Текст книги "Повести и рассказы"
Автор книги: Виктор Баныкин
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
Внезапно подул резкий верховой ветер. Клочкастые облака, плывшие по небу навстречу «Соколу», сразу повернули в обратную сторону, словно метнувшееся в испуге стадо белых овец. По Волге заходила крупная зыбь, а над песчаными островами желтым дымком закурились пески.
Надвигался дождь. Он шел сплошной дымчатой стеной, подгоняемый ветром.
Ветер уже не свистел в вантах, а завывал, и мачта жалобно скрипела.
В быстро приближающихся сумерках темно-лиловая вода то вздымалась невиданными курганами, то опускалась, проваливаясь вертящимися воронками. На эти ямины было и страшно и интересно смотреть. Думалось: еще мгновение – и покажется желтое песчаное дно Волги.
Остроребрые волны нагоняли друг друга и сшибались, вскипали ноздреватыми шапками пены.
Посмотрев в бинокль на неясные очертания качающихся берегов, Сергей Васильич Глушков повернулся к плоту. Резкий ветер с яростью рвал полы черного плаща, затруднял дыхание, а капитан все не отрывал глаз от бинокля.
Стена дождя подступала к плоту. Вот скрылись за густой пеленой избы, вот исчез и весь плот. Ветер доносил гул надвигавшегося ливня. Но Глушков не собирался уходить с мостика. Он даже не накинул на фуражку капюшона.
Ливень грянул сразу, и штурвальную рубку со всех сторон окружил туман из мельчайших брызг. С потолка закапало, и на полу образовалась лужа.
Распахнулась дверь, и с клубами пара в рубку вошел Глушков, мокрый с головы до ног. Он молча подошел к Давыдову, и тот, без слов поняв намерение капитана, передал ему штурвал.
Ливень зыбунами, волна за волной, прохаживался по Волге, и впереди нельзя было различить даже мачты на носу судна, но Глушков уверенно стал к штурвалу.
Ближе к полночи шторм достиг невиданной силы. Ветер гнал по взбесившейся, ревущей Волге двухметровые волны. Холодные брызги долетали до капитанского мостика. Ливень давным-давно перестал, но по-прежнему не было видно ни зги. И хотя ветер был попутным, управлять пароходом становилось все труднее и труднее. Плот шел с опущенными лотами. Многопудовые железные грузы, волочась по дну реки, должны были замедлять раскаты плота. Но они не помогали. С капитанского мостика раздавалось:
– Трави правую вожжевую[4]4
Вожжевые – дополнительные тросы, применяемые при буксировке плота.
[Закрыть]!
– Набивай левую!
Агафонов с помощью матроса еле управлялся у носовой лебедки парового брашпиля. Приходилось то «набивать» – накручивать на барабан звенящие цинковые тросы, то «травить» – отпускать их. Клубы пара расстилались по мокрой палубе, поднимались над лебедкой, и ветер рвал их в клочья и уносил в кромешную мглу.
– Ну прямо как в октябре – темень, холод! – говорил Агафонов.
Он на миг разгибал спину, вглядываясь вперед, туда, где мерцали чуть приметные огоньки бакенов. Матрос молчал, вытирая с лица градом катившийся пот. Не успел он еще закурить, как с капитанского мостика снова донесся басовитый, простуженный голос капитана:
– Тра-ави ле-евую!
Юрия и Геннадия поставили к вожжевым: они должны были следить, чтобы тросы, протянутые вдоль бортов «Сокола» с носа до кормы, не зацепились за что-нибудь.
– Смотреть в оба! – строго сказал Агафонов. – А то зацепится вожжевая за кнехт или за румпель[5]5
Румпель – рычаг, служащий для поворота руля.
[Закрыть] – такая начнется увертюра! Надо, скажем, вправо повернуть плот, а он ни с места. А момент строгий: упустил минуту – и авария.
С подтянутого Юрия в наглухо застегнутом пиджаке Агафонов перевел взгляд на Геннадия: фуражка сдвинута набекрень, ватник нараспашку. Полы ватника трепал ветер, надувал парусом, но Геннадий не обращал на это никакого внимания, гордо выпячивая грудь.
Рулевой ничего не сказал Геннадию, но тот вдруг надвинул на лоб фуражку, надвинул глубоко, до бровей, потом запахнул ватник и принялся с усердием застегивать его на все пуговицы, сердито посапывая носом.
– С кормы ни шагу. Ты, Панин, следи за правым бортом, а ты, Жучков, – за левым. Если что – кричите капитану.
Ребята заняли свои посты.
Вожжевая, около которой стал Геннадий, то свободно лежала на обносной решетке, то сильно натягивалась, и тогда слышно было, как скрипели деревянные кранцы – толстые бревна, опущенные вдоль борта судна.
Волны захлестывали борт. Геннадий вытирал с лица брызги и начинал шагать, представляя себя капитаном океанского корабля, захваченного в открытом море ураганным штормом.
Но постепенно ему стало надоедать однообразное хождение. «А может, эта вожжевая за всю ночь ни разу ни за что не зацепится», – вдруг подумал он. Вот если бы им с Юркой поручили дежурить у носовой лебедки! Там сейчас некогда расхаживать, успевай только выполнять приказания Сергея Васильевича.
Отойдя от борта, Геннадий глянул на Юрия. Тот шагал, как журавль, медленно переставляя длинные ноги. Юрий, казалось, ничего не замечал, кроме вожжевой.
Геннадий вздохнул и вернулся на свое место. Здесь все было по-старому. В этот самый момент на корму прибежал Давыдов.
– Панин! – закричал штурман. – Готовь лодку! На плот отправляемся. Едем втроем: ты, я и кочегар Илюшка.
– Брать с собой ничего не будем? – спросил Юрий.
– Часа через два к Бектяжскому перекату подойдем! – придерживая рукой фуражку, снова закричал Давыдов.
Геннадий бросился к штурману.
– Борис Наумыч, возьмите и меня! – охрипшим от волнения голосом сказал он, вытягиваясь перед Давыдовым в струнку.
Давыдов с недоумением уставился на Геннадия.
– Борис Наумыч, я все, что вы прикажете… возьмите только!
– А ты, старик, храбрый человек! – улыбнулся Давыдов, глянул за борт и поежился: – Чертова, однако, погодка! Но помочь ничем не могу: распоряжение капитана! – Он рысцой побежал к себе в каюту за плащом.
Геннадий осторожно приблизился к самой корме и посмотрел вниз. Там все кипело.
А в это время Юрий, упираясь ногами в решетку, подтягивал за цепь ближе к корме лодку. Тяжелая лодка металась на волнах из стороны в сторону.
«Ему одному вовек не справиться», – подумал Геннадий и, шагнув вперед, тоже схватился за цепь.
– Взяли! – крикнул Геннадий, поднатужась.
И Юрий, подчиняясь его команде, тоже рванул на себя цепь.
Когда нос лодки был совсем рядом с кормой «Сокола», Геннадий сказал, с трудом переводя дыхание:
– Прыгай теперь.
– А удержишь? – отрывисто спросил Юрий.
– Удержу!
Надвинув на брови фуражку, Юрий чуть пригнулся, прыгнул.
– Бросай! – донеслось до Геннадия откуда-то снизу.
Он выпустил из рук цепь и в изнеможении плюхнулся на решетку. Лодку рвануло назад, и она снова заплясала на волнах. Юрий как ни в чем не бывало ковшом отливал из нее воду. Вот он вскинул голову и погрозил Геннадию:
– Ты так за вожжевыми следишь?
– Эх и верно, забыл! – спохватился Геннадий и вскочил. – Хотел у капитана попроситься на плот… а тут эти вожжевые!
Он повернулся назад и чуть не столкнулся с Любой Тимченко. Девушка шла быстро, слегка нагнувшись, чтобы не задеть головой за буксирные арки. На ходу она стягивала как можно туже пояс широкого мужского плаща, сидевшего на ней мешковато. Позади Любы бежал Илья в лоснящейся спецовке. Кепку он предусмотрительно сдвинул чуть-чуть назад, чтобы не сломать жесткого, свисавшего на лоб чубика. Под мышкой кочегар нес пиджак.
– Юрий, а знаешь, кто с нами еще едет? – закричал кочегар, бросая в лодку пиджак. – Люба!.. Люба, говорю!
Геннадий пробежал вдоль бортов и снова вернулся к корме. Он никак не мог примириться с мыслью, что Юрий сейчас уедет на плот, а он останется здесь, на «Соколе».
Илья с Любой уже были в лодке. Люба сидела на веслах, а Илья стоял на носу и распутывал цепь.
Геннадий слышал, как Юрий предупредил кочегара:
– Подожди развязывать цепь, Давыдова еще нет!
– Пусть будет все наготове. Придет Давыдов…
Вдруг Илья взмахнул руками и полетел на дно лодки.
В тот же миг лодка оторвалась от парохода и понеслась, понеслась по вздыбленным волнам куда-то назад, в непроглядную темноту. Еще секунда – и она совсем скрылась из глаз.
К перепуганному Геннадию подбежал Давыдов с плащом через плечо. Заглянув за борт, он попятился назад.
Несколько часов подряд капитан не покидал мостика. Намокший шуршащий плащ холодил спину, руки стыли на ветру, но Глушков точно не замечал ни пронизывающего ветра, ни скатывающихся за ворот кителя студеных капель. Он то и дело зорко всматривался в плотную, непроницаемую тьму, обступившую со всех сторон судно, лишь угадывая, а не видя очертаний берегов.
Глушков выслушал сбивчивый рассказ Геннадия с видимым спокойствием. Он стоял, заложив за спину руки. Капитан только что раскурил трубку, набив ее новой порцией табака. Когда он сильно затягивался, табак вспыхивал, как вспыхивают угольки в едва теплящемся костерке, если на них подуть, и лицо его на миг озарялось странным, призрачным светом. В глаза бросались глубокие морщины, резко прочерченные по обеим сторонам плотно сжатых губ.
Геннадий кончил говорить, а капитан не проронил еще ни слова. Давыдову, стоявшему рядом с практикантом, было не по себе от этого молчания.
Сжимая в руке бинокль, Глушков направил его в сторону плота. Но разве разглядишь хрупкую лодчонку, затерявшуюся среди разъяренных, взлохмаченных волн? Если бы на плоту не мигали тусклые огоньки, то даже и его не всякий бы заметил в этой густой, тревожащей мгле!
– Следить за плотом, – сказал, наконец, капитан, опуская на грудь бинокль и не глядя на штурмана. – О прибытии лодки должны просигналить… А ты, Жучков, шагай на корму и глаз с вожжевых не своди. Понял?
– Есть, товарищ капитан! – отчеканил Геннадий.
Теперь Геннадий ходил от одного борта к другому. Кто знает, а вдруг какая-нибудь из вожжевых все-таки возьмет да и зацепится? И что скажет о Геннадии капитан, если он не обнаружит этого вовремя?
Тревожило Геннадия и происшествие с лодкой. Ведь если бы Илья не торопился, подождал распутывать цепь, пока не подойдет Давыдов, лодку не унесло бы. А теперь вот… Геннадий вздыхал, всматривался в сторону плота, и ему начинало мерещиться, будто он видит еле различимую в темноте лодку. Но проходила секунда, другая, и вместо лодки перед глазами возникали тускло-красные шары. Геннадий моргал веками, и шары пропадали.
Подойдя к левому борту, Геннадий похолодел – произошло то, чего он не ожидал: вожжевая плотно обвила одну из чугунных стоек среднего кормового кнехта.
Нагнувшись, он схватил руками трос и попытался сбросить его за стойку кнехта. Но вожжевая была натянута и не поддавалась. Ворот ватника врезался в горло. Геннадий рванул его так, что отлетела пуговица. Большая и черная, она закружилась, заплясала на палубе.
– Сергей Васильи-ич! – закричал Геннадий, прижимая к губам рупором сложенные руки. – Серге-ей Ва-аси-ильич!
Наверху, у трубы, выросла темная и, как показалось Геннадию, очень высокая фигура.
– Левая вожжевая… вожжевая зацепилась за кнехт! – еще громче закричал Геннадий.
– Левая? – в рупор переспросил незнакомым голосом капитан.
– Левая, товарищ капитан!
Глушков побежал на нос, на ходу крича:
– Ослабить левую!
Когда Геннадий снова склонился над кнехтом, трос уже свободно лежал на чугунной плите, не касаясь стойки. Схватив трос обеими руками, Геннадий хотел было перебросить его за стойку, но остановился, подумал, как бы трос не зацепился за другой кнехт. Лучше, пожалуй, выйти на обносную решетку и тут-то опустить вожжевую вдоль борта.
Он поставил ногу на влажную решетку в серых комках пены, нечаянно глянул вниз, в разверзшуюся перед ним пучину, и оторопел… И уж не было силы ни шагнуть вперед, ни попятиться назад. Но вот Геннадий медленно разогнул спину и, весь до озноба ожесточившись против страха, вдруг шагнул к самому краю решетки и выпустил из рук трос.
Внезапно на борт рухнула водяная лавина. Геннадий метнулся назад, поскользнулся и упал. Падая, он схватился за стойку кнехта. Волна окатила его и, злобно сипя и урча, отпрянула.
Кто-то подхватил Геннадия за руки и перетащил за борт.
– Пустите… я… я сам, – глотая ртом воздух, сказал Геннадий и вскочил на ноги.
Перед ним стоял запыхавшийся Агафонов.
От сильного толчка, когда лодка рванулась назад, освободившись от привязи, Люба и Юрий упали. Юрий так стукнулся подбородком о борт, что из глаз брызнули искры и он не сразу поднялся на ноги. А Люба вскочила сразу. Держась рукой за скамейку, она наклонилась над Ильей, тронула его за руку:
– Илюша!.. Илюша!
– По голове… цепью, – через силу проговорил тот, приподнимаясь с мокрой елани.
Илья попытался сесть на скамейку, но лодка накренилась на бок, и он опять упал.
– Юрий, за кормовик! – крикнула Люба. А лодку уже мотало из стороны в сторону все сильнее и сильнее. Волны ловчились захлестнуть ее и пустить ко дну.
«Поставить бы носом против ветра… тогда ничего, тогда не страшно бы!» – думал Юрий, изо всей силы налегая на кормовик.
Лодка разворачивалась с трудом. Точно сговорившись, волны норовили вырвать из рук Юрия весло, повернуть лодку поперек течения, чтобы потом в один миг расправиться с ней.
Вдруг корму захлестнула тяжелая хмельная волна, и лодка в ту же секунду полетела вниз, в черную клокочущую бездну. «Идем ко дну!» – пронеслось в голове у Юрия. Ежась от стекавших по спине ледяных струек, он все еще судорожным движением рук хватался за валек весла. Хотя теперь, казалось, не нужны были ни весло, ни лодка: вот-вот они очутятся на песчаном дне Волги.
Но произошло чудо: лодка не провалилась в кипящий котел, она уже летела вверх, дыбясь носом к нависшему над рекой непроглядному, дышавшему сыростью небу.
– Загребай вправо! – донесся до Юрия Любин голос.
И ему показалось, что он услышал, как скрипнули уключины и по воде забили весла.
Юрий снова навалился на кормовик и вдруг почувствовал, что лодка удивительно послушно повернулась и встала носом против ветра.
– Так держать! – закричала Люба. – Теперь наша взяла!
И тут только Юрий понял, что девушка уже сидела на веслах и что лишь с ее помощью удалось ему повернуть лодку.
Водяные валы то и дело преграждали путь лодке. Она взлетала на взмыленные гребни, какой-то миг висела над пропастью, потом, как с ледяной горки, катилась вниз.
На дне лодки зашевелился Илья.
– Лежи, Илья… одна я справлюсь! – с одышкой сказала Люба.
Кочегар оперся локтями о скамейку:
– Мне вроде лучше.
И он приподнялся, шагнул к девушке. Та потеснилась, и кочегар тяжело опустился рядом с ней, взялся за весло.
«Удачно отделался Илья, могло и хуже быть», – подумал Юрий, еле удерживая вырывавшийся из рук валек кормовика.
Юрию казалось, что они уже давно плывут по Волге и пора бы показаться плоту. Но когда он стал всматриваться вперед, то чуть различил слабые мигающие огоньки. Это горели фонари на сигнальных мачтах, стоявших на хвосте плота. Но как до них еще далеко!
Под ногами, на дне лодки, плескалась вода. Волны захлестывали борта, вода уже залила елани и все время прибывала. Ее надо бы отчерпать, но разве до этого было сейчас?
Думая о плоте, Юрий не заметил прыгавшего на волнах поплавка – пустой железной бочки, к которой была прикреплена правая нить троса.
– Поплавок с левого борта! – закричал вдруг Илья. – Держи вправо!
Юрий расслышал лишь два последних слова. Еще не понимая, что за беда грозит им, он резко потянул на себя кормовик.
Неожиданно что-то загрохотало, и лодка пронеслась мимо метавшейся на волнах бочки.
Приподнявшись с сиденья, Юрий огляделся. Кругом одни вздыбленные, вскосмаченные волны. И только вдали, на плоту, – слабые огоньки. Они вселяли надежду…
Вдруг Илья схватил багор и, став лицом к носу лодки, со всего размаху опустил его перед собой.
– Илья, что там такое? – закричал Юрий.
– Плот! Бери цепь и прыгай!
– Вставай, Люба! Добрались, – сказал Юрий девушке, все еще не выпускавшей из рук весла.
Люба молчала.
– Крепче завязывай, – пропуская мимо себя Юрия, сказал кочегар. Дышал он тяжело, всей грудью.
Юрий схватил цепь и прыгнул на челено. Всюду между бревнами плескалась вода.
– Готово! – немного погодя крикнул Юрий.
Илья помог Любе сойти на плот.
– А я… как на карусели каталась… Голова кружится, – тихо засмеялась девушка, опираясь на руку кочегара.
Илья тоже засмеялся:
– Меня когда цепью ударило, чуть сознание не потерял: А сейчас ничего. Только шишка на голове вздулась… Как, Юрий?
– Все в порядке! – ответил Юрий и посмотрел прямо перед собой.
О том, что существовал «Сокол», можно было догадаться лишь по редким огонькам, видневшимся впереди. Изредка кромешная тьма над мигающими огоньками швыряла вверх пригоршни золотых искринок.
«Даже трубы не видно, – подумал Юрий. – А что поделывает сейчас Геннадий?»
– Ну как, пошли? – спросил Илья и зашагал в сторону кормы.
Юрий и Люба последовали за ним. Казалось, они шли по острову, сотрясаемому толчками землетрясения. Челенья плота то кренились набок, то лезли вверх, то вдруг ускользали из-под ног. Со всех сторон плескалась вода.
– А от капитана нам не попадет, – вдруг спросил Юрий, – за то, что мы без Давыдова укатили?
– Ведь мы не нарочно без него уехали. Так вышло! – возразила Люба. – Надо только кого-то тут попросить, чтобы на судно сигнал дали о нашем приезде. А то… думаешь, там не тревожатся? – Девушка вздохнула. – Из-за этого шторма и концерт наш сорвался. А так готовились!
Идти по мокрым, колеблющимся бревнам Юрию показалось не менее трудным делом, чем плыть на лодке в шторм. Они шли вдоль правого борта, шли осторожно, ощупью, боясь провалиться между бревнами. Миновали сигнальную мачту с фонарем и тронулись дальше.
Илья вдруг поскользнулся и чуть не упал. Юрий вовремя схватил его за руку и потянул к себе.
– А тут… обрыв какой-то! – вскрикнул кочегар.
– Подожди, Илья, у меня фонарик!
Юрий нажал на кнопку, и молочно-золотистый лучик вдруг пробежал по темным, с разбухшей корой бревнам, скользнул по зеленоватой мутной воде, плескавшейся между челеньями, впился в густую и вязкую мглу и, точно ослабнув, погас.
Внезапно налетел тяжелый водяной вал и с ревом обрушился на плот. Что-то охнуло, затрещало… Люба схватила Юрия за руку и прижалась к нему плечом.
Медленно оседая, челенья погружались в шипящие потоки воды.
– Помогите! Помогите! – истошно завопил кто-то совсем рядом.
– Дай сюда! – Кочегар почти силой вырвал у Юрия фонарик и направил луч света прямо перед собой.
В нескольких шагах от Ильи, по следующему челену, бежала девушка и махала руками:
– Скорей, скорей!
– Юрий, за мной! – приказал Илья и, разбежавшись, прыгнул.
За ним водную прогалину перемахнули Юрий и Люба.
– Зинку волной накрыло, – сказала перепуганная девушка-сплавщица. – Вон на крайнем челене… Утопла, поди!
Илья распахнул пиджак и кинулся вперед.
Но Зина была жива и невредима. Замешкавшись, она не успела вовремя отбежать в сторону, и волна сшибла ее с ног, но она не растерялась и вцепилась руками за счал. И лишь волна схлынула, Зина поднялась и как ни в чем не бывало принялась отжимать подол прилипшего к ногам платья.
– Эх, парень, и накупалась! – со смехом сказала она подбежавшему Илье и, глянув в лицо кочегара, с удивлением протянула: – Думала, кто-то из наших ребят… Зачем тебя в такой штормище принесло сюда?
– Вам помогать. Да я не один. Там вон Юрий и Люба…
– Помогать? Ну-ну… Тогда давайте все сюда! Моя помощница удрала, а тут где-то из пучка бревна вышибает. Без всякого промедления крепить надо. Веревки, багор – все под руками.
Илья обернулся назад и закричал:
– Юрий, Люба!
Шагая по пролету, Геннадий столкнулся с механиком Александром Антонычем, которого он побаивался и сторонился. С начала шторма старый механик находился в машинном отделении. Он поднялся на палубу всего лишь на минутку: подышать свежим воздухом.
Поправив очки, съехавшие на кончик тонкого носа, старик задвигал густыми бровями и скрипуче сказал:
– Ба-ба! Это ты где же, поколение, душ принимал?
– А это меня так… чуть-чуть волной задело, – с виноватой улыбкой ответил Геннадий и покосился на свои ноги.
Синие рабочие штаны прилипли к икрам, и с них на палубу капала вода.
– Говоришь, «чуть-чуть»? А куда путь держишь?
– В каюту. Просился-просился у Миши еще постоять у вожжевых, а он и слушать не хочет!
– Пойдем-ка сначала ко мне. У котлов отогреешься обсохнешь и тогда уж на боковую, – проговорил Александр Антоныч и подтолкнул Геннадия к люку. – Полезай!
В машинном отделении, как показалось Геннадию, было удивительно тихо: здесь не завывал ветер, а бой колес и плеск воды за бортом сюда доносились приглушенно, как благодушная воркотня далекого грома.
У огромных белотелых котлов, точно впитавших в себя весь зной июньского солнца, стоял оголенный до пояса кочегар, то и дело поглядывая на стрелки манометров. А стрелки застыли на красных черточках и никуда не хотели двигаться.
– Тепло у нас? – спросил механик.
– У вас тепло и чисто… и вон как все блестит, – оглядываясь по сторонам, одобрительно сказал Геннадий.
Механик усмехнулся:
– Ишь ты, понравилось!
Он снял очки и, протирая платком стекла, поглядел на Геннадия, моргая подслеповатыми глазами.
– В нас, парень, большая сила. Вот, к примеру, надо капитану побыстрее пройти перекат, он нам звонит и говорит: «Прибавить!» – «Уважим, – отвечаем. – Раз требуется – пожалуйста!» И прибавляем ходу.
Вдруг Александр Антоныч почесал затылок и со словами: «Ах, старый пень!» – засуетился вокруг Геннадия.
– Снимай пиджак да у котлов погрейся. Вот так… пар костей не ломит… Ванюша! – окликнул он кочегара. – Согрей-ка для гостечка забористого чайку.
– Можно, – нараспев проговорил кочегар, обнажая в улыбке белые зубы.
Некоторое время Геннадий не спускал пристального взгляда с бушевавшего в топке пламени, но скоро заломило в глазах от нестерпимого жара, и он отвернулся, стал к котлу спиной.
Покручивая ус, к Геннадию снова подошел Александр Антоныч. Кожа на руке механика была местами пятнистая, словно он когда-то невзначай ошпарил руку кипятком.
«Раньше я почему-то не замечал, что у него рука обожжена… да они у него обе такие. И где же он так?» – подумал с сочувствием Геннадий.
– Согреваешься? – Александр Антоныч опустил руку в карман старой, с заплатами куртки. В кармане звякнули какие-то железки.
– Ага, – кивнул Геннадий и спросил, удивляясь, откуда у него взялась такая решимость: – А что у вас с руками?.. Болели?
– Так, пустяки, – отмахнулся механик. – В Отечественную войну наш «Сокол» боеприпасы подвозил Сталинградскому фронту…
– Вас ранило?
– Экий же ты… привязчивый! – рассердился старик. – Ничуть и не ранило, а просто… кирпичные арки в жаровых трубах перекладывал. А из котла пар только-только спустили. Жарища! Ну и обжег малость руки. Вот… и все тут!
Через полчаса Геннадий сидел на железном трехногом стуле, глотал обжигающий губы чай и жевал размоченную в кружке черствую булку.
«Мне здесь хорошо, а вот как там нашим приходится? – с тревогой спрашивал он себя. – А что, если лодка перевернулась?.. Что тогда с ними будет?»
Геннадий опустил на колени эмалированную кружку. Ему уже не хотелось ни есть, ни пить.
«Пойду наверх. С плота, наверное, уж просигналили о лодке», – подумал он и, попрощавшись с механиком и кочегаром, вылез на палубу.
Ватник Геннадий нес на руке: он не только высох, но был даже горячий, как после глаженья.
Шторм все не утихал. В пролете ветер катил по палубе скомканную газету, словно сухой стебель перекати-поля по степной дороге. Взъерошенный кот Кузьма сидел на баке с кипяченой водой и не спускал разгоревшихся глаз с шуршащего чудовища. Геннадий наподдал газетный ком ногой и пошел дальше. Вдруг перед его носом распахнулась дверь радиорубки, и на пороге показался Кнопочкин с чернильницей-непроливайкой в руках.
– Алеша, – бросился к радисту Геннадий, – скажи, с плота не сигналили… о лодке?
– Как же, только что! Живы, добрались до плота. – Кнопочкин улыбнулся. – Ты куда путь держишь?
– Да никуда, – ответил повеселевший Геннадий, глядя в осунувшееся лицо радиста. Теперь его широкие, выдающиеся скулы стали еще приметнее и совсем портили и без того некрасивое лицо Кнопочкина. – Меня Миша спать прогнал, а я не хочу…
– Сбегай в красный уголок и налей сюда вот чернил. А то мне от станции отойти нельзя. Вернешься, вместе будем дежурить.
– Я в момент! – обрадовался Геннадий и, бросив на пол радиорубки свой ватник, побежал в красный уголок, размахивая зажатой в кулаке чернильницей.
Все случилось в какой-то миг. Люба Тимченко работала вместе с другими девушками, поправляя багром бревна в челене, когда на плот обрушилась высокая гривастая волна. С визгом и смехом сплавщицы бросились в стороны, подталкивая и обгоняя друг друга. Тимченко тоже побежала. Она была уже вне опасности, когда вдруг оступилась и с разлета упала на бревна. Превозмогая острую боль, пронзившую все тело, Люба вгорячах вскочила, но в ту же минуту опять упала.
Юрий, бежавший позади Любы, остановился, приподнял девушку за плечи:
– Люба, что с тобой?
– Ой, нога… – тихо сказала Люба и прижала к губам ладонь.
– Девчата! – закричал Юрий – Сюда!
На самодельных носилках Любу отнесли в дом, в котором жили девушки, и положили на постель Веры Соболевой.
Верин топчан стоял неподалеку от окна. Но в доме было так темно, что оконный проем еле угадывался серовато-лиловым расплывчатым пятном. Тут так сильно пахло сосновой смолой, что с непривычки першило в горле.
– Вы теперь идите, – шепнула Вера Юрию и еще двум девушкам, помогавшим нести носилки. – Я пока сама с ней побуду.
Боясь наткнуться на топчаны, стоявшие у стен рядами, девушки ощупью тронулись к выходу. Юрий тоже побрел за ними. Но у самой двери он остановился, присел на чью-то постель, чтобы вылить из ботинок хлюпавшую воду и отжать носки.
– Так ничего? – спросила Вера, видимо прикрывая Любу одеялом, и, помолчав, добавила: – Нога очень болит?
– Не очень, – не сразу ответила Люба.
Девушки помолчали. Юрий уже снял с ноги ботинок, когда послышался Любин голос:
– Вот я и допрыгалась…
И Люба тотчас умолкла.
– Вера… – вдруг опять заговорила Люба, и в голосе ее послышалась отчаянная решимость. – Скажи, Вера, ты его… очень любишь? А?.. Ну, что ты молчишь?
– О ком это ты, Любочка? – испуганно прошептала Вера.
– Ты же знаешь, о ком я говорю!
Вера не ответила.
– Люби Мишу! Люби его! Он такой хороший… он такой… – Люба не договорила и заплакала.
Юрий сидел ни жив ни мертв. Он невольно подслушал чужой разговор и теперь не знал, что ему делать.
Сильный порыв ветра вдруг с грохотом распахнул дверь и вихрем закружил по избе, срывая с постелей одеяла. Не помня себя, Юрий выбежал из дома и бросился на вышку.
На вышке спиной к Юрию стояли Илья и Женя.
Совсем неожиданно выкатилась из-за облаков луна, и все вокруг неярко засверкало, точно с неба просыпалась серебристая пыль.
Начинался Бектяжский перекат. Юрий глянул на Волгу и едва не вскрикнул. Штормовой ветер развернул огромный плот, и он встал поперек реки. Корма приближалась к правому, холмистому берегу. У этих холмов были белесые, как бы ободранные бока.
На хвосте плота стояли девушки и хором кричали, будто их могли услышать на «Соколе»:
– Эй, заде-е-нет! Заде-е-нет!
– Что-то теперь будет? – сказала Женя, придерживая руками полосатый шарф, каким-то чудом державшийся у нее на голове, и зябко повела плечами.
– Видишь, как «Сокол» встал? Носом к берегу, – заговорил Илья и прикрыл девочку от ветра полой своего пиджака. – Плот хочет выравнивать.
«Сокол» и на самом деле шел полным ходом к берегу. А что, если стальные тросы не выдержат такую нагрузку? Вдруг они лопнут и пароход, подгоняемый волнами, выскочит на берег? Об этом, вероятно, думали не только стоявшие на вышке, а все, кто находился на плоту.
Но тросы выдержали, «Сокол» вовремя выровнял плот. Корма плота прошла от берега так близко, что Юрий успел разглядеть протоптанную в осыпях щебня дорожку, прижимавшуюся к меловому отвесному выступу горы.
Когда миновали перекат, Илья оглянулся и увидел Юрия.
– Ты… когда поднялся? – удивленно проговорил кочегар.
Женя тоже обернулась:
– Еще бы немножко – и корма… Я так… так переполошилась…
– А знаете, что нас спасло? – перебивая Женю, спросил Юрий. – Знаете, почему «Сокол» успел-таки оттащить корму от яра?
– А что? – Женя перевела свой вопрошающий взгляд с Юрия на Илью. – Что же такое?
– Новый короткий трос? – сказал Илья.
– Именно он! – кивнул Юрий. – Если бы не предложение Агафонова, сидеть бы нам на яру!
Женя посмотрела, все еще не без опаски, в сторону горы, о которую чуть не стукнулась корма, потом перевела взгляд на луну, с неудержимой, устрашающей быстротой катившуюся по мглистой промоине меж облаков.
– Вот несется… голова даже кружится, – вздохнула она, опуская взгляд. Вдруг она обратилась к Юрию: – А что там с Любой? Когда я увидела носилки, я прямо чуть не обмерла. Если бы не Илья, не знаю, что со мной и было бы! Это он меня сюда затащил. – Женя снова посмотрела на Юрия. – Ты что же молчишь? Или ей совсем худо?
– До свадьбы все заживет! – успокоил Женю Илья. – Люба у нас боевая. Она еще в пляс пустится, когда поправится.
– Она… ничего, лежит, – с трудом сказал Юрий.
– Но ее надо везти в больницу, – сказала Женя. – Ей надо гипс наложить на ногу. Когда у нас зимой одна девочка сломала себе ногу…
Илья не дал Жене договорить:
– А может, она только зашибла ногу? Лишь бы непогода к рассвету утихомирилась. На рассвете Девичье будем проходить, районное село, тогда в два счета переправим Любу на берег… Для Любы все сделаем, будь спокойна! – И кочегар, улыбаясь, потянул к себе конец шарфа, свисавшего Жене на плечо.
Шарф соскользнул с ее головы, но она не рассердилась, как того хотелось Юрию, наоборот – она весело засмеялась.
Юрий отвернулся, шагнул к лесенке.
– Юра, куда ты? – спросила Женя. – Юра, подожди!
Но он не отозвался. Вскочив верхом на затрещавшие перила, он стремглав скатился вниз и пошел прочь от вышки, куда глаза глядят.
«А я еще хотел адрес у нее спросить, чтобы переписываться, – с обидой думал Юрий, – а она… Ну и пусть! Пусть она… с Ильей переписывается!»
Вдруг кто-то тронул Юрия за руку. Он повернулся назад и столкнулся лицом к лицу с запыхавшейся Женей.
– Я еле догнала тебя! – с радостным смехом сказала девочка, поймав его руку.
Юрия точно качнуло.
– Женя! – одними губами произнес он и бережно сжал в своих руках ее холодную руку. – Я тебе сейчас на нее подышу.
Они стояли у одного из нежилых домов, в тени, но Юрий отчетливо видел лицо Жени с широко открывшимися большими глазами. Глаза были с такими яркими повлажневшими белками, что они, казалось, даже в темноте сверкали нежной белизной.
– Ты есть не хочешь? – нарушая молчание, прошептала Женя и достала откуда-то два больших круглых пряника. – Это я у Веры из чемодана взяла… Она только к чаю дает пряники, а я их так люблю грызть. На, ешь!
И Женя положила на ладонь Юрию пахнущий патокой пряник. Пряник был жесткий, как железо, но Юрию подумалось, что он никогда еще не ел ничего более сладкого.
– Вкусно? – спросила Женя и вдруг схватилась рукой за шею: – Ой, а я шарф на вышке обронила!
