Текст книги "Фрэнсис Дрейк"

Автор книги: Виктор Губарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ АТЛАНТИКУ И ПЛАВАНИЕ В ВОДАХ ПАТАГОНИИ

Во время перехода через Атлантический океан согласию, царившему на кораблях флотилии, пришел конец. Между Дрейком и его бывшим приятелем Томасом Даути начались серьезные трения. Два летописца экспедиции, Фрэнсис Флетчер и Джон Кук, утверждают, что проблемы с Даути начались после того, как он был переведен с борта «Кристофера» на призовое судно «Мэри» в качестве капитана. Компилятор их дневников пишет: «Дело приняло дурной оборот после одного столкновения с генералом, в котором Даути стоял на страже чести своей и всего дела. Когда у африканских берегов было захвачено португальское торговое судно, генерал назначил его капитаном Даути и приказал ему хранить доставшуюся добычу, не делая исключений ни для кого. Но на грех на этот же корабль был назначен и брат генерала Томас Дрейк, и будто бы этот Томас Дрейк нарушил запрет, взломал один из ящиков и запустил в него свою жадную руку. Даути узнал об этом и доложил по долгу службы своему начальнику. Фрэнсис Дрейк, говорили люди, пришел в неистовый гнев и кричал на Даути, что тот хочет запятнать честь не только его брата, Томаса, но и его лично, но что он, генерал, этого не допустит. Надо правду сказать, что характер нашего командира был властный и крутой».

Дрейк опросил членов команды «Мэри». Трубач Джон Брюэр (паж сэра Кристофера Хэттона), корабельный плотник Эдвард Брайт и некоторые другие заявили, что воровал не брат генерал-капитана, а Даути. Тогда решено было обыскать каюты обоих подозреваемых. Среди вещей Томаса Дрейка ничего подозрительного не нашли, зато в каюте Даути обнаружили кое-какую мелочь, принадлежавшую португальцам и не внесенную в общую опись: пару перчаток, горсть монет и небольшое кольцо. Оправдываясь, Даути сказал, что эти вещи не имели особой ценности и были открыто, при свидетелях, подарены ему одним из португальских пленников. Принятие подобных «презентов» не считалось преступлением.

Отстранив Даути от командования призом, Дрейк приказал ему перейти на борт «Пеликана», чтобы командовать там солдатами в его отсутствие; сам же генерал-капитан временно остался на борту «Мэри». Вслед за Даути на флагманский корабль был отправлен и доверенный человек Дрейка – Джон Брюэр. Ему, по всей видимости, было поручено провоцировать Даути с целью последующей его компрометации. Брюэр успешно справился с поставленной задачей. В один из дней Даути набросился на него с бранью, употребив выражения, которые весьма задели Дрейка (по мнению некоторых авторов, Даути велел матросам стащить с Брюэра штаны и отлупить его палками). Генерал-капитан приказал Даути подойти к борту «Мэри» на шлюпке и, отказавшись выслушать его, крикнул:

– Оставайтесь в лодке, Томас Даути, ибо я отправляю вас на «Суон», где отныне вы будете содержаться под стражей!

Джон Честер, командовавший «Суоном», приставил к заключенному надзирателя в лице Хью Смита, которому было велено «не вступать с ним в беседы и не брать из его рук никаких вещей». Мастер «Суона», Джон Сэроколд, имел репутацию грубой скотины и, вероятно, должен был позаботиться о том, чтобы сделать пребывание Даути на борту флибота невыносимым.

Переход флотилии Дрейка через Атлантику занял 63 дня. 17 февраля, согласно данным Клиффа, корабли пересекли экватор (Нуньо да Силва записал, что это случилось 20 февраля).

«Почти весь переход пришелся на тропический пояс, – читаем в отредактированных записках Флетчера, – и мы на собственном опыте убедились, как несправедливы были древние, когда они говорили, что под тропиками не может быть жизни вследствие невыносимой жары и солнечного света. Для нас тропики и на воде, и на суше были земным раем. Единственное, от чего мы несколько страдали, это от необходимости беречь запас воды. Но и то в течение долгого времени, по обе стороны экватора, мы каждый день имели дождь…

Много мы дивились и любовались на летающую рыбу, которой видели множество. Когда за ней гонятся дельфины или крупная рыба, она при помощи своих плавников, которыми пользуется, как птица крыльями, взлетает в воздух на довольно значительную высоту. Но она не может держаться в воздухе долго; после десяти-двенадцати взмахов ей снова надо опуститься в воду. Иногда она падает на палубу идущих кораблей. Мы отметили дорогой еще следующие явления. Так, если после дождя, который ежедневно лил на экваторе, промоченное платье не стиралось вскоре и не просушивалось, оно истлевало и превращалось в прах. Далее, под тропиками совершенно исчезла вошь, которая так мучила многих наших матросов с момента отправления из Англии… Когда мы подходили к бразильским берегам, на нас нельзя было найти ни одного насекомого. Наконец, когда мы находились на экваторе и солнце стояло в зените, тела наши не давали никакой тени».

В конце февраля корабли экспедиции достигли острова Фернанду-ди-Норонья, расположенного к востоку от побережья Бразилии. 10 марта они подошли к заливу Всех Святых, в глубине которого находился португальский город Сан-Салвадор-де-Баия. Здесь Дрейк хотел высадиться на берег и пополнить запасы дров и воды, но, посоветовавшись с Нуньо да Силвой, решил не рисковать: вход в залив обычно патрулировали сторожевые галеры, поэтому английские суда и их португальский приз отошли от побережья на приличное расстояние. Дальше генерал-капитан вел свою флотилию на юг, руководствуясь картой и указаниями да Силвы.

28 марта «Мэри» неожиданно пропала из виду, но, как пишет Флетчер, «на следующий день, 29 марта, она нашла нас снова – к ее и нашей несказанной радости: на ней находились 28 наших людей и лучшая часть всей нашей провизии, состоявшая из напитков; ее недолгое отсутствие породило много сомнений и грусти во всей команде».

В районе тропика Козерога бразильский берег резко поворачивает на запад. Учитывая это, Дрейк приказал изменить курс с южного на юго-западный, и 5 апреля, в три часа пополудни, впередсмотрящий заметил на горизонте полосу земли. На расстоянии трех лиг от берега лот показал глубину 12 саженей. «Люди устали после продолжительного перехода, – сообщается в отредактированной версии записок Флетчера, – всем нужен был отдых. Но вместо этого берег как-то внезапно скрылся из глаз, все заволокло густым туманом, наступила такая тьма египетская, что корабли потеряли друг друга из виду. Затем началась буря, вода и небо смешались: казалось, дно морское разверзается. Ветром нас несло к берегу, где, как казалось, были опасные отмели. В этот час мы возблагодарили судьбу за то, что она послала нам опытного кормчего-португальца… Благодаря ему мы успели вовремя повернуть назад, и только один из кораблей наскочил на мель, но благополучно с нее снялся. Он (Нуньо да Силва. – В. Г.)объяснил нам причину этой бури. Здесь, как и на африканском берегу, португальцы угнетают местное население, которое бежит от них вглубь страны. Они довели несчастных до того, что те отдались в руки демонов, в которых ищут защиты от португальцев. И это, конечно, так и есть. Напрасно в описании Магелланова путешествия говорится, что этот народ никаких божеств не знает, а живет по инстинкту природы; тогда пришлось бы признать, что он очень изменился за несколько десятков лет. Разница в том, что тогда, при Магеллане, это был еще свободный народ, который не имел никакого основания кому-либо мстить. Теперь, завидя корабли… они начинают бросать в воздух песок, отчего поднимается внезапно густой туман, потом – тьма, ветер, дождь, буря. Таким средством они губили португальские боевые корабли, армады, коих много разбилось у здешних берегов. Нам они не причинили много вреда, кроме того, что один из кораблей на несколько дней отделился от остального флота».

Участок побережья, возле которого на корабли флотилии обрушилась буря, прилетевшая из пампы, Флетчер обозначил на своей карте как Terra Demonum– Земля Демонов.

Во время шторма пропал «Кристофер». Кроме него исчезла из вида и «Мэри», капитаном которой в то время был Томас Дрейк. Впрочем, «Мэри» вскоре догнала флотилию, продолжавшую двигаться на юг. Утром 14 апреля суда подошли к низменному острову Исла-де-Лобос, лежащему к юго-востоку от Пунта-дель-Эсте, у входа в эстуарий Ла-Платы. Пройдя шесть или семь лиг вдоль побережья материка на запад, флотилия 16 апреля стала на якорь в заливе возле мыса, который Дрейк назвал Мысом Радости. Радость проистекала от того, что здесь к ним присоединился пропавший ранее «Кристофер».

Двигаясь дальше по эстуарию, англичане 19 апреля достигли залива Монтевидео, где обнаружили скалистый остров. На нем имелось огромное лежбище тюленей. Матросы и солдаты организовали охоту на этих животных – как ради их мяса и жира, так и ради их «толстых и губчатых шкур, из которых можно сделать очень хорошую прочную кожу». Тюленей убивали дубинами, нанося удары в нос. Спасаясь от людей, огромные животные стремительно бросались в воду, унося на спинах своих детенышей.

«20 апреля мы вошли в устье Ла-Платы, – читаем в том же документе, – и плыли вверх по реке около недели, пока глубина не упала до двух с половиной сажен. Эта маленькая экспедиция доставила всем большое удовольствие своим разнообразием. Однажды, вернувшись с берега, матросы рассказали, что видели на песке отпечаток ноги, которая не может принадлежать никому иному, как великану – так она велика: ширина ступни не меньше ее длины у европейца. Мы видели потом многих „великанов“ (патагонцев. – В. Г.),которыми заселен весь берег от устья Ла-Платы до самого Магелланова пролива. Это оказались добродушные и невинные люди. Они проявили столько жалостливого участия к нам, сколько мы никогда не встречали даже среди христиан. Они доставляли нам пищу и, казалось, были счастливы нам угодить. Чаще всего они приносили мясо страусов, которых здесь очень много, но съедобны только ноги, с остальных же частей тела трудно собрать мясо. Бегают эти животные так быстро, что туземцы не могут их поймать… иначе, как хитростью. Они заметили обычай страусов держаться стадом, когда те передвигаются гуськом. Во главе идет вожак, которого остальные слушаются. Если кто-нибудь уклонится в сторону, вожак его окликает или, если это не помогает, сам поворачивает в сторону, противоположную той, куда уклонился строптивец, и таким образом заставляет его выровнять линию. Заметив этот обычай, туземцы поступают так: один из них прилаживает на голову и на верхнюю часть тела страусовое чучело и затем, стараясь подражать движениям этих животных и нагибая голову, словно щиплет траву, нагоняет их стаю и примыкает к ее хвосту. Затем охотник начинает нарочно уклоняться в сторону, чем заставляет вожака изменять направление, как было сказано выше. Таким образом удается направить стадо к заранее приготовленной в ущелье между холмами или в лесу засаде, где дожидаются остальные охотники, мужчины и женщины, с собаками и со всевозможными орудиями: луками и стрелами, камнями, дубинами, сетями. Из всего стада при умелой охоте не удается уйти ни одному животному. Мясо высушивается на солнце и заготавливается на всю зиму».

Пройдя вверх по эстуарию около 20 лиг, корабли повернули назад и 27 апреля снова вышли в открытое море. В ту же ночь налетел еще один шторм, во время которого пропал флибот «Суон»; на нем находились Томас Даути и еще несколько джентльменов, отправленных туда в наказание за «непослушание».

Едва буря улеглась, Дрейк велел двигаться дальше на юг. Он исследовал побережье Патагонии между 36° и 47° южной широты в поисках удобной гавани, но ничего подходящего не нашел. 8 мая корабли снова угодили в шторм, во время которого от флотилии во второй раз отбился «Кристофер».

12 мая на 47° южной широты Дрейк велел стать на якорь в первом попавшемся заливе. Находившийся южнее мыс он назвал мысом Надежды (видимо, это современный мыс Кабо-Трес-Пунтас в Аргентине). На следующее утро на воду с «Элизабет» была спущена шлюпка, на которой генерал-капитан решил лично обследовать берег. Очевидно, тогда же к флотилии присоединился «Кристофер». Но неожиданно погода вновь испортилась, сгустился туман, а потом подул резкий ветер с юго-востока. «Мэриголд» понесло прочь от остальных кораблей, но его команде вскоре удалось стать на якорь недалеко от берега. В ту же ночь «Мэри», на которой находился Нуньо да Силва, и «Кристофер» были вынесены ветром и сильным течением в открытое море. Не смог противостоять буре и «Пеликан»: утром 14 мая его тоже отнесло с якорной стоянки в сторону.

Как только шторм утих, Дрейк приказал матросам высадиться на берег, чтобы развести там огонь. Дым от костра должен был привлечь внимание потерявшихся судов. В конце концов нашлись все, кроме «Суона» и «Мэри».

Поскольку англичане не смогли обнаружить в окрестностях залива достаточно дров, воды и провизии, 15 мая они снялись с якоря и двинулись под одними нижними парусами на юго-запад. За сутки прошли порядка девяти лиг. На 47° 30′ южной широты была замечена красивая уютная бухта, и 17 мая суда стали там на якорь. На следующий день флотилия переместилась дальше вглубь бухты, где участники экспедиции провели в общей сложности две недели.

Обеспокоенный судьбой двух пропавших кораблей, Дрейк в первый же день стоянки на новом месте поручил Джону Уинтеру отправиться на «Элизабет» вдоль побережья в южном направлении, а сам на «Пеликане» решил поискать «Суон» и «Мэри» к северу от упомянутой бухты. Ему повезло – в тот же день флагман повстречался с «Суоном». Последний был немедленно отведен к месту стоянки флотилии и по приказу генерал-капитана разгружен, расснащен и разобран на части. Команду «Суона», а также боевое и корабельное снаряжение распределили по другим судам, тогда как деревянные обломки решено было пустить на дрова. Таким образом, Дрейк решил уменьшить свою флотилию, сделав ее более мобильной и управляемой. Томас Даути и его брат Джон, несмотря на энергичные возражения с их стороны, были переведены на борт «Кристофера».

Вскоре на берегу появились патагонцы, с которыми англичане установили дружеские отношения.

«Туземцев мы видели здесь долгое время только издали, так как они, очевидно, боялись и не подходили, – записано в отредактированной версии дневника Флетчера. – Потом мы узнали, что они через жреца спрашивали своего бога Сеттебоса, как им быть: довериться белым или нет. Они привыкали к нам постепенно. Сначала, когда мы предлагали им какие-нибудь вещи вроде ножичков, колокольчиков, бус, они, не подпуская нас близко, кричали „тойт“, чтобы мы бросили эти вещи на землю. И только когда матросы отходили, они брали вещи и рассматривали с любопытством. Некоторые были смелее своих товарищей. Так, один туземец, стоя около генерала, по-видимому, был так прельщен красным цветом его шапки, что снял ее и надел на свою голову, а затем, вероятно, убоявшись его гнева, взял лук и пустил стрелу в свою ногу, глубоко ранив себя в икру. Полилась кровь. Он собрал горсть этой крови и предложил ее генералу (по-видимому, в знак своей любви к нему и в виде просьбы не сердиться за взятую шапку).

Другой туземец увидел однажды, как матросы пили свою утреннюю чарку вина, и сам потянулся за вином. Ему дали чарку, и чуть он отхлебнул, как его уже разобрало. Ноги его подкосились, и он присел на корточки, потом стал опять нюхать и пробовать вино на вкус и пробовал, пока не выцедил его до дна. С этого дня он так пристрастился к вину, что выучил это слово и каждое утро являлся за своей чаркой.

В одежде они не имеют особой потребности. И вот почему: как только родится у них ребенок, мать намазывает его тельце особым составом из страусового сала, подогретого на огне и смешанного с мелом, серой и еще чем-то, и, втирая его в кожу, закупоривает тем самым поры. Это повторяется каждый день и, не останавливая роста, делает ребенка нечувствительным к холоду. Мужчины протыкают отполированные деревянные или костяные палочки сквозь носовой хрящик и нижнюю губу. Волос на голове они никогда не стригут и перехватывают их шнурком из страусовых перьев, и сюда они закладывают всякую всячину: стрелы, ножи, зубочистки – всё, кроме лука. Где найдут добычу, там тотчас разводят костер и поджаривают на огне, разрезав на куски, каждый фунтов по шесть; вынув мясо из огня, раздирают его зубами, словно львы. Они изготавливают музыкальные инструменты из коры деревьев, сшивая куски ее и кладя внутрь маленькие камешки. Эти инструменты, похожие на наши детские погремушки, они подвешивают к поясу, когда хотят повеселиться. Пляску они любят до безумия. Шум этих погремушек действует на них так, что они становятся похожими на сумасшедших. Они могли бы, кажется, плясать до смерти, если бы кто-нибудь не снимал с них этих погремушек. Тогда они сразу останавливаются и долгое время стоят как очумелые. Они восхищались нашей мелодичной музыкой, но звук трубы или барабана, а особенно выстрел из ружья нагонял на них ужас. Женщины в противоположность мужчинам носят короткие волосы, даже бреют их бритвой, сделанной из кремня.

Тело свое они раскрашивают: некоторые – в черную краску, оставляя нераскрашенной только шею; другие одно плечо красят черным, другое – белым. Так же бока и ноги они непременно красят разными красками; на черных частях изображают белые луны, на белых частях – черные солнца. Это знаки их божеств. По-видимому, эти краски тоже предохраняют их тела от холода».

Поскольку в бухте, где корабли стояли на якоре, водилось множество тюленей, англичане снова организовали на них охоту и, по словам Флетчера, «убили две сотни в течение одного часа». Естественно, бухта получила название Сил-Бей – Тюленья бухта.

Отдохнув и пополнив запасы провизии, участники экспедиции 3 июня подняли паруса и двинулись дальше на юг. 12 июня они вошли в небольшую бухту и простояли в ней два дня, используя это время для разгрузки «Кристофера», который был здесь расснащен и сожжен. Братьев Даути перевели на борт «Элизабет», команде которой строго-настрого запретили общаться с ними. Кроме того, Дрейк не позволил им читать книги и делать какие-либо записи – очевидно, подозревал их в черной магии. Правда, позже этот запрет был несколько смягчен: братьям разрешили читать книги при свидетелях и писать, но только на английском языке. Джон Кук сообщает, что генерал-капитан не хотел везти с собой дальше обоих братьев Даути. Джона он считал «колдуном и отравителем», а Томаса обвинял в черной магии, подстрекательстве к мятежу и в том, что он «очень плохой и распутный малый».

14 июня флотилия снова пошла вдоль побережья в сторону Магелланова пролива. 17 июня суда стали на якорь в бухте на 50° 20′ южной широты. Здесь Дрейк решил не задерживаться, а повернуть обратно и еще раз поискать пропавшую «Мэри». На следующий день после утренней молитвы англичане повели свои корабли на север. 19 июня, ближе к вечеру, когда флотилия находилась на траверзе бухты Сан-Хулиан, впереди был замечен парусник. К несказанной радости путешественников, они узнали в нем разыскиваемый корабль. Объединившись с «Мэри», все суда экспедиции повернули в упомянутую бухту.

20 июня они вошли в бухту Сан-Хулиан (в записках Флетчера – порт Сент-Джулиан), расположенную на 49° 18′ южной широты. В южной части гавани виднелись остроконечные скалы, напоминавшие башни, а посередине бухты, в двух лигах от устья, моряки обнаружили группу низких песчаных островов, которые в свидетельствах Нуньо да Силвы именуются Абра-де-Ислас.

Спустя два дня Дрейк взял шлюпку и отправился осмотреть окрестности. Кроме матросов генерал-капитана сопровождали его брат Томас, капитан Джон Томас, джентльмен Роберт Уинтери, мастер-пушкарь Оливер, мастер навигации Томас Худ (сменивший на «Пеликане» Томаса Каттила, подозревавшегося в дружеских, «заговорщицких», отношениях с Даути) и Джон Брюэр. В краткой версии записок Флетчера описана их встреча с аборигенами, неожиданно закончившаяся кровавой стычкой. «Их встретили на берегу два туземца, – рассказывает капеллан, – нисколько не дичившиеся белых, смело принимавшие из их рук всякие подарки и с любопытством и с удовольствием смотревшие, как Оливер, канонир с адмиральского корабля, искусно стрелял из своего лука. Вскоре подошли два других патагонца, старые и хмурые на вид. Они, видимо, были недовольны и сердиты на молодых за их общение с чужеземцами, но, к сожалению, ни генерал, ни его спутники не обратили на это внимания. Один из джентльменов, мистер Уинтери, подражая Оливеру, начал натягивать свой лук, как вдруг тетива на нем оборвалась. В этот момент все общество, не подозревая ничего дурного, мирно направлялось к шлюпке, повернувшись к туземцам спиной. Тихо подкравшись сзади, последние стали стрелять в удалявшихся, и главным образом в Уинтери, который был ранен в плечо, обернулся назад и был вторично ранен в легкое.

Тогда наш канонир прицелился из мушкета, но мушкет дал осечку – и Оливер был убит на месте. Генерал, сохранивший хладнокровие, отдал приказ чаще и быстрее переменять места, наступая на врага и защищаясь щитом, кто его имел, а сам, взяв из рук канонира мушкет, уложил на месте зачинщика ссоры. Кишки вывалились у него из живота, и он заревел так страшно, как могут реветь разве что десять быков вместе взятые. Пыл нападавших сразу остыл, и, несмотря на то, что со всех сторон из лесов показались их соплеменники, они предпочли бежать. Озабоченный раной бедного Уинтери, генерал поспешил вместо преследования [туземцев] перевезти раненого на корабль, но тот не прожил и двух дней. На следующее утро наши люди вернулись на берег за телом убитого канонира. Оно лежало на том же месте, где было оставлено, но в правом глазу торчала стрела и с одной ноги были сняты чулок и башмак; шапка также была унесена.

Магеллан был не совсем не прав, называя туземцев именем великанов, потому что они действительно отличаются от обычных людей ростом, плотностью сложения, силой и зычностью голоса. И тем не менее они вовсе не те чудовища, как о них рассказывали. Есть англичане, которые не уступят ростом самому высокому из них. Должно быть, испанцам не приходило в голову, что в эти места могут явиться англичане и опровергнуть их ложь.

Но несомненно то, что испанская жестокость по отношению к туземцам ожесточила их, и в нашем лице они мстили за гибель своих сородичей. Память о Магеллане не исчезла среди них, хотя с того времени прошло больше полустолетия. Действительно, во время только что описанного столкновения один из индейцев, настроенный враждебно, отойдя на некоторое расстояние и считая себя там в полной безопасности, крикнул нашим офицерам, которых принял за Магеллана и его спутников: „Магеллан, это моя земля!“ Во всяком случае, это было наше единственное столкновение с ними. Еще два месяца после того мы оставались в их краю в полном мире с ними».