Текст книги "Операция "Ы""

Автор книги: Виктор Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– Бобик!.. Ам-ам!.. Лида! Помогайте!..

Лида была девушкой сообразительной и быстро поняла, что нужно подыграть Шурику: изобразить существо, также претендующее на кусочек колбасы.

Вдруг у нее на лице появилось такое выражение аппетита, такое желание непременно получить то, что Шуриком отдавалось только Бобику, что Шурик (про себя отметив артистические способности девушки) сказал:

– Нет. Это – Бобику! Правда, Бобик?

Шурик решительно бросил под ноги тупоумному псу свою приманку...

Пес, тщательно обнюхав подарок, принялся чавкать и поедать коварное лакомство.

– Ну, вот! – Шурик взглянул на свои наручные часы с секундной стрелкой.– Примерно через три минуты наступит глубокий сон.

Блажен, кто верует! Шурик был горазд на выдумки, но не зря «Бобик» имел на своей мощной шее медали, которыми он бренчал в свое удовольствие и на радость хозяевам. Съев, действительно съев подчистую колбасный кусок, он выплюнул наземь все пилюли, которыми Шурик так тщательно нашпиговал приманку. Здоровый глубокий сон «Бобику» не светил ближайшие несколько часов, пока он был на посту. Зато появилось благодарное желание снова зарычать на непрошеных и наглых двуногих.

Что «Бобик» и не замедлил совершить...

– Ах так! – обиделся Шурик.– Ну, мы еще посмотрим, кто-кого!

Шурик резко метнулся куда-то в глубину двора, что-то там такое ухватил и, спрятав за спину, вернулся на исходную позицию.

– Внимание! – закричал он Лидочке, и та приготовилась.

– Марш! – Шурик держал в вытянутой руке здоровенного черного кота, злобно шипевшего и на Шурика, державшего его за шиворот, и на бульдога, у которого глаза мгновенно налились кровью и он, позабыв обо всем на свете: о двуногих, о хозяевах, об их приказе, о мебели, бросился вслед брошенному Шуриком коту, на пути не разбирая ни своих, ни чужих...

– Бегите! – крикнул Лидочке Шурик.

– До свидания, Шурик! – прокричала Лидочка в ответ и, подбежав к подъезду, потянула спасительную дверь родного дома на себя.

Шурик, помахав девушке на прощанье рукой, собрался было уходить, когда ситуация внезапнейшим образом изменилась.

Полкан – Бобик – Джек, а впереди него вздыбленный кот неразлучной парочкой неслись со скоростью гоночного автомобиля наперерез Шурику, да так, что у него тоже теперь не было пути иного, как вслед за Лидочкой вбежать в подъезд.

Шурик соображал быстро и пулей влетел в еще не захлопнувшуюся за Лидочкой дверь.

Прежде чем дверь подъезда смогла окончательно захлопнуться, черный кот буквально повис в броске на плече Шурика: он также хотел еще жить и не пожелал исполнять роль мальчика для битья...

За стеклом двери бесновался, исходил пеной от досады, рвал и метал вновь обманутый самым беспардонным образом Полкан – Жучка – Бобик. Всякого, кто приблизился бы в эту минуту к двери, бульдог разодрал бы в клочья, а с особым рвением тех, кто прятался от него за дверью!

Уже было немного успокоившаяся Лидочка вновь разволновалась:

– А как же вы обратно?

И ужаснулась мысли что бы могло произойти с Шуриком, вздумай он сейчас уйти!

Шурика окатила волна благодарности за Лидочкино сочувствие. Он сказал:

– А дальше сделаем так...

Как вы помните, Шурика трудности никогда не пугали, да и сам он был не из робкого десятка, хотя и не считался особо бравым молодцом. Браваде и излишней храбрости он предпочитал сноровку и сообразительность.

Шурик за шиворот снял кота со своего плеча и подошел к лифту, имевшему место в доме Лидочки. Он приоткрыл ее ровно настолько, чтобы в кабину лифта смог вскочить разъяренный пес...

– По моему сигналу вы откроете входную дверь! Но, помните, только по моему сигналу!

Лидочка приготовилась:

– Хорошо!

Она встала у двери в подъезд.

– Держитесь, Лидочка! Все по местам! Раз, два, три – открывайте!

Не успела Лидочка толкнуть дверь, как в появившуюся щель молнией проскочил бушевавший бульдог, прямой наводкой бросился в кабину лифта, куда предусмотрительный Шурик вбросил кота! И полусекундой позже он намертво захлопнул дверь лифта!

Шурик и Лидочка сделали было попытку полюбопытствовать, что же происходило в маленьком пространстве кабины лифта, но описанию, мы полагаем, это не подлежит.

Для того, чтобы воображение особо любопытных смогло предложить им картину происходящего, пусть представят себе, например, поцелуй с крысой.

С вас довольно?

Поехали дальше.

Да! Как вам Шурик?

Лидочка глядела на него с нескрываемым восхищением.

– Ну, вот и все! – Шурик отер пот со лба.– Только вам уже придется добираться на пятый этаж пешком.

– Ничего. Не привыкать: у нас часто лифт портится. Как ни жаль, но настало время всерьез прощаться:

– Да свиданья...– сказал Шурик.

– Рада была с вами познакомиться,– отвечала Лидочка.

– Я тоже,– сказал Шурик.

– До свидания,– отвечала Лидочка. Еще не написаны строки:

«И уж время расходиться, Да расстаться – нету сил...»

Но они так хороши, так соответствуют моменту расставания наших героев...

Время клонилось к вечеру. Просто дивный вечер завершал еще более дивный день. По вечерам Лидочка непременно бывала уже дома, даже если родителей не было, и они оставались ночевать на даче. Они ей доверяли. И Лидочке еще не пришло в голову родительским доверием злоупотребить. Шурика ждали свои заботы на дальней окраине города Энска, где он снимал на время учебы койку в одном небольшом частном домике, во дворе которого в эти дни, дурманя и кружа голову, цвела белая акация! Шурик мельком подумал, что сегодняшнюю ночь он проведет во дворе, слушая пение соловьев и вдыхая волшебный аромат цветущей акации. Там он встретит новую зарю, новый день, когда он снова увидит Лидочку.

– До свиданья! – наконец, весьма решительно вымолвил Шурик и повернулся было к выходу.

– Саша! – вдруг окликнула девушка своего героя, уже почти перешагнувшего порог ее дома.

– Да? – не замедлил вернуться Шурик, потому что ждал именно этого зова, потому что сам страстно желал вернуться, быть рядом, потому что он, кажется, влюбился...

Шурику стало страшно от этого признания самому себе. Он не верил. Но ведь это было правдой. Правдой, нежданно-негаданно обрушившейся на его голову, в общем-то, еще очень юного мужчины, которому уготованы, быть может, еще многие приключения в этой и других историях. Но самым прекрасным приключением, которое можно смело назвать первым Большим Чувством, было приключение это, еще не закончившееся по причине не сыгранной еще пока главной сцены, наиглавнейшим героем данного повествования был именно он.

Вы забыли о Наваждении?

– Да! – с готовностью слушать любимый голос еще и еще повернулся к Лидочке Шурик.

– Что это у вас?

Лидочка глядела куда-то за спину Шурика и немного ниже. Шурик последовал за направлением ее взгляда, и... о, ужас!

На таком видном месте он обнаружил отвисший клок брюк, открывавший взору девушки очень интимную часть его тела. Впопыхах Шурик не заметил, как этот Полкан – Жучка цапнул его сзади. Благо это место у Шурика всегда было поджарым, и бульдог смог довольствоваться только брючной тканью.

– Вот собака! – выругался Шурик и стал стыдливо прилаживать на место отвисший клок штанов. С дырой! Да на таком еще месте, да еще перед девушкой, с которой вот-вот познакомился! Срам-то какой! Вот собака!

Ко всем прелестям и достоинствам Лидочки следует справедливо отнести и отсутствие всяческого жеманства. Лидочка не была кисейной барышней, а очень даже современной девушкой с широкими взглядами, да еще и рукодельницей.

– Поднимемся к нам, я зашью,– без всякой задней мысли предложила очень хорошая девушка Лидочка.

Шурик шумно запротестовал:

– Нет-нет! Что вы! Первый раз в вашем доме и в таком виде?

– Ой, ну что вы, честное слово! Идемте!

Шурик сопротивлялся, но в словах Лидочки был большой резон: ведь не идти же через весь город домой, придерживая дыру на штанах рукой?!. Глупо же!..

Шурик согласился.

И очень правильно поступил.

 * * *

Прежде чем последовать пешком на пятый этаж за нашими героями, заглянем-ка на минутку-другую на второй этаж, где одна из дочерей Евы пилила одного из сыновей Адама:

– Как ты мог оставить вещи внизу, без никого!.. Там же Рекс! А Рекс никогда не отойдет от вещей.

А у меня – горло.

К лифту из раскрытой настежь квартиры вышли двое. Она – решительно направляясь к лифту и нажимая кнопку вызова, и Он – оправдываясь в несовершенных грехах и проступках.

Пока лифт, урча, поднимался, Она пытала Его:

– Горло? Голова?

– Горло!

– И голова?

– И голова!

– Без мозгов?

– Без мозгов! О, господи!

Как видно, к Нему осознание приходит с опозданием, и Она умело этим пользуется.

В эту минуту лифт, наконец, дополз до второго этажа. Одна из дочерей Евы распахнула дверь, и из лифта, скуля, жестоко избитый и исцарапанный выбежал Полкан – Жучка – Рекс и в поисках убежища юркнул в квартиру своих хозяев. За ним, хвост трубой, продолжая свою атаку, вбежал черный кот, и только за котом с воплями возмущения вбежала Одна из дочерей Евы, и только после Нее – Один из сыновей Адама... Благо, в квартиру не была внесена еще вся мебель! Но и так грохота и звона чего-то разбитого было достаточно...

 * * *

Лидочка и Шурик, совсем не запыхавшись,– вот что значит молодость! – поднялись на пятый этаж. Лидочка подошла к двери одной из квартир и коротко позвонила.

Секундой-двумя позже дверь отворилась, и на порог вышла женщина. Шурик решил было, что это – мама Лидочки и потому немедленно поздоровался:

– Здравствуйте!

И стал вытирать ноги о коврик.

Шурик никак не мог сообразить, что же за человек Лидочкина мама: с одной стороны она любезно улыбалась, а с другой, не ответив на приветствие Шурика, спросила Лидочку в лоб:

– Ну как? Сдала?

Пять,– с маленьким оттенком гордости отвечала Лидочка.

Мама почему-то посмотрела на Шурика и, глупо улыбаясь, спросила, кивая на него:

– А подружка?

– Не знаю,– пожав плечами, ответила Лидочка. Мама понимающе покачала головой и передала Лидочке ключ.

«Из дому гонит!» – ужаснувшись, подумал Шурик.

– Идемте,– сказала Шурику Лидочка.

И Шурик, наконец, сообразил, что это вовсе никакая не Лидочкина мама, а всего лишь соседка. Шурик искренне пообещал еще как-нибудь встретиться с этой милейшей женщиной, сказав:

– До свидания!

И снова, ничего не поняв, тетя Зоя посмотрела вслед молодым людям, заперевшим за собой дверь изнутри.

 * * *

Квартира, в которой Лидочка жила, поразила воображение Шурика прежде всего тем, что принято называть характерными деталями. Прежде всего это был Дом. Самый настоящий дом, в котором живут, а не временно пребывают, как, например, в общежитии.

До этой поры нашему славному герою еще никогда не доводилось бывать в доме, где жила девушка. А это особый дом и совсем не похожий, например, на тот, где живет парень или на тот, где вырос сам Шурик.

Прежде всего – обилие всевозможных флакончиков на тумбочке с зеркалом, которое (Шурик уже это знал) называлось по-иностранному красиво: трюмо. Каждый флакончик нес в себе частичку запахов и ароматов, которыми девочки всегда отличаются от мальчиков. Стоит какой-нибудь девушке на остановке тряхнуть копной своих рыжих-смоляных-соломенных волос, как в воздухе надолго повисает и тонко вибрирует аромат то ли цветущей сирени, то ли увядшего жасмина, то ли еще чего-то такого, чему и название тяжело подобрать!

А бывает, накатит такая волна благоухания, так окатит все твое существо, в быту знакомое лишь с одеколоном под названием «Тройной», что потом еще долго в воображении рисуются самые невероятные картины и сюжеты, где главной героиней, персидской принцессой из «Тысячи и одной ночи», Шехерезадой всегда бывает Она – виновница и таинственная незнакомка, лицо которой, бывает, и не запомнилось, а вот ее запах...

Итак, трюмо с флакончиками, шпилечками, скромными тюбиками губной помады...

Кстати, из зеркала на Шурика глядел довольно симпатичный молодой человек, в некоторой степени даже совершивший некий геройский подвиг! Очки, правда, несколько портили лицо, но зато придавали облику нюанс интеллигентности. А также делали немного постарше. Брюки, правда, коротковаты, ботинки, увы, не остроносые, модные, ну, да ладно!

Шурик поправил на носу очки, пригладил непокорный чуб, для верности укладки тайком сплюнул немного себе на пальцы.

Итак, из зеркала смотрел не такой уж урод, а очень даже симпатичный парень, теперь уж наверняка – студент третьего курса, вот только сбросить бы еще парочку экзаменов.

Брюки в результате боевых сражений требовали просто-таки капитального ремонта. А лучше бы, конечно, раскошелиться на новые. Теперь в этом, кажется, появилась просто настоятельная необходимость. Придется что-то придумать, в чем-то себя ужать.

У трюмо располагалась – чудо! – магнитола. На тонких растопыренных ножках. Магнитола – чудо магнитофона и радиоприемника, соединенных вместе. Магнитола была недостижимой мечтой не только Шурика, но и почти всего студенческого братства. Шурику так хотелось включить это великолепие, но природная воспитанность отвела его взгляд дальше, на книжный шкаф, за стеклами которого виднелись шикарные книжные издания. Они были читаемы в этом доме, это было видно по маленьким белым закладочкам в корешках книг, по тому, что стекла были отодвинуты, а вместе с ними сдвинуты в сторонку фотографии, главной темой большинства из которых была Лидочкина жизнь.

На фотографиях Лидочка выглядела еще краше, еще улыбчивей.

Чаще всего девушка, видно, любила сниматься в полупрофиль. Она знала, бесенок, что это ей идет, она понимала, что так выглядит предельно симпатично. И почти на всех фотоснимках она была улыбающейся, она просто сияла в постоянной какой-то радости своей прекрасной белозубой улыбкой. Только одна фотография представляла Лидочку нахмуренной и даже несколько надутой. Но тогда Лидочке было, по-видимому, всего-то годика три, надо полагать.

Ту фотографию, где Лидочка была представлена в возрасте, нежно называемом младенческим, Шурик счел за лучшее целомудренно обойти своим вниманием. Он бросил на нее взгляд лишь мельком, совсем ненадолго.

На трюмо, на книжных полках, на широченной тахте красного цвета встречались предметы, о которых мальчишки забывают лет эдак с десяти. А девушкам их держать при себе было дозволено, наверное, до глубокой старости: это были игрушки.

Плюшевый Мишка. На шее у него был повязан большой газовый бант синего цвета.

Кукла-голыш была обряжена во всевозможные рюшечки, ленточки, тапочки, носочки, шляпочки...

Лидочка любила свои игрушки, и они, в свою очередь, отвечали ей тем же. Потому что они тоже были симпатичными, обаятельными, а кукла-голыш даже постоянно улыбалась своими красненькими, словно подведенными губками.

Шурик, услыхав шаги Лидочки, срочно прекратил свою экскурсию по таинственному миру Лидочкиной квартиры, чтобы встретить хозяйку отвлеченным и приличествующим обстоятельствам взглядом.

Лидочка держала в руках иголку, на ходу затягивая в ее ушко нитку. Затем она ловким движением пальцев завязала на конце нити тоненький узелок.

Только женщинам свойствен неподдающийся грубым мужским рукам способ завязывания на нитках узелков, маленьких и незаметных.

Лидочка подошла к Шурику вплотную и очень естественно скомандовала:

– Ну-ка, повернитесь, я зашью...

Шурик повернулся спиной к Лидочке и немного выгнулся, чтобы девушке было удобнее штопать довольно приличную дыру на его штанах. Лидочка попыталась изловчиться, как бы лучше и безопаснее для юноши сделать первый верный стежок.

Глядя на Шурика и Лидочку со стороны, вы бы увидали картину весьма комичную: в ней было слишком много пикантного, чтобы ее действующие лица вскорости не сообразили, насколько глупо и даже нелепо они сейчас выглядят: Шурик с отставленным задом, Лидочка – склонившаяся над предметом ремонта, с иглой в руке наизготовке.

Шурика словно кипятком обварило, когда он, наконец, сообразил, что же это он себе такое позволяет по отношению к Лидочке. Он вдвойне покраснел и резко запротестовал, желая изменить ситуацию:

– Нет-нет! Лучше я сам.

Лидочка поняла, что негоже настаивать, и тем самым вынуждать стыдиться молодого человека. Ведь он у нее в доме впервые. Судя по всему, он вообще впервые в доме у девушки. Ему все ново, ему неловко, он чувствует себя не в своей тарелке, и его лоск бравого парня-героя может, однако, потускнеть. А этого Лидочка допустить не могла. Поэтому она без излишних разговоров отдала иголку с ниткой Шурику: пусть сам справляется, так ему будет спокойнее и удобнее.

– Ну, не буду вам мешать. И вышла из комнаты.

Шурик вздохнул с облегчением.

Неловко выворачиваясь, он принялся штопать свои штаны. Штопать-то он вообще умел. И делал это прилично. Во всяком случае за два года учебы в институте никто не замечал Шурика в разодранных носках или без пуговиц на сорочке...

А такие случаи, как вы сами понимаете, среди мужского населения бывают весьма часто. И потому бытовые страдания мужской половины студенческого общежития частенько пытались смягчить девушки-однокурсницы.

На ниве этой шефской помощи возникали романы, вспыхивали любови такой крепости и надежности, что молодые люди защиту диплома встречали с обручальными кольцами на руках, а Государственной Комиссии по распределению приходилось дополнительно ломать голову над проблемами трудоустройства студентов-молодоженов.

Головную боль, особенно излишнюю, Государственная Комиссия по распределению не любила, а потому обязала преподавателей военной кафедры озаботиться бытовым неумением студентов-военнообязанных, и часть часов, отпущенных расписанием на боевую и строевую подготовку, отвести урокам по подшиванию подворотничков, чистке обуви, стирке и штопанию.

Всегда вот так: все, чему недоучили папаша с мамашей дома, вкладывали в голову и руки молодым наши армейские зубры.

Мы отвлеклись...

Шурику показалось, что в комнате он остался один. Он даже подумал было, что следовало бы снять с себя штаны, чтобы дело штопания пошло вернее и удобнее.

«А вдруг Лидочка надумает войти? Или еще лучше заявятся ее мамаша с папашей? Хорошее кино получится! – так думал Шурик и штаны снимать передумал, а стал пришивать так, как было – извернувшись, наблюдая за своей работой в зеркало. Пришлось помучиться, но зато приличия были соблюдены.

Лидочка предусмотрительно в комнату не заходила, и Шурик довел свое дело до конца. Отгладив – вниз и в стороны – шов, он счел, что выполнил свою работу классно: с расстояния в полтора-два метра ничего абсолютно не было видно.

Настроение улучшилось. Шурик больше не чувствовал себя неловко. На нем самом все было нормально., да и в квартире Лидочки он уже несколько освоился и пообвык.

Наивный! Ему все время казалось, что он оставался в комнате одинешенек.

Невидимое третье решило, что настал час напомнить о себе, а то, чай, позабудут вовсе и перестанут обращать внимание.

Наваждение – штука тщеславная. Без чьего-либо внимания, без своеобразной энергетической подпитки оно тает и растворяется в бытовых деталях.

Нет, Наваждение не могло себе позволить не позаботиться о своей персоне, о своем влиянии на Шурика и Лидочку, в данном случае. И особенно здесь, в этой квартире, где все должно было вскружить молодую голову от отчаянного непонимания того, что познать и понять до конца никогда нельзя и не следует: из здравого смысла окончательно не потерять эту несчастную голову и сохранить себя.

Итак, первым делом Наваждение подвело Шурика к большому обеденному столу, стоявшему в центре комнаты. В данном случае этот стол выполнял функции, которые сегодня в нашей квартире выполняет столик журнальный. На нем лежала аккуратная стопка журналов с иллюстрациями: «Огонек», «Работница»... Рядом стояла хрустальная тарелка, в которой лежали пирожные. Пирожные были предусмотрительно укрыты салфеткой ручной вышивки по канве. В центре стола красовался большой керамический кувшин. В кувшине стоял букет цветов. Их аромат...

Их запах, когда Шурик нечаянно оказался рядом с цветами, вызвал в юноше какое-то странное, почти нереальное чувство чего-то очень знакомого, близкого и что-то такое напомнил. А вот что, Шурик никак не мог вспомнить. Он еще и еще раз принюхивался к цветам, пытался вызвать в памяти какой-то образ, связанный с этими цветами и этим запахом. Но память на это никак не отзывалась. Не подсказывала. Шурик морщил в напряжении лоб, но и этого, приема оказалось недостаточно, чтобы оживить ее.

Тогда Шурик резко помотал головой из стороны в сторону, как бы пытаясь таким образом выбросить эту неразрешимую головоломку из своих мозгов.

Ему это удалось, и он не без удовольствия позволил себе швырнуть иголку прямиком в красную бархатную подушечку, висевшую на стене над тахтой, и специально для иголок предназначенную.

Откровенно говоря, прежде чем бросить иглу, Шурик нечто загадал. Таким образом он поступал частенько. Им даже был выработан свой собственный набор суеверий и примет, которым Шурик иногда следовал в своей жизни.

Например, все обходили справа или слева столб, своим внешним видом представлявший русскую букву «Л», то есть, упирался в землю не одной, а двумя растопыренными ногами, так вот, все люди, которых Шурик знал, предпочитали обходить такие фонарные столбы стороной, считая дурной приметой пройти в «ворота» столба. Шурик придумал свою примету, которая говорила ему обратное: только пройдя в «ворота» такого столба, можно рассчитывать на удачу, можно считать, что тебе непременно повезет в каком-либо твоем важном деле, в сдаче экзамена, например.

И так еще несколько примет, одна из которых – попадание в цель. Попадет иголка в подушечку для иголок на стене, значит, сбудется кое-что, если – нет, значит...

Иголка попала в цель с первого же раза.

Пора было приглашать хозяйку.

– Лида! Все в порядке!

– Я сейчас! – Лидочка почему-то решила переодеться. Она была дома, и больше из дому никуда не собиралась. Но что-то необъяснимое подтолкнуло ее к платяному шкафу. Лидочка раздумывала минуту-другую, после раздумья сняла с плечиков миленький, в цветочки, сарафанчик, тонко подчеркивавший ее юсиную» талию. С «солнцеклешем» и очень любимый, надеванный всего-то разочка два или три.

– Я сейчас,– повторила Лидочка. И это означало, что ей хотелось выйти к Шурику очень красивой. А если Лидочке вдруг этого захотелось, значит, это всерьез.

Шурик снова волей случая оказался у стола, решил присесть.

Скрип стула...

Опять накатило какое-то странное состояние, мучительно что-то напоминало о себе.

Шурик обалдело вставал и садился вновь, повторяя эти странные движения, прислушиваясь не столько к удивительно знакомому скрипу стула, сколько к чему-то, что было внутри самого Шурика, и что вновь так загадочно давало о себе знать и никак не хотело быть признанным памятью Шурика.

Что за чертовщина!

«Чего только в голову не лезет! Дурь какая-то!» – подумал Шурик и решил снова выбросить все это наваждение из головы, то, чего эта голова не в состоянии была понять...

У книжных полок Шурик задержался.

По всей видимости эта книжная полочка принадлежала именно самой Лидочке. Судя по книгам, таким как «Алые паруса» Александра Грина, «Накануне» Тургенева – их могла читать только молодая девушка, в данном случае Лидочка. По тому, что читает девушка в своем нежном возрасте, можно попытаться отгадать ее тайны, и особенно тайны сердечные.

Наверное, что-то в этом роде Шурику показалось в Лидочке разгаданным, и он вздохнул как-то облегченно и улыбаясь.

– Лида! Знаете, какое мое самое любимое стихотворение у Ярослава Смелякова?

Говорить с девушкой стихами и о стихах – было традицией того доброго времени, о котором мы ведем наше повествование.

Это трудно понять сегодня.

В это странно поверить.

Но так ведь было!

Тоненькими и толстыми сборниками современной поэзии зачитывались! Зачитывались допоздна, до первых,– до третьих петухов! Из-за них не спали вовсе по ночам!

Сборники поэзии передавали друг другу почитать на ночь, как нынче какой-то западный бестселлер! Сама современная поэзия была тогда бестселлером для молодежи.

Молодежь была удивительной и странной, потому что поэзии внимала и понимала ее. Наверное, ритм самой жизни звучал в поэтических строках для молодых, осмыс-лящих свое бытие выверенным и в муках найденным словом. Сравнением. Метафорой.

На поэтические сходки собирались толпами, заполняли площади и стадионы, как сегодня собираются на...

Нет, боюсь, сегодняшний параллели не найдется, чтобы описать то поэтическое сумасшествие шестидесятых.

Шурику не всегда нравилась вычурность поэзии Жени Евтушенко, но завораживала порой ее затрапезность.

Ему ближе и понятнее был поэт Роберт Рождественский, но быстро надоедал своей назидательностью и гражданским пафосом.

Его отпугивала в некоторой степени сложность поэзии Беллы Ахмадулиной, но Шурик своим нутром ощущал какое-то колдовство ее звучащего слова.

Он не открыл для себя еще поэта Андрея Вознесенского, но у Шурика еще многое было впереди.

...Когда было трудно – говорили стихами.

Когда было счастливо – говорили стихами.

Когда было скучно либо невмоготу – читали стихи.

Когда читали стихи, значит, однажды, хотя бы раз пробовали писать стихи сами...

Стихи были отзвуком той эпохи. Ее выражением.

– Лида! Знаете, какое мое самое любимое стихотворение у Ярослава Смелякова?

Лидочке нравился поэт Ярослав Смел яков. В его поэзии было столько гражданственности, порой тихо-щемящего чувства. Лидочка с готовностью откликнулась на вопрос-предложение Шурика и даже внутренне встрепенулась: юноша заговорил о стихах! Во всяком случае, в их ситуации, в день знакомства это было очень даже символично и говорило о многом:

– Какое?

У Шурика была хорошая память. Память его просто схватывала на лету однажды увиденное.

Правда, запах цветов на Лидочкином столе и этот скрип стула... В этом случае память странным образом как бы спала.

Да, так вот! Память Шурика была в общем-то в большинстве случаев крепкой. И стихи, которые Шурик читал не спеша, чаще вслух, смакуя ритм и рифму, и вовсе помнились ему если не во множестве, то в пределах широких.

– А вот послушайте.

И Шурик начал декламировать:

Вдоль маленьких домиков белых

Акация душно цветет...

Шурик читал не спеша, не так, как долдонят школьники в классе у доски пусть даже самую прекрасную классическую поэзию. Он читал очень просто, но вдохновенно, понимая, чувствуя, любя. Порой чтение стихов у Шурика приобретало ораторскую окраску:

...Хорошая девочка Лида

На улице Южной живет...

Лидочка дагадалась сразу, что Шурик станет читать из Смелякова именно эти стихи, потому что любила их сама, потому что в стихотворении шла речь словно бы о ней. Она сама в мечтах хотела быть той самой хорошей девочкой Лидой, жившей на Южной улице и сводившей с ума одного мальчишку из их квартала.

...В оконном стекле отражаясь,

По миру идет, не спеша...

Шурик чеканил ритм стихов в такт маятнику настенных часов, что были в комнате у Лидочки. Он не замечал их стрелок, как все влюбленные, но внезапный бой этих часов...

Бой настенных часов сбил Шурика с толку и со стихов. Вновь какое-то загадочное состояние охватило его. Он непременно уже однажды слышал звук этого боя!

Эта мысль молнией пронеслась в его внезапно разгоряченном мозгу. Он слышал этот звук! Вот только когда это было и при каких обстоятельствах?

Шурик занервничал и даже испугался, потому что ничем не мог себе помочь и объяснить эти странности, с которыми в последние минуты столкнулся в этом доме.

Испугался, потому что звук часов ему что-то определенно подсказывал, и Шурик не был уверен, что предсказание сулило ему хорошее.

Лидочка к тому времени в другой комнате была переодетой. Она в последний раз взглянула на себя в зеркало и убедилась – хо-ро-ша!

Точь-в-точь, как в стихотворении, которое в другой комнате декламировал Шурик. И вдруг замолк. Очевидно, забыл строки.

Лидочка хотела прийти на помощь Шурику:

– А дальше? Забыли?

И услыхала через некоторую паузу:

...Хорошая девочка... Лида...

«А чем же она хороша?» – с этой репликой Лидочка появилась в большой комнате, где ее ждал Шурик. Ее появление можно было бы сравнить только с музыкой, которая зазвучала неожиданно, но очень к месту и вовремя, как это бывает в хороших кинокартинах.

Шурик загляделся на вышедшую к нему девушку: она вся светилась в лучах заходящего солнца, которое заглядывало в комнату через большое окно. Лидочка была необыкновенно хороша в своем новом для Шурика наряде! И Шурику вдруг захотелось прыгнуть с балкона. Пусть даже с пятого этажа! Прыгнуть и полететь с широко раскинутыми руками вместо крыльев, которых, увы, природа Шурику не дала даже для такого вот исключительного случая.

К Шурику вернулось поэтическое вдохновение, и он продолжал на более высокой ноте:

...Спросите об этом мальчишку,

Что в доме напротив живет.

Он с именем этим ложится,

 Он с именем этим встает!..

Лидочка смеялась. Смеялась тихо и очень красиво, от хорошего настроения. Она, покружившись, села на тахту, откинувшись спиной и красиво опершись позади себя руками.

Шурик присел рядом в кресло. И стал читать стихи чуть тише, чуть проще, чуть интимнее, потому что именно так понимал и трактовал строки Ярослава Смелякова:

...Недаром на каменных плитах,

Где милой ботинок ступал:

«Хорошая. Девочка. Лида.» —

В отчаяньи он написал...

Не может людей не растрогать

Мальчишки упрямого пыл,

Так Пушкин влюблялся, быть может...

Поближе к этим строкам Лидочка разволновалась. Потому что здесь напрямую речь шла о любви. А всерьез, в стихах о любви, пусть даже и чужой, еще никто Лидочке не говорил.

Тем более, когда в комнате всего двое. Ты и он.

И больше никого.

И стихи читают только для тебя.

И такие стихи читают не зря.

Лидочка, чтобы успокоиться, взяла в руки своего любимого плюшевого Мишку, который был у нее с самого раннего детства. Еще с тех незапамятных времен, когда Лидочка боялась одна засыпать и для надежности брала с собой в постель любимую игрушку – плюшевого Мишку.

Так что это была не просто игрушка, а поверенный самых смелых, самых сокровенных желаний, мыслей и сновидений.

Мишка плюшевый не был безголосым. Он говорил с Лидочкой на самые разные темы и в самые сокровенные для Лидочки минуты. Он ее успокаивал, ободрял^выслуши-вал все тайны, и в нем они хранились, как в самом надежном сейфе.

Для других, для посторонних его голос был схож с мычанием. Он мягко мычал, как мычат медвежата в сказке:

– Кто взял мою маленькую ложку?

Именно так замычал в эту роковую минуту плюшевый медвежонок Мишка в руках взволнованной Лидочки:

– Му!..

Нет! Это невозможно! Такого не бывает! Что-то происходит! Что-то определенно в эту минуту происходит с несчастным Шуриком!

Лидочка подняла глаза на Шурика и почувствовала, что ее новый друг в эту минуту пребывает где-то совсем в ином месте. Во всяком случае мысленно.