Текст книги "Фрэнсис Дрейк"

Автор книги: Виктор Губарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц)

ОСУЖДЕНИЕ ТОМАСА ДАУТИ

Стычка с патагонцами, завершившаяся пролитием крови и смертью двух участников экспедиции, оказалась лишь прелюдией к еще одному трагическому событию. Речь идет о суде над Томасом Даути и его казни. «Среди офицеров, совершавших плавание в нашей эскадре, – сообщается в компиляции племянника Дрейка, – большим доверием и расположением генерала пользовался Томас Даути – человек способный, вдумчивый и хорошо образованный, знавший, например, и греческий, и древнееврейский языки. Генерал давал ему полную свободу, посвящал во все планы, выделял на первое место во всех собраниях, назначал своим заместителем на время своего отсутствия. Правда, еще в Плимуте перед отплытием его предупреждали насчет честолюбивых замыслов Даути, что будто он считает себя наравне с генералом и главным вдохновителем самой идеи предстоявшего путешествия и что от такого человека можно ожидать очень больших неприятностей. Но генерал тогда не придал значения неопределенным слухам и намекам, считая их порождением зависти и интриг. Он даже удвоил свое доверие и расположение к Даути и сердился, когда и потом, во время путешествия, те или иные из подчиненных пытались… открыть глаза командиру на подготовлявшийся среди экипажа мятеж.

Но в конце концов и ему кое-что стало казаться подозрительным в способном и исполнительном офицере. Слухи становились настойчивее, жалобы – чаще. Пора было разобраться в них и либо дать им веру, либо заставить умолкнуть. Генерал установил за ним строгий надзор, а затем, созвав всех офицеров, изложил им все, что знал или слышал о Даути, передал им и о своей любви к нему и просил всех высказаться. В собрании потребовали доказательств предъявлявшегося тяжкого обвинения – в подстрекательстве к бунту против генерала. Доказательства были даны, и такие веские и убедительные, что, когда сам обвиняемый был введен и выслушал их, он не мог отпираться и, пораженный раскаянием, признал, что заслуживает многократной смерти, так как составлял заговор не против врага, а против друга».

Данный пассаж рисует явно искаженную картину происшедшего. Перед тем как начать судебный процесс, Дрейк выдвинул против Даути обвинение «в отравлении графа Эссекса». Доказать это абсурдное обвинение было практически невозможно, но генерал и не стремился к этому – ему важно было очернить Томаса Даути любыми возможными способами, внушить присутствующим, что обвиняемый – беспринципный, жестокий и коварный преступник, не заслуживающий снисходительного к себе отношения.

Распорядителем в суде был назначен Джон Уинтер – один из друзей Даути. Но поскольку большинство судей составляли сторонники Дрейка, было ясно, что вердикт вынесут не в пользу обвиняемого. Капитан Джон Томас громко зачитал пункты обвинительного заключения, составленного на основании показаний Брюэра, Брайта и других недругов Даути. Помимо обвинений в отравлении графа Эссекса, колдовстве и дружбе с дьяволом Даути обвинялся в попытках сорвать экспедицию (в частности, ему припомнили гневную вспышку против Сэроколда на «Суоне», где он содержался в заключении; настойчивое желание выяснить, кто возглавит экспедицию, если с Дрейком «что-нибудь случится», и намерение привлечь к мятежу 12 человек); в возведении напраслины на Дрейка; в упорном отстаивании своей невиновности; в утверждении, что он познакомил Дрейка с графом Эссексом; в угрозах разобраться со своими мучителями после возвращения в Англию; в попытках подкупа участников экспедиции; в заявлении, что Дрейк еще будет стыдиться самого себя; в утверждении, что лорд Берли возьмет его к себе своим секретарем.

По большинству обвинений свидетельствовали одни и те же люди: Джон Сэроколд, Джон Честер, Эманюэл Уоткинс, Грегори Кэри и, как ни странно, Фрэнсис Флетчер. Три пункта были засвидетельствованы тремя десятками людей. Даути, очевидно, не смог опровергнуть большинство из этих обвинений. Общее возмущение присутствующих, кажется, вызвала угроза Даути отомстить тем, кто свидетельствовал против него, после их возвращения в Англию. Масла в огонь подлило также неосторожное признание обвиняемого в том, что еще до отплытия экспедиции он сообщил об истинных намерениях Дрейка лорду Берли. Из этого вытекало, что он мог быть не только шпионом лорда-канцлера, но и саботажником, в задание которого входил срыв всего предприятия, санкционированного королевой.

«Все, слышавшие [это] признание, были тяжко поражены, особенно его друзья, – читаем в „Экспедиции вокруг света“. – Но больше всех был огорчен сам генерал, который, не будучи в силах это скрыть, поспешил удалиться. Уходя, он потребовал от собрания разобраться во всех обстоятельствах дела и вынести нелицеприятный приговор, так как потом придется нести ответственность за этот суд перед государыней и Богом».

Даути и его друзья считали готовившуюся расправу незаконной. Обвиняемый, понимая, что Дрейк жаждет расправиться с ним, готов был признать все свои «преступления», если генерал гарантирует ему жизнь. Но Дрейк прекрасно понимал, что если Даути вернется в Англию живым, там все обвинения против него будут признаны недоказанными, а признания, сделанные по принуждению, недействительными, и поэтому настаивал на немедленном голосовании.

Леонард Вайкери, назначенный одним из судей, попробовал возражать. Он заявил генералу, что суд не правомочен решать вопрос о лишении Томаса Даути жизни.

– А я и не поручал вам решать этот вопрос, – ответил Дрейк. – Оставьте его решение мне. Вы должны лишь определить, виновен он или нет.

– Если так, – сказал Вайкери, – то, полагаю, здесь нет никаких оснований для лишения человека жизни.

– Конечно нет, мастер Вайкери, – язвительно промолвил генерал.

Сторонники обвиняемого попросили Дрейка показать полномочие, подписанное королевой, которое давало бы ему исключительное право распоряжаться жизнью дворянина в ходе экспедиции. Изворачиваясь, Дрейк ответил, что письменное полномочие королевы хранится у него в каюте и что он покажет его всем после вынесения вердикта.

В отредактированной версии дневника Флетчера сообщается: «Судьи в количестве [чуть более] сорока человек, выслушав все доводы и возражения со стороны друзей обвиняемого, вынесли скрепленное собственноручными подписями и печатью постановление, что обвиняемый Даути заслуживает смерти и что этого требует общая безопасность; определение же рода казни и дальнейшее предоставить на усмотрение генерала. Этот суд происходил в бухте Джулиана (30 июня. – В. Г.),на одном из его островков, который мы назвали островом Истинного Правосудия.

Вердикт был вручен генералу, которому, кстати сказать, перед отправлением в плавание сама королева на последней аудиенции вручила меч со словами: „Мы считаем, что тот, кто нанесет удар тебе, Дрейк, нанесет его нам“. Призвав преступника и прочитав ему приговор, генерал предложил ему на выбор: казнь здесь, на острове, или высадку на материк, или возвращение в Англию, чтобы там быть судимым перед лицом Тайного Совета королевы».

Сохранение жизни осужденному и возвращение домой было возможно лишь при условии, что кто-либо из участников экспедиции поручится за него, взяв на себя ответственность за его «лояльное поведение» в отношении команды. Даути немедленно обратился с просьбой к другому своему товарищу – Джону Уинтеру, и тот охотно согласился взять его «на поруки». Подобный поворот, безусловно, стал полной неожиданностью для Дрейка. Он тут же начал придумывать дополнительные условия: Даути будет посажен в карцер и закован в цепи, а экспедиция в Южное море на этом закончится, так и не обогатив ее участников. Генерал не сомневался, что последнее условие будет неприемлемым для большинства моряков и солдат – не для того они пустились в этот вояж, чтобы ради «высшей справедливости» лишиться теперь заманчивой перспективы набить свои кошельки.

«Даути смиренно поблагодарил командира за его мягкость и попросил дать время на размышления, – пишет автор „Экспедиции вокруг света“. – На следующий день (1 июля. – В. Г.)он ответил, что, хотя он и довел себя до тяжкого греха, за который теперь несет заслуженное наказание, у него есть одна забота превыше всех других забот: умереть христианином; пусть будет что будет с его бренным телом, лишь бы ему не лишиться жизни будущей и лучшей. Оставленный на суше один среди дикарей и язычников, он по слабости человеческой может не устоять в своей решимости. Что же касается возвращения в Англию, то для этого прежде всего нужен лишний корабль, нужен достаточный провиант, нужны, наконец, люди. Если найдется первое и второе, то на третье, на людей, он не рассчитывает: никто не согласится сопровождать его… к столь злому концу. Да если бы люди и могли заставить себя это сделать, самоё возвращение домой было бы смертью, и смертью медленной, смертью не раз, а много раз».

– Поэтому, – воскликнул обвиняемый, – я от всего сердца принимаю первое предложение и прошу лишь об одной милости: причаститься в последний раз вместе с товарищами и умереть смертью джентльмена.

Друзья приговоренного пытались уговорить его выбрать одну из других возможностей, предложенных Дрейком, но он остался тверд в своем решении. Тогда же Даути переписал завещание, перечислив в нем тех своих родственников, родственников жены, а также слуг, которым должны были достаться его деньги и имущество, и тех людей, кому он прощал их долги. Он вычеркнул из завещания предполагавшиеся расходы на похороны в Англии, а в написанном дополнении к нему распределил «высвободившиеся» деньги между своими друзьями и солдатами. Своему «доброму другу» Леонарду Вайкери он оставил 40 фунтов стерлингов.

Большинство биографов Дрейка отмечают, что перед казнью Томас Даути вел себя мужественно и благородно, как подобает настоящему джентльмену. Дрейк спросил у приговоренного, какой смертью он хотел бы умереть. Даути выбрал смерть от топора, считая, что смерть через повешение не приличествует дворянину. Генерал предложил ему застрелиться, чтобы, таким образом, «умереть от руки джентльмена», но Даути отверг это предложение.

КАЗНЬ ДАУТИ И ПОСЛЕДУЮЩИЕ СОБЫТИЯ

2 июля капеллан Флетчер совершил богослужение, после чего Дрейк и Даути причастились, затем пообедали за одним столом, подбадривая друг друга, и, наконец, выпили за здоровье друг друга, «словно перед обычной разлукой».

Все, что полагается для казни, вскоре было приготовлено. Не желая тянуть время, Томас Даути стал на колени и просил Господа хранить королеву, а участникам экспедиции даровать безопасное и прибыльное путешествие. Затем он обратился с прощальными словами, адресованными его друзьям в Англии – в частности, упомянул сэра Уильяма Уинтера. Повернувшись к Дрейку, Даути пошутил:

– Право же, я могу теперь сказать, как когда-то сэр Томас Мор: палач, руби мою голову аккуратно, у меня ведь короткая шея.

Очевидно, Даути вспомнил о знаменитом авторе «Утопии» неспроста – Мор был казнен без всякой вины, лишь в силу политической целесообразности.

После этого приговоренный обратился к команде, попросив прощения у тех, кого он мог вольно или невольно обидеть, в частности у Хью Смита и Томаса Каттила. Тогда Смит попросил Даути заверить Дрейка, что он не участвовал в заговоре против него. Даути еще раз заявил, что никто из членов команды не состоял в заговоре и что он сам никогда не замышлял ничего дурного против генерал-капитана.

В ответ Дрейк пообещал Смиту не преследовать его, хотя и признался, что собирался отрезать ему уши.

Наконец, с твердостью человека, давно пережившего в себе всю трагедию, Даути опустил голову на плаху и бодро сказал палачу:

– Не робей, приятель! Делай свое дело без страха и жалости!

Сверкнуло на солнце лезвие топора, и голова Даути скатилась с плахи. Дрейк поднял ее вверх и показал всем участникам экспедиции со словами:

– Смотрите, таков конец предателя!

Современные исследователи все больше склоняются к мысли, что никакого «заговора Даути» против Дрейка не было; расправа над Томасом Даути – образованным и состоятельным джентльменом, которому к тому же подчинялись участвовавшие в экспедиции солдаты, – преследовала одну-единственную цель: укрепить абсолютную власть генерал-капитана, подчинить всех его железной воле.

«По странной, роковой случайности этот безымянный остров в гавани Джулиана, который мы назвали Кровавым островом, мог бы прибавить к Плутарховым параллельным жизнеописаниям новую пару: пятьдесят восемь лет до нашего происшествия на этом же месте, приблизительно в то же время года, за такое же преступление понесли казнь два участника экспедиции Магеллана, один из них – его вице-адмирал, – читаем в „Экспедиции вокруг света“. – Наши матросы нашли обломки виселицы, сделанной из соснового дерева, из мачты, довольно хорошо сохранившейся, а около нее – человеческие кости. Наш судовой бочар поделал из этого дерева кубки для матросов, хотя не все видели нужду пить из таких кубков. Мы вырыли на острове могилу, в которой вместе с этими костями похоронили тело Даути, обложили могилу большими камнями и на одном из них вырезали имена похороненных в назидание тем, кто придет сюда по нашим следам.

Впрочем, надо сказать, что не все так плохо думали о покойном Даути, не все поверили возведенным на него обвинениям и его, как говорили некоторые, вынужденному признанию. Среди друзей ходили и другие разговоры, которые справедливо будет здесь хотя бы упомянуть. Говорили, что если и был заговор, то не со стороны Даути, а против Даути, что несчастный восстановил против себя часть своих товарищей, которые, может быть, завидовали ему и не могли простить того доверия, которое питал к нему генерал; с этой целью распускали темные клеветнические слухи, ждали случая, чтобы его погубить… Рассказывали случай, когда, рассердившись за что-то на судового священника, он заковал его в кандалы, отлучил от церкви и на шею велел повесить кольцо с надписью: „Величайший плут и мошенник на свете“. С этой ссоры, говорят, клеветники повели дело открыто, восстанавливая против Даути и генерала, и команду. Двое свидетелей рассказывали также, что, раз заподозрив Даути, Дрейк готов был приписывать ему все дурное. Так, во время бури он с бранными словами кричал, что эту бурю наслал Даути, что он волшебник, ведьма и что все это идет из его сундука. Потом, позже, передавали даже такой слух, будто погубить несчастного упросил Дрейка граф Лейстер за то, что Даути распространял-де сказки о смерти графа Эссекса, при котором оба, и Даути и Дрейк, служили когда-то в Ирландии, и говорил, что смерть Эссекса была делом Лейстера.

Что правда во всей этой темной истории, а что нет – трудно сказать. Пожалуй, самым правдоподобным может считаться такое объяснение. Генерал, говорят, подозревал своего помощника в том, что тот, еще в Англии, зная от генерала его план, передал его министру, лорду Берли. Это грозило опрокинуть все расчеты Дрейка, потому что Дрейк стремился своим поведением сделать войну с Испанией неизбежной, а Берли отстаивал политику осторожности и мира. Во всяком случае, дело Даути продолжало глубоко волновать генерала и после казни».

На следующий день после экзекуции Дрейк снова собрал экипажи кораблей и предупредил, что любой участник экспедиции, который поднимет руку на своего товарища, будет лишен руки. Очевидно, между сторонниками и противниками Даути начались серьезные трения, заканчивавшиеся потасовками, и генерал вынужден был прибегнуть к ужесточению мер воздействия на нарушителей порядка.

Тем не менее стычки происходили и далее. Однажды, когда брат казненного, Джон Даути, прогуливался по пляжу, на него с грубой бранью напал плотник Эдвард Брайт. Нанеся ему несколько ударов линейкой, Брайт пожелал выяснить, что ему известно о шашнях его, Брайта, жены. Даути не стал отвечать на этот провокационный выпад, попросив плотника уйти. Однако тот снова начал бить его линейкой, а когда она сломалась, начал тыкать сломанным концом ему в лицо. Даути подал жалобу Дрейку. Узнав об обстоятельствах дела, генерал не стал затевать судебное разбирательство и отказался наказывать Брайта – ведь плотник был его доверенным лицом. Что касается Джона Даути, то он с этого момента фактически находился под домашним арестом: за ним был установлен постоянный надзор, и ему было запрещено сходить на берег.

Еще одним объектом нападок Дрейка стал Джон Кук, которого он осудил на двухнедельное марунирование – высадку на берег, причем, несмотря на холод, осужденному не позволили взять с собой одеяла и зимнюю одежду (а в южном полушарии как раз была зима). Вполне возможно, что таким образом генерал мстил Куку за его доброжелательное отношение к братьям Даути.

Спустя шесть недель, 11 августа 1578 года, Дрейк приказал командам всех кораблей снова собраться возле его палатки. С одной стороны от него стал капитан Джон Уинтер, с другой – капитан Джон Томас. Слуга генерала принес ему большую записную книгу, а капеллан приготовился прочитать проповедь.

– Нет, полегче, мистер Флетчер, – остановил его Дрейк, – проповедь сегодня буду говорить я, хоть я и не мастер на это. Ну, вся ли команда собралась или нет?

Ему ответили, что собрались все. Тогда Дрейк распорядился, чтобы все моряки разделились по командам. Когда этот приказ был исполнен, он обратился к собравшимся с речью:

– Ну, господа, я очень плохой оратор, так как не готовился быть ученым. Но то, что я скажу, пусть всякий зарубит себе на носу и запишет, потому что за каждое свое слово я готов дать ответ в Англии хоть самой королеве. Так вот, господа, мы здесь очень далеки от родины и друзей, враги окружают нас со всех сторон; стало быть, не приходится дешево ценить человека, человека здесь и за десять тысяч фунтов не купишь. Значит, всякие бунты и разногласия, которые среди нас проявились, нам надо оставить. Клянусь Богом, я будто помешанным становлюсь, как только подумаю о них. Я требую, чтобы впредь этого не было! Я требую, чтобы джентльмены с матросами и матросы с джентльменами были друзьями. Я хотел бы знать имя того, кто отказался бы своими руками взяться за канаты, но я знаю, такого здесь нет. Покажем же, что мы все заодно, не дадим неприятелю случая радоваться развалу и разброду среди нас. Джентльмены необходимы в плавании для управления, поэтому я и взял их с собой, да и другая еще цель была у меня при этом. Но и без матросов я не могу обойтись, хотя и знаю, что это самый завистливый и беспокойный народ на свете, коли не держать его в узде. И вот еще что: если кто-то здесь хочет вернуться домой, пусть скажет мне. Вот «Мэриголд», я могу обойтись без него и отдать тому, кто хочет домой. Дам столько провизии, сколько смогу. Только помните, чтобы это было на самом деле домой, а то, если встречу на своем пути, пущу ко дну! До завтра вам хватит времени все обдумать, но клянусь, что говорю с вами начистоту.

Люди хором закричали, что никто возвращаться назад не хочет и все готовы разделить с генералом его участь.

– Ну ладно, тогда скажите: отправились вы в это плавание по доброй воле или нет?

Все ответили, что по доброй воле.

– А от кого ожидаете получить ваше жалованье?

– От вас, – раздалось в ответ.

– Ну что же, тогда ответьте: хотите получить жалованье сейчас или доверяете мне?

– Доверяем! – закричали матросы, а некоторые добавили: – Собственно, мы и не знаем, сколько жалованья спрашивать.

Повернувшись к баталёру с «Элизабет», Дрейк велел ему немедленно сдать ключи, что тот и исполнил. Затем, обращаясь к капитанам кораблей, он сказал:

– Освобождаю офицеров от всех их обязанностей.

– Что вас побудило сместить нас? – удивились капитаны Уинтер и Томас.

– Приведите мне доводы, по которым я не должен был так поступить, – с вызовом ответил Дрейк.

Приказав всем молчать, он сказал далее следующее:

– Ее величество королева из всех людей на свете пуще всего запретила мне рассказывать о целях плавания лорду Берли, а вы знаете, как Даути сам признался, что он выдал министру планы нашей экспедиции. Теперь, господа, даю слово джентльмена: больше казней не будет, больше не подниму руку ни на кого, хотя есть здесь такие, которые ее заслужили.

При этих словах он указал на Уоррола, который тут же бросился к ногам генерала и стал умолять простить его.

– Ладно, ладно, Уоррол, – сказал Дрейк, – мы еще потолкуем об этом.

Потом он обвинил купца Джона Одли в дурных деяниях, направленных против него, но не стал уточнять, каких именно, прибавив:

– Потолкуем об этом один на один после обеда. Тут есть люди, которые, не зная, как иначе навредить мне, распространяют слухи о разных частных лицах, которые будто бы снарядили это путешествие. Вот как было на самом деле.

И Дрейк рассказал присутствующим, как лорд Эссекс написал о нем государственному секретарю Фрэнсису Уолсингему, рекомендуя его как человека, наиболее пригодного для борьбы с испанцами. После этого он имел встречу с Уолсингемом и королевой, которая жаждала отомстить испанскому королю «за разные его обиды». Таким образом, Дрейк дал понять всем участникам экспедиции, что их предприятие санкционировано Елизаветой и что впереди их ждут столкновения с подданными испанской короны.

«Затем генерал показал нам запись королевы на пай в тысячу крон и привел ее слова, что, если кто-нибудь из ее подданных даст знать о затеваемой экспедиции королю испанскому, тому не сносить головы», – сообщает Фрэнсис Флетчер.

– И вот, господа, подумайте о том, что мы сделали, – продолжил свою речь Дрейк. – Мы поссорили трех могущественных государей: ее величество с королями испанским и португальским. Если наше плавание не завершится большой удачей, мы станем посмешищем для врагов, которые будут торжествовать, а для нашей родины мы будем вечным позорным пятном. Еще раз подобной попытки уже невозможно будет предпринять.

После этого Дрейк милостиво восстановил всех разжалованных в их прежних правах и сказал, что «все будут удовлетворены, хотя бы ему пришлось продать для этого последнюю рубашку».

– Я имею веские основания обещать это, потому как кое-что есть у меня в Англии, а кроме того, у меня в этой экспедиции столько паев, сколько у любых трех участников вместе взятых. Если же мне не суждено вернуться, то всем заплатит королева, которой мы все вместе служим. Если бы вы сказали, что вы служите мне, я бы вас не поблагодарил, потому что в действительности вы служите только ее величеству.

В заключение, пожелав присутствующим оставаться добрыми друзьями, Дрейк велел всем разойтись и вернуться к исполнению своих обязанностей. Правда, за несколько дней до отплытия он назначил капитаном «Мэриголд» Эдварда Брайта (капитан Джон Томас попал в опалу и был смещен), а затем неожиданно прибыл на борт «Элизабет» с проверкой и поклялся, что готов повесить три десятка смутьянов, включая Уоррола, Уинтера и его помощника Улисса. Возможно, до генерала дошли слухи о том, что на упомянутых кораблях многие члены команд – и капитаны в их числе – не горят желанием идти в Южное море. Другое вероятное объяснение: Дрейк просто хотел укрепить свою власть, внушая страх всем, кто находился под его командованием.

«17 августа мы покинули бухту Джулиана, на берегах которой прожили в палатках около двух месяцев, – рассказывает Флетчер. – Наша флотилия теперь уменьшилась. Генерал давно уже тяготился слишком большим количеством судов, которое затрудняло путешествие, требовало лишних забот, распыляло команду, делало эскадру менее подвижной, а главное – заставляло тратить много времени на поиски судов, которые много раз во время бурь или туманов отделялись от остальной флотилии и пропадали на несколько дней. „Суон“ был разобран еще в конце мая: были сняты снасти и все железные части, а остов сожжен. Теперь той же участи подверглось португальское призовое судно „Мэри“. У нас осталось три корабля, не считая нескольких пинасов для удобства сообщения между собой и с берегом, а именно: „Элизабет“, „Мэриголд“ и адмиральское судно „Пеликан“…

20 августа показался мыс, который лежит перед входом в Магелланов пролив и который испанцы прозвали мысом Девственниц. Волны, разбиваемые о его высокие и крутые серые утесы, казались нам струями, которые выпускают киты. Проходя мимо мыса, генерал отдал приказ всем судам спустить марсели в честь нашей девственной королевы».

Согласно записи в шканечном журнале Нуньо да Силвы, находившегося в то время на борту флагманского корабля, из-за противного ветра флотилия огибала мыс Девственниц весь остаток дня 20 августа и весь следующий день, а 22 августа стала на якорь недалеко от берега на входе в Магелланов пролив.