Текст книги "Операция "Ы""

Автор книги: Виктор Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

А началось это по случаю готовящихся торжеств к октябрьским праздникам.

Студенческий капустник взялась довести до необходимой кондиции руководительница студенческого театра, в прошлом актриса городского драматического театра, ныне заслуженная пенсионерка. Она рьяно взялась за дело. Она собирала студенческую братию по ночам в институтском актовом зале, вместе с ними писала и переписывала сценарий, распределяла роли и нечаянно обратила внимание на стеснительного и угловатого Шурика.

Как ей удалось разглядеть в парне сквозь броню дворовой закваски нечто достойное Мельпомены, остается загадкой и поныне... I

– Молодой человек, вы любите театр?

– Стелла Борисовна...

– Не прячьте этой любви в глубинах своей души! Мне почему-то кажется, что в вас есть нечто от Мочалова! Как замечательно вы порой на репетициях говорили свою реплику; «Подать сюда коменданта общежития!» Поверьте, юноша, я знаю толк в молодых дарованиях. Вам ни в коем случае нельзя зарывать в землю Богом данный вам талант. Талант, правда, пока еще очень сырой, не отшлифованный! Но надо работать! Надо много работать над собой, чтобы из вас получилось Нечто.

Руководительница студенческого театра не оставила Шурика в покое и тогда, когда празднества закончились, и их факультетский капустник имел громадный по меркам политехнического института успех. Ей удалось внушить легко внушаемому Шурику, что место его в труппе

студенческого театра, упрямо звала и звала его на репетиции. А потом и на репетиций народного театра в городском клубе железнодорожников, где она также работала режиссером-постановщиком.

Поручала сначала крохотные эпизодики в своих театральных постановках, радовалась малейшему проблеску удачи, сражалась с природным косноязычием и однажды здорово напугала Шурика перспективой роли Гамлета в одноименной трагедии Великого Британца.

Шурик не сопротивлялся, он плыл по течению театрального наваждания, коим руководительница театра на верняка владела в совершенстве.

Да и как могло быть иначе в те прекрасные времена: слава московского театра «Современник» передавалась из уст в уста, театральные легенды будоражили воображение, а однажды попасть в Москву и именно на спектакль этого полуподпольного, ругаемого всеми корифеями театра, почиталось за великую удачу. Счастливчиков, которым это удавалось, казалось, окружала некая особая аура.

К ним относились, как к небожителям, сошедшим вдруг на землю и нечто такое понявшим в этой жизни, что другими вряд ли могло быть постигнуто.

Шурик вдруг обнаружил себя в эпицентре этих рассказов, человеком, потерявшим покой и сон от желания быть приобщенным к великим тайнам, творимым в далекой столице, и здесь, в народном театре продолжаемым по необъяснимым законам творчества.

Шурик вдруг стал не понимать, как это он до сих пор жил без театра?

Наваждение известно тем, что однажды бесследно проходит. Неизвестно как охватывает человека и столь же безвестно покидает его...

Зимняя зачетная сессия прокружила в воздухе как предновогодний пушистый снегопад. Была относительно легкой и потому никаких предостерегающих сигналов Шурику не дала.

Театральное наваждение еще по инерции кружило голову, но в один, как принято говорить, прекрасный день Шурик встал поутру и крепко задумался, чем дальше жить?

Театром и его грезами или все-таки крепкой и основательной профессией инженера?

В какой-то момент Шурик как бы сорвался с дистанции устремленного в никуда бега и принял мудрое решение: пусть театр станет в его жизни всего лишь увлечением. А жить необходимо реальностью и понимать, что пусть лучше Гамлет живет в его душе. Тем более, что театр еще не знал принца в очках, без которых Шурик чувствовал себя потерявшим некую опору. А в жизни надо стоять на ногах крепко.

Это решение далось Шурику непросто. Оно противилось растревоженной театром природе Шурика, но зато пребывало в согласии с его разумом.

Природа немного пообижалась, поворчала, порокотала весенней грозой с молниями и громом, но согласилась с доводами студента второго курса Шурика, и, как и все грозы, быстро откатила куда-то подальше от славного Энска. Наверное, в Москву. Тем более, там уже давно сгущались тучи.

А Шурика при всех его мильонах терзаний и метаний в поисках смысла жизни, как ни странно, ждала ее суровая реальность: в виде одного очень важного экзамена, конспекта по которому у студента Шурика не оказалось в силу причин, описанных выше.

Шурик занервничал. Он заметался по друзьям-однокурсникам в поисках нужного конспекта, его поиски ширились и углублялись, но увы! Конспект по необходимой дисциплине вдруг превратился в раритет. В историческое ископаемое, найти которое не представлялось возможным в обозримом пространстве. Кто-то не имел его также, как и Шурик, кто-то начал и забросил на самых первых лекциях. Кто-то просто, наверное, жилил...

Кто не был студентом, вряд ли поймет, что конспект – это спасательный круг для утопающего в водах всевозможных наук и дисциплин студента, коими потчуют молодежь в институте седовласые профессора и требовательные доценты. Им, видите ли, недостаточно сведений, в лихорадке самоподготовки почерпнутых в учебниках и методических справочниках! Им на экзамене подавай обязательно их собственные мысли, которые непременно должны быть зафиксированы радивыми студентами от запятой до точки!

Кто не был студентом, тот не поймет, сколь ценен в минуты роковые экзаменационных испытаний вышеупомянутый конспект!

Шурик в день экзамена с самого раннего утра потерял всякую надежду найти отзывчивую душу, которая одарит его хотя бы на пару часиков заветной тетрадью в тридцать копеек стоимостью, в коленкоровом переплете, со всеми формулами и графиками, описаниями и толкованиями. Часы истекали, а заветная тетрадь если у кого и имелась, то была окружена таким кордоном читающих, что прорваться сквозь эту круговую оборону не было никаких сил.

В институтском парке счастливого обладателя конспекта на самом деле окружило плотное кольцо страждущих знаний.

Шурик сделал несколько драматических попыток прорваться поближе к источнику знаний, но плотное кольцо отшвыривало всякий раз его за свои пределы.

Даже ветви дуба, вокруг которого и собралась толпа счастливчиков, были буквально облеплены ребятами, вооруженными трофейными цейсовскими биноклями, в которые они с высоты впитывали сведения из конспекта.

У краснощеких автоматов «Харьков» с холодной газировкой за одну (!) копейку пребывал в состоянии счастья и прострации однокурсник Генка Сенцов. Он пил воду из одного стакана, дожидаясь шипящего наполнения второго.

Шурик стремглав пролетел мимо него, бросив на ходу студенческое, привычное:

– Здорово!

Генка от счастья, наверное, плохо слышал и ответил радостно, соответственно своему состоянию:

– Сдал!

Это магическое слово остановило Шурика на скаку.

Перед ним был человек, сдавший экзамен и, наверняка, имевший заветную тетрадь! Но первым вопросом, как у любого другого порядочного студента, у Шурика было:

– Сколько! Ну?!

Это заветное «сколько» говорило о многом: о настроении экзаменатора, о качестве конспекта, о времени и ситуации, когда уже можно идти на заклание или еще немного с этим потянуть.

Генка, выпив очередной, быть может, пятый стакан газированной воды, с ответом не спешил, словно смакуя во рту сладчайшее:

– Пять!

Перед Шуриком замаячила надежда в облике Генки Сенцова.

– Давай конспект! Горю!

Шурик коршуном набросился на стопку учебников и тетрадей товарища. Он истерично перебирал книги, но не находил искомого. Генка разочаровал Шурика своим ответом:

– Нету. Ребятам отдал. Вон – читают...

И Генка показал на злополучный плотный круг у раскидистого дуба. В этот самый момент парень, сидящий почти что на верхушке дерева, вооруженный биноклем, прокричал кому-то ответственному внизу:

– Можно переворачивать!

Шурик с отчаянием, достойным большого драматического актера, бросился дальше.

 * * *

Дуб вернулся из Москвы ни с чем. И вообще об этой его поездке знали весьма немногие: он сам и Шурик. Что на самом деле произошло с Дубом в первопрестольной, оставалось загадкой.

Известно только, что перед началом осеннего семестра, в конце августа он вновь появился в стенах родной альма матер; занял свою законную койку в общежитии и, как ни в чем не бывало, стал появляться на студенческих танцевальных вечерах.

Сначала один, а скоро его вновь стали замечать с девушками. Он все так же весело хохотал, что-то на ушко рассказывая своей очередной пассии. Потом они смеялись вместе, а через пару дней он смеялся уже с другой девушкой.

И вдруг Дуб углубился в знания: его стали замечать в технической библиотеке читающим спецлитературу. Само по себе это было настолько неожиданно для Дуба и для его характера, что никто не поверил в серьезность его намерений.

А они у него появились.

Он как-то незаметно сдружился с Костей-мастером, получившим свое прозвище потому, что от природы был мастером на все руки, а особенно в той области, которая только-только проклевывалась в среде советской науки – радиоэлектронике.

 Наверное, не стоит тратить время на то, чтобы описывать мыкания этой дисциплины на советских научных нивах. Это требует особого пера. Мы же остановимся на том, что просто подчеркнем, что Костя-мастер был просто самородком и редкостным умельцем.

Костя-мастер и Дуб нечто задумали. Наверное, инициатором задумки был все-таки Дуб, а Костя-мастер стал орудием воплощения задуманного прохиндеистым Дубом.

Момент весенней сессии был тем самым сроком решающих испытаний, когда задуманное Федором стало принимать осязаемые черты.

 * * *

Дуб с утра выгнал ребят-соседей из комнаты.

– Завалить меня хотите?!

Предлог – решающая подготовка. Последний рывок на пути к экзамену.

Выждав некоторое время, он вытащил из-под кровати деревянный чемоданчик, на который предусмотрительно наклеил бумажку с изображением черепа со скрещенными костями.

Чемоданчик представлял собой сокровищницу Алладина, где Дуб от любопытных глаз прятал то, чем Костя-мастер мог бы гордиться перед всем студенческим миром, если бы Дуб с самого начала не «засекретил» все работы над своей идеей.

В маленькой подсобной комнате в подвале общежития с доброго согласия комендантши Костя-мастер давно устроил нечто вроде лаборатории-мастерской. Она была опутана, как паутиной, проводами и антеннами, в самых неожиданных местах были установлены списанные кафедрой радиоприборы, вызываемые к жизни талантливой рукой Кости-мастера. Когда радиолампы начинали вспыхивать разноцветным загадочным огнем, несведущему казалось, что он попал в таинственное царство колдуна и алхимика.

А в последние месяцы под бдительным оком Дуба Костя-мастер создал радиопередатчик, работающий на довольно приличном расстоянии и тем самым дававший возможность осуществить давнюю мечту Дуба: передавать шпаргалку правильного ответа по радио, во время экзамена, под самым, как говорится, носом ничего и никогда не соображавших экзаменаторов.

Решающим испытанием хитроумного изобретения был выбран момент курсового экзамена по физике...

Вынув из чемоданчика радиоснаряжение, Дуб торжественно облачился в него. На плече у него, словно ручной попугайчик, повисла маленькая антенна, внешним видом напоминавшая воланчик для игры в бадминтон. На голове он прикрепил миниатюрный наушник. Соединил всю мудрую, придуманную Костей радиоцепь и включил питание.

Дуб услышал Эфир...

В подвальчике Костя-мастер закурил свой неизменный «Беломор» и, путем включения в электрическую цепь, оживил свое детище.

...Шурик примчался в общежитие, последнюю на своем пути поисков цитадель Надежды. Надежды хоть на кого-нибудь, пожелавшего бы спасти его от неминуемого завала.

Общежитие, казалось, жило одним: всеобщей экзаменационной сессией. Закоренелые «госоценщики» – троечники, слонялись по коридорам в поисках, кому бы поплакаться на свою незавидную судьбу, хорошисты с книгами перед глазами загорали на жестяной крыше общежития, умные отличники не успокаивались на собственном благополучии и дотошно, по косточкам разбирали и разбирали все самые сложные экзаменационные билеты. Используя порой вместо доски дверь какой-нибудь жилой комнаты, они чертили на ней свои бессмысленные, на случайный взгляд непосвященного, формулы, перетекающие одна в другую, сливающиеся воедино и приводящие к разным результатам.

Меловая лента цифр и формул текла по двери к полу, превращаясь в какое-то подобие реки, с ее настоящими поворотами, заливами и островками.

Шурик, аккуратно перешагивая через эту реку формул и доказательств, поочередно стучался в разные двери. Где-то хозяев не было, где-то блаженно отдыхали, где-то напряженно готовили шпаргалки.

...Дуб устанавливал контакт с Костей:

– Начнем! Я говорю, начнем!

– Поехали! – протрещало у него в ответ в наушнике. Костя-мастер разложил по всем свободным от приборов местам на столе и табуретах пособия и справочники.

– Билет номер семь!

Дуб произносил все слова четко и артикуляционно безупречно, потому что в техническом решении Кости-мастера были некоторые недоработки, посылавшие в эфир кроме важной информации еще и посторонние треск и шипение, которые ему никак не удавалось из-за нехватки времени ликвидировать.

– Билет номер семь!.. Первый вопрос!

Дуб расхаживал по комнате, чутко прислушиваясь к каждому слову в своем ухе. Его вдруг охватило радостное предвкушение победы над ничего не подразумевающими экзаменаторами. Он уже видел себя в мыслях прошедшим все испытания без сучка и задоринки. В отдельные минуты он представлял себя в роли резидента советской разведки в зарубежье, при исполнении важного правительственного задания.

Конечно же, Дуб был отчасти, как и все студенты, мечтателем. Но и реализма ему хватало, потому что на случай возможного провала у него были продуманы и отработаны все версии оправдания и возможного бегства. Но до провала было еще далеко.

– Принцип работы синхрофазатрона! – вещал в девственно чистый эфир Дуб.

– Костя! Как слышимость? Как слышно? Наверное, Костя-мастер, как всегда, замешкался и не

торопился с ответом.

– Как меня слышишь? Прием!

Дуб легким щелчком переключил свое радиоустройство на прием.

Костя прошипел в эфире:

– Понял-понял, слышу тебя нормально, нормально слышу тебя. Отвечаю на первый вопрос седьмого билета...

Затянувшись папироской, Костя раскрыл громадный фолиант на нужной странице и стал диктовать:

– «В основу работы синхрофазатрона... положен... принцип... ускорения... заряженных... частиц...»

Дуб торжествовал. Система работала! Сделав несколько приседаний и размяв затекшие руки и плечи, Дуб позволил себе прилечь. Информация, передаваемая Костей, обтекала клеточки его головного мозга замысловатым течением, совершала плавный круг, и плыла куда-то дальше.

В эту самую незадачливую минуту в комнату Дуба ворвался, как фурия, Шурик.

– Дуб!

Дуб от неожиданности растерялся:

– А?

Шурик был запрограммирован, как охотничья собака, взявшая след, не замечающая ничего вокруг себя, что выходило бы за рамки погони за ускользающей дичью:

– Конспект есть?

Не сразу, постепенно приходя в себя, Дуб привстал с койки и пошел тараном на незванного гостя:

– Нет у меня никаких конспектов! Конспектов никаких нет! Не мешай!

– А чего ты слушаешь?..

Только сейчас Шурик обратил внимание на странный наряд Дуба.

– Ван Клиберна... Не мешай! Иди!

Дуб неостановимо выталкивал Шурика из комнаты. Неизбежность и безысходность привела Шурика в институтскую библиотеку. Получив необъятных размеров учебник он, прозрев, понял, что ему не осилить этот злосчастный фолиант за несколько часов, и что экзамен ему придется сдавать в другой, неопределенный день.

Шурик, потеряв молодецкую упругость шага, обреченно брел по институтскому скверу.

Там-сям ему встречались читающие нечто студенты. Шурик каждый раз бросал исполненный надежды взгляд в читаемое, и всякий раз это было не то. Грамотный люд читал все подряд, но это было в данную минуту так далеко от спасительной цели Шурика, что он всерьез стал думать о каре небесной за какие-то его, одному Богу известные, грехи.

– Здорово, Шурик!

Столкнувшись с кем-то, Шурик уже машинально спрашивал:

– Здорово! Слушай, а у тебя есть?.. Л... Я у тебя уже спрашивал.

Мир был против Шурика. Читали все, читали повсюду: в парке, у газетного киоска, на трамвайных остановках, казалось, читал весь город! Весь город был обращен в читальный зал какой-то невероятной библиотеки, но злой рок витал только над одним бедным Шуриком – студентом, вовремя не озаботившимся ведением конспекта. Бедный Шурик про себя уже говорил некие клятвенные слова небесным силам. Что теперь уж он все понял и все осознал, что с этой минуты он обязательно и неукоснительно исправится, станет вести собственный, самый достоверный и

подробный, самый лучший на потоке конспект по всем дисциплинам, и в том числе по той, испытаниям в которой он скоро должен быть подвергнут самым жестоким образом... Что уж он-то непременно станет одалживать всех без исключения своим конспектом, что на крайний случай он заведет их два.

Судьба вела Шурика домой, где ему было уготовано корпеть над учебником неопределенное время. На трамвайной остановке его взгляд совершенно нечаянно, скорее по инерции, упал не нечто показавшееся жизненно важным, нужным.

Конспект!

Это был он!

«Лекция первая. Введение в курс...»

 * * *

Выйдем из внутреннего мира мыслей исстрадавшегося Шурика и обратим внимание на двух славных девчушек, примечательных хотя бы уж тем, что были они очень симпатичные! Одна повыше, другая пониже, с разным цветом волос, с разными прическами, они – головка к головке – склонились над тетрадью с математическими формулами и замысловатыми для простого читателя описаниями этих самых формул.

Ту, что повыше, звали Лидой, ту, что пониже – Ириной. Лида, судя по всему, руководила дружбой, Ирина же была влекомой авторитетом своей подруги, а также тем, что Лида была от природы симпатичной.

Ирину это порой раздражало: на Лиду (про себя она порой звала ее зло: «Лидка») обращали внимание ребята больше, чем на нее. Танцевать ее приглашали чаще. С ней вежливо и улыбчиво здоровались, а Ирине бросали: «Привет!»

У Лиды и платье сидело по фигуре лучше...

И Лида жила с родителями в шикарной отдельной двухкомнатной квартире, а Ирина мыкалась с шестью такими же, как и она, иногородними девушками в одной комнатке в общежитии. Лиде вежливо уступали дорогу и место в транспорте, Ирина же довольствовалась ролью подружки красивой девушки.

Лида была простодушна и не имела тайн, Ирина же считала ее скрытной и все время пытала подругу на предмет откровений в любовных историях. Лида, смеясь, уходила от подобных тем.

Ирина дулась, обижалась, на время прекращала общение.

Через два дня, наплакавшись в подушку и нажаловавшись самой себе на злосчастную судьбу, первой бежала мириться.

Лида взвалила на себя тяжелое бремя дружбы с Ириной, которое она и не считала бременем. «Просто у нее такой характер» – оправдывала подругу Лида. Вот и сейчас она делилась с подругой тем, что «тянула» ее по физике, совместно штудируя конспект, который сама же аккуратным школьным почерком вела все лекции.

 * * *

Шурик от ощущения нежданной удачи, ничего не замечал, совершенно случайно навалился на плечо Ирины, за которым он углядел нужный ему конспект.

– Осторожней, гражданин! – окрысилась недовольная Ирина.

Лида, не поднимая глаз, одернула подругу:

– Не отвлекайся!

Тренькнув для приличия, к остановке причалил трамвай.

Подружки, в сопровождении приклеившегося Шурика, вошли в салон, уселись на свободное двойное место и продолжали читать. Шурик неотрывно и завороженно делал то же самое через плечо девушек.

Ирине скучна была всякая физика. Трамвай мерно катил по рельсам, укачивал и окончательно укачал Ирину.

Она уснула, как засыпают дети в колыбели.

– Следующая остановка – «Садовая»! Лида коротко бросила подруге:

– Наша.

И поднялась к выходу.

Шурик следовал по пятам.

Перед выходом Лида машинально достала из сумочки тюбик губной помады, автоматическим жестом провела разок-другой по своим губам, передала тюбик подружке:

– Возьми!

Шурик, занявший привычное место подружки, не отрываясь от тетради, взял тюбик, бросил на него отсутствующий взгляд, через плечо передал соседу, собравшемуся также на выход. Сосед, пожилой толстячок в шляпе, обалдело посмотрел на Шурика, подняв очки, рассмотрел в своих руках то, что ему было передано.

– Кому? – спросил он.

И услыхал в ответ от Шурика неопределенное:

– Ммм...

С легкой долей возмущения на нравы и манеры современной молодежи вернул тюбик Шурику. Тот передал тюбик по назначению – Лиде.

Так Лида и Шурик, волею судеб встретившиеся и оказавшиеся рядом на одной тропе, вышли из трамвая и продолжали свой путь рука об руку, не обращая внимания ни на что.

Встречная толпа, спешащих по разным адресам и причинам людей, обтекала их, давая дорогу, и славно думала в спину девушке и юноше: «Какая отличная пара!»

Лида в такт своей легкой походке трясла хвостиком перетянутых резиночкой волос. Ее каблучки мерно цокали по асфальту. Рядом в такт походки Лиды шагал по дорожке судьбы Шурик. Девушка на ходу вынула из сумочки бублик с маком, откусив, поделила его пополам и протянула Шурику. Шурик не отказался.

Они шли и шли... Светофор давал им зеленый свет. Автомобили понимающе гудели. И даже раскрывшие свою опасную пасть канализационные люки – постоянный признак дорожных ремонтов – заботливо увертывались с пути молодых, спешащих за знаниями.

Так незаметно для Шурика и привычно для Лиды они прошествовали в уютный двор дома, где, надо полагать, и жила Лида. Двор по причине жаркой погоды был пуст. Только у одного из подъездов аккуратными узлами и ящиками стояла чья-то мебель. Судя по всему она принадлежала новоселам, имевшим счастье переехать сюда на новую квартиру.

Мебель была дорогой, из карельской березы, и потому охранялась не менее дорогим псом, порода которого называлась – бульдог.

Бульдог был именитых кровей, о чем свидетельствовал ряд медалей, звеневших на шее. Пес был при исполнении возложенных на него хозяевами обязанностей и потому выглядел очень сурово.

Мир для бульдога делился на своих и врагов.

Своими были только хозяева, врагами же, естественно, весь оставшийся мир.

Еще издали заприметив приближающихся двуногих, надвигавшихся на него и охраняемый объект с недружелюбными целями, пес зарычал. Будь все иначе, будь все привычно, еще издали этот рык обратил бы врагов в бегство.

На сей раз что-то не сработало в привычной раскладке мира, окружающего пса.

Двуногие, не взирая ни на его рычание, ни на его присутствие, ни на его медали, прошагали мимо и спокойно прошествовали в подъезд.

«А жаль!» – псу оставалось только вздохнуть с обидой.

 * * *

Лида и Шурик – неразлучная парочка – поднялись по лестнице (как и положено молодым) пешком. Лида остановилась у одной из квартир и, не глядя, нажала кнопку звонка.

Хозяйке квартиры, наверное, показалось, что случилось нечно ужасное, потому что звонок звенел во всю мощь, не прекращаясь. Она буквально вывалилась из квартиры, но, увидав соседскую дочку Лидочку, успокоилась. Она оторвала руку Лидочки от кнопки звонка, и только сейчас заприметила приклеившегося к ней паренька.

Белобрысого.

В коротких брючонках.

В очочках.

– Здрасьте, тетя Зоя. Дайте, пожалуйста, ключ! Тетя Зоя по профессии была домохозяйкой и потому

дома была всегда. Это весьма удобное обстоятельство для соседей: всегда есть возможность попросить за чем-то присмотреть, например, за малым ребенком или великовозрастной дочкой; за квартирой в отсутствие хозяев, передать на хранение ключ от нее, который дочка имела неосторожность иногда терять. Поэтому с некоторых пор ключ от квартиры, где жила Лидочка, постоянно сдавался тете Зое и у нее же при необходимости брался.

Снимая с гвоздика ключ, тетя Зоя рассматривала молодого человека, неотлучно стоявшего рядом с Лидочкой и не поднимавшего глаз. Что-то заботливое шевельнулось в соседке, и она тонким намеком дала девушке понять, что не совсем одобряет происходящее и присутствие молодого визитера в частности:

– У тебя же сегодня экзамен! Ответил почему-то за Лидочку кавалер:

– Угу.

Лида и молодой человек не поняли интеллигентного намека тети Зои. Они уставились в тетрадь, читая, очевидно, в ней свою судьбу – так толковала для себя происходящее тетя Зоя.

– Еще целых три часа,– отвечала спокойным тоном Лидочка.– Мы пока с подружкой позанимаемся.

Как это часто бывает у интеллигентных людей (каковой и была соседка тетя Зоя), именно в меру своей воспитанности она как-то не сразу поняла, чем же могут заниматься одни в пустой квартире молодая девушка и молодой человек? И потому ничего не сказала в ответ на реплику Лидочки, а только растерянно пожала плечами вслед молодым, удалившимся в квартиру напротив, и заперевшими за собой дверь изнутри...

 * * *

Борис Ипполитович, моложавый профессор политехнического института, с утра был в хорошем расположении духа. Вообще, Борис Ипполитович по утрам всегда пребывал в хорошем расположении духа: не ворчал, улыбался и на любую мелкую услугу рассыпался в благодарностях. Его судьба сложилась просто и естественно, привычным путем для представителей потомственной научной интеллигенции.

Его отец, будущий профессор, а в момент рождения сына, доцент, кандидат технических наук, распланировал судьбу своего отпрыска на определенные периоды, которым не могли помешать никакие исторические катаклизмы, проносившиеся над их головами.

Периоды подчинялись закономерностям, отступать от которых было невозможно, грешно да и просто глупо: средняя школа, поступление в институт и его успешное окончание, место в аспирантуре, желательно, того же ВУЗа; защита кандидатской, преподавательская деятельность на той же ниве. В перспективе – докторская, и логичное завершение – профессорская должность.

Мальчик оказался умным. И все предначертания батюшки исполнил в строго выверенные сроки.

В срок женился, произвел на свет внука – продолжателя династии, и уже сам для своего отпрыска определил просчитанные периоды жизнедеятельности, кои и огласил на семейном совете.

Семейный совет не возражал. Было бы странным обратное, так как супруга Бориса Ипполитовича была избрана еще покойными батюшкой и матушкай под стать сыну; хозяйственная, рачительная, малословная, в меру симпатичная и определенно заботливая.

Сытно и плотно позавтракав, Борис Ипполитович отправился на службу. День был похож на иные рабочие дни, но и отличался тем, что на него приходилось экзаменационное испытание по дисциплине, которую Борис Ипполитович имел честь читать обращаемым в знания студентам политехнического института города Энска.

На службу, как всегда, Борис Ипполитович отправился пешком, благо это было недалеко от дома, где большей частью жил и соседствовал преподавательский состав института.

Предусмотрительная супруга снабдила Бориса Ипполитовича саквояжем с упакованными бутербродами и термосом горячего чая, а также зонтом-тростью на случай ненастной погоды.

Еще по своей собственной прихоти и инициативе, Борис Ипполитович захватил с собой транзисторный приемник, техническую редкость, забаву для души и отдохновения в минуты экзаменационных пауз.

Экзамен начался вовремя. Первые, наиболее подготовленные студенты, а также естественные в таких случаях авантюристы-неучи, первой пятеркой вошли в аудиторию, вытянули свои экзаменационные билеты, стали готовиться. Несколько человек уже прошли сквозь сито знаний и опыта Бориса Ипполитовича, получили свои закономерные оценки. Все шло по плану.

Борис Ипполитович был ровен в отношениях ко всем без исключения студентам.

Лишь иногда, втайне, отдавал предпочтение особам слабого пола. Борис Ипполитович от природы был немного ловеласом, совсем немножко, чуть-чуть... Он был всегда осторожен, и ни у кого из его коллег и мысли никогда не было заподозрить профессора Егорьева в чем-либо недостойном высокого звания советского преподавателя. Но поскольку мысли еще читать никто не научился, Борис Ипполитович всегда пользовался возможностью совсем незаметно посимпатизировать какой-либо обаятельной девушке. И совсем немного повысить ей за природные данные оценочный балл. Борис Ипполитович прекрасно прогнозировал, что стезя научной деятельности для многих симпатичных девушек оборвется на полдороге к диплому в силу самых разных обстоятельств, а потому, насколько мог, благоприятствовал им нынче.

К юношам Борис Ипполитович был по-отечески более суров, потому что возлагал на них научные надежды, верил, что хотя бы одному из сотни прошедших через его лекции и руки предначертано продолжать развитие творческой технической мысли.

Всякий раз Борис Ипполитович питал надежду, что вот-вот столкнется с неординарной личностью, может быть, гением, потому что преподавателем он был хорошим, знающим свой предмет. А у хорошего преподавателя всегда должны быть последователи. Борис Ипполитович ждал своего последователя.

 * * *

Появление студента по прозвищу Дуб в коридорах института произвело на многих свидетелей этого факта неизгладимое впечатление. Кому был памятен гениальный труд Александра Сергеевича Грибоедова «Горе от ума», невольно проводил аналогию между этим появлением Дуба на экзамен и явлением героя вышеназванного труда – Александра Чацкого на балу в Фамусовых.

В строгом черном костюме, с белой искусственной гвоздикой в петлице, с печалью во взоре и некоторой отрешенностью от всего обыденного и мешающего главной задаче дня, Дуб был просто неотразим.

Кто-то попытался подшутить над его видом:

– Дуб, ты чего? Жениться надумал, что ли?

Дуб мельком бросал взгляд на глупца и редко снисходил до ответа:

– «...И не оспаривай глупца!..»

Шутник пожимал плечами и отходил в сторону.

Через минут десять к виду Дуба пообвыкли и более не приставали, тем паче, что сам он предпочел быть в одиночестве накануне решительного испытания.

Даже эффектно перевязанная щека Дуба ни у кого больше не вызывала желания либо расспросить либо посочувствовать. Все сразу поняли, что это, наверняка, флюс и отстали.

Из экзаменационной аудитории, к прислушивающейся у дверей группке любопытных выскочила симпатичная студенточка. Все сразу бросились к ней с естественными в таких случаях вопросами:

– Ну как?

– Сколько?

– Заваливает?

– Сдала! Четыре! – отвечала радостная пичуга, бросилась с лобызаньями к друзьям и, словно на крыльях, полетела на свободу, к выходу.

Дуб решительно ринулся к двери экзаменационной. Он рвался вне очереди. Но, понимая его состояние, очередники безропотно пропустили Дуба к его Голгофе.

Борис Ипполитович решил, что настал час испить горячего чайку. На этот случай он достал свой любимый тонкостенный стакан в серебряном подстаканнике, хранившийся в преподавательском шкафу. Наполнил из китайского термоса чаем, заваренным по особому рецепту супругой, и пригласил к столу очередного студента.