Текст книги "Фрэнсис Дрейк"

Автор книги: Виктор Губарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

СРАЖЕНИЕ У ГРАВЕЛИНА

На рассвете 29 июля подул ветер с юго-юго-запада. Медина-Сидония, видя, что вернуть ушедшие суда нет никакой возможности, вынужден был сняться с якоря и идти к тем, что находились от него в подветренной стороне.

Военный совет, состоявшийся на борту английского флагмана, принял решение атаковать армаду прежде, чем ее корабли смогут опять построиться в боевой порядок. Точно неизвестно, каким был план англичан. Сеймур писал, что первым в сражение вступил Хоуард, за ним Дрейк, а сам он был третьим. Понятно, что Дрейк, будучи вице-адмиралом, должен был находиться на правом фланге, ближе к берегу. Левее находились эскадры Хокинса и Хоуарда, еще дальше – эскадры Фробишера, Уинтера и Сеймура.

Когда английские корабли снялись с якоря и двинулись в сторону противника, лорд-адмирал заметил недалеко от французского побережья поврежденный галеас «Сан-Лоренсо»; судно Уго де Монкады с трудом шло под одним фоком и на веслах, пытаясь укрыться в гавани Кале. Хоуард не устоял перед искушением захватить этот прекрасный корабль, набитый золотом и столовым серебром, как раньше Дрейк не смог устоять перед желанием овладеть галеоном «Росарио». Когда лорд-адмирал бросился вдогонку за галеасом, командиры других кораблей его эскадры – Томас Хоуард, лорд Шеффилд, граф Камберленд и другие – повернули следом за ним.

На захват галеаса были высланы несколько шлюпок и пинасов с отрядом мушкетеров, которым командовал лейтенант Ричард Томсон. Монкада мужественно принял бой. Его 240 аркебузиров открыли по вражеским шлюпкам и пинасам шквальный огонь, заставив их отступить. Во время повторной атаки Уго де Монкада получил пулю в голову. Когда он рухнул на палубу, команда обреченного судна, гребцы и солдаты решили спасаться вплавь. Первыми в море бросились галерные рабы – примерно 300 турок и арабов, за ними последовали итальянские канониры и матросы.

Во время боя многие испанские солдаты и матросы были убиты, а пехотные капитаны Луис Масина и Франсиско де Торрес смертельно ранены. Те, кто уцелел, подняли на шпагах белые платки, сигнализируя о желании сдаться в плен.

«Англичане потеряли более полусотни человек, – писал Р. Стенюи, – кровь хлюпала в шлюпках под ногами нападавших. Двести „джентльменов удачи“ вскарабкались на борт галеаса. Начался лихорадочный грабеж. Корабельная часовня и каюты были выпотрошены, вещи раскиданы по палубе. Солдатня дралась с джентльменами „за пятнадцать сундуков, принадлежавших покойникам знатного происхождения“. Добычей стала казна неаполитанской эскадры – 22 тысячи королевских золотых дукатов, подсвечники, позолоченная посуда, хрусталь, драгоценности и украшения офицеров, в том числе мальтийский крест дона Уго де Монкады, его золотая цепь из квадратных звеньев и орден Сантьяго. Офицеры и матросы вперемешку выворачивали карманы живых и мертвых испанцев, срывали перстни с пальцев и золотые пуговицы с камзолов».

Поскольку «Сан-Лоренсо» сел на мель недалеко от французского побережья, губернатор Кале решил, что галеас, его пушки и груз должны принадлежать ему. Он отправил на судно двух офицеров, один из которых был его племянником; последний предложил лейтенанту Томсону уступить приз французам. При этом племянник заверил англичан, что крепостные орудия Кале нацелены на галеас. Томсон учтиво попросил племянника передать его дядюшке поклон, после чего английские матросы грубо обыскали парламентеров «и сорвали с них кольца и украшения».

Вернувшись на берег, разъяренный племянник губернатора бросился в крепость и велел канонирам дать залп по галеасу. Были убиты 20 англичан, многие прыгнули в море и утонули, а остальные спешно вернулись с награбленным добром и пленными на свои корабли. После этого инцидента сеньор де Гурдан отправил солдат гарнизона на борт «Сан-Лоренсо», чтобы взять его под охрану от имени короля Франции и привести в порт.

Тем временем большая часть кораблей армады, лишившаяся якорей, продолжала дрейфовать в подветренную сторону, постепенно приближаясь к обширным песчаным банкам Дюнкерка. Медина-Сидония отправил вперед все пинасы с приказом взять неуправляемые корабли на буксир и отвести их на безопасное расстояние от мелей. А сам, оставшись в компании с «Сан-Маркосом» и еще одним или двумя судами, превратился в прекрасную мишень для кораблей Дрейка. «Вражеский флот, – писал Алонсо Ванегас, находившийся на борту „Сан-Мартина“, – воспользовался благоприятным случаем и, видя, что флагман остался один, а остальная армада находится в подветренной стороне, атаковал его сразу тремя капитанами».Хоуард дополняет: «Сэр Фрэнсис Дрейк на „Ривендже“, сопровождаемый мистером Томасом Феннером на „Нонпареле“ и прочими судами его эскадры, напали на флот Испании и вступили с ним в решительный бой. Спустя короткое время сэр Джон Хокинс на „Виктори“, сопровождаемый мистером Эдвардом Фентоном на „Мэри Роуз“, сэром Джорджем Бистоном на „Дредноуте“, мистером Ричардом Хокинсом на „Своллоу“ и прочими кораблями его эскадры врезались в середину испанских сил и горячо сражались с ними весь день до полудня. Сэр Джордж Бистон вел себя доблестно».

Далее лорд-адмирал сообщает, как он тоже решительно вступил в бой, но ничего не говорит о Фробишере и Сеймуре. Последний писал в своем отчете: «Сэр Фрэнсис Дрейк первым напал на испанского адмирала, сопровождаемый „Трайомфом“, „Виктори“ и прочими. Сам я с „Вангардом“ и „Антилопой“ напал на арьергард, будучи слегка поврежденным, и нанес урон их трем большим кораблям».

Уинтер, со своей стороны, добавляет, что напал на правый фланг неприятеля: «Мы бросились атаковать их правое крыло и не стреляли, пока не приблизились к ним на шестьдесят шагов, и некоторые из наших кораблей последовали за мной. Указанное крыло, видя это нападение, быстро скрылось среди своих кораблей, и четверо из них связались между собой».

Исходя из данных различных источников, можно предположить, что примерно в семь часов утра, увидев приближающиеся английские корабли, Медина-Сидония снялся с якоря и двинулся в подветренную сторону. Дрейк тут же бросился за ним в погоню. Когда «Ривендж» приблизился, «Сан-Мартин» сменил галс и приготовился дать ему отпор. Английский корабль выстрелил из носового орудия, сделал поворот через фордевинд и произвел бортовой залп. Затем, получив в ответ несколько пробоин, «Ривендж» переместился в северо-восточном направлении, а его место занял галеон «Виктори» Хокинса. Между тем часть судов армады с помощью буксирных пинасов и шлюпок развернулась и стала медленно приближаться к своему флагману. Около девяти часов утра в сражение вступил «Вангард» Уинтера. К этому времени оба флота находились уже на траверзе Гравелина. Армада выстроилась полумесяцем, причем, по свидетельству Уинтера, «Сан-Мартин», «Сан-Маркос», «Сан-Хуан» и еще два галеона заняли позицию в центре; на левом и правом флангах сражались «галеасы, португальские боевые суда и другие крепкие корабли – по шестнадцать с каждой стороны». Всего в Гравелинском сражении могли активно участвовать до тридцати испанских и сорока английских кораблей.

Согласно испанским данным, на левом крыле армады первоначально находились корабли Рекальде и его заместителя Педро де Вальдеса, а на правом – корабли Алонсо де Лейвы и Окендо. Но в разгар боя этот строй был нарушен, и проследить маневры отдельных кораблей уже не представляется возможным. Часть судов армады – та, что была отнесена в подветренную сторону, – вообще не участвовала в баталии; их команды все это время прилагали усилия к тому, чтобы избежать встречи с опасными мелями в районе Дюнкерка.

Англичане во время сражения основной расчет по-прежнему делали на быстроходность своих судов и артиллерию, тогда как испанцы тщетно пытались взять их на абордаж. В отчете Филиппу II герцог Медина-Сидония отмечал: «„Сан-Хуан“ и „Мария“ совсем было сблизились с неприятелем, но не могли с ним сцепиться: он бил в нас из своих пушек, а наши солдаты защищались с помощью аркебуз и мушкетов».

На первом этапе сражения англичанам удалось отрезать португальский галеон «Сан-Фелипе» от остальных судов армады и окружить его. Другой португальский галеон, «Сан-Матео», попытался помочь ему, но был атакован одной из английских эскадр. К тому моменту, когда Рекальде с несколькими другими кораблями смог прийти им на помощь, оба галеона были буквально изрешечены английскими ядрами и едва держались на плаву: их такелаж и паруса были порваны. Позже англичанам удалось во второй раз отрезать упомянутые галеоны от прочих кораблей. Вместе с ними в окружение попали судно «Нуэстра Сеньора де Бегонья» из состава кастильской эскадры и левантиец «Сан-Хуан де Сисилья». Все они безжалостно расстреливались английской артиллерией и мушкетерами, неся огромные людские потери. Вода через пробоины вливалась в трюмы разбитых кораблей, так что матросы, работавшие на помпах, падали с ног от усталости. Командир «Сан-Фелипе» Франсиско де Толедо, размахивая абордажными крючьями, призывал врага подойти поближе. В ответ ему предлагали сдаться. Кто-то из англичан, укрывшись на грот-марсе, кричал испанцам:

– Вы отличные солдаты! Сдавайтесь на почетных условиях!

Но, как сообщает один из испанских очевидцев, «единственным ответом ему было ядро, которое сразило его на глазах у всех. После этого враги отошли, а наши солдаты кричали им, что они трусы, и грубыми словами упрекали их в отсутствии смелости, призывая вернуться назад и драться…»

Практически все источники говорят о том, что испанские солдаты и офицеры сражались мужественно, с завидной стойкостью. По словам отца Кальдерона, канониры «не отходили от пушек даже для принятия скудной пищи».

Эскадра Хоуарда смогла ввязаться в бой лишь через четыре часа после того, как его начал Дрейк. К этому времени в деле участвовали основные ударные силы обоих флотов. Пользуясь наветренным положением, английские корабли один за другим приближались к судам армады, обрушивали на них залпы бортовых орудий, а затем быстро отходили в сторону, не давая испанцам шансов взять их на абордаж. Описывая один из эпизодов боя, в котором участвовал Дрейк, Убальдини отмечал: «Его каюта была прострелена насквозь два раза; первый раз – это когда двое дворян удалились туда под вечер, желая немного отдохнуть после боя. Один лежал на койке, когда ее разнесло в щепки ядром, выпущенным из фальконета, но сам он при этом не получил даже легкой раны. А когда спустя короткое время граф Нортумберленд, который отправился воевать в качестве добровольца, и сэр Чарлз Блант отдыхали на койке в том же месте, последовал еще один удар ядра, выпущенного из полукулеврины; оно пролетело через каюту от борта до борта, не причинив никакого вреда, кроме того, что одному из них оцарапало ногу и оторвало пальцы…»

Потери англичан в ходе сражения составили от шестидесяти до ста человек, тогда как испанцы потеряли около шестисот человек убитыми и восемьсот ранеными. Такая разница в потерях объяснялась тем, что испанские ядра были плохого качества и часто разваливались на куски в момент выстрела или при ударе в борт вражеского судна; кроме того, значительная часть их пролетала над низкобортными английскими судами, повреждая в лучшем случае такелаж, рангоут и надстройки, тогда как ядра англичан крушили не только надстройки, но и тонкую обшивку испанских кораблей. Борта флагмана «Сан-Мартин» зияли пробоинами в районе ватерлинии. Согласно информации Ванегаса, по нему было выпушено 107 ядер, «что могло бы сразить даже гору». Три пушки были сорваны с лафетов, а кормовая надстройка изувечена. Погибло, по разным данным, от двенадцати до сорока человек, а еще 120 были ранены. Ныряльщики почти не вылезали из воды, затыкая пробоины варом, паклей и свинцовыми пластырями, и молились, чтобы дожить до утра.

В разгар Гравелинской баталии погода неожиданно резко испортилась. Налетел получасовой шквал с дождем, и дальнейшее использование артиллерии и мушкетов обеими сторонами стало практически невозможным. Судно «Мария Хуан» из эскадры Рекальде, до этого отчаянно сражавшееся против «Хоупа», не выдержало натиска бури, потеряло руль и бизань-мачту и пошло ко дну; из 272 солдат и матросов, находившихся на его борту, спастись посчастливилось только восьмидесяти. Их подобрали высланные герцогом шлюпки.

Когда порывы ветра утихли и море несколько успокоилось, корабли армады, двигаясь на северо-восток, миновали Дюнкерк. С этого момента англичане прекратили преследование врага. Победа, несомненно, была на их стороне. Медина-Сидония больше не имел реальной возможности ни вернуться в Ла-Манш, ни объединить свои силы с армией герцога Пармы. Более того, над армадой нависла новая угроза – она неумолимо приближалась к коварным мелям Зеландии.

В тот же вечер Дрейк, превозмогая усталость, написал Уолсингему письмо: «…Бог послал нам славный день, отбросив врага так далеко в подветренную сторону, что теперь, с Божьей помощью, принц Пармский и герцог Сидония не смогут пожать друг другу руки еще несколько дней…»

В конце письма стояла характерная для Дрейка приписка:

«Следует приложить максимум стараний к тому, чтобы прислать нам боеприпасы и провиант, и тогда враг будет изгнан».

«ДУНУЛ ГОСПОДЬ, И ОНИ РАССЕЯЛИСЬ»

Утром 30 июля ветер несколько стих и пошел дождь. К борту испанского флагмана, находившегося в арьергарде армады, приблизился корабль «Санта-Ана», и его командир Окендо начал что-то кричать герцогу. Согласно воспоминаниям Кальдерона, Медина-Сидония спросил его:

– Сеньор Окендо, что нам теперь делать? Мы всё потеряли!

Окендо, находившийся «на ножах» с начальником штаба армады, с издевкой ответил:

– Спросите Диего Флореса! Лично я собираюсь драться и умереть, как подобает мужчине. Пришлите мне еще немного ядер.

Однако другие командиры были против возобновления сражения. На военном совете Алонсо де Лейва заявил, что солдаты и матросы измучены и никто не сможет заставить их снова идти в бой. Диего Флорес предложил покориться судьбе – «на всё воля Божья!» – и сдаться англичанам.

Поскольку корабли неумолимо несло в сторону зеландских отмелей, несколько офицеров «окружили герцога и со слезами умоляли его спуститься в шлюпку, чтобы спасти себя и святое знамя от неминуемого плена». Ванегас рассказывает: «Они советовали герцогу сдаться, если он хотел спастись. Избежать посадки на мель было невозможно. Он ответил, что уповает на Господа и благословенную Богородицу, которые отведут его в безопасную гавань… Люди начали взывать к его совести, дабы он не допустил гибели стольких душ в результате кораблекрушения, но он не хотел слушать такие советы и сказал, чтобы больше ему не говорили об этом. Он собрал пилотов, среди которых был один англичанин и один фламандец, тогда как остальные были испанцами, басками и португальцами. Обсудил с ними, можно ли достичь Гамбурга или норвежского берега… Они все отвечали, что сделают все возможное, но сомневаются в успехе, если только Бог не сотворит чуда и не сменит ветер, дабы мы могли выйти в открытое море. Герцог приказал произвести три выстрела, созывая флот. Снова измерили глубину и обнаружили, что под флагманом шесть морских саженей. Можно было видеть, как ветер несет его к мелям Зеландии… С другой стороны находился вражеский флот. Все мы боялись, что не сможем ни спасти корабль, ни повернуться, чтобы возобновить атаку на врага. Мы ждали, что вот-вот погибнем. Герцог не разделял этого мнения…»

Около полудня северо-западный ветер неожиданно сменился юго-западным. Испанцы решили, что Господь не хочет их смерти. Корабли армады стали один за другим отклоняться к северу, уходя от опасных мелей в открытое море. Пропали лишь изрешеченные ядрами галеоны «Сан-Фелипе» и «Сан-Матео». Первый из них был отнесен течением на отмели между Ньивпортом и Остенде, захвачен там англичанами и передан Юстину Нассаускому; галеон «Сан-Матео», которым командовал дон Диего Пиментель, очутился на отмелях между Остенде и Слейсом и после ожесточенного десятичасового боя сдался голландским капитанам Адриану де Винтеру и Адриану Корнелисзоону из эскадры Питера ван дер Дуса. Огромное знамя с этого корабля позже было доставлено в Лейден и выставлено на всеобщее обозрение в кафедральном соборе.

Во второй половине дня лорд Хоуард пригласил Дрейка и других старших офицеров на военный совет. Отсутствовали лишь Уинтер (он был травмирован при откате орудия) и Фробишер. На совете было решено отправить эскадру Сеймура назад в Дуврский пролив, тогда как основные силы флота должны были продолжить преследование армады, чтобы не дать ей возможности высадить войска на восточном побережье Англии или в Шотландии. Сеймур остался недоволен таким решением. В письме королеве он отмечал, что подчинился лорд-адмиралу против своей воли, а Уолсингему написал: «Нахожу, что его светлость мне завидует и не желает разделить честь с остальными победителями».

Дрейк пребывал в отличном расположении духа, несмотря на то, что получил приказ высадить на берег дона Педро де Вальдеса и других знатных пленников, все еще находившихся на борту «Ривенджа». Относительно армады он писал 31 июля Уолсингему: «Никогда ничто не доставляло мне большего удовольствия, чем вид неприятеля, гонимого южным ветром на север. Господь поручает Вам зорко следить за герцогом Пармой, ибо, с Божьей помощью, если мы будем жить – в чем я не сомневаюсь – еще достаточно долго, мы так обойдемся с герцогом Сидония, что у него останется лишь одно желание – поскорее попасть в порт Санта-Мария, под свои апельсиновые деревья. Господь дарует нам милость во всем полагаться на Него, так что победа, несомненно, будет за нами, ибо наше дело правое».

На следующий день лорд-адмирал вновь собрал военный совет, на котором была принята резолюция:

«1 августа 1588 года. Мы, нижеподписавшиеся, решили и постановили на сим совете преследовать испанский флот, пока не очистим свои берега и не оставим Ферт (Ферт-оф-Форт. – В. Г.)к западу от нас; после этого вернуться назад, чтобы запастись провизией для кораблей, каковой в данный момент катастрофически не хватает, ради охраны и защиты берегов своей страны; заявляем, что, если наши потребности в провизии и боевом снаряжении будут удовлетворены, мы будем преследовать испанцев до самой крайней точки, куда они посмеют дойти.

[Подписали] Ч. Хоуард, Т. Хоуард, Фр. Дрейк, Джон Хокинс, Томас Феннер, Джордж Камберленд, Эдмунд Шеффилд, Эд. Хоби».

Два дня английский флот шел по пятам армады, уходившей на север. Герцог Медина-Сидония вынужден был время от времени уменьшать площадь парусов своих быстроходных кораблей и отходить с ними в арьергард, опасаясь нового нападения противника. Однако пушки англичан молчали. Хоуард велел беречь остатки пороха и ядер на тот случай, если испанцы вдруг решатся высадить своих солдат на побережье Англии.

В пятницу утром, когда флоты находились на широте Ньюкасла, примерно в ста милях от берега, на мачте «Ривенджа» взвился флаг, приглашавший старших командиров на военный совет. Лорд-адмирал хотел предложить своим заместителям еще раз атаковать Великую армаду. Дрейк, однако, полагал, что делать этого не следует. Во-первых, ничто не указывало на то, что неприятель стремится повернуть в залив Ферт-оф-Форт и высадиться в Шотландии; а во-вторых, на английских кораблях осталось так мало пороха, что его не хватило бы и на половинный заряд. В конце концов было решено повернуть на запад, к побережью, чтобы лишить испанцев возможности беспрепятственно подойти к нему, а заодно высадить графа Камберленда, который должен был рассказать шотландскому королю о случившемся и убедить его помочь англичанам в отражении испанского нашествия. В полдень английский флот изменил курс, тогда как армада продолжала уходить на север, в сторону Оркнейских и Шетландских островов. На «хвосте» у нее остались лишь принадлежавшая Дрейку каравелла и один из королевских пинасов.

Несколько дней ветер менял направления, пока не разразился шторм, налетевший с запада. Дрейк предположил, что Медина-Сидония мог теперь увести армаду в один из датских портов, чтобы там запастись всем необходимым, а потом попытаться вернуться к берегам Фландрии.

8 августа он писал королеве с борта «Ривенджа»:

«Отсутствие лорд-адмирала, наимилейшего господина, ободрило меня взяться за перо. В минувшую пятницу, по здравому размышлению, мы оставили армаду Испании так далеко к северу, что они не смогут уже достичь ни Англии, ни Шотландии; и через три дня мы повстречались с жестоким штормом, характерным для этой поры года; этот шторм, по нашему мнению, причинил немало хлопот вражеской армаде.

Если ветер не утихнет, то, я думаю, они вынуждены будут идти в Данию; и для этого имеется ряд причин. Нет сомнений, что многие их люди больны и немало убито; их корабли, паруса и снасти повреждены и нуждаются в срочном ремонте, так как все испытали на себе силу [оружия] Вашего Величества.

Если Ваше Величество найдет сие целесообразным, было бы уместно немедленно послать кого-нибудь в Данию, чтобы выяснить, так ли это, и вести себя с их королем в соответствии с Вашего Величества великой мудростью.

Я не хочу писать, нужно ли Вашему Величеству уменьшать свои вооруженные силы. Враги Вашего Величества многочисленны; но Господь слышит и желает слышать мольбы Вашего Величества, вручая Вам плуг для защиты Его правого дела, начало которой Вашим Величеством уже положено. Во имя любви Христовой да благословит Бог Ваше Священное Величество ныне и на веки вечные.

Написано на борту Вашего Величества достославного корабля „Ривендж“ сего 8-го августа 1588 года.

Вашего Величества преданнейший вассал

Фрэнсис Дрейк».

Через два дня, 10 августа, Дрейк написал письмо Уолсингему, в котором высказал предположение, что армада направится «либо в Норвегию, либо в Данию». При этом он повторил те же аргументы, которые раньше изложил в письме королеве, добавив к ним несколько новых.

Когда Дрейк писал эти письма, королева уже начала проявлять нетерпение. Ее интересовало, почему ни один испанский корабль не был взят на абордаж и сколько сокровищ и пленных удалось захватить. Хоуард отправил Елизавете и ее советникам отчет, в котором подробно рассказал о ходе военных действий и заверил, что в ближайшее время армада не сможет угрожать Англии. Одновременно он поведал королеве и ее министрам о бедственном положении флота, отсутствии денег, ядер, пороха и продовольствия, а также массовых заболеваниях и смертях.

Правительство постановило сократить численность флота до ста кораблей. Адмиралы поспешили к месту стоянки флота в Ширнессе, чтобы выполнить этот приказ. 21 августа они застали там весьма печальную картину: эпидемия охватила большую часть личного состава. Хоуард снова собрал военный совет, на котором присутствовали лорд Генри Сеймур, сэр Уильям Уинтер, сэр Фрэнсис Дрейк, сэр Джон Хокинс, сэр Генри Палмер и мистер Томас Феннер. Обсуждалась сложившаяся ситуация. В итоге решено было разделить флот на два дивизиона и отправить один из них в Даунс, а второй в Маргит. Команды предписывалось высадить на берег, чтобы дать им возможность отдохнуть и поправить здоровье.

22 августа в штаб флота неожиданно прибыл сэр Эдвард Норрис, наблюдавший за продвижением армады, и сообщил, что испанцы возвращаются! Хоуард тут же отменил прежние приказы и велел спешно снаряжать корабли для выхода в море. Однако Дрейк не поверил информации Норриса, о чем откровенно написал Уолсингему.

24 августа пришел пинас, капитан которого заверил командование флота, что видел армаду к западу от Оркнейских островов. Хоуард тут же успокоился. Для охраны Дуврского пролива была выделена небольшая эскадра сэра Генри Палмера, а остальным кораблям предписали оставаться в своих портах. После этого лорд-адмирал, лорд Генри Сеймур, лорд Томас Хоуард, лорд Шеффилд и, вероятно, сэр Фрэнсис Дрейк отправились ко двору королевы, оставив флот на попечении сэра Уильяма Уинтера, сэра Джона Хокинса и сэра Мартина Фробишера.

Армада между тем возвращалась домой кружным путем – вокруг Шотландии и Ирландии. Один из биографов Дрейка так описывал это бесславное и трагическое возвращение: «До Оркнейских островов флотилия держалась вместе. Но здесь туманы и бури разбросали ее, и каждый корабль стал думать о своем спасении. На многих кораблях не хватило провианта: ежедневный рацион был сведен до полуфунта сухарей, пинты воды и пинты вина. На иных не было и воды, потому что она вытекла из бочек, пробитых при стрельбе.

Большая часть кораблей разбилась о скалы Западной Ирландии. Берега были усеяны их обломками и выброшенными человеческими телами. На берегу залива Слайго один английский офицер насчитал тысячу сто трупов, и он слышал, что в нескольких милях лежит столько же. С кем не справились стихии, того прикончил человек: слишком уж заманчиво было содержимое кожаных мешочков, привязанных к поясам испанских солдат и матросов; слишком уж блестели золото на расшитых бархатных костюмах идальго, их цепочки и кольца на руках (на горе участников похода, золото было им выплачено вперед).

Несколько галеонов было заброшено в Голуэйский залив. Команда еле двигалась, истощенная голодом и жаждой; бочку вина с радостью отдавали за бочку воды. Горожане приютили их, отогрели, иных отходили, но потом несчастные попали в руки английских гарнизонных властей. Воспоминания о недавних ирландских бунтах, слухи о войне с Испанией, страх ответственности оказались сильнее побуждений человеколюбия, и был отдан приказ уничтожать испанских беглецов, где бы их ни нашли. Губернатор Коннаута доносил, что „от шести до семи тысяч были выброшены морем на наши берега, кроме нескольких тысяч, которым удалось бежать внутрь страны и которые потом все были казнены“. Видно, на кладбищах Ирландии было много свободного места.

Счастливы были те, кто вместе с адмиральским кораблем поднялся высоко на север, до 60-й параллели у Шетландских островов, и оттуда спустился, минуя берега Ирландии. Таких было до шестидесяти кораблей. И на них до половины людей погибло от ран, голода и жажды. Те, в которых еще теплилась жизнь, настолько ослабели, что еле двигались и были похожи скорее на тени».

В сентябре и октябре в порты Северной Испании вернулись 65 истерзанных кораблей армады – 55 галеонов и хульков, девять пинасов и один галеас. Герцог Медина-Сидония сошел на берег в Сантандере «совсем седым, хотя отправлялся в поход черноволосым». В письме королю Филиппу он отметил, что «вернулся на последнем издыхании», и попросил никогда более не поручать ему «ничего, связанного с морскими делами». Когда по пути в Сан-Лукар-де-Баррамеду герцог заночевал в Вальядолиде, в его опочивальне были слышны насмешливые крики молодых людей, до самого утра распевавших песенку «Дрейк, Дрейк, Дрейк идет».

В отличие от Медина-Сидонии, адмирал Хуан Мартинес де Рекальде отказался сойти на берег и скончался на борту своего корабля в конце октября. Та же участь – несколько ранее – постигла адмирала Мигеля де Окендо. По словам очевидца, он умер «от позора, тоски и печали, не сказав ни слова, отказавшись принять на смертном одре даже жену и исповедника». В довершение трагедии огромный флагман Окендо «Санта-Ана» взорвался в порту Сантандера и затонул вместе со ста людьми на борту.

– Такова была Божья воля, – меланхолично заметил король Филипп.

Что касается Диего Флореса де Вальдеса, то он был обвинен в трусости, пораженческих настроениях и даче бестолковых советов командующему армадой. Накануне Рождества король велел арестовать его и отправить в тюрьму Бургоса.

Выдающуюся роль сэра Фрэнсиса Дрейка в разгроме Непобедимой армады – особенно в битве при Гравелине – отмечали многие современники. Даже римский папа Сикст V, обращаясь к своему окружению, с восторгом восклицал:

– Слышали, как Дрейк со своим флотом навязал бой армаде? С каким мужеством! Думаете, он выказал хоть какой-то страх? Он – великий капитан!

Елизавета I решила увековечить победу над испанцами выпуском памятной медали. Надпись на ней гласила: «Afflavit Deus et dissipati sunt» – «Дунул Господь, и они рассеялись».