Текст книги "Булавин"

Автор книги: Виктор Буганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

В ПРИСТАНСКОМ ГОРОДКЕ

С ранней весны 1708 года центр восстания перемещается на среднее течение Дона, его левобережье с Хопром и другими тамошними реками. Именно в эти места бежали оставшиеся в живых повстанцы после поражения булавинцев. Здесь же зимой собираются новые люди из числа недовольных, готовых продолжать борьбу, ведущих ее отрядами в 200 и более человек. Все это было хорошо известно в Кодаке Булавину, который сам некоторое время, осенью прошлого года, скрывался в дебрях Хопра и соседних рек. Он получал оттуда вести от донцов, приезжавших к нему в Сечь. Его звали туда сподвижники. И он, собрав некоторое число запорожцев, перебирается в верховья Самары, а оттуда – на Хопер. К началу последней декады марта он уже в Пристанском городке, при слиянии реки Вороны, правого притока, с Хопром. Здесь его ждут товарищи с немалыми силами.

Еще до прибытия Булавина в Пристанский городок воеводы близлежащих южнорусских уездов получают известия о сборе в нем «воровских казаков». В том же месяце козловский воевода, драгунский полковник князь Григорий Иванович Волконский услышал в воеводской избе рассказ татарина Акмемета Дунаева из Нижнеломовского уезда. Тот в свое время, месяцев пять тому назад, попал в плен к кубанским татарам, с Кубани «ушел» (бежал) и прибыл в Азов. Отсюда направился домой с двумя азовскими казаками, которые везли отписки из своего города в Тамбов. По пути все трое оказались в Пристанском городке:

– И как были мы, – говорил Акмемет, – в хоперском Пристанском казачьем городке марта в 9-м числе, и в том городке в зборе воровского отомана Булавина с 1000 человек козаков.

– Как встретили вас, – спросил Волконский, – те воровские казаки?

– У азовских казаков они отписки отнели и, переломав печати, прочитали и передрали. И призывали их, азовцев, с собою к воровскому согласию и к крестному целованию.

– Для чего?

– Они сами, донские казаки, между собою целуют крест: собрався им, итить в Черкаской отомана (Л. Максимова. – В. Б.) убить за то, что он с азовскими боярами знаетца и вместе думает. И итить им под Озов, и нужны-де им бояре. Для участия в том деле и азовских казаков звали.

Через день полковник слушал показания тамбовского дьячка Ивана Попова. Он побывал в Пристанском городке несколькими днями позже татарина Акмемета. Сообщил обеспокоенному князю:

– Те пристанские казаки спрашивали про государевых лошадей, которые на корму в Козлове и в Танбове, где им построены дворы. А еще сказали, что нужно-де им захватить тебя, князя Григорья Ивановича Волконского.

– Вон как! И я им понадобился! – Полковник ухмыльнулся. – О Булавине что говорят?

– Называют его набольшим своим атаманом. Говорят, что идет к ним с силою в близости, а с ним запорожских казаков с 17 000. Да с другой стороны будто ожидают они к себе караколпаков и иных людей, прозванием будто множество.

– Намерение их: собрався всем, итить в Черкаской для воровства. Да они же говорят: дела нам до бояр да до тебя, полковника князя Григория Ивановича, да до прибыльщиков, да до подьячих, чтоб перевесть.

Не прошло и двух дней, как в Козловскую воеводскую избу привели Меркула Федоринова из деревни Грибановки Тамбовского уезда, крепостного крестьянина из недавно пожалованпой вотчины самого светлейшего князя Римской империи и князя Ижорской земли Александра Даниловича Меншикова. Тот поведал:

– Марта в 15-м числе воровские козаки чрез письмо и нарочною присылкою меня, Меркула, и иных той деревни жителей призывали к воровскому своему согласию. Мы того не послушали.

– А что они, воры, – допрос на этот раз вел подьячий, – делали в тех местах?

– Два дни спустя юрты, да три деревни Танбовского уезду, да Борисоглебского уезду разарили и все разграбили. И тогда же приехали воровские казаки, да с ними черкасы, да запорожские казаки и колмыки в тое деревню Грибановку и меня, Меркула, грабили и хотели убить до смерти. И я от них ушел.

– Что еще они замышляют?

– Слышал я от них, воров, что итить им в Борисоглебский уезд для разорения и взятия воеводы. А которые тонбовцы у готовности лесных припасов в Азов на корабельное строение, и воровские казаки говорили им, тонбовцам: зачем вам мучитца и на плоты лес готовить? Хотя вы те плоты и изготовите, мы их в Азов не пропустим.

– А к себе в воровство тех работных людей наговаривают?

– Наговаривают всеми мерами, нарочною присылкою и письмами, непрестанно, чтоб они склонились к их воровству. А танбовца Сидора Пешкова, которому те работные люди приказаны, велят убить до смерти.

В самом начале весны повстанцы уже активно действуют на севере Войска Донского и в прилегающих к нему русских уездах. Формируется повстанческое войско – они призывают к себе саратовцев, крепостных крестьян из соседних дворянских имений, работных людей с лесных заготовок, готовятся к походу на Черкасск. Добывают всякие припасы, лошадей.

Вскоре Волконский получил письмо своего коллеги по службе – тамбовского воеводы стольника Василия Данилова: повстанцы «с танбовского двора драгунских лошадей отогнали нового заводу жеребных кобыл многое число». Тем людям, которые кормили тех лошадей, они говорили:

– До вас, станичников, нам дела нет. Скоро быть нам в Тамбове, итить до Тулы. И съезжаться будем на Туле. А дела нам до начальников и подьячих.

Этим повстанцы не ограничились – вторично прискакали к тамбовскому двору, отогнали еще 300 жеребят, «которым по другому году». Сидор же Пешков, начальник работных людей, заготовщиков леса, известил В. Данилова, а тот письмом – Г. И. Волконского, что «работные люди будары [24]24
  Бyдара – речное судно.


[Закрыть]делать перестали и розъехались в домы, и работа вся стала». К этому же письму Данилов приложил «прелестное письмо за печатью того вора и изменника Кондрашки Булавина», которое послали «в поход», то есть Петру I. Это воззвание повстанцы разослали из Пристанского городка сразу по прибытии в него Булавина, и оно попало в руки властей. Отослав подлинник царю, в Козлове сделали с него копию. Она сохранилась. Документ этот исключительно интересен и важен для представления о том, к кому адресовали свои призывы Булавин и его помощники, что они замышляли, на что рассчитывали в будущем. Вот его начало:

– От Кондратья Афонасьевича Булавина и от всего съездного Войска Донского в русские города начальным добрым людям, также и в села и в деревни посацким торговым людем и всяким черным людем челобитье.

Это – обращение к русским людям, горожанам и крестьянам, «черным людям», то есть низам городского и сельского населения. Но характерно, что в числе адресатов – и «начальные добрые люди». Письмо исходит от имени Булавина и «съездного Войска Донского», тем самым главный предводитель, «набольший атаман», выступает от имени донского казачества, представители которого в эти дни собрались для большого совета, «съезда», в Пристанский городок. Булавин и его сподвижники созывают свой общевойсковой круг, в противовес черкасскому, который они теперь отказываются признавать как главный правомочный орган Войска Донского. По сути дела, этот акт – разрыв с Черкасском, объявление войны столичной старшИне во главе с Лукьяном Максимовым и его сторонниками. В Пристанском городке Булавин переходит свой Рубикон.

– Ведомо вам чиним, – продолжает Булавин, – что мы всем Войском стали единодушно в том, что стоять нам со всяким родением за дом пресвятые богородицы, за истинную веру христианскую, за благочестиваго царя нашего, и за свои души и головы, сын за отца и брат за брата, друг за друга стоять и умирать заодно. А вам бы, всяким начальным людем добрым и всяким черным людем всем, тако же с нами стоять вкупе заодно.

Как и многие до них (разинцы и прочие), булавинцы, поднимая на борьбу чернь, хотели бы видеть на своей стороне и «добрых» начальников, бояр, стояли за царя, тоже «доброго» «благочестивого», за православную, «истинную» веру, которую нарушают в последние годы всякие слуги антихристовы – так раскольники, к которым относили себя ближайшие сподвижники Булавина, очевидно, и он сам, а также многие повстанцы называли «никониан», преследовавших ревнителей «древлего благочестия». Отсюда настойчивое повторение «прелестного письма»:

– За дом пресвятые богородицы, за истинную веру христианскую, за благочестиваго нашего государя и за все великое Войско Донское с нами стойте заодно.

Далее следует мотив, связанный с «плохими», «худыми» начальниками, боярами и иными, с которыми нужно вести борьбу всем «черным», обиженным, угнетенным:

– А от нас вы, всякие посацкие и торговые люди и всякие черные люди, обиды никакой ни в чем не опосайтесь и не сумневайтесь отнюдь. А которым худым людем, князем и бояром, и прибыльщиком, и немцом, за их злое дело отнюдь бы вам не молчать и не спущать ради того, что они вводят нас и всех вас в елинскую веру, а от истинной веры християнской отворотили всякими своими знаменьми и чюдесы прелесными.

Письмо призывает всех «добрых» начальников, посадских и черных людей не чинить между собой вражды, не обижать, не бить друг друга; тому же, кто это будет делать, «учинить смертную казнь без пощады». Булавин требует от бояр и воевод освободить заключенных из тюрем «тотчас без задержания». Сообщает, что на его стороне запорожские казаки, Белогородская орда; «и иные многие орды нам, козакам, за душами руки задовали в том, что они ради с нами стать заедино вкупе и родеть заодно».

В конце воззвания даются подробные инструкции о составлении с него копий, рассылке их по городам и селам; «а сие наше письмо из городов воеводам и всяким начальным людем списавши и из сел посылать до города Тулы; а больши не посылать ради того, что мы всем Войском в том городе Туле будем и сие письмо спросим; и ево б нам объявить безо всякого коварства».

Конечно, наивные расчеты повстанцев на начальных людей и воевод, «добрых» бояр и царя, их попытки создать впечатление, что на их стороне многие тысячи запорожцев, татар и прочих союзников, характеризуют достаточно ясно и утопичность их взглядов, и приемы воздействия на народные низы; главное же у них – стремление объединить силы всех угнетенных против царящей в России несправедливости.

Сходные моменты находим в «прелестном письме» Лукьяна (Луньки) Хохлача, одного из активнейших и выдающихся предводителей восстания. Оно, что тоже очень характерно, обращено к стольнику С. Бахметеву и полковнику И. Тевяшову:

– Мы всем Войском собрались все вкупе с запорожскими казаками, с Белогородской ордою, с калмыки, и с татары, и с гребенскими, и с терскими, и с яицкими казаками истребить иноземцев и прибыльщиков. А вы б, Степан и Иван, шли с нами заодно.

Еще в одном воззвании Булавин приказывает по всем станицам одной половине казаков идти к нему в войско, другой – оставаться по своим куреням; и «стоять им всем вкупе... для того, что зло на них помышляют, жгут и казнят напрасно злыя бояря и немцы и вводят в них еллинскую веру». Это – уже обращение к донскому казачеству, напоминание о жестокостях и насилиях, которые творили на Дону Юрий Долгорукий и другие каратели. Звучит мотив защиты исконных прав и вольностей «старого поля» – Войска Донского:

– А ведаете вы, атаманы-молотцы, как деды наши и отцы положили и мы породились, прежде сего старое поле крепко было и держалось. А ныне те злые супостаты старое поле все перевели и ни во что почли. И чтоб нам старое поле не потерять.

Если выше в письме Булавина шла речь о русских городах и деревнях, жителям которых оно и направлялось, то в этом – о донских городках по Дону, Хопру, Бузулуку, Медведице. С самого начала нового, более широкого и мощного, этапа движения Булавин идет на энергичные меры – призывает включиться в него и жителей русских уездов, и донских казаков.

Булавинские листовки появлялись в тамбовских и прочих местах, по донским станицам. Тамбовский воевода Данилов сетует в письме Волконскому, козловскому воеводе:

– Танбовских сел у соцких и у лутчих людей есть такие ж воровские прелестные письма, и убираются они в леса. А из сел служивые люди в город не бывал ни один человек, только пришли пешие, и те без запасов, а запасу не везут.

Картина очень выразительная: богатые («лутчие», сотские) крестьяне бегут в леса, боясь повстанцев; обстановка в селах такова, что их владельцы – дворяне («служивые люди»), и то в небольшом числе, приходят в свой уездный город Тамбов без лошадей и запасов. Ясно, что виной тому – масса крестьян, сочувствующих Булавину или присоединяющихся к нему.

Игнатий Соколов, козловский подьячий, побывавший в селах Никольском и Михайловском, к северу от Пристанского городка, услышал от козловца же, Агея Чалова:

– В то время в хоперском козачьем в Пристанском городке в сборе козаков тысяч с 20 да колмык тысячи с 2. А итить им, козакам и колмыком, под Танбов да под Козлов и под иные городы.

В Михайловском подьячий испытал потрясение:

– В то же время хоперских козаков с 35 человек с ружьем и с знаменем меня, поймав, свезали и велели честь их воровское письмо тамошним михайловским жителям всем вслух, в котором письме писано: которые у вас есть дворяне и подьячие, и тех бы, перевезав, прислали к нам в Войско. А меня, подьячего, и бывших со мной стрельцов ограбили. И говорили михайловским жителям, чтоб они служили с ними, казаками, заодно; нам-де то и служба, что вывесть прибыльщиков да немцев и обидников. И они, михайловские жители, им, ворам, сказали: о том у вас и милости просим. И дали они, михайловские жители, им, ворам, верное письмо. Они же посланных к ним подьячих, стрельцов вязали и били и хотели посадить в воду. И хотели они, михайловские жители, ехать в тот Пристанский городок к крестному целованию, что им с ними, воровскими казаками, быть заодно.

Действия булавинцев сильно встревожили черкасскую старшину. Лукьян Максимов присылает в Троицкое Толстому своего близкого помощника Ефрема Петрова. Тот «втайне» передает азовскому губернатору копию прелестного письма Булавина. Сообщает, что подобные «листы» Булавин рассылает во все стороны; он же направил в Донецкую станицу своих посыльщиков за пушками и казной, осадил Правоторовскую станицу. Из рассказов Ефрема Петрова следует, что среди верховских казаков нет единства: одни, очень немногие, во главе с походным атаманом Селиваном Изваловым пошли против калмыков; другие, около 1,7 тысячи человек – под Саратов; третьи, человек с 300, в том числе Андрей Рубец, Лука Хохлач, – в Пристанский городок. Отсюда они разослали письма по всем станицам, чтобы их представители, по 20 человек «лутчих людей» от каждой, съезжались в Пристанский городок «на совет».

Большой съезд, или совет, казаков собрался несколько дней спустя после приезда Булавина в Пристанский городок. Обсуждали план дальнейших действий. Его предложил Булавин:

– Господа казаки! Пришла пора отомстить за кровь и мучения, которые мы терпели в прошлом году от московских бояр и старшины черкасской. Вы помните, как секли и казнили нашу братью казаков, старожилых и новоприхожих, насиловали жен и дочерей, вешали младенцев по деревьям. Лукьян Максимов ходил на нас походом, а перед тем сам велел убить Долгорукого; и в кругу в Черкаском при нем казаки говорили, чтоб побить бояр и иноземцев.

– Знаем! Знаем!

– Помним хорошо!

– Ты, Кондрат, говори, что делать!

Булавин чувствовал единодушие и поддержку собравшихся. Потому без колебаний предложил:

– Итти нам всем войском на Черкаской, чтоб тех старшин-изменников взять и казнить до смерти. Любо?

– Любо! Любо!

– Правильно!

– А пойдем сухим путем и водным. Для того походу изо всех станиц по Хопру, по Медведице, по Бузулуку и по Дону, вверх и вниз, по половине казаков итти с нами в Войске вниз до Паншина городка. А, съехався в том Паншине, пойдем на Черкаский остров. По всем станицам послать о том письма. А теперь – о старшинах и полковниках, есаулах и знаменщиках.

– Сам называй, атаман!

– Кто тебе надобен, тех и бери!

– Полковниками быть Василью Строке, Мартыну Чекмарихину, Ивану Шуваеву.

Потом избрали четырех есаулов, нескольких знаменщиков. Хохлача с сотней казаков выделили для отгона лошадей из-под Тамбова.

Черкасакая старшина тоже созывает круг. Он приговорил: войсковому атаману Лукьяну Максимову с казаками из Черкасска и всех городков, по половине из каждого, выступить 28 марта в поход против Булавина.

Повстанцы начали активные действия. Булавин остановил на Хопре плоты, шедшие в Азов, велел казнить начальника, а 200 загонщиков включил в свое войско. Продолжаются нападения повстанцев на помещичьи и дворцовые деревни Тамбовского, Козловского, Борисоглебского уездов, по реке Битюгу. Они действуют у Саратова, планируют походы на Тамбов, Козлов, Пензу, Инсар, Верхний и Нижний Ломовы, Азов, Троицкий и другие города.

Местные и центральные власти, черкасская старшина ведут частую переписку, принимают меры по охране морского флота, городов, которым угрожают восставшие, собирают силы для борьбы с ними. Лукьян Максимов и старшина послали войско во главе с Зерщиковым против «бунтовщиков», которые подняли восстание в Обливенской, Герасимовой, Беловодской станицах, «для искоренения их». Острогожский полковник И. Тевяшов шлет донесения: в Бахмуте пойман атаман Щербаков, товарищ Булавина; они встречались на речке Лугани; у первого было 200 казаков с Медведицы, у второго – 150 запорожских казаков. Булавин звал Щербакова в верховые городки, то есть, очевидно, в Пристанский городок.

В тамбовских местах повстанцы – казаки, калмыки, татары и черкасы («называютца запороцкими казаки») – «с великим собранием з знамены и с копьи и со многим огненным боем» разорили помещичьи, монастырские и дворцовые деревни Большую и Малую Грибановки, Кара-чан, Русскую Поляну, Самодаровку, Катасопово. Возглавлял восставших казак Иван Самойлов; «а говорят, чтоб им в сей неделе быть к Болаве (Булавину. – В. Б.) к крестному целованию в готовности. А у готовности корабельных лесов и устроения будар работным людем и работать не велели. Да они ж... говорят, что им в тех деревнях стоять, покамест им здастца город Борисоглебск; и как город Борисоглебск им здастца, и им иттить бунтом пот Танбов и под Козлов и под иные украинские городы».

Волконский из Козлова в доношении царевичу Алексею Петровичу, который повелением отца остался в Москве ведать всякие дела, пересказывает тревожные вести о событиях на Дону. Восставшие, по его словам, призывают к себе тамбовцев и жителей новопоселенных деревень Тамбовского и Козловского уездов. Многие тамбовцы пристали к ним, другие ушли по домам, не готовят лесные припасы для строительства флота; «а иных деревень жители говорят, что они донскова суда», то есть заявили о своем подчинении не царским и вотчинным властям, а донским, повстанческим.

О планах Булавина из той же отписки, со ссылкой на слова архиерейского крестьянина, царевичу стало известно: Булавин собирается идти на низ до устья Медведицы конницею берегом, а пехота – водою; «и суды у них у всех учинены были, и у тарговых у всех обрали и спустили на реку. А итить им до Черкаского, чтоб побить всех старых казаков. А как старых казаков побьют, то пойдут к Москве». Повстанцы пошли «с Пристани» по суше и воде, «судов з 10, ...а перевозились они... через реку Хопер на плотах трои сутки».

Волконского, который снова просит подкреплений для защиты от восставших, очень беспокоит, что ему могут прислать полки из рекрутов, собранных из волостных и помещичьих крестьян, к тому же – из тамошних краев (из мест, охваченных уже восстанием или близких к ним) и «не в давных временех». Такие солдаты, продолжает он, «к отпору их, изменников, будут ненадежны для того, государь (царевич Алексей. – В. Б.): обносится у нас слово, что нынешней бунт и начался от таковых беглых крестьян, которые бегают из волостей и из-за помещиков, а паче от взятья в рекруты. И от иных здешних крестьян есть в бунтовщиках братья или детей и свойственники. И чаю я, холоп твой, что прелесные письма... и в иные городы от них, воров, тайно разосланы». Если в Тамбове и Козлове полками простой народ «не охранить и не удержать», то их воровское намерение умножится. Жители меншиковских деревень Грибановки и Корочана, что на реке Вороне, «к их воровству склонились и выбрали меж себя они, танбовцы, ис тамошних жителей атаманов и есаулов, что быть им к воровскому войску послушным, а присланных ис Танбова посыльных побивать до смерти и расправу (управление. – В.Б..), меж собою чинить по их войсковому против казачей обыкности».

Булавин, говорит далее Волконский, послал для «возмущения к бунту» в ряд украинных городов семь станиц, по 260 человек в каждой (всего, таким образом, более полутора тысяч повстанцев). И такие же казаки и калмыки гонят от Тамбова «немалое число» конских табунов и стад скота. «Их воровской злой замысл и бунт, – подытоживает воевода, – множитца и кроме их, казаков», поскольку многие жители деревень – Корочана, Грибановки, Ключей, Такая (Козловский уезд) и других – «уже к воровскому согласию согласились всеконечно и выбрали, в пративность Вашей государской воли, отаманов и ясаулов».

Поскольку повстанцы действовали и под Борисоглебском, власти очень тревожились в связи с тем, что больше десяти тысяч работных людей в тех местах были заняты на заготовке леса, сгонке плотов, перегонке лошадей и др.

В конце марта в село Боровское на реке Битюг приехали более сотни восставших, «конные с ружьем, да у них было три бунчюка»... Они арестовали приказного человека дворцовой Битюгской волости, подьячего, взяли казну и лошадей, а «указы и всякие приказные письма и задрали и кабацкого голову пытали и многие домы разоряли. А колодников распустили, а иных взяли с собою». Повстанцы читали в кругу местным жителям прелестное письмо. Их атаман Лукьян Михайлов (Хохлач) призывал боровчан:

– Кто похочет с нами итти волею, приходите к нам в соединение. А сами вы, битюцкие жители, выбирайте меж себя атаманов и есаулов, по казачьему обыкновению. Решайте все дела собою, а приказных и воевод не слушайте. И еще: на великого государя чтоб вы хлеб не сеяли, а пахали б на себя.

Два дня провели повстанцы в том селе. И оба дня «били смертным боем» приказного человека, возглавлявшего управление Битюгской волостью. Крестьяне с одобрением наблюдали за расправой. Один из них, Роман Желтопятый, говорил повстанцам:

– Для чево вы не убьете ево до смерти? Буде вы мне дадите хотя рубль, я не только одного ево, но и трех человек убью до смерти.

Важные для властей известия сообщил в Воронеже острогожский казак, которого посылали «на Хопер тайно для проведыванья Булавина»:

– Булавин по Хопру и Бузулуку все городки возмутил, и все с ним пошли на Усть-Хопер. А со всякого городка с ним идут по половине, а другая половина остается в городках. Идут сухим путем и плавною. И в вербное воскресенье пришел к Дону на Усть-Хоперское. И по Дону многие городки ему поддаются, и с Медведицы к нему идут.

Но не все станицы и казаки присоединяются к восстанию:

– А Поротовской (Правоторовской? – В. Б.) станицы и Донецкой городок, Казанка, Микулин, Тишанской Старой и Новой городки к нему не поддались и поддаваться не хотят, и оберегают пушки и ядра, кои в Донецком лежат.

Цель Булавина – идти в Черкасск «побить стариков». Работных людей, которые готовили государев лес по Хопру, он «распустил, а начальника их посадил в воду» (утопил).

Князь Волконский называет (в новом доношении царевичу Алексею) имена атаманов, избранных жителями сел и деревень, приставшими к восстанию: в Грибановке – тамбовец Гаврила Викулин, в Никольском – Алексей Скрылев.

Тамбовцы Трофим Мещеряков и Кузьма Платицын известили козловского воеводу: как они были в Пристанском городке, то приезжали к Булавину 10 правоторовских казаков, кланялись ему:

– Прости нас, Кондрат Афанасьевич!

– За что простить?

– Прошлой осенью присылал ты в нашу Правоторскую станицу своих казаков, чтоб склонить нас в свое согласие. А мы тех твоих посланных посажали в воду, а иных, оковав, отослали в Войско (Черкасск. – В. Б.) и в Москву.

– Помню сие дело. Плохо вы, казаки, то сделали.

– Плохо, господин атаман. Сами знаем. Прости нас, дураков!

– Ну, ин так и быть. Для нынешнего великого дела вас прощаю. Идите со мной в поход на Черкаской бить старшин-изменников.

– Пойдем с радостью, Кондрат Афанасьевич.

– Ну, с богом.

Восстание, ширившееся и нараставшее, как снежный ком, охватывало все новые места по Дону, соседним русским и украинским уездам и полкам. Везде находилось много недовольных, которые шли к Булавину. Но делали это не все – ряд казачьих станиц, а также деревень и тем более городов по соседнему пограничью не захотели включиться в восстание. Более того, в пределах отдельных станиц и селений происходил раскол: одни переходили на сторону повстанцев, другие выступали против них, скрывались в лесах.

Те же два тамбовца наблюдали в Пристанском городке, уже после ухода из него Булавина с войском, как идут туда крестьяне разных новопоселенных деревень Тамбовского, Козловского уездов – из тех же Ключей, Корочана и других. Встречались им по пути отряды крестьян в 20, 30 человек, иные с ружьями, «едут в Пристанский городок в их казацкое согласие».

Тамбовец Тимофей Кокорев, посланный офицером Игнатьевым с девятью другими станичниками из Царицына в Козлов с лошадьми, купленными для нужд государевой артиллерии, встретился в Алексеевском городке, недалеко от впадения Бузулука в Хопер, с Булавиным и его войском.

– С ним, Булавиным, казаков тысячи с четыре или больше, конницы с бунчуками; а позади их обоз, идут в восемь рядов.

– Что сделал, – спросил Кокорева Волконский, – тот вор Булавин?

– Остановил свое войско и собрал круг. Отнял у меня письма Артемия Игнатьева о государевых и всяких иных делах, и те, которые имели красные печати, те печати переломав, чли перед ним, вором Булавиным. И он, Булавин, те письма передрал.

– Так. Еще что было?

– Тот Кондрашка Булавин взял меня и привел к воде реки Бузулука и, вынув наголо саблю, спрашивал с пристрастием: зачем тот офицер Артемий Игнатьев повез в орду (к татарам под Астрахань. – В. Б.) три воза стрельев, да два воза огненного ружья, да три пушки под рогожами? Для того, чтоб ту орду наговорить – стоять против нас, казаков?

– Что ты ему сказал в ответ?

– Сказал ему, что с Артемьем такого ружья нет, едет он в Астрахань для покупки лошадей, а не для наговору орды.

– Не врешь? – спрашивал Булавин.

– Ей-ей, не вру; вот те крест святой, что правду говорю.

– Ну, ладно. Хочешь ты и твои товарищи с нами итти, бить воров-старшин в Черкаском? Если хотите, – Булавин обратился ко всем спутникам Кокорева, – идите собою. Я не неволю.

Один из станичников остался с Булавиным, а Кокорев и семь других не захотели, ушли своей дорогой. Волынский выслушал его слова с одобрением, спросил:

– Что те воры говорят о своем походе?

– Говорят, что идут они, Булавин с товарищи, на низ до Черкаского старшин побить за то, что они ево, Булавиной, станицы товарищей многих переказнили, и побили, и городки разорили и пожгли за убивство посланных с Москвы розыщиков Долгорукого и иных.

– А лошадей, которые с тобой были, не тронули?

– Отняли, господин полковник. И государевых артиллерных, и наши, станичниковы.

Кокорев сказал и о действиях Хохлача: отгоне лошадей с тамбовского драгунского двора, разорении воронежских сел и деревень по Битюгу. А Пристанского городка поп с «воровскими казаками», по его словам, поехали в город Борисоглебск «для разоренья», хотели взять в нем «пушки и всякий полковой снаряд; а борисоглебский воевода... ушол», то есть бежал, бросив город.

Тамбовский солдат Иван Шишкин, тоже побывавший в Пристанском городке, видел, как казаки пригнали из Тамбова лошадей, разделили их – по две лошади на каждого из 180 повстанцев; «а иных и продавали».

Козловцы Дементий Сушков и Тимофей Кусов «посланы были в хоперские городки тайным обычаем, шпионами, для подлинного уведомления про бунт и всякое злое дело тамошних хоперских казаков Булавина с товарищи». Они подтвердили сведения о его выступлении в поход в Черкасск «для истребительства войскового атамана и старшин, бутто за их неправду»; с ним пошли казаки изо всех хоперских, бузулукских, медведицких и иных речек городков, из каждого – по половине, «а бурлаки все»; тамбовцы-плотовщики «с ними соединились».

Сушкова и Кусова козловский воевода тоже спрашивал о планах Булавина. Те ответили:

– Хотят они, взяв Черкаской, итить разорять Азов, а потом до Москвы. А в Азове и на Москве и во всех городах вывесть им бояр, да прибыльщиков, да немцев.

Те же шпионы по хоперским и иным городкам не раз слышали разговоры среди казаков, которые сами называли «прелестью», то есть прельщением: выдавая желаемое за действительное, повстанцы и их сторонники, сочувствующие, передавали из уст в уста, будто в Козлове и Тамбове «побили до смерти» воевод Волконского и Данилова, а жители обоих городов сдались и все с восставшими заодно. А по ним, булавинцам, «пушка ни одна в Козлове и в Танбове не разродилась (не разрядилась, не выстрелила. – В. Б.), но только де с полки схватывало». Все эти слухи – не что иное, как рождающаяся на глазах народная легенда, наподобие тех, которые появились при Разине, в бурные, грозовые дни второй Крестьянской войны (Разина ни пуля не берет, ни ядро не тронет). В дни третьей крестьянской войны, а восстание становилось, и чем дальше, тем больше, именно такой войной, поскольку в нее включались массы крестьян, горожан, работных людей и других простых людей, происходило то же самое – опоэтизирование в глазах народа действий и мыслей его защитников – повстанцев, их образа.

Очень интересны сообщения Сушкова и Кусова о «письмах», которые слал Булавин «из походу» к Хохлачу и его казакам, оставшимся на Хопре:

– Чтоб вы ныне хлеба не сеяли и не пахали и из городков никуда не отлучались, а были б в собрании и к службе в готовности. А пришлых с Руси беглецов примали со всяким прилежанием, а против прежней обыкности с них, беглецов, деньгами, и животами (имуществом. – В. Б.), и вином не брали для того, чтоб больше к нам в хоперские городки беглецов шло.

– А новые беглецы, – спросил Волконский, – к ним идут?

– Идут многое число с Руси по разным дорогам. Мы их встречали неединожды. И таковых беглецов они, хоперские казаки, по половине посылают к нему, Булавину, вслед.

– А как ныне в Пристанском и других хоперских городках?

– Посылают от себя воровские партии, которые призывают к себе жителей городков и русских сел и деревень. Человек с 300 казаков, а имянно один из них – козловец Микишка Беляев, которой из Козлова обежал, приехав в новопостроенный город Бобров, что на реке Бетюке (Битюге. – В. Б.), тамошнего воеводу и подьячих и бурмистров били и грабили, и пытали, и лошадей государевых отогнали, и колодников роспустили. А Козловского уезда такайских трех селищ жители к их воровскому делу склонились и выбрали против козацкой обыкности атамана и есаулов. А на такое злое дело их возмутили и к вере в то зло приводили козаки, а имянно Беляевского городка Зиновьев сын Борыбина, а как зовут – не знают, с товарыщи.