Текст книги "Булавин"

Автор книги: Виктор Буганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Через несколько дней, будучи еще в дороге, на реке Быстрой, Максимов пишет воронежскому воеводе Колычеву:

– Северской Донец весь отложился (от Черкасска, перешел на сторону Булавина. – В. Б.) и збираетца с вором же Старо-Айдарской станицы с Семеном Драным. Хопер, и Бузулук, и Медведица, и по Дону, сверху до Курманьяра Нижнего на низ, все изменили ж с Кондрашкою Булавиным, хвалятца взять Черкаской и Троицкой, а меня, атамана, и старшин побить до смерти.

Войсковой атаман признает, что почти вся область Войска Донского перешла под знамя Булавина. Исключение – немногие городки по Дону, расположенные южнее Нижне-Курманьярского городка. Из более дальних станиц по-прежнему сохраняли верность Максимову Донецкая, Казанская, Усть-Медведицкая, Правоторовская, оставшиеся в тылу главного повстанческого войска.

Одновременно с продвижением Булавина вниз по Дону действовали его сподвижники на границах северного Придонья. Через день после сражения на реке Лисковатке Волконский слушал в Козлове рассказ двух крестьян – Гура Лычагина и Ерофея Скоробогатого. Оба они из «такайских селищ» (на реке Такае, одном из правых притоков Хопра), «пришли для извету (доноса. – В. Б.) в Козлов про воровских казаков». Гур Лычагин третий год жил «на новых своих помесных дачах» (на полученной им земле) в селе Никольском, в коем дворов было «с 60»; в соседних деревнях, Михайловской и Козьмодемьянской», «с 70» и «с 40». На четвертой неделе великого поста приехали к ним атаманы – пристанский Иван Степанов и беляевский Кирила Зиновьев сын Борыбина – с «воровскими казаками, человек 40 или больше», с оружием и знаменем. Собрали круг и говорили жителям всех трех деревень, чтобы они шли к Булавину. Если не пойдут, то с каждого двора по человеку посадят в воду; «а потом достальные жители чтоб землю очистили, та-де земля и речка их, казачья».

Казаки избрали в тех деревнях атаманов и есаулов, велели им деревенских жителей «привесть к вере (присяге. – В. Б.), что им в Крым и в Литву не отъезжать, а стоять бы с ними заодно за дом пресвятые богородицы и за провославную веру и за великого государя».

Сказали восставшие и о приказе Булавина:

– Хоперских, и бузулуцких, и медведицких городков казакам всем он, Булавин, с товарищи заказали, чтоб хлеба на три года не пахали отнюдь никоторыми делы для того, что на те на три года будет кровопролитие.

Из Михайловской повстанческий отряд поехал в Ключи и другие деревни «для такого ж возмущения». А по их «наговору» из такайских сел ушли к ним восемь бурлаков. Из крестьян же никто не пошел. Более того, если верить Гуру Лычагину, они решили идти с изветом «в Русь». Но сразу в Козлове о том «не известили для того, что нельзя было из тех деревень Козлову пройти, потому что они, воры, в тех деревнях и в ыных местах по степи ездят непрестанно».

Тот же Лычагин однажды разговорился с работниками коз ловца Василия Анцыфорова. Они гнали его «скупную скотину» мимо деревни Никольской. В беседе ему поведали:

– Приходили в Пристанский городок к атаману Ивашке Хохлачу четыре человека работников с поделки от готовности на корабельное дело лесных припасов, что готовят по наряду с Воронежа на реке Битюге.

– Зачем? – поинтересовался Гур. – В его войско?

– Нет. Били челом, что им, работным людям, лесные припасы готовить тяжко и чтоб он с казаками от той тягости их оборонил.

– Что ответил Хохлач?

– Собрал казаков человек с 200 с ружьем, и поехали они на тое поделку для взятья немца, которому-то поделка приказана, и для оборону их, работных людей.

– Что они на той поделке учинили?

– О том не слыхали и не знаем.

– Еще что слыхали?

– Говорили нам, что к тем казакам деревни Ключей черкасов поехало многое число. А в деревню Михайловское из Козлова приезжал подьячий Игнатий Соколов со стрельцами для отводу земли. И их те казаки били и грабили, а подьячий читал их прелестное письмо; а какое, про то мы не знаем.

То же рассказал Волконскому и Ерофей Скоробогатов. Показания обоих изветчиков, как и другие данные, рисуют картину довольно противоречивую: часть местных крестьян присоединилась к восставшим, другие не торопились это делать, отказывались. Нужно учесть еще, что лазутчики, изветчики в своих рассказах, чтобы угодить воеводе или подьячему, выставить себя в выгодном свете, одни факты скрывали, другие выпячивали, третьи, как говорили в старину, перекраивали на свой салтык (лад, строй, уразумение. – В. Б.). Во всяком случае, агитация булавинцев, принявшая очень внушительные размеры, всколыхнула простой люд русских придонских уездов.

Еще один изветчик – Михайло Остафьев сын Томахин – сообщил Волконскому, что из его родного села Спасского, Талецкое тож, и села Керши, бывших вотчин тамбовского архиерея, многие крестьяне, в основном молодые парни, в прошлом и нынешнем году ушли в Пристанский городок, «к вору Булавину в помочь». Другие хотят бежать к казакам на Хопер и Медведицу. Воевода поинтересовался:

– Что-нибудь о них ныне слышно?

– О талицких крестьянах говорят: которые на Хопер и на Медведицу сбежали, все ныне воруют обще с бунтовщиком Кондрашкою Булавиным.

– А их отцы и братья о них извещали?

– Нет, нигде не извещали.

– А как другие крестьяне?

– Из Талицкого крестьяне Макар Перелыгин с товарищи в прошедшей ныне великой пост поделали липовые лодки, сажен по шести и по семи, и на тех лодках хотели ныне весною итить на Хопер и на Дон, знатно – к тем же ворам, Булавину с товарищи, в согласие. А о том воровстве в Талецком все крестьяне знают, потому что приехали в село товарищи Тимофея Соловкова, который своего сына Павла отпустил в побег к тем ворам, Булавину с товарищи, и о бунтовстве Булавина сказывали. Да и из Тамбова о том есть многие ведомости.

– О других деревнях что знаешь?

– Той же архиерейской вотчины новопоселенной деревни Русской, Корочан тож, которая близко от Пристанского городка, крестьяне все отложились и пристали к воровским казакам Булавину с товарищи и выбрали меж себя атаманов и есаулов.

– Кто тебе о том сказал?

– Монастырский служка Автамон Гордеев, который в той деревне был вместо прикащика и от них, воров Булавиной станицы, ограблен, пришел в Тамбов.

Выяснилось, что изветчик Томахин, несомненно, из зажиточных крестьян, еще в прошлом году вместе со своим братом Евсеем донесли в московский Монастырский приказ [25]25
  Монастырский приказ – центральное учреждение, управлявшее в то время землями и доходами монастырей.


[Закрыть], что их односельчане хотели убить приказчика Дмитрия Сунбурова, присланного из Москвы; «и за то у брата моего Евсея, – сетовал Томахин, – из них, талецких жителей, неведомо хто сожгли гумно с хлебом».

о «шатости» крестьян тамбовских деревень, близких к хоперским казачьим городам, писал Меншикову Волконский:

– Те крестьяне возмутились и к их воровским прелестям склонились и с ними в единогласии. А иные к ним, ворам, и в помощь отпустили по нескольку от себя.

– Кроме худости, добра ждать нечего, естьли оплошиться и запустить вдаль (дальше. – В. Б.).

Относительно этих мятежных сел, среди которых – и владения самого светлейшего князя, воевода испрашивает у него инструкций:

– Что им чинить: их домы, селища истреблять ли? В том числе многие (имеются в виду «пущие заводчики» из крестьян, выбранные ими по донскому обычаю в атаманы и есаулы. – В. Б.) есть сволочь, наброд беглых, служилые из городов всяких чинов люди, укрываясь от службы и податей, и волостные, и монастырские, и помещичьи люди (холопы, дворовые. – В. Б.) и крестьяне, отбывая тягл и платежей и помещиков, живут самостоятельно и от городов удалели. И о таковых что Ваша княжеская светлость изволит определить?

Волконский, родовитый крепостник, негодование и ненависть которого к «подлым» людям, повстанцам переливаются через край, просит другого крепостника, из «новой» знати, царского любимца Меншикова, прислать «статьи» с указанием, кому из «воров» какое наказание учинять, когда он пойдет из Козлова с полками в те деревни и казачьи городки по Хопру и Дону. Воеводу до бешенства возмущает, что эти «отложившиеся» крестьяне «весьма к воровскому согласью на всякую злохитрость умышленного их воровства в твердости замерзели», «с виной» к нему и в Тамбов не приходят; «а у нас здесь народ в Козлове, а паче в Тамбове» из-за отсутствия воинских подкреплений из Москвы «зело особливо ставятца» – Волконский опасается, что козловские и тамбовские жители тоже склонятся к «бунту», если не будет на них управы – полков из Москвы.

Сообщения, разговоры, слухи о волнениях в Тамбовском уезде распространялись повсюду. Голицын из Киева писал о них Петру в армию:

– А ныне из Белагорода пишут: оной вор Булавин во многом собрании кругом Танбова села разорил и город осадил. И некоторые бутто танбовские жители склонны к ево воровству показались.

Белгородские власти вестью об осаде Тамбова Булавиным ввели Голицына в заблуждение. Ни тогда, в апреле, ни позднее повстанцы Тамбов не осаждали. Характерно то, что об этом говорили в центральном городе Белгородского разряда. Голицын испытывает явное беспокойство. Как и по другому случаю:

– Указом вашим, государевым, велено в апреле выслать из Белогородского разряду 23 000 на работу в Троицкой и в Азов. А належит путь итти работникам через донские городки. И опасно того, чтоб оной вор Булавин не склонил бы их к возмущению: многие обвезались свойством с донскими казаками, и мног число Белогородского разряду беглых живут в донских городках.

Сокрушаясь по поводу ожидаемого расширения восстания, Голицын сообщает царю и весть, которая не может его не порадовать:

– Сего числа получил ведомость: Булавина жена с сыном, которому полгода, привезена в Белгород.

Движение набирало силу. Но случались и осечки. В середине апреля Лукьян Хохлач с отрядом в 500 человек на реке Битюге пытался отогнать лошадей из драгунских караванов. Но при переправе через реку на него напал драгунский эскадрон подполковника В. А. Рыкмана. «Жестокий бой» длился с первого часа дня, то есть с рассвета, до середины дня. Каратели разбили повстанцев, многих убили во время сражения, других преследовали и убивали «версты с 4» по стели; третьи тонули в Битюге. Повстанцы оставили врагу шесть знамен, бунчук, четыре пищали, немало лошадей, пожитков. В плен попали бунчужный и еще восемь повстанцев. В Воронеже «в роспросех и с пыток те взятые воры... говорили про умножительное их собранство и возмущение всенародное казачье и из новопоселенных новых мест уездов разных городов, от которых по ведомости подъезжали они, воры, для розгону» (лошадей). Волконский, сообщающий об этих допросах Меншикову, добавляет:

– Да те ж воры говорили о умысле позжения кораблей, от чего боже храни!

Недели через полторы Хохлач, опять в районе Битюга, потерпел новое поражение. У него было до 1,5 тысячи «воров-булавинцев», как именует повстанцев С. Бахметев. Последний вместе с полком Тевяшова и драгунским эскадроном Рыкмана настиг Хохлача на речке Курлаке в районе Чиглянского юрта. У речной переправы и разгорелся бой. Начали его повстанцы, конные и пешие; «и от них, воров, – сообщает Бахметев, стрельба и напуски были превеликие, у которой переправы был бой часа с 3 непрестанно на обе стороны». Далее Бахметев, «видя их такое многое собрание и наглой их к переправе приход, велел, спешась, гренадерам и драгунам итить через переправу на оных воров, чрез которую (реку, переправу. – В. Б.) перешел с нуждою», то есть с большим трудом.

Сражение, долгое и ожесточенное, закончилось все же победой регулярных войск. Повстанцев «збили и рубили верстах на 20-ти и больши, и многое число оных воров побили и поколотили, покамест было, разве которые спаслись лесами и болотами», 143 булавинца попали в плен. Карателям достались знамена, ружья, лошади, верблюды побежденных. Правда, Бахметев умалчивает о своих потерях. Упоминает только, что у многих его ратных людей «на бою лошади были побиты» – как будто в сражениях гибнут только лошади, а их седоков ни пули, ни сабля не достают.

Стольник перечисляет помощников Л. Хохлача, которого называет «приводцом и атаманом», «Булавина товарищем»: в полковниках у него были Фатей Локтев, «из ярыжек» [26]26
  Ярыжка – вольный, бродячий человек, наймит.


[Закрыть], Андрей Рубец из Высоцкого городка, Агей Иванов с Курмынья, Павел Иевлев с Медведицы; есаулами – Иван Орел из Бурацкого городка, Кондратий Дьяков из Михайловского, Тихон Семенов из Усть-Бузулуцкого, Иван Долгий из Тишанского.

Бахметев вместе с отпиской послал в Москву прелестное письмо Л. Хохлача, полученное им «во время того ж походу»:

– От донских атаманов-молодцов, от Лукьяна Михайлова и ото всего Войска Донского стольнику Бахметеву, а имя и отчество пропамятовали, и воем бояром челобитье. Ведомо им чинят о том: слышно им, Войску Донскому, учинилось, что собрались полки (царские войска. – В. Б.) на Дон, и на Хопер, и на Бузулук, и на Медведицу и хотят разорить казачьи городки и отвратить от истинные веры христианские и превращают в еллинскую веру. И мы в том стали крепко, единодушно и з запорожскими казаками и з Белогороцкою ордою, и с калмыки, и с татары, и з гребенскими, и с терскими, и с ыицкими казаками ж заодно за бога и за великого государя, и за дом пресвятые богородицы, и за крест животворящий, и за истинную веру – так же, как и прежние казаки на реке живали. И хотим вывести еллинскую веру, что много душ христианских погибает напрасно.

Воззвание Хохлача повторяет мысли других прелестных писем, исходивших от булавинцев: объединились они с запорожцами и прочими в защиту истинной православной веры (не замечая, что в число защитников христианства зачисляются мусульмане-татары и буддисты-калмыки) и великого государя – Петра I. От кого? Повстанцы постоянно выдвигают мысль, что они борются с «плохими» боярами, воеводами и т. д..; стало быть, имеется в виду «защита» веры и царя от них, «плохих» бояр и прочих? Но воззвание адресовано как раз «всем боярам» и Бахметеву – командиру карательных войск. Более того, они призывают стольника:

– И тебе б Бахметеву стать с нами заодно за веру христианскую.

А как быть с боярами и прочими, которых повстанцы, Хохлач в том числе, постоянно ругают, обвиняют во всяких обидах, призывают их побивать? На сей раз, в этом прелестном письме, они говорят совсем иное:

– А нам нет дела ни до бояр, ни до торговых людей, ни до черни, ни до солдат, ни до драгун. Только нам нужны немцы и прибыльщики.

Такой вот выход из положения Хохлач и его помощники находят, наивно надеясь привлечь на свою сторону Бахметева и, вероятно, других воевод, командиров. Расчеты их шиты, конечно, белыми нитками. Подобные «агитационные» уловки и хитрости никого не могли ввести в заблуждение. Да и сами повстанцы не очень на это надеялись. И поэтому в конце воззвания переходят на более строгий тон:

– А будете вы стоять за немцев, и вы б на нас не пеняли и такоже неправедные судьи бояря, которые стоят за немцев же. И мы таких неправедных судей будем сыскивать. А мы идем к вам не воровством, отписываем к вам, чтоб нам не пролить напрасно крови христианские. И ведомо вам чиним, что мы поймали солдат трех человек.

Обращения, уговоры и угрозы, естественно, не помогли, и повстанцы, разбитые и разогнанные, пробираются (те, кто остался в живых) к своим собратьям в хоперские и иные городки.

Два поражения Хохлача, однако, не сказались сколько-нибудь отрицательно на продвижении Булавина к Черкасску. Оно продолжалось. Именно в день второго сражения Хохлача с карателями главные повстанческие силы подошли к столице Войска Донского. Царские воеводы явно обеспокоены угрозой повстанцев Азову и другим городам. Черкасская старшина со страхом ожидает осады. Все просят царя, Москву о присылке полков.

Наступила кульминация восстания на Дону. Оно не охватило еще достаточно широко соседние о Войском Донским русские и украинские уезды. Но и там пришли в движение крестьяне, работные люди, бурлаки и прочие. Многие из них влились в войска Булавина и Хохлача, участвовали в походах. Кроме того, немало подобного же люда, из числа беглых, новоприходцев, более или менее давно жили на Дону, и он тоже включался в движение.

С самого его начала повстанцы, их руководители имели широкие планы борьбы с врагами – царскими боярами и прочими притеснителями, – походов на Азов, Козлов, Тамбов и другие города, вплоть до Москвы. Все это – в будущем, довольно близком, по их рассуждению. Сейчас же главная задача – взятие Черкасска, расправа со старшинами-изменниками. А потом, после восстановления порядков и вольностей «старого поля», Дона-батюшки, поговорим, мол, и посчитаемся с боярами!

БУЛАВИН – АТАМАН ВОЙСКА ДОНСКОГО

Длинный остров, вытянутый вдоль течения Дона с востока на запад, приютил на своей земле Черкасск и несколько других станиц. С южной стороны плескались волны Дона, с северной – воды Протоки и Танькиного ерика (пролива, протоки); та же Протока делила остров на верхнюю и нижнюю части. Собственно говоря, резиденция войскового атамана, войсковой канцелярии, располагалась в верхней части острова.

По всему ее периметру тянулись крепостные стены с шестью раскатами (укреплениями, башнями); через один из раскатов вела дорога на мост через Протоку и далее – на «материк». По этой дороге уезжали казаки в походы, возвращались домой; по ней же прибывали в донскую столицу царские посланцы, торговцы, много всякого другого люда. С той же северной и восточной сторон сделаны еще двое ворот и с полдюжины калиток – для вылазок против врага, за водой. На южном краю, в верхней части, острова, располагались атаманский дом, войсковая канцелярия, собор; здесь же – майдан (площадь), где собирался казачий круг (общая сходка) для обсуждения важных вопросов жизни Войска Донского. На северном краю стояли курени Черкасской и Средней станиц; ниже их – Прибылой (Прибылянской), Павловской и Дурновской станиц, торговые лавки, пороховой погреб. Через Протоку, разделявшую остров на две половины, на нижней из них жили казаки Скородумовской и трех Рыковских (Верхней, Средней и Нижней) станиц. Помимо собственно Черкесска, рядом с ним имелось, таким образом, восемь станиц; если же считать три Рыковских за одну, то шесть.

В самом Черкасске на раскатах стояли 26 пушек и 7 мортир; имелись они и в других станицах; всего – 44 пушки. Для обороны острова Максимов собрал большие силы.

Булавин подходил со степной стороны, с севера. Одновременно по Дону плыл его сподвижник Иван Клецкий с шестью тысячами повстанцев; по дороге они «брали по городкам старых казаков, которые к воровству не приставали, и в городку Нижнем Чиру тех казаков потопили и побили». Брали всякий «государев запас», который «лежит по Дону».

Повстанческое войско непрерывно увеличивалось – все новые партии казаков со среднего и нижнего Дона вливались в его ряды. Догоняли его и «достальные казаки» из верховых городков.

Основное, 15-тысячное войско Булавина появилось под Черкасском в конце апреля. Встало на речке Василевой. В тот же день, когда уже стемнело, к Булавину привели казака.

– Кто ты будешь? – спросил атаман. – Какой станицы?

– Иван Степанов. Из Скородумовской станицы.

– Для чего пришел?

– Прислали меня к тебе трех Рыковских, Скородумовой и Тютеревской станиц атаманы Дмитрий Степанович, Антип Афанасьевич, Иван Романович, Абросим Захарьевич, Яков Иванович и все казаки.

– С чем прислали?

– Мы, казаки, тебе, атаману, и всему твоему походному войску челом бьем и милости просим: когда ты изволишь к Черкаскому приступать, и ты, пожалуй, на наши станицы не наступай.

– Ну-ну... – Кондратий быстро понял, куда клонит казачий посланец. – Дальше говори. К Черкаску-то я пойду мимо ваших станиц. Максимов вам приказал противиться?

– Верно, атаман, да мы, казаки, думаем по-иному: когда ты пойдешь мимо наших станиц, то мы по тебе будем бить пыжами из мелкого ружья. А ты тако же вели своему войску на нас бить пыжами.

– Ну что ж. Быть по-вашему. Стало быть, казаки не хотят поддерживать Максимова и других изменников?

– Не хотят. А хотят принять тебя и твое войско. Только просим тебя еще об одной милости.

– О чем?

– Ты наискорее приступай к Черкаскому, потому что на наши станицы будут оттуда пушками палить. И ты, пожалуй, нас не выдай.

– Передай господам атаманам и всем казакам: пусть будут на меня надежны. Только и вы не медлите, поддержите нас против старых казаков-изменников.

– Передам, господин атаман. Сделаем, как велишь. Как возьмешь Черкаск, и мы тебе сдадимся.

Степанов ушел. Переправился на лодке через Танькин ерик, подальше от Черкасска. Передал слова Булавина атаманам, от них все стало известно другим казакам. Станичники понимали, что и Черкасску, и их станицам не отсидеться от Булавина, который привел такое большое войско. И намерение у Булавина твердое: захватить Черкасск, наказать Максимова и его близких приятелей. Многие казаки из Черкасска и соседних станиц ждали Булавина, сочувствовали его делу. Но имелись такие, и тоже немало, которые не хотели прихода «голутвы» и их атамана; но молчали, понимая, что, если скажут о том вслух, им несдобровать – снесут головы гультяи. Потому и притаились, затихли домовитые.

Булавин приказал поставить обоз, починить напротив острова шанцы и окопы, там уже имевшиеся в так называемом «урочище ратном» (для обучения военному делу). Из Черкасска стреляли по лагерю повстанцев из пушек и ружей. Но ничего не добились. Тем временем Булавин, приказавший не стрелять по Черкасску и станицам, продолжал тайные переговоры с представителями станиц. В них участвовали и некоторые из старшин – Илья Зерщиков, Василий Поздеев Большой. Они дали плоды – в первый день мая казаки на Черкасском острове подняли восстание и впустили в город булавинцев, выдали им войскового атамана Лукьяна Максимова и еще пятерых старшин, которые в прошлом году ходили с Долгоруким и его карателями: Ефрема Петрова, Обросима Савельева, Ивана Машлыченка (Машлыкина), Никиту Саламату и Николая Иванова. Среди черкасских казаков ходили слухи, разговоры: Максимова и других пятерых старшин доставили Булавину Илья Зерщиков и Василий Поздеев Большой. Один из казаков, Семен Кульбака, из черкасской верхушки, говорил потом, что после поражения Максимова и его возвращения в Черкасск в круге читали письмо Булавина к Зерщикову и Поздееву:

– Батюшка Илья Григорьевич да Василий Большой Лаврентьевич Поздеев! За что вы напускаете на меня атамана Лукьяна Максимова с войском и с калмыки, которые били на меня с воровским его войском? И я с ним, Лукьяном, попрятились (от «пря» – спор, стычка. – В. Б.), и он, Лукьян, от меня с войском, покиня денежную казну и пушки, побежал в Черкаской. И чтоб ты, Илья, и Василий по моему прошению ево, Лукьяна, с старшинами – с Ефремом Петровым, о Обросимом Савельевым, с Микитою Соломатою, с Иваном Машлыченком – дали на поруки или, сковав, держать велели.

Вероятно, Зерщиков и Поздеев Большой сыграли какую-то роль в аресте названных старшин. Недаром, когда Булавин вошел в Черкасск и начались казни и ссылки его противников, Зерщикова и Поздеева Большого не тронули; только младшего Поздеева сослали.

Арестовывал старшин Игнатий Некрасов, ставший одним из ближайших сподвижников Булавина, убежденный раскольник, стойкий противник царских воевод, всех неправедных начальников. Он отвез их в Рыковскую станицу, где остановился у своего брата Булавин. Здесь по приказу Кондрата всех старшин наказали плетьми и посадили «за караул».

Вскоре Булавин созвал круг в Черкасске. Казаков собралось много – глазом не охватишь. Булавин, окруженный помощниками, стоял на возвышении. По его знаку в круг ввели Лукьяна Максимова и других арестованных. Булавин поднял руку и, когда стихло, начал громко говорить:

– Господа казаки! Все вы помните, как в прошлом 707-м году осенью в Черкаской по посылке московских бояр пришел князь Долгорукий с офицерами и солдатами для сыску новопоселенных на Дону беглых людей. А они, – Булавин указал на старшин, стоявших, понурив головы, у помоста, – тех новоприхожих людей за взятки у себя принимали и укрывали в домах своих и зимовьях; а те на них работали. А полковника Долгорукого мы убили не собою, а с их совету. – Булавин снова ткнул пальцем на Максимова.

– Знаем!

– Слыхали про то!

– Говори дальше!

– А потом они, Лукьян и старшина, положили в том вину на меня на одного и ходили на нас войною, многих побили и в воду сажали, вешали и носы резали. А городки наши по Донцу и запольным рекам сожгли и разорили. А делали они такое злое дело, норовя и угождая московским боярам и воинским начальникам.

– Смерть им!

– Изменники! Ироды проклятые!

– Сколько людей загубили!

– А когда мы по совету с рыковскими, скородумовскими и другими казаками входили на остров по мосту, и в те поры Лукьян стрелял по нас из пушки, из-за перил, от своего атаманского дома. И за те свои вины и измены достойны они...

– Ты сам изменник! – Из середины толпы взметнулась рука со сжатым кулаком, потом другая. – Не добрался до тебя Долгорукий! Другие доберутся!

Булавин смолк, его горящий взгляд устремился в сторону кричавших. Там началась возня, свалка – казаки повалили, кого-то на землю; с помоста видно было, как они остервенело бьют кулаками, нагайками, а кого – не рассмотришь издали. В толпе нарастал шум. Булавин остановил крики:

– Господа казаки! С теми крикунами разберемся потом, держите их крепче. Решим главное: Лукьяна Максимова, Ефрема Петрова и других изменников казнить смертью! Любо?

– Любо! Любо!

– Правильна-а-а!!

– Смерть лиходеям!!

– А казнь им, – твердо и властно говорил Булавин, – отсечь головы при всем народе. И быть у той казни Игнату Некрасову. – Он повернулся к нему, и тот согласно кивнул головой. – А старшин Василия Поздеева Младшего, Увара Иванова и иных, всего человек с двадцать, вы их знаете, – он показал на кучку старшин, стоявших недалеко от Максимова и других, приговоренных к казни, – тех всех вместо казни послать в верхние казачьи городки с женами и детьми в ссылку навечно!

Круг согласился и с этим предложением Булавина. Атаман снова поднял руку:

– А теперь ведите сюда тех крикунов.

Казаки расступились, и к помосту подвели двух человек; их крепко держали несколько дюжих молодцов.

– Кто вы такие?

– Казак с Медведицы, – один из них смело смотрел на Булавина, – зовут Семен Кобыльский. Говорил и сейчас скажу: ты – вор и изменник...

– Замолчи, прихвостень боярский! – Глаза Булавина сузились, потемнели. – Эй, казаки, заткните ему глотку! – Молодцы встряхнули его как следует, и Булавин перевел взгляд на другого. – Ну, твоя очередь.

– Савелий Чекунов, – отвечал второй, понурив голову, – из Паншина городка.

– Так. Значит, со старшинами-изменниками вместе стали? Ну что ж, – рубанул воздух ладонью, – вместе вам и на смерть итти. Посадить их в воду!

– Правильно!

– Там самое им место!

Круг закончился, и его участники расходились по своим станам и куреням. Обсуждали события дня, спорили, кричали. Другие отмалчивались, думали свое, качали головами. Чувствовалось, многих брали сомнения. Но вслух говорить о том боялись: большинство казаков – верховских, голутвенных – на стороне Булавина; у него много прибеглого, набродного люда – крестьян, дворовых, работных людей, бурлаков; да мало ли – всех и в голову не вместишь; смотри-ка, сколько народу привел – тыщ с двадцать, поди. Сила!

Группа повстанцев во главе с Некрасовым повела из круга Максимова и других старшин. Всем им отрубили головы. Двух крикунов утопили. Булавина при казни не было – уехал к брату в Рыковскую станицу, оттуда – в свой лагерь. В последующие дни отправляли в верховские городки других старшин. Третьи сидели «на чепях» под арестом. На кругах, которые ежедневно собирали восставшие, бушевали страсти. На одном из них решался вопрос о дележе добычи – имущества казненных старшин и прочего.

– Побрать, – кричали голутвенные, – пожитки Лукьянова и старшинские, раздуванить!

– Всех природных черкаских казаков побить и пожитки их взять на дуван!

– Правильно! Всех! Всех!

– Казаки! – Булавин выступил вперед. – Правильно вы говорите. Пожитки из домов Максимова и других старшин мы взяли и будем дуванить.

– Что медлить!

– Давай дуванить!

– В сей час и начнем! – Булавин оглянулся на своих помощников. – Вот они и куренные атаманы будут то делать. Дело это решенное. Но есть и другие.

– Какие?!

– Говори!

– Не все атамановы и старшинские пожитки в их домах остались. В расспросе Максимов мне говорил, что многие пожитки отвезли они тайно в Азов на сохранение. И о том надобно отписать губернатору Толстому, чтоб те пожитки вернули к нам в Черкаск.

– Правильно!

– Пусть вернут бояре!

– Не вернут, на Азов походом пойдем!

– Не спрячутся!

– А еще, – продолжал Булавин, – скажу о церковной казне: взяли мы церковных денег 20 тысяч рублей. И решили мы те деньги дать вам на жалованье.

– Спасибо, атаман!

– Любо! Любо!

– Заслужили мы головами своими!

Булавин выждал, посмотрел на сподвижников своих, улыбнулся:

– Вижу, что согласны, атаманы-молодцы! А дуван такой: каждый получает по два рубля три алтына и две деньги.

– Любо! Правильна-а-а-а!!

– А что касаемо черкаских природных казаков, – на круге воцарилась тишина, – то это дело, господа казаки, нельзя делать без рассуждения. Сами вы видели, что Черкаск мы взяли не силою, без бою. И в том черкаские жители и станичные все казаки помощь нам оказали немалую. Так что побивать их нам не надобно.

– Правильно!

– Нет, неправильно!

– Нелюбо!

– Любо!

– Когда беду почуяли, то ворота открыли! А перед тем с Максимовым в походы против нас ходили!

Восставшие подняли такой гомон, что из лагеря шум доносился до черкасских станиц. Все кричали, перебивая, не слушая друг друга. Дело могло дойти и до драки. Но Булавин, Некрасов и другие молчали, понимая, что расходившуюся толпу не остановить. Пусть выговорятся. Некоторое время спустя Булавин поднял руку:

– Господа казаки! Тихо! – Крики и споры продолжались, но постепенно стихали. – Тихо! Верно вы говорите: те черкаские казаки ходили против нас с Максимовым, и в том они виновны перед нами. За ту вину мы их к дувану не примем. Правильно я говорю?

– Правильно! Верно!

– А вы на дуване и пожитки, и деньги получили немалые!

Толпа немного погудела, но чувствовалось, доводы Булавина подействовали – недовольство улеглось, решимость голутвенных поколебалась. В рядах повстанцев имелось немало и старожилых или сочувствующих им казаков. Это тоже сыграло свою роль. Сказывались исстари присущие казакам черты послушания вожакам, атаманам, старшим, пока они, конечно, не потеряют их доверие дурными поступками, плохими делами, прежде всего – изменой «товариству». А именно такое «товариство» сложилось вокруг Булавина в ту весеннюю пору. Народу в нем скопилось много, и всякого, разношерстного. Не все одинаково мыслили, их разделяло и неодинаковое положение (одни – значные, другие – голутвенные; одни исстари жили ка Дону, другие – недавние пришельцы и т. д..), и отношение к Москве и боярам, и планы на будущее. Но волна успеха, поднимаясь все выше, вынесла их от Пристанского городка, откуда они начали свой путь, к столице Войска Донского. Они захватили ее, свергли власть Максимова и его приспешников, помощников Долгорукого; выберут новых атаманов и есаулов, отстоят свое «старое поле», донские вольности, не дадут в обиду беглых, которые и сейчас толпами идут сюда, под знамена Булавина. В конце концов, одни – волею, другие – неволею, пришли к согласию. Их «единачество», хотя, как показали последующие события, и непрочное, временное, позволило принять ряд важных решений.