообще мы с Изей сидели вдвоем, поэтому могли разговаривать совершенно свободно. Вглядываясь в мелькавшие за окном унылые пейзажи: болота, чахлые перелески, серые деревни, прижавшиеся к земле под свинцовым небом, – я наблюдал, как стремительно тает за окнами имперский лоск столицы, и перед нами встает настоящая Россия – обширная, но очень небогатая страна.

Рядом со мной, ерзая на плюшевом диване, сидел Изя. В отличие от Рекунова и его казаков, ехавших в вагоне классом ниже, мой одесский компаньон попросту не был способен долго хранить молчание. Тишина его угнетала, как коммерсанта – отсутствие денег.

– Курила, я таки не понимаю, – наконец не выдержал он, безо всякой необходимости понизив голос до заговорщицкого шепота. – Мы едем, чтобы набить морду какому-то прорабу или мастеру? Для этого можно было послать мосье Рекунова в одиночку или, того проще, нанять с Лиговки за трешницу кого. Дешевле и без лишнего шума!

– Мы едем не морду бить, Изя. – Я не отрывал взгляда от окна. – Мы едем обеспечить условия для работы группы Лаврова. Это разные вещи. Надо, чтобы все прошло относительно тихо. А то профессор, пожалуй, скажет нам адью. А там и нанесем новый удар!

– И что это будет за удар? – с некоторым любопытством подался вперед Изя. В его глазах загорелся знакомый огонек азарта. – Мы пойдем с этой бумагой к великому князю или сразу к царю?

– Царь далеко, а биржа рядом, – усмехнулся я. – Представь, Изя, такую картину маслом: в лондонских и парижских газетах почти в одно время появляются статьи со ссылками на отчет, подписанный светилом российской геологии, профессором Лавровым. С цифрами, с расчетами – все чин по чину. И написаны там будут вещи совершенно нелицеприятные – о том, что Варшавская дорога, в которую вложены миллионы франков европейских акционеров, построена на гнилых шпалах и песке, мосты могут вот-вот рухнуть, а рельсы – лопнуть. Что будет с акциями ГОРЖД?

Изя на мгновение замолчал. Его губы беззвучно шевелились, а в глазах плясали невидимые цифры.

– Ой-вэй, – выдохнул он наконец. – Акции рухнут в преисподнюю!

Это будет падение с таким грохотом, что его услышат во дворце Микадо!

– Вот именно, – сказал я. – И в этот самый момент, когда все в панике будут от них избавляться, некий скромный коммерсант начнет их скупать. Дешево. Очень дешево. И очень много!

– А какая моя партия в этом оркестре? – В Изином голосе вдруг прорезались требовательные нотки. – Или я опять буду только ноты переворачивать? Курила, я тебя умоляю! Я не для того бежал с каторги и рисковал драгоценной своей шкурой, чтобы теперь сидеть в Петербурге и торговать с портными! Дай мне настоящее дело!

Я повернулся и посмотрел ему прямо в глаза.

– Твоя партия, Изя, будет самая важная, можно сказать, дирижерская.

Он непонимающе моргнул.

– Ты поедешь в Лондон.

Изя замер, его рот приоткрылся.

– В Лондон⁈ – переспросил он шепотом, как будто боялся спугнуть видение. – Я? В Лондон? Туда, где банки, биржа, Ротшильды?

– Именно. Ты с капиталами Кокорева и частью наших денег будешь тем самым «скромным коммерсантом». Тебе нужно будет действовать быстро, точно и очень-очень ловко – сначала уронить то, что плохо стоит, а затем – скупить все, что упало и плохо лежит. Это будет самая крупная афера в твоей и без того бурной жизни. Ну что скажешь, Изя, ты готов?

Восторг на его лице был настолько неподдельным, что я невольно улыбнулся. Он расправил плечи, его глаза заблестели. И его можно было понять – уйти от судьбы беглого каторжника и так стремительно оказаться в шкуре воротилы, повелевающего судьбами капиталов на главной бирже мира!

– Готов ли я? Курила, да я таки для этого и родился! Я заставлю этих лондонских гоев торговать рыбными потрохами на Привозе!

– Да, только есть одна маленькая проблема! – подстрелил я его мечты прямо на взлете.