Текст книги "Булавин"

Автор книги: Виктор Буганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

В СТАВКЕ ПЕТРА

В Люблин царь приехал недавно. Уставший после пыльной и тряской дороги, полный забот и треволнений, он прошел в отведенную ему резиденцию, наскоро сполоснул лицо и руки. Скомканное полотенце полетело на лавку. Задумался. Беспокойство и недовольство одолевало его. Правда, Карл еще колесил по Польше и Саксонии, можно было еще что-то сделать, успеть. «Господи боже ты мой! Ведь швед может в любой момент повернуть из Саксонии и Польши в нашу сторону. А готовы мы, как надлежит?»

Мысли его переключились на иное, он встрепенулся:

– Эй, кто там?!

– Тут я, – дверь отворилась, и выглянул денщик, – что надобно, государь?

– Спишь там, черт!

– Жду, государь, голос не подаю – вижу: ты думаешь...

– Ну, ладно... Не обижайся, брат! Точно, мысли бегают о всяком, как блохи в постели. А дела-то не ждут. Зови, – кто там из дьяков нынче?

– Макаров Алексей, ждет в каморе, рядом тут...

– Давай скорее!

Денщик вышел, оставив открытой дверь. Тотчас, как будто стоял за порогом, вошел с папкой в руках Макаров. Поклонился:

– Здесь я, государь. Что изволишь приказать?

– Садись рядом! – Петр подвинулся на лавке, рукой отстранил на левый край стола какие-то бумаги. – Клади свои цидули! Ишь, как много-то! Конца им, чай, не будет, а?..

– Дела все срочные, государь.

– Будем решать, да побыстрей!

– Первое и наиглавнейшее, государь, – о делах воинских. Пишут светлейший князь Меншиков и боярин Шереметев: после измены Августа и принятия в Жолкве плана войны с Карлусом войска наши готовятся, чтобы дать шведам генеральное сражение при своих границах.

Царь кивнул головой, сделал дьяку знак: «Погоди». Задумался, ушел в себя. Перед ним промелькнули, как во сне, события последних месяцев и лет. Да... Хорошо, что Карлус завяз в Польше и Саксонии. Неймется ему. После победы над нами под Нарвой интерес к России потерял. Август Саксонский важней ему кажется: саксонцы вояки лучше русских, и посему их надо бить; с русским медведем справимся, мол, на закуску, поелику проще это пареной репы. Ну и пусть, как бродяга, мотается везде, где ему вздумается. Время-то идет, и на пользу мне, а не ему, фанфарону свицкому. Глядишь, бог даст, все успеем подготовить к генеральной баталии.

Петр вспомнил взятие у шведов земель по Неве и южному побережью Финского залива, в их числе Нарвы, три года тому назад. Впрочем, этот реванш, как и другие русские победы в Прибалтике, особого впечатления на Западную Европу не произвели. Странное дело – за четыре года до этого, когда под стенами Нарвы русское войско потерпело поражение, те же западноевропейские дворы аплодировали шведскому королю, восхищались его армией. Теперь же – или молчание, довольно пренебрежительное, или опасения, столь же пока молчаливые.

А между тем эти победы не только заставили русских поверить в свои силы и возможности на поле боя, но и привели к освобождению от шведов ряда земель по восточному и южному побережью Финского залива, активизировали перестройку армии и центральных учреждений, создание флота на Балтике. Было положено начало тому делу, которое обещало принести в будущем, и довольно близком, немалые успехи – военные, политические, хозяйственные.

Все эти годы Петр и его дипломаты стремились добиться посредничества западных государств, чтобы заключить мир со Швецией. Но там увидели в подобных попытках признаки слабости России; кроме сего, занятым войной за испанское наследство, им хватало и своих забот. Действовали такие факторы, как нарвское потрясение 1700 года, пренебрежение к «варварской» и слабой России, с одной стороны, а также, и это причудливо уживалось друг с другом, – страх перед Россией, ее растущей мощью, успехами русских армий.

Союзники – Англия, Нидерланды, Австрия – и Франция, их общий противник в войне за испанское наследство, делали все от них зависящее, чтобы перетянуть на свою сторону Швецию с ее армией, не допустить усиления России, которую следует, с точки зрения этих держав, занять борьбой с Турцией и Крымом, ослабить, не допустить к Балтийскому морю. Посему просьбы России о посредничестве в заключении мира со Швецией не находили отклика в Гааге, Лондоне, Вене.

П. А. Толстой, русский посол в Константинополе, человек выдающегося ума и изощренной хитрости, довольно успешно предотвращал возможное возобновление Турцией войны с Россией – подкупал султанских вельмож, упреждал интриги везиров и западных послов. В Речи Посполитой, в условиях шляхетского «безнарядья» – политического хаоса и безначалия, успешно работал посол князь Г. Ф. Долгорукий. Немало хлопот и огорчений доставлял Петру его «друг и союзник» Август II, курфюрст саксонский и король польский, человек ненадежный и коварный, к тому же весьма слабый как политический и военный деятель. Петров «союзник», он за его спиной вел переговоры со шведским королем о заключении мира. Посредниками выступали то Австрия и Франция (здесь просьбы о посредничестве принимались благосклонно), то любовницы Августа.

Карл XII и слышать не хочет о мире – ни с Августом, ни тем более с Петром. «Шведу» – ни до просьб своих вельмож, ни до бедственного состояния народа. Он захватывает польские города и земли. Думает подчинить себе всю Польшу. Но царившая там анархия мешает тому. Хотя находятся у него сторонники – кардинал-примас Радзеевский, часть магнатов и шляхты (граф Сапега и др.). С их помощью Карл XII «состряпал» (его собственное выражение) полякам, взамен Августа II, нового короля – сейм, созванный в Варшаве кардиналом, низложил саксонца и провозгласил королем Станислава Лещинского, человека молодого и невлиятельного. Против ставленника шведов выступает другая группировка шляхты – на сейме в Сандомире ее представители высказались за Августа: шведская оккупация, бесчинства захватчиков заставили многих поляков задуматься. В итоге страна получила двух королей, а ожесточенные междоусобицы привели к полной неразберихе; шляхетская анархия достигла степени небывалой.

Петр и Головин, начальник Посольского приказа, внимательно следят за событиями в Речи Посполитой – терять единственного союзника было весьма нежелательно.

Царь вел по отношению к Польше осторожную политику. Россия ослабила свои требования в защиту православных на территории Речи Посполитой (там их принуждали вступать в унию), помогла подавить восстание на Правобережной Украине во главе с Семеном Палием против панов – шляхты. Усилия дали плоды – вскоре после взятия Петром Нарвы Польша заключила союзный договор с Россией.

В Речи Посполитой по-прежнему действовали войска Карла XII, король застрял там надолго. Русские же армии в это время успешно воевали в других местах, захватывали земли в Ингрии, Эстляндии, Лифляндии, готовились к грядущим сражениям с самим «шведом». Петр посылает в Польшу военную помощь – более 10 русских полков. Но армии Августа снова и снова терпят поражения от шведов.

Петр постоянно следит за тем, что делается в Турции, заботится о строительстве новых кораблей в Воронеже – южный флот гарантирует (пока что...) спокойствие в районе Черноморья. В Западной Европе, несмотря на неудачу в организации мирного посредничества, Россия по-прежнему покупала оружие и снаряжение, нанимала специалистов. А ее заявления о стремлении заключить мир со Швецией (с условием оставления за Россией некоторых завоеванных земель по Финскому заливу, по крайней мере – Петербурга и его окрестностей) сбивали антирусский накал в политике некоторых влиятельных сил. Царь и его правительство умело использовали противоречия между европейскими странами, благоприятные обстоятельства в связи с войной за испанское наследство.

Ситуация в Европе выглядела к этому времени достаточно сложной и запутанной. В Италии и Испании, Голландии и Западной Германии велись военные действия между Францией, с одной стороны, и Австрией, Нидерландами, Англией – с другой. В Восточной Прибалтике и Речи Посполитой со шведскими войсками сражались русские, польские и саксонские армии. Все воюющие страны и их союзники преследовали свои цели.

Армия Карла, несмотря на легкие победы, изматывалась в Польше, а в стратегическом плане непрерывно проигрывала. Россия же не только стяжала успехи в Восточной Прибалтике, но и, что самое существенное, приобретала, чем далее, тем более, стратегические преимущества. Хотя до решительных побед еще было далеко.

Направляя свои полки в Речь Посполитую, царь заботился о том, чтобы они, помогая Августу в частных битвах, не ввязывались в генеральное сражение со шведами, избегали «излишней тягости», поскольку не пришло еще время для решительных действий против Карла.

Предыдущие два года, 1705-й и 1706-й, вспоминал Петр, наполнены были хлопотами и неприятностями.

Сильно обеспокоило его народное восстание в Астрахани. Он направляет туда войско во главе с самим фельдмаршалом Шереметевым, следит за всем, что там делается. Потом опасность окружения шведами и гибели русской армии в Гродно заставляет его сосредоточить все помыслы на ней, переключить внимание с юго-востока на северо-запад.

Тогда же, в феврале 1706 года царь сокрушается по поводу очередного разгрома саксонских войск – у Фрауерштадта 30 тысяч солдат Августа при появлении 8 тысяч шведов генерала Реншильда бросились наутек. Только русские полки из вспомогательного корпуса остались на поле боя, четыре часа отбивали атаки шведов, но из-за неравенства сил тоже потерпели поражение. Шведы без пощады добивали русских раненых и пленных. А русский обоз разграбили союзники-саксонцы во время отступления. Петр негодует по поводу «изменной баталии» саксонцев, этих «бездельников», которые «наших одних оставили». Он не питает иллюзий по поводу союзника:

– Сия война на нас на одних будет.

Тем не менее Петр утешает Августа, своего незадачливого «друга, брата и соседа», советует ему заменить горе-вояк саксонцев на наемных датчан.

Главная забота Петра – сберечь армию, ибо ее потеря равна проигрышу всей войны. Карл XII не успел догнать русскую армию, и она менее чем за две недели дошла от Гродно до Бреста; потом, после дневного отдыха, направилась к Киеву. У Петра словно гора с плеч упала – весть об отходе и сохранении армии он, будучи в Петербурге, воспринял, как он сам выразился, «с неописанною радостию».

Август из Польши втайне от Петра шлет представителей к шведскому королю, просит о мире. Он готов поделить Речь Посполитую между собой и Лещинским. Карл отвергает это предложение и диктует свои условия. Август капитулирует, и 24 сентября в Альтранштадте, в штаб-квартире Карла около Лейпцига, заключается договор: законным и единственным королем Польши признается Лещинский, Август разрывает враждебные Швеции союзы, выдает шведских пленных и перебежчиков, русский вспомогательный корпус, берет на содержание шведскую армию в Саксонии. Подписание договора, унизительного и предательского, держат, по просьбе Августа, в тайне.

Западные державы наперебой поздравляют Карла с новой победой, толкают его на войну с Россией, признают Лещинского как короля Польши. Август же, одобрив 6 октября текст Альтранштадтского договора, вскоре, как ни в чем не бывало, встречается в польском Люблине с Меншиковым, выклянчивает у него деньги.

Меншиков уже услышал о шведско-саксонском договоре, но счел, что известие о том – ложно, поверил Августу. Более того, готовился вместе с ним и его польско-саксонским войском напасть на шведскую армию генерала Мардефельда. 18 сентября под Калишем последняя потерпела полный разгром, половина ее состава полегла на поле боя, командующий попал в плен. Август, вынужденный участвовать в победном сражении, трепещет от ожидаемого возмездия Карла, изворачивается, лжет – просит Меншикова, героя Калишской победы, передать ему пленных шведов, чтобы обменять их на пленных же русских, находившихся у Карла. Саксонец ведет двойную игру – наделяет Меншикова поместьями в Польше и Литве; в Варшаве по его приказу торжественным молебном отмечают победу под Калишем. В то же время оправдывается перед Карлом, обещает ему денежную компенсацию.

17 ноября, наконец, все становится известно русскому послу в Варшаве. В Москве тоже узнали об измене Августа. Печально было, конечно, терять единственного, хотя и неважного союзника. Однако по этому поводу особенно не горевали, хотя русской дипломатии пришлось действовать теперь в условиях полного отсутствия союзников.

Конец этого и начало следующего, 1707 года Петр провел в Жолкве, около Львова. Сюда, в Западную Украину, прибыли основные силы русской армии; съехались, помимо царя, его ближайшие помощники – министры и генералы: Меншиков, Шереметев, Головкин, новый, после смерти Головина, глава Посольского приказа, и прочие. Собрав военный совет, Петр поставил на обсуждение план дальнейших действий против Карла, который, освободившись от войны на два фронта, теперь, как ожидалось, активизирует войну с Россией. Его армия заняла квартиры в Саксонии, отъедалась и отсыпалась, без пощады грабила местных жителей.

Карл и его шведы не очень беспокоились о будущем, о войне с Россией. Все виделось в радужном свете, казалось простым:

– Мышам живется вольно, когда кошки нет дома. Стоит только шведам вернуться, московиты побегут, как под Нарвой, и запрячутся в свои мышиные норы.

Петр постоянно заботится о том, чтобы его армию не застал врасплох неприятель, не навязал генеральное сражение в неблагоприятных для нее условиях. Об этом он постоянно твердит в указах, письмах, распоряжениях, и именно его мысли легли в основу Жолквенского стратегического плана, принятого на совещаниях со сподвижниками. Это был курс на генеральное сражение, которое следовало тщательно подготовить, дать его тогда, когда появятся верные шансы на выигрыш. Вынесли решение:

– Положено, чтоб в Польше с неприятелем баталию не давать, понеже, ежели б такое нещастие учинилось, то бы трудно иметь ретираду. И для того положено дать баталию при своих границах, когда того необходимая нужда требовать будет. А в Польше на переправах и партиями, также оголоженьем провианта и фуража томить неприятеля, к чему и польские сенаторы многие в том согласились.

Согласно плану на пути движения шведов в Россию, через Белоруссию или Украину, их встретят укрепленные крепости, оборонительные заграждения, налеты легкой кавалерии, сопротивление местных жителей (укрытие, уничтожение съестных припасов и пр.). Изматывание врага, его ослабление должно закончиться генеральным сражением, которое будет дано на территории России в подходящий момент, при наличии необходимых военных сил. План, долго обсуждавшийся и окончательно принятый в апреле, начал осуществляться.

Одновременно во Львове происходила Вальная (общая, большая) рада руководителей Сандомирской конфедерации, сторонников союза Польши с Россией. Петр вел с ними переговоры. Она подтвердила условия Нарвского договора, вынесла решение о том, что русский царь рассматривается гарантом вольностей Речи Посполитой. Наконец, низложила Лещинского и рассмотрела кандидатуры на польский трон. Таковыми назывались три сына Яна Собесского, знаменитого правителя Польши конца предыдущего столетия, австрийский фельдмаршал принц Евгений Савойский, вождь освободительного движения в Венгрии Ференц Ракоци, коронный польский гетман Сенявский; ходили в этой связи слухи о царевиче Алексее, сыне Петра, и Меншикове. Сам же Петр считал, что нужно избрать королем того, кто удержится без иностранной помощи. Все кандидатуры отпали по тем или иным причинам, оставался все тот же Август, который давал понять, что не прочь снова занять польский престол.

Карл XII, находившийся в зените славы, принимал отовсюду дань поклонения в своем Альтранштадте, который в эти годы превратился чуть ли не в дипломатическую столицу Европы. Англия, Голландия и Франция наперебой приглашают его вступить в войну на их стороне. Австрия трепещет перед ним, поскольку шведская армия стоит неподалеку, в Саксонии, а ее собственные армии воюют против Франции на Рейне и в Италии, а также с Ракоци в самой Венгрии. Перспектива вторжения шведов в Австрию пугала Англию, радовала Петра и французского «короля-солнце».

Петр снова выдвигает предложение о мире со Швецией. Карл, конечно, отказывается. Французскому послу в Стокгольме в ответ на запрос о возможных условиях мира с Россией сказали от имени короля:

– Король помирится с Россией, только когда он приедет в Москву, царя с престола свергнет, государство его разделит на малые княжества, созовет бояр, разделит им царство на воеводства.

Вот так, ни больше ни меньше! Король заранее распределял среди своих генералов должности в Московии, губернатором ее столицы планировал назначить генерала Шпарра. Все его заявления, замыслы, действия, нередко самые сумасбродные и экстравагантные, сильно отдавали тем, что столетие спустя русский писатель Гоголь изобразит в образе Хлестакова, – безудержным хвастовством, фанфаронством, граничащим с клоунадой. Шведский король в конце концов попался в им же самим сплетенные и расставленные сети. Петр усиленно помогал ему попасть в эту ловушку своими военными и дипломатическими акциями.

Он готовится к решительной схватке. Следит за строительством укреплений в Москве, на случай прихода Карла и его армии, за сменой везиров и настроений в Турции. Предполагает, что в следующем году произойдут решающие события в войне с Карлом.

...Дьяк, долго молчавший, напомнил:

– Государь...

– А?! Да-да. Прости, брат, задумался. Чти дале.

– Из Москвы Тихон Никитич Стрешнев с товарищи: все, мол, делаем, чтоб армеи пОмочь подать, деньги и рекрутов, хлеб и припасы собираем с великим старанием, пушки и зелье шлем. Воеводы и офицеры гвардейские, маеоры и капитаны, денно и нощно по городам и уездам ездят с командами, собирают потребное...

– Плохо собирают! Отписать им со строгим подтверждением – почему-де недосылаете рекрут? Хлеба и запасов, денег такожде мало в полки пришло! Даточных людей не хватает, работы идут медленно. О том же Апраксин из Воронежа, с верфи, слезными отписками, засыпал. И другие тоже. Все жалуются, со всех сторон. – Царь закипал гневом, глаза расширились, заблестели. – Отпиши построже и дай прочесть. Проверю. Знаю я – на Руси все делается только после третьего указа. Вот и ждут – моей палки! Мало она по их спинам ходила!

– Напишу, государь. – Дьяк осторожно взглянул на царя. Не прогневайся, государь, на бояр и воевод. Они делают со старанием и поспешением. Да не все делается, как потребно...

– Знаю, знаю! Нелегко... – Петр помолчал. – А мне легко? Легко ли скакать, как угорелому, по всей России, требовать, ругать, драться! Нужно ведь. Потребны, и во множестве потребны, люди, деньги. Люди и деньги. Велика Россия, а не хватает!

– Многое уже взяли, государь. Налогов новых, сам знаешь, Курбатов и его прибыльщики придумали немало. Людишек нагнали бесчисленное множество – в солдаты и матросы, крепости и заводы строить... Да мало ли куда. Мрут мужики, другие бегут – и с работ, и от помещиков своих. Приказы, ведомо тебе, стонут от бумаг – дьяки, сказывают, сидят над ними без восклонения, спины не разгибают.

– Дьяки, знамо, сидят. Да что высидели? Подлые людишки как бежали, так и бегут. Этак и работать будет некому. Тут жесточь нужна, иным с ними ничего не поделаешь! Распустились везде! – Петр стукнул кулаком по столешнице. – Доберусь я до них!

– Так, государь. – Дьяк приготовил новые бумаги. – Еще есть отписки...

– О чем там?

– Из Посольского и Разрядного приказов пишут: казаки донские не оставляют своеволия, упрямство показуют и твои указы исполняют нерадетельно.

– Это как же? Говори!

– Как ты указал, тому прошло года с три, соляные заводы на Бахмуте отписать на себя и ведать ими Изюмского полку полковнику Федору Шидловскому, они, донские казаки, тому указу учинились ослушны, солеварни те разорили и сожгли, изюмских жителей били и прогнали. И по ся места не дают им соль варить и теми местами владеют не по твоему указу.

– Старые воры! Сколько их били и казнили! И батюшка мой, царствие ему небесное, и брат мой Федор; и мне приходится! Да все не успокоятся никак! Ну, погодите, атаманы-казаки! Сарынь подлая!

– И с беглыми снова...

– Так... Мало им! Тыщи подлых бегут во все стороны, наипаче же – на украины российские, на Дон и в Запороги, Терек и Яик. Ах ты, докука злая, государская!.. С королем свицким, похоже, баталия будет. А тут эти донские мешают.

Царь выбрал из бумаг, что на краю стола лежали, одну. Развернул, оказалось – широкий лист, тонкими линиями разрисованный, с надписями мелкими буковками, значками, точками, штрихами.

– Смотри – карта Дона с притоками. Вот Дон. – Петр провел пальцем сверху вниз. – Вот их столица смутьянская, Черкасск. Лукьян Максимов там ныне сидит в атаманах. Бывал я у него... – Улыбнулся, вспомнив что-то приятное. Подавил улыбку. – Что-то не понять его. Человек богатый, значный. Таких, как он, не зря донскими помещиками зовут. А юлит, с голутвой не управится никак. Боится он их, что ли? Не вместе же войсковой атаман с гультяями беспортошными?..

– И их боится, и еще пуще – донские вольности старинные потерять, власть свою и старшинскую. Да и беглых домовитые хотят сохранить, работают они на них в куренях старшинских, у стад и в извозе, на солеварнях и в ловлях, рыбных и звериных. Да мало ли, всего не исчислить.

– Знаю... Да ведь я атаманские и старшинские земли и промыслы отбирать не собираюсь, пусть пользуются. И работниками тоже. Только с беглыми из России – тут, брат, шалишь! Накося, выкуси! – Царь показал куда-то в угол кукиш. – Ты ведаешь, дьяк: сколько у них этих городков и в них казаков, старожилых и новоприхожих? А особливо беглых русских – помещиковых, работных людей, солдат и прочего сброда?

– По справкам из приказов, всего на Дону городков близко к ста тридцати. А живут в них казаков тысяч с тридцать и больше. – Дьяк внимательно вычитывал цифирь из столбца, потом поднял голову. – Всех, государь, особливо новоприхожих беглых, счесть не уметь.

Многие в описи не попали, скрываются кто где. Просторы-то на Дону немалые, немеряные...

– Измерим, придет срок! Зело то надобно. Вот что, дьяк; утомился я, да и ты, я вижу, устал. Отдохни малое время. После обе да сосну часок. Потом приходи. Надо решить это дело – с беглыми на Дону; как заноза сидит оно во мне. Ступай.

Дьяк собрал бумаги, бесшумно удалился. Денщик знал свое дело – час обеда наступил, и в дверь просунулся поднос, за ним – денщик с полотенцем на плече и веселой ухмылкой на круглом лице. Петр встал, потянулся и, пока тот ставил на стол обычный графинчик с анисовой, тарели с хлебом, щами и кашей, прошелся по горнице, поскрипел сапогами. Что-то обдумывая, постоял у окна. Повернулся, сел.

– Что нынче даешь к столу?

– Как всегда, государь.

– И хорошо. Многое ли солдату нужно? Верно, брат?

– Истинно так, Петр Алексеич.

– То-то. Разносолы нам на войне не нужны. Не герцоги и графы французские – сидят за столом часов по пяти, болтают вздор и кружевами трясут. Видел их немало. Тьфу! Прости меня, господи, грешного...

Быстро поев, удалился в спальную комнату. Денщик собрал посуду, ушел в прихожую. Вскоре легкий храп известил его, что государь почивать изволит.

Проснулся только часа через два. От дальнего пути он действительно устал. Открыл глаза, полежал немного. Вставать не хотелось. Вспомнил о делах, и его как ветром сдуло с кровати. Прошел в горницу, позвал:

– Митрич! Поди сюда!

– Тут я! Как спалось, Петр Алексеич?

– Хорошо, да мало! Больше нельзя. Спать – не дела вершить. Оне ждать не будут. Не сделаешь сегодня – завтра жалеть будешь. А то локти грызть. Так-то. Зови того дьяка-строчилу!

Скоро появился Макаров. Бумаг у него, кажись, прибавилось – отметил про себя царь.

– Что это ты? Сколько чли до обеда, а ты еще больше сюда волочишь.

– Да собрал какие ни то столбцу – грамоты всякие, отписки, описи, книги переписные. Все по донскому делу – о беглых, своеволиях казачьих, о новопостроенных городах и их жителях. И еще есть...

– Много у тебя. Давай по порядку, вникнуть мне надобно. Прежде – о беглых ворах. Об остальном – после.

– Из Воронежа, Тамбова, Белгорода и иных южных городов пишут адмирал Апраксин и воеводы: многие крестьяне и дворовые люди, вотчинниковы и помещичьи, из многих уездов, а такожде посадские жители, солдаты и рейтары, всякие работные люди с Воронежа, лесных пристаней и верфей, с будных майданов и речных судов бегут от работ полевых, от службы и корабельного строенья, от рублевых денег и пошлин, от рекрутских наборов и подводных повинностей, крепостных и городовых работ. А донские казаки их принимают, селят в домы свои, в зимовники прячут, на речки посылают соль варить, рыбу и зверя ловить, сено косить, мед на пасеках собирать. И от того прибытки имеют немалые казаки старожилые, особливо низовые, черкасские. Да и по среднему Дону, и по Донцу с притоками атаманы станичные и вся старшина к тому склонность имеют, беглых в работниках держат. А переписать их не дают, государевых сыщиков вводят в обман, в Москву пишут отписки с отговорками: исстари, мол, повелось: с Дону выдачи нет; и беглых-де у них нет; а тех, кого сыскали, выслали в прежние их места.

Дьяк остановился, перевел дух. Царь слушал внимательно. Смотрел на него, ждал, что скажет далее.

– А по верным вестям, сказкам сыщиков и жителей Белогородского разряду у тех старожилых казаков живет беглых разного чина немалое число. А люди голутвенные, наипаче из верховых городков, их, беглых, принимают и защищают, на кругах о них вопят, государевых сыщиков слушать не хотят, лают их неподобною лаею.

– Сколько беглых скопилось на Дону?

– Точно сказать немочно, государь. По приметам, много сотен, а то и несколько тысяч будет.

– Прячут, сволочи! А земли дворянские пустеют, служить с них все трудней господам офицерам и генералам. И делу всякому поруха чинится немалая. – Петр остановился, подумал. – Отпиши в Москву к боярам, пусть глаз не спускают с тех, кто о беглых во всем государстве пещись должен. Пусть сыскивают вседенно, с великим тщанием и поспешанием, под страхом опалы государевой. А тех, кто беглых укрывает, карать безо всякой милости и пощады. Беглых людишек, сыскав и наказав, кого как пригоже, высылать в те места, откуда вышли, без всякого мотчанья, с провожатыми, чтобы по дороге не убежали или каким делом не сгинули от болезни или забойства разбойного. Записал? Ну, ин ладно.

Царь походил немного, задумался, вспомнил давнее, страшное. Вздрогнул, дернул головой. Дьяк, зная болезнь Петра, внимательно, с испугом взглянул на него. Мысленно осенил себя крестом: «Господи, пронеси мимо! Опять, кажись, стрельцов бунташных вспомнил... Царица, мать небесная...» Петр Алексеевич, думая о донских происшествиях, действительно вспомнил о стрельцах и Хованском, Софье и Милославских, Шакловитом и Цыклере – всех тех, кто, как он был убежден, покушались на него и его власть, становились на его пути. Видения прошлого пронеслись в сознании: паническая скачка в Троицкий монастырь от страха быть убитым стрельцами Шакловитого; заговоры и замыслы Цыклера, раскольников извести его, «царя-антихриста»; стрелецкий розыск после «Великого посольства», казни стрельцов и страшный обряд поругания над трупом Милославского. А потом были неподобные слова о нем разного чина подлых людей. Спасибо князю-кесарю: в Преображенском приказе спуску не дадут. Совсем недавно Астраханский бунт подавлять пришлось, самого Шереметева, фельдмаршала, с полевой армеи пришлась посылать против изменников и воров. Башкиры тоже бунтуют. Чернь по всему царству словно с цепи сорвалась. Не хватало мне еще донской Либерии (так, помнится, писал с Изюма Шидловский о тамошних ворах-казаках)!

Петр очнулся, овладел собой:

– ...Давно я о том думаю. Мыслю так: пошлю туда офицера хорошего и строгого. Пора там порядок навести. Сколько с ними, своевольниками, переписку вести? Время только тратить без пользы. И беглых оттуда выслать, и руки казакам-атаманам укоротить. А послать туда князя Долгорукого, подполковника. Юрием Владимировичем зовут. Знаешь его?

– Знаю, государь. Такой там и нужен.

– Верно. Бери перо и пиши указ.

Царь откинулся на сиденье, помедлил, начал диктовать:

– «Господин Долгорукой! Известно нам учинилось, что из русских порубежных и из ыных розных наших городов, как с посадов, так и уездов, посацкие люди и мужики розных помещиков и вотчинников, не хотя платить обыкновенных денежных податей и оставя прежние свои промыслы, бегут в розные донские городки, а паче ис тех городков, ис которых работные люди бывают по очереди на Воронеже и в ыных местех». – Остановился, подождал, – Написал?

– Написал, государь.

– Далее пиши: «И, забрав они в зачет работы своей излишние наперед многие деньги, убегают и укрываютца на Дону з женами и з детьми в розных городках. А иные многие бегают, починя воровство и забойство. Однако же тех беглецов донские казаки из городков не высылают и держат в домех своих».

Снова остановился. Решительно и споро продолжал:

– «И того ради указали мы ныне для сыску оных беглецов ехать из Азова на Дон Вам без замедления которых беглецов надлежит тебе во всех казачьих городках, переписав, за провожатыми и з женами их и з детьми выслать по-прежнему в те ж городы и места, откуда кто пришел. А воров и забойцов, естьли где найдутца, имая, отсылать за караулом в Москву или Азов».

– Погоди, государь, не спеши. Рука писать устала.

– Ладно, отдохни. Мало уж осталось. Напиши далее сам: пусть сыщет обиды и разорения, кои донские казаки учинили на Бахмуте Шидловскому. Поди, у тебя есть о том от него отписки?

– Есть. Сделаю, как велишь, государь. Еще что приказать изволишь?

– О дьяке Горчакове с Воронежа: почему они, донские ж казаки, спорные земли и угодья на Бахмуте ему описать не дали? Моего указу о том и наказу из Приказу Адмиралтейских дел из Воронежа почему ослушались? А Долгорукому того Горчакова с прежними сысками призвать к себе, те спорные земли и угодья описать, меж донскими казаками и изюмскими жителями розвести. А более всего ему, Долгорукому, промысел иметь о беглых. Сыскивать и возвращать их без промедления и пощады. Все. Добавь в конце, как обычно: писано из Люблина, сего дня – июля шестого. Отбели, принеси мне. Я подпишу.

– Слушаю, государь.

– О прочем – новопостроенных городках, как донские казаки на азовских дорогах селятца, – поговорим спустя малое время. Другие дела, срочнее этих, ждут решения. Вспомнив что-то, добавил: – Чтобы промедления не было, скажи об остатних донских делах Данилычу. Его светлость в тех местах, от Дона недалече, земли имеет. Небось и от него бегут людишки. Пусть о том подумает. Он должен сюда приехать. Ступай с богом, да не медли с указом.