Текст книги "Булавин"

Автор книги: Виктор Буганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

– Все-таки как же вы так оплошали? Дали ворам подойти к нам тайно, изгоном. Почти половину полка потеряли!

– Так, господин майор. Около того. Еще мы хотели сказать: когда мы были у воров в обозе, видели у них одного волуйченина.

– Ну, и что?

– Мы его и раньше видели.

– Где? Кто он такой? Как его зовут?

– Калашник он, а как зовут и какого он чину, мы не знаем. А до приходу воровского был он у нас в полковом обозе, продавал хлеб и калачи.

– Так, так. Выходит, он и подвел воров тайно к вашему стану?

– Знатно, он и подвел.

– Каков он собой?

– Ростом тот калашник высок и долголиц, борода продолговата, рыжа.

– Где он теперь? В Валуйках?

– Нет, господин майор. Когда мы уходили от воров, он остался с ними, в их обозе.

После победы у Уразовой повстанцы Драного переправились через Донец. Сам предводитель, как узнали воеводы, «поехал к себе в Ойдар, где живет», а казаков распустил по домам. Это известие подтвердилось, но не во всем.

Маяцкие казаки Алексей Башкотов, Иван Полубояринов и Василий Боландин донесли Шидловскому, что они по его приказу возили указ от Долгорукого к Семену Драному. Явились к нему, когда он «выбирался под Сумской полк. И принял он тот указ и послал в Черкаское», а их, всех троих, велел отвести в Боровское и посадить в земляную тюрьму. Неделю спустя приехал к ним от Драного войсковой есаул его походного войска Федор Задорный и отдал им отписку для Долгорукого. Сказал при этом:

– Наш полковник Семен Драный свое войско распустил по домам.

Долгорукий в своем указе потребовал, чтобы Драный прекратил борьбу, принес повинную. И теперь, после разгрома Сумского полка, атаман ответил, что он якобы выполнил указание и тем самым восстание в этих местах закончено, Действительно, маяцкие казаки-посланцы, возвращаясь домой, во многих местах видели партии едущих казаков – человек по 100 «и больши и меньши». Но дальнейший их рассказ показал, что Драный и повстанцы не собирались складывать оружие:

– А, едучи к Сухареву, наехали мы шлях великой, которым знатно, что они, воры, через Донец переправлялись к Бахмуту. И у Донца видели многие стоячие возы. И как мы приехали в Сухарев, то слышали от многих бурлак из наемных людей, что бутто он, вор, переправя Донец, пошел на Багмут, а с Багмута конечне хотят итти под Тор и под Мояки. И которых людей по юртам распустили, тем снова велели всем на Бахмут собираться июня к 10-му числу.

Драный, сообщив ложные сведения Долгорукому, чтобы ввести его в заблуждение, переводил свое войско в другое место – к Бахмуту. Части же казаков разрешил посетить свои станицы, несомненно, те, которые лежали на пути их следования или близко от него.

Шидловский, слушавший своих посыльных, спросил:

– О Сумском полке они, воры, что говорили?

– Говорили, что сумского полковника разбивали они без ведома Булавина. Для того разбили, что он, полковник Кондратьев, стоял на их донском угодью и похвалился их юрты, как ему господин маеор Долгорукий велел, разорить, а их, воров, в Донец топить.

– Сколько их, воров, побито на речке Уразовой?

– Говорят, что убито их больши 50 человек.

– О Булавине разговоры были?

– Слышали мы, что от Войска (из Черкасска, от Булавина. – В. Б.) к ним прислан был Леонтий Познеев, чтоб он, Драной, будучи тут, чинил промысл над городами. А к Булавину, говорят, пришло Кубанской орды 2000 человек да их, донских, раскольщиков с Кубану и с Орокани 1100 человек. Еще слышали мы, что запорожцов бутто несколько сот пришло, и отправлены они к Булавину в Черкаское.

План похода на города Изюмского полка, принятый на круге в Черкасске, как «указ великого Войска Донского», по-прежнему оставался в силе, и повстанцы повернули на юг, к Бахмуту, чтобы затем идти под Тор, Маяцкий и другие города. Еще один житель Маяцкого, Никита Брагин, известил Шидловского, что «от Драного передовые в Багмут приехали».

Руководители восстания были озабочены тем, чтобы пополнить ряды повстанцев. В Черкасске их оставалось очень мало, из него уходили сотнями – одни потому, что «испроелись», другие, не веря Булавину и его делу, убегали в Азов и иные места. По уходе трех войск из Черкасска у войскового атамана осталось до 2 тысяч человек; вероятно, появлялись и новые охотники. Но он посылал помощь своим атаманам. Силы его уменьшались. Он имел одно время немногим более полутысячи человек. Конечно, подходили новые люди, другие уходили. Такая текучесть среди повстанцев, в большей или меньшей степени, была вообще характерна для движения. То же происходило и в войске Драного по Северскому Донцу.

Заставы булавинцев разъезжали по всему району, охваченному восстанием. Драный делал все, чтобы собрать в повстанческое войско побольше людей. Изюмский житель Левко, бывший целовальник, рассказывал, вернувшись домой из Бахмута, Семену Осипову, из изюмской старшины:

– При мне на Бахмуте збирали бахмутцов всех в круг и в кругу читали войсковую от Булавина грамоту: чтоб во всех юртовских городках, также и в Бахмуте, поверстали казаков в десятки, а з десятка высылали по 7-ми человек в Черкаское со всеми войсковыми припасы; а по 3 человека оставляли в куренях.

– Как бахмутцы? Согласились?

– На кругу многие кричали: высылать уже некого! Разве все, собравшись, пойдем в Войско!

– Что задумали те воры? Говорили о том?

– Среди бурлаков такая молвка носитца, что, собравшись, хотят быть на князя (Долгорукого. – В. Б.) под Валуйки и Валуйку взять. А, взявши Валуйку, итить по Осколу, разоряючи городки, до Изюма и Изюма добывать.

– О Шидловском что говорят?

– На его панскую милость паче всего великие похвалки чинят, чего, боже, им да не положи, как бы ухватить его хотя на дороге где, на переезде разбоем или каким-нибудь фортелем (выдумкой, хитростью. – В. Б.).

Шидловский, которого так старались захватить повстанцы, помня обиды от его изюмцев, посылал разъезды для наблюдения за передвижениями войска Драного. Один из его сотников, вернувшись «из степи», сообщил ему:

– Был я близ калмиюских вершин (в верховьях реки Калмиус. – В. Б.), и наехал запорожцов человек с 400; стоят в долине. Знатно, они идут к Багмуту. А расстоянием то урочище от Багмута миль с четыре.

В этих местах скапливаются повстанцы, в том числе, по словам Шидловского (в донесении Долгорукому), «Тихон Белогородец з бурлаками и со всякою сволочью, и последних бурлак от казаков к нему в полк выгнали. А Драного и Безпалого ожидают. И явно все говорят, что прибираются под Изюм, и под Мояки, и на Тор на здобичь (для добычи. – В. Б.). И наказывают на Тор, и на Мояки, и на Изюм, чтоб им, ворам, меня отдали и казну без бою. А буде без бою не выдадите, то-де всех вырубим и розграбим, как и Сумской полк».

Долгорукому стало известно, что запорожцы появились у Сухарева, разграбили шесть будар и хотят идти под те же Тор, Маяк и Изюм. Драный же со своими казаками идет с реки Красной на реку Жеребец, «от Мояк 7 верст». Жители Маяцкого пребывают «в страхе великом». В связи с намерением Петра прибыть в Воронеж он пишет:

– По нынешнему, государь, воровскому замещению (волнению, восстанию. – В. Б.) здешней край до моево приезда гораздо был в великой шатости; и естьли б я к здешним городам не пришел, то б и от своих было великое бедство. А теперь, слава богу, Вашего величества приходом ратных людей оные городы стали лутче.

Другие командиры, из-под Изюма и иных мест, тоже признавали: «меж здешним народом зело стало слабо, и обдержаны они стали страхом, как оные воры разбили Сумской полк». О Драном говорили разное: то будто идет к Булавину, то – против Долгорукого, то – на город Изюм. «А подлинно собирается» – готовится к какому-то походу. Его казаки, человек с 50, пошли под Воронеж и под Усмань «для коней» – добывать их для своего войска; «повел их русской человек».

Намерения Драного скоро прояснились. К Шидловскому в полк прислали с Тора «колодника» (арестанта) Герасима Власова. Допрашивали его с пристрастием – «пытан на огне, клещами зжен». Под пыткой он рассказал:

– Пограбили у меня булавинцы коня, и я за конем до них, булавинцев, ходил до Драного и до Безпалого. И был у них в войску две недели. И мне того коня они отдали.

– Куда ты после того пошел?

– С тем конем приехал я в Изюм без седла и, взяв хомут у родственников своих, у Ивана Скряги с товарищи, и поехал с Изюма просто на Бахмут, минуючи Тор, боячись, чтоб меня не поймали.

– А ты не шпионом ли от Драного послан? А! Говори! – Шидловский дал знак, и палач спустил Герасима, подвешенного за руки к перекладине, пониже, к огню.

– Признавайся! Высматривал государевы, харьковские и иные, полки, чтоб тем ворам довесть?

– Что ты, господин бригадир! Помилуй! Меж войсками государевыми я не ходил и про полки не розведывал! Только ездил в Изюм за хомутом, чтоб из Бахмута воз с солью взять.

– Что видел и слышал в том стану у Драного?

– При мне пришли от Булавина 300 человек запорожцев с полковником; как его зовут, не знаю. И стала голудьба кричать, абы их не держали в одном месте. Нам-де, запорожцам, и всяким пешим и конным людем позволено, як возможно, где кому добывать коней.

– А казны тем запорожцам те воры давали?

– При мне казны из Войска не присылано. Только сказывают те запорожцы, что сам Булавин из Черкаского вышел и с казною идет в совокупление к Безпалому.

– А потом?

– Хотят они итти под Валуйки для разорения городов, взявши от Валуйки вниз по Осколу до Изюма. И для того походу они, Безпалой и Драной, собрали со всех станиц войска с юртов, наголову (поголовно. – В. Б.) выгнали казаков; только во всякой станице велели оставить по пяти человек казаков. А то всем в поход велено итти.

– Сколько же их, воров, будет всего?

– Для того походу собралось войска при Драном и Безпалом близ 10 000 конных и пеших.

– Что еще скажешь?

– Больше я ничего сказать не знаю.

Шидловский, окончив допрос, приказал Власова повесить. Известил Долгорукого, а тот – царя:

– Шидловский ко мне писал и присылал нарочно в один день дву человек наскоро, чрез почту, сотника да писаря, что конечно Драной с войски идет на меня.

То же подтвердил и шпик, побывавший по приказу того же Шидловского «в войсках воровских». Долгорукий готовится к сражению. В начале июля выступает с полками против повстанцев. Сетует, что «тут (на Валуйках и по Украине. – В. Б.) люди зело шатки и ненадежны». В момент отправления в поход («сего ж часа и минуты») князь получает новое сообщение Шидловского и наскоро дописывает письмо царю:

– Пишет (Шидловский. – В. Б.), что вор Драной, собрався с войски, пришел к Тору и стал обозом. И я сего ж часа и минуты пошел к Шидловскму в соединение.

Вести, полученные князем, в целом были верными. Но не во всем. Булавин не шел к Драному на помощь. Ему не до этого – и в Черкасске хватало хлопот и неприятностей, и с другими повстанческими войсками нужно держать связь, помогать чем можно. Отнюдь не все шло так, как предполагали, когда обсуждали на кругах планы походов. Игнат Некрасов, посланный в середине мая с 2-тысячным войском на Хопер, должен был идти в Пристанский городок – «для бережения городков (по Хопру, Медведице и другим соседним рекам. – В. Б.) от московских войск для того, что Лучка Хохлач с войском от московского войска побит; и чтоб хоперских и иных городков до разорения не допустить». Но Некрасов туда не дошел, и по очень важной причине – в Черкасске раскрыли заговор старшин против Булавина, и атаман срочно вернул ближайшего своего соратника. Правда, заговор оказался непрочным, распался. Булавин, успокоившись, снова направляет Некрасова, но не на Хопер, а на Волгу – на «Аюкиных калмык». С ним пошло 5-тысячное войско. На северном направлении активные действия затихли, хотя «шатость» в тех краях продолжалась. Долгорукий, например, пишет Петру о неспокойном состоянии Воронежского края. А Волконский, козловский воевода, шлет вести Меншикову о тамбовских делах:

– Воровския колмыки в сем июне месяце, подъезжая воровским наездом по подсылке Буловина, Танбовского уезду в селах, которые от Танбова в 15-ти и в 5-ти верстах, одного на заставе дворянина убили до смерти, а иных многих ранили, также многих с женами и з детьми в полон побрали, а домы их жгли и разорили, и пожитки и всякую скотину, и лошадей пограбили. И от Танбова за несколько верст вблизости, в степи, колмыков и козаков тысячи с полторы человеков, собрався, стоят.

Главные события восстания разворачивались в эти майские и июньские дни по Северскому Донцу, где боролись повстанцы Драного, и на Волге. На восточном фланге повстанческих действий объединили свои силы Павлов, Хохлач и Некрасов. Еще до прихода Игната повстанцы Хохлача овладели городом Камышином (Дмитриевск на Камышевке). В конце мая Хохлач и Некрасов подошли к Саратову. С ними пришли четыре тысячи повстанцев. Они ночью «жестоким приступом» пошли на город. Но их отбили. Два дня спустя повстанцы снова ринулись на штурм. В ходе боя у них в тылу неожиданно появились калмыки, посланные ханом Аюкой. Булавинцы, разбитые под стенами города, отступили вниз по Волге. Они оставили под Саратовом несколько сот убитых и раненых. Не удалось повстанцам, как они хотели, «прибыльщиков на Саратове и в иных городах порубить».

Южнее, у Царицына, действовало войско Ивана Павлова. Он пришел с тремя тысячами повстанцев. Воевода Афанасий Турченин имел гарнизон в 500 человек и еще роту солдат. Не в силах оборонять город, он перешел в «малую крепость». Старый город Павлов взял в начале июня. Осада же цитадели затянулась более чем на месяц.

Менее чем за два месяца повстанцы одержали несколько побед – разбили целый полк регулярной армии, взяли несколько городов, в том числе Царицын (исключая крепость) и Камышин, осаждали Саратов. Их войска и отряды действовали под Тамбовом, Валуйками, Изюмом и другими городами. Успехам восставших способствовали внезапность нападений, численное превосходство (иногда, как это было на реке Уразовой, очень большое) над противником. Район движения расширился, прежде всего за счет волжских мест, а также на западе; кое-где (под Тамбовом, например) и на севере.

Но не все шло так, как хотели бы повстанцы и их руководители. Под Саратовом они потерпели поражение и отступили. За ними двинулись карательные войска сверху, со стороны Казани. На западной стороне, от Валуек и Изюма, нависает такая же угроза для повстанцев Драного.

СБОР КАРАТЕЛЕЙ

Зима, весенняя распутица приостановили продвижение шведов, и пребывание Петра в своем «парадизе» затянулось. Еще в конце марта Петр заболел – непрерывные и лихорадочные переезды в санях и верхом на коне, спешные дела, нервотрепка, холода и слякоть измотали его вконец, и он слег в постель. Впрочем, вскоре оклемался, и пошли снова дела, заботы, распоряжения. Не забывал и увеселения, особенно на море, отвоеванном у шведов, – на буерах плавал от Петербурга к Петергофу и Кронштадту, приучал к морю членов своего семейства.

К этой суете и заботам в начале апреля добавилась новая, точнее – старая, но отошедшая на второй или третий план, докука – сообщили, что на Дону снова разгорается восстание. Прошлогодняя Либерия, как видно, не погасла, и царь снова вынужден заняться ненавистными ему бунтовщиками.

На границе с Доном, в районе Острогожска, стоял С. П. Бахметев, поставленный во главе карательных сил. Ему с «москвичами», входившими в его полк, велели перейти в Тамбов – охранять Тамбовский и Козловский уезды. Он получил помощь из Воронежа – 500 драгун и 500 солдат. В Острогожске остался Тевяшов со своим полком «на стороже». Имелись силы и в других городах. Но их воеводы, сообщая царю, московским властям о действиях повстанцев, постоянно жалуются на слабость своих гарнизонов, просят прислать московские или иные полки.

В конце марта московские Разрядный и Посольский приказы, получившие известия из Киева и Азова, Острогожска и Козлова, рассылают распоряжения. Киевский и белгородский воевода князь Голицын получает предписание:

– Великий государь царь и великий князь Петр Алексеевич указал тебе, ближнему стольнику и воеводе князю Дмитрею Михайловичю, о военном поиску и промыслу над бунтовщиком Булавиным с ево единомышленники и о бережении великороссийских и малороссийских городов Белогородского и Севского полков ратными людьми чинить по прежнему своему великого государя указу и от прелестных писем иметь осторожность и своевольных людей, где такие явились и впредь явятца, удерживать и до своевольства не допускать, и о искоренении того вора всячески промышлять. А к посланным от гетмана (Мазепы, который послал против булавинцев Полтавский и Компанейский полки. – В. Б.) на того ж вора послать каких чинов и сколько пристойно.

Помимо мазепинских полков, в помощь Голицыну должен был идти и курский воевода:

– А для того военного промыслу и поиску и береженья городов и на страх булавинцом ис Курска воеводе князь Андрею Гагарину итить с ратными людьми без замедления и стоять в том месте, где до ево ближняго стольника и воеводы разсмотренью доведетца.

Приказания получили козловский воевода князь Волконский («от булавинцов иметь опасение и осторожность и до разорения не допускать»), Бахметев (о переходе с ратными людьми в Тамбов), Тевяшов (оставаться «для осторожности ж» в Острогожске), боярин князь П. И. Хованский, находившийся у Казани (иметь осторожность от булавинцев, которые «бутто пошли под Саратов», проведывать про них), окольничий П. М. Апраксин, астраханский воевода (тоже следить за «ворами и бунтовщиками», которые пошли к Саратову).

Козловский воевода пишет о малолюдстве козловцев: «а танбовцы всяких чинов люди к отпору тех бунтовщиков в город Танбов збираются оплошно». Ему вторит тамбовский воевода Василий Данилов:

– Ис Танбовской волости ни единый человек в город Танбов не бывал. А как учинился сполох (действия булавинцев в районе Пристанского городка на Хопре. – В. Б.) и они все убрались в леса за реку Цну.

Обоих воевод беспокоит воздействие булавинских прелестных писем на местных жителей, которые присоединяются к булавинскому «воровству». Нужно бы послать ратных людей «для розыску и истребительства таких к злому делу склонителей на страх другим. Но за тем, государь, что в Козлове и в Танбове ратных конных и оружейных людей нет, послать в те места немочно, потому, государь, что таких склонителей к злому делу жилище близко того Пристанского городка».

В случае, если Булавин со своими людьми возьмет Черкасск, а потом пойдет под Тамбов и Козлов «для злаго возмущения и разорения», то положение там, по словам Волконского, будет очень трудным:

– И в тот их воровской приход тех Танбова и Козлова городов и в них драгунских и артилерных и нового заводу лошадей и полковых припасов без присланных с Москвы драгунских и салдацких полков и ружья, и припасов, и пороху, и свинцу охранить и отпору дать никоторыми делы немочно.

Волконский, испуганный размахом восстания булавинцев, просит царевича Алексея прислать в Козлов «драгунских и салдацких полков, сколько Ваше величество поволит да... ружья и припасов по 1000 мест, фузей, шпаг с портупеи, сум салдацких, бердышей да по 200 пуд пороху и свинцу. Также, сверх полков, начальных людей, кому козловцы править» (командовать козловцами. – В. Б.).

Особенно нужна для борьбы с восставшими, настаивает Волконский, конница:

– А паче, государь, требуем в Козлов конницы драгунских полков, потому что они, бунтовщики, естьли будут не истреблены, чаю, что начнут разорять конницею в розных местех села и деревни; и пехотою от их воровского разоренья охранить будет немочно.

Беспокоит полковника и состав полков, которые будут присланы из Москвы:

– Да и то Вашему величеству доношу: естьли с Москвы присланы будут полки из рекрутов, которые из волосных и из помещичьих крестьян и тамошних краев, и набраны те полки не в давных временех, то чаю, государь, что они к отпору их, изменников, будут ненадежны для того, государь: обносится у нас слово, что нынешней бунт и начался от таковых беглых крестьян, которые бегают из волостей и из-за помещиков, а паче ото взятья в рекруты; и от иных здешних крестьян есть в бунтовщиках братья или детей и свойственники. И чаю я, холоп твой, что прелестные письма, каков список (копия. – В. Б.) при сем письме, и в иные городы от них, воров, тайно разосланы. И естьли в Танбове и в Козлове простаго народу полками не охранить и не удержать, то чаю, государь, что их воровской намерак размножится.

В начале апреля Посольский приказ из «похода в Литве, в Витепске», сообщает в Черкасск о посылке на Дон «многого числа ратных людей, конных и пеших», им в помощь «из воинского походу из Литвы» послано несколько драгунских полков, «которые за излишком были». Всем им велено собираться на Туле; будет их с 20 тысяч человек. Кроме того, против Булавина велено идти Голицыну с полками Белгородского разряда и слободскими полками, Мазепе – послать несколько своих компанейских полков.

Власти получают из разных мест известия о действиях булавинцев в козловских, тамбовских, воронежских местах, в городах Борисоглебске, Боброве и др. – отгоне лошадей, конфискации казны, расправах с воеводами и прочими начальниками. Распоряжаются придать Бахметеву полк Рыкмана, драгун и солдат; из Воронежа выделить ему же пушки, пушкарей и подъемных лошадей. Московские дворяне должны были собираться в Ряжске. Козловскому воеводе велено послать с Москвы тысячный драгунский полк Ефима Гулица «без мотчанья» (без промедления).

Полк Гулица вскоре прибыл в Воронеж, и местный воевода Степан Колычев отправил его «в поход по воронежской границе и до Битюга, до Бобровского и до Чиглянского юртов, и до иных сел и деревень, которые обретаютца по Битюгу, для охранения к Воронежу присудственных городов и сел, и деревень и для охранения ж морского флота, который обретаетца в Воронеже и в Таврове, и на устье, чтоб тех воров не допустить в близость и не дать им розмножитца, и тот их воровской вымысл весьма искоренить».

Рыкман непрерывно посылает разъезды, чтобы вызнать силы и намерения восставших. Его приход на Битюг не остался без последствий – повстанцы из Боброва, Чиглы и других сел и деревень по Битюгу «побежали» в свои хоперские жилища, к Пристанскому городку. Рыкман арестовал шесть человек из бобровских и чиглянских жителей, которые «приобщались» к булавинцам.

Местные воеводы ведут переписку между собой, договариваются о взаимной помощи. Полки из Москвы подходят медленно. Сил для борьбы с Булавиным явно не хватает. И Петр, извещенный о тревожном состоянии дел на Дону, принимает срочные и энергичные меры. Назначает нового командующего карательными войсками – майора князя Василия Владимировича Долгорукого, брата убитого за полгода до того князя Юрия Долгорукого:

«Min Her! [28]28
  От mein Herr – мой господин.


[Закрыть]Понеже нужда есть ныне на Украине доброму командиру быть, и того ради приказываем вам оною. Для чего, по получении сего письма, тотчас поезжай к Москве и оттоль на Украину, где обретаетца Бахметев. А кому с тобою быть, и тому посылаю при сем роспись. Также писал я к сыну своему, чтоб посланы были во все украинския городы грамоты, чтоб были вам послушны тамошния воеводы все. И по сему указу изволь отправлять свое дело с помощью божию, не мешкав, чтоб сей огнь зарань утушить. Piter. Из Санкт-Петербурха в 12-й день апреля 1708».

Царь предоставляет Долгорукому, человеку, одержимому жаждой мести за убитого донской «сарынью» брата, чрезвычайные полномочия – подчиняет ему в районе предстоящих военных действий против «внутреннего врага» все наличные силы и местные власти. Не ограничиваясь общим распоряжением, добавляет еще два, более конкретных. Говорит о выделенных ему полках:

– Роспись, кому быть: Бахметев со всем. С Воронежа 400 драгун, С Москвы полк драгунской фон Делдина да пехотной новой. Шидловской со всею брегадою, также из Ахтырского и Сумскова полков. К тому ж дворянам и царедворцам всем и протчих, сколько возможно сыскать на Москве, конных.

Наставляет нового командующего о том, как действовать против повстанцев:

– Разсуждение и указ, что чинить. Понеже сии воры все на лошадях и зело лехкая конница, того для невозможно будет оных с регулярною конницею и пехотою достичь; и для того только за ними таких же посылать по разсуждению. Самому же ходить по тем городкам и деревням (из которых главной Пристанной городок на Хапре), которыя пристают к воровству, и оныя жечь без остатку, а людей рубить, а завотчиков на колесы и колья, дабы сим удобнее оторвать охоту к приставанию (о чем вели выписать из книг князь Юрия Алексеевича) воровства у людей, ибо сия сарынь, кроме жесточи, не может унята быть. Протчее полагается на разсуждение господина маеора.

Царь дает приказ о жестокой и беспощадной расправе с булавинцами, распоряжается пройти огнем и мечом по всем местам Войска Донского, которые охвачены восстанием. Говорит об этом так, как говорил и действовал за десять лет до этого в Москве, в дни страшного стрелецкого розыска. В указе нет ни слова, ни намека на особое положение Войска Донского, его старинные права и привилегии, как будто речь идет о какой-либо внутренней российской губернии или уезде. Донские казаки для царя – всего только «воры», «бунтовщики», которых нужно рубить, колесовать, сажать на кол; они сарынь, которую, как и стрельцов-мятежников, можно унять только беспощадной жестокостью. Недаром царь вспоминает князя Юрия Алексеевича Долгорукого – кровавого и беспощадного душителя разинского восстания. Этот палач в одной своей ставке – Арзамасе – замучил более 10 тысяч повстанцев; а всего в ходе подавления крестьянской войны погибло до ста тысяч ее участников. Подобный пример и вдохновляет Петра с его помощниками, они берут на вооружение кровавые методы своих предшественников.

Долгорукий, отозванный с фронта, прибыл в Москву недели две спустя после царского указа. Столько же ему потребовалось, чтобы добраться из второй столицы до Воронежа. За это время, с середины апреля до середины мая, произошло немало событий. С одной стороны, Булавин разбил Максимова, взял Черкасск и казнил старшину, стал войсковым атаманом; восстание быстро расширяется, булавинцы одерживают победы на западном и восточном театрах военных действий. С другой, каратели постепенно стягивают силы, одерживают первые победы над повстанцами (два поражения Хохлача и др.) . По расчетам Петра, Долгорукий получил достаточно войск, чтобы выступить против восставших:

– Будет наших около 7000, с которыми безопасно поступать возможно.

Светлейший князь Меншиков послал к Козлову и Тамбову 1100 конников полковника Яковлева. Но и этот полк, как и полк Е. Гулица, и московские царедворцы, шли медленно; Волконский из Козлова снова и снова напоминает, жалуется на малолюдство, на плохие «ведомости», которые он получает и «по которым значит весьма, кроме худости, добра ждать нечего, естьли оплошиться и запустить вдаль». Просит у Меншикова ускорить высылку полков из Москвы, прислать еще Ярославский полк. Бояре торопят московских царедворцев, полк фон Делдина (Фалделдина) из Вязьмы, сообщают Войску Донскому о посылке В. В. Долгорукого – «вышнего командира», которому все обязаны подчиняться.

Долгорукий, еще выезжая из Невеля в Москву, писал Петру, что по его указу ему надлежит «немедленно, прося у бога милости, как возможно скоряя, тушить, чтоб тот проклятой огонь больши не разгорался». Запало ему в душу и наставление царя о его старшем родиче:

– В письме, государь, написано ко мне, чтобы мне выписать ис книг князь Юрья Алексеевича. И мне, государь, и бес книг памятно; ежели бог милость свою даст, то буду больше делать с примеру князь Юрья Алексеевича, а нежели Шеина, о чем от вашего величества наслышался.

Майор собирается полностью следовать царскому указу и совету, «примеру» князя-вешателя, погибшего от рук восставших еще при восшествии Петра на престол. Весьма любопытно упоминание о боярине Шеине, о котором, как говорит Долгорукий, не раз ему рассказывал царь. Шеин во время поездки Петра в Западную Европу («Великое посольство») подавлял восстание четырех московских стрелецких полков – разбил их под Истрой, у стен Новоиерусалимского Воскресенского монастыря, взял большинство повстанцев в плен. Провел следствие, после которого повесили 140 человек, около двух тысяч разослал в ссылки по разным городам. Петр, срочно вернувшийся из Вены, остался очень недоволен розыском Шеина и начал новый, жестокий и кровавый, – около 1200 бунтарей-стрельцов стали жертвами необузданного царского гнева и произвола.

Как повстанцы из поколения в поколение передавали друг другу эстафету борьбы с угнетателями, так и каратели передавали свою эстафету пыток и казней повстанцев. Об этом же говорит и ответ Долгорукого-младшего на царскую шутку:

– В цыдулке, государь, ко мне написано, что Ваше величество опасаешься, чтобы я Булавину за ево ко мне дружбу понаровки какой не учинил. Истинно, государь, доношу Вашему величеству: сколько возможно, за его к себе дружбу платить ему буду.

Какую «дружбу» Булавина к майору Долгорукому имеет в виду царь? Несомненно, Петр в такой своеобразной форме напоминает князю об убийстве Булавиным его брата. А тот обещает за то отплатить мятежному атаману самым беспощадным образом. Царь и князь, обмениваясь подобными шутками, понимали друг друга с полуслова: нужно карать, жечь, рубить и вешать без всякой милости. Это и жаждал осуществлять Долгорукий, приближаясь к району восстания.

Булавин в это время шел вниз по Дону, разгромил войско Лукьяна Максимова. Движение ширилось. Волконский шлет панические письма:

– Ныне нам во опщение в путь господина Бахметьева и подполковника Рыкмона в поход итить не с кем, понеже здесь у нас жилых только 2 роты драгунских, п те по короулом в Козлове в гварнизоне и для разъездов. А которые ис козловцов, и ис танбовцов, ис старых и ис каких мошно набраные человек 1000 и другая есть, и тем весьма для нынешних в них случаев не точию в походе быть, но и здесь ружья дать им нельзя для того, что им в страх полков с Москвы никаких нет; и держим и с ними обходимся под страхом, а иное и иным случаем, о чем Ваша княжая милость (Меншиков. – В. Б.) изволишь в разсуждение предложить.

Волконский заклинает Меншикова прислать на помощь полки из армии, из Москвы, чтоб они быстрее шли «в поход по строгим нынешним ведомостям, чтобы однолично не допустить их (местных жителей. – В. Б.) ко всенародному возмущению и разорению здешняго края». После поражения Максимова на простой народ трудно надеяться:

– А ныне им, ворам, то больше в порадование, и здешний народ по нынешним вестям зело стали быть под сомнением.

Полковника берут раздумья: нет ли у Максимова, потерпевшего такое быстрое и сокрушительное поражение от Булавина, какой-нибудь с последним договоренности?