Текст книги "Глядя в будущее. Автобиография"

Автор книги: Виктор Голд

Соавторы: Джордж Буш
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Они, конечно, были озадачены странными техасцами, готовыми платить наличными за право на ископаемые, которых могло не быть; но они взяли наши деньги, а мы получили свои права и через несколько дней отправились обратно в Майнот, чтобы лететь домой.

Вот тут-то и появился настоящий риск.

Мы заправили самолет Гэри и запросили погоду. Если позволят ветер и погода, мы рассчитывали на беспосадочный полет до Мидленда. Прогноз предвещал большей частью низкую облачность с несколькими грозами по пути. В этом не было большой проблемы, и мы взлетели, направляясь на юг. Однако прошло немного времени, и мы поняли, что прогноз был дико оптимистичен.

Погода была скверной, и мы решили переползти через этот участок, но, набирая высоту, натолкнулись на облачность, низкие температуры и лед. Мы попробовали вновь поднырнуть в поисках более легких участков. Гэри был хорошим пилотом, но без антиобледенительного оборудования и с нулевой видимостью обстановка складывалась для нас не лучше, чем во время серьезных переделок в годы войны. Однако, петляя над Монтаной, мы сумели найти небольшой просвет в облаках над Майлс-Сити. Мы снизились, и это было одним из счастливейших приземлений в летной карьере каждого из нас. Люди в аэропорту Майлс-Сити глядели на нас как на сумасшедших.

Они были правы. Из всего нашего прыгания по Северной Дакоте самой стоящей темой для рассказов, когда мы вернулись в Мидленд, была наша посадка. Нефть позже была открыта возле месторождений, которые мы купили, но при подсчете расходов и доходов мы оказались в убытке.

Всегда и везде единственной целью независимой нефтяной компании "Буш – Оверби" оставались поиски нефтяных игр. Другую цель составляли поиски денег для вкладов. Большинство крупных вкладчиков были на Востоке, так что время наше делилось поровну на рыскание за фондами по большим городам и на разъезды по владениям фермеров в поисках прав на нефть.

Мой дядя Эрби Уокер помог нам фондами и своим опытом инвестиционного банкира, когда мы начинали дело. Но в бизнесе, как и в политике, полагаться на поддержку родственников и друзей можно лишь до определенных пределов. Наряду с другими независимыми мы были заняты завязыванием связей и контактов – возможные вкладчики интересовались вступлением в нефтяные операции в Техасе или, в худшем случае, искали возможностей списывать налоги.

Одним таким контактом, возможно лучшим из тех, какие я установил в те дни как участник фирмы "Буш – Оверби", был контакт с Юджином Мейером, владельцем газеты "Вашингтон пост" и отцом Катарины Грэхэм, нынешней владелицы газеты. Фред Чеймберс и я искали фонды для "безошибочного производства" в Западном Техасе. Вопрос был не в том, будет ли источник давать нефть, а в том, сколько он будет давать. Я знал Мейера раньше: "Братья Браун, Гарриман и Ко" имели множество его счетов. Я позвонил ему. Он ответил, что время от времени действительно вкладывает деньги в нефтяные предприятия, но лишь после того, как со сделкой ознакомится специалист.

Специалист не был в диком восторге. Однако он и не облил нас холодной водой. Просто он уже видел множество таких вот светлоглазых молодых предпринимателей, как мы, и все они хотели от Юджина Мейера капиталов для финансирования "вернейших" сделок.

Как бы то ни было, Мейер согласился нас принять. Мы были приглашены на завтрак к нему в дом. За беконом с яйцами и кофе мы подробно рассказали о своем предложении. Он терпеливо слушал, сделал несколько замечаний, а затем сказал, что едет на деловую встречу, но готов подвезти нас к вокзалу Юнион стейшн, чтобы мы успели на поезд. Фред Чеймберс до сих пор вспоминает эту поездку с шофером и подбитый мехом полог, которым наш хозяин укрыл нам ноги в свежий вашингтонский день.

Я очень хорошо запомнил то чувство разочарования, которое разрасталось во мне по мере приближения к вокзалу. Наш хозяин, казалось, не интересовался деталями нашего предложения. Я боялся нажимать на него, даже когда мы выехали на улицу, ведущую к месту нашей высадки. В возрасте двадцати семи лет вы не обратитесь к Юджину Мейеру и не скажете: "Ну, так как же – да или нет?" Так что я просто ограничил свои размышления фактом, что мы хорошо позавтракали и могли рассказать своим соседям по дому о том, как выглядит изнутри лимузин Юджина Мейера.

Лимузин подошел к повороту. Мы были готовы распрощаться, когда наш хозяин наконец заговорил. "Ну что ж, – спокойно произнес он, – запишите меня на 50 тысяч долларов". Так просто и сказал. Я был готов к вежливому отказу – "Спасибо, я дам вам знать", но он принял решение на месте, ставя, как я думаю, не столько на сам проект, сколько на нас.

Затем, прежде чем его автомобиль тронулся, Мейер опустил стекло окошка. "Вы говорите, – сказал он, – что это хорошее налоговое предложение?" Мы горячо закивали. "Отлично, – сказал он, – тогда запишите моего зятя на…"

Наша "вернейшая" операция не получилась такой, как мы надеялись, хотя с точки зрения налогообложения вкладчики все же выиграли. Но Юджин Мейер никогда не оглядывался. У нас были и другие сделки по нефти в последующие годы, большая их часть была доходной, все они – приятными.

Выдержка из письма Джона Оверби, 1986 год:

"Фирма «Буш-Оверби» развивалась и заключила несколько хороших сделок, а также несколько плохих, но ей удалось выстоять на протяжении целых трех лет. Бум в графстве Скерри начал спадать в 1951–1952 годах, но его сменил бум в Спраберри. Мы были активными в буме в Спраберри, и я в особенности запомнил одну сделку, которую ты там заключил.

Ты позвонил одному отсутствующему собственнику, жившему в Восточном Техасе, и после долгой торговли вы договорились о покупке части его аренды в графстве Риган за разработку недр по 150 долларов за акр. Когда вы оба согласились, ты предложил обменяться телеграммами, чтобы подтвердить сделку письменно. Продающий из Восточного Техаса отказался, сказав, что сделка есть сделка и «мое слово – это моя закладная».

Ты, воспитанный в духе мифа мелких нефтяных предпринимателей, что ударить по рукам и значит заключить контракт, который тебе нужен, отказался от обмена телеграммами и послал ему акт и черновик почтой. Прошло десять дней, а от этого парня не было вестей, и тебе пришлось позвонить ему снова. Он ответил, что получил твой акт и черновик, но продал эту собственность Нэшу Дудлю по 151 доллару 50 центов за акр. Очевидно, его «закладная» стоила 1 доллар 50 центов за акр.

Согласно недавним известиям, наш друг Хью Лидтке все еще заключает нефтяные сделки на основе рукопожатия, но, кажется, заключает их чуть выгоднее".

Билл и Хью Лидтке все еще имели лицензии на юридическую практику, но их своды законов, за исключением книг об аренде и о праве на добычу минеральных ресурсов, покрывались пылью. Лидтке уже давно покинули здание суда нефтяных приисков в качестве независимых дельцов по нефтедобыче с конторами, двери которых соседствовали с дверями "Буш-Оверби". Но вот в 1953 году Билл и Хью предложили нам объединить силы. Они обещали раздобыть сумму в 500 тысяч долларов, и пусть 500 тысяч долларов достанут Буш и Оверби. Тогда обе компании объединятся. Мы будем покупать производящие нефть участки на основе оплаты нефтью при общем капитале в 1 миллион долларов.

Согласны. Ну, а как мы назовем нашу новую компанию? Однажды поздним вечером Хью и я перебирали возможные названия. Мы хотели избрать что-нибудь броское, что привлекало бы внимание. Название компании, сказал Хью, должно выделяться для всех, кто когда-нибудь откроет телефонную книгу.

Человек с низким голосом и ярко выраженной оклахомской медлительной речью, Хью был весьма представителен даже в молодости, задолго до того, как он стал "мистером Пеннзойлом" – легендой в отечественной нефтяной промышленности США.

"Название должно начинаться с "Эй" или "Зед", – сказал он, – чтобы оно было первым или последним на страницах под рубрикой "Независимые нефтяные предприниматели"". Ничего такого, что стояло бы где-то в середине и было бы утеряно при перетасовке карт, – таков был лозунг Хью с самого начала.

В те дни в центре Мидленда шел фильм "Вива Запата!" с участием кинозвезды Марлона Брандо. Это была история Эмильяно Запаты, лидера мексиканских крестьян, поднявших в начале 1900-х годов восстание, целью которого была земельная реформа. Их лозунгом было – "Земля и свобода". Мы не могли позволить себе пригласить советника по общественным отношениям. Но если бы смогли, то он сказал бы нам, что именно этот девиз нужен был нашей корпорации.

Вот так и родилась компания "Запата петролеум". На следующий год она вышла из штопора как "Запата офф-шор", а со временем под изобретательным руководством Хью Лидтке превратилась в концерн "Пеннзойл".

"Запата" – в этом названии таился некий победный символ. Мы это чувствовали.

* * *

Я был в суде графства Эктор в двадцати милях от Мидленда, проверяя данные о земле, когда позвонила Барбара. Она сказала, что доктор Уайвелл хотела нас видеть. Немедленно. Дороти Уайвелл была врачом наших детей. В городе размеров Мидленда она была более чем врачом, она была добрым семейным другом.

Когда мы вошли в приемную и сели, я знал только, что Робин водили на консультацию, потому что она с некоторых пор стала апатичной. Но я понял, случилось что-то серьезное, прежде чем доктор Уайвелл произнесла первое слово. Она была человеком большого самообладания, и одного ее присутствия было достаточно, чтобы успокоить заболевшего ребенка. Но в тот день в ее глазах стояли слезы, и она с большим трудом подбирала слова.

Были сделаны некоторые анализы, чтобы разобраться, что случилось с Робин, сказала наконец врач. Результаты получены. Робин очень серьезно больна. У нее лейкемия.

В отличие от меня Барбара, казалось, сразу поняла все значение того, о чем говорила доктор. Когда я спросил, что можно сделать, ответ меня поразил. "Ничего", – сказала доктор Уайвелл. Против этого недуга нет защиты. Болезнь Робин прогрессировала, ей оставалось жить недолго, может быть, несколько недель или даже дней. Ее глубоко прочувствованный совет сводился к тому, чтобы взять Робин домой, устроить ее как можно удобнее и предоставить дело природе.

Доктор Уайвелл любила Робин. И она не хотела видеть нас слишком расстроенными.

Когда мы вернулись домой от врача, я позвонил моему дяде Джону Уокеру в Нью-Йорк. Он был президентом "Мемориал госпитал" и специалистом по раку. Когда я сообщил ему новость относительно Робин, он настоятельно посоветовал нам привезти ее в Нью-Йорк, где тогда начинались исследования по лейкемии. Они велись в "Мемориал госпитал" Фондом Слоан – Кеттеринг. Может быть, ничего уже сделать нельзя, сказал он нам, но мы никогда не простили бы себе, если бы не попытались. "Даже если есть один шанс из ста миллионов, – сказал Джон, – вы обязаны его использовать ради жизни".

Мы вылетели в Нью-Йорк, проверили Робин в "Мемориал госпитал" и приготовились к долгим дежурствам. Лечение началось. В течение следующих шести месяцев были периоды ослабления болезни, когда Робин казалась почти здоровой маленькой девочкой, какой мы ее всегда знали. Я помню, как однажды шел с ней по улице, она держала меня за руку и смеялась. Благодаря переливаниям крови она была особенно красива и полна жизни в тот день. Я встретил знакомого, мы кратко поговорили, и, когда мы собрались двинуться дальше, он спросил: "Джордж, а как поживает ваш другой ребенок, ну, тот, что болен лейкемией?" Он и не подозревал, что говорит об оживленной маленькой девочке, стоящей рядом со мной.

Но, несмотря на эти периоды облегчения, врачи постоянно говорили, что нам не следует питать особых надежд. Их прогноз был тот же, какой сделала Дороти Уайвелл. У Робин было самое высокое содержание белых кровяных телец – лейкоцитов, какое когда-либо встречалось у пациентов. Врачи делали все от них зависящее, но медицинская наука не знала ничего, что могло бы помочь.

Весна сменилась летом, лето – осенью. Барбара оставалась у постели больной, я сновал между Мидлендом и Нью-Йорком.

Молитва всегда была важной частью нашей жизни, но никогда столь важной, как в эти шесть месяцев. Барбара и я поддерживали друг друга; но в конечном счете именно вера действительно поддерживала нас, когда постепенно, но верно Робин ускользала от нас. Ей было три года и девять месяцев, когда она умерла. До сего дня, как и каждый родитель, который когда-либо потерял ребенка, мы спрашиваем: почему? Но мы всегда знали: какова бы ни была причина, она – в любящих руках Бога.

«В августе 1959 года „Запата петролеум“, которая прежде сократила свою собственность в „Запата офф-шор“ на 40 процентов, продала остаток акций своей дочерней фирме. „ЗОШ“ стала независимой компанией, и ее ценные бумаги были учтены Американской фондовой биржей… Штаб-квартира корпорации переместилась в „Хьюстон клав билдинг“, и она отметила свою пятую годовщину флотом из четырех вышек, штатом из 195 служащих и контингентом держателей акции в 2200 человек».

(Отрывок из «Вива», публикации служащих «Запата корпорейшн» в честь 25-й годовщины)

Буши переехали в Хьюстон после того, как «Запата» разделилась, причем Хью и Билл Лидтке сосредоточились на бурении и продаже, а мой интерес в предприятии привлекли морские нефтепромыслы и контрактации. Психолог мог бы проследить этот интерес до дней моей юности и заключить, что это имеет нечто общее с моей первой любовью – морем. Управлять компанией морских нефтепромыслов означало проводить дни на воде или над водой, причем не только Мексиканского залива, но и в океанах и морях всего мира, повсюду, где была сама нефть или перспективы на нее.

Весь раздел предприятия проходил очень дружественно, за завтраком. Как вспоминает это событие Джим Ричи, друг из Мидленда, братья Лидтке сказали: "Отлично, вы возьмете это, мы возьмем то", а я ответил: "Прекрасно, вы получаете это, мы получим то". Мы начали как друзья и расстались друзьями, приобретя очень многое, а не только богатство.

Начало было положено нашей покупкой 8100 акров в месторождении "Уэст-Джемисон-филд" в графстве Кок. К концу 1954 года у нас была пробурена 71 скважина, и они давали около 1250 баррелей в день.

Хью Лидтке вспоминает, что, прежде чем окончилась эта часть нашей игры, собственность фирмы достигла 127 пробуренных продуктивных скважин, без единой сухой. Посторонние люди могли видеть в этом лишь невероятное везение, словно выбрасывание шестерок при игре в кости. На деле в этом было больше элементарной геологии, чем удачи.

Наши 127 скважин были пробурены фактически в матраце из песка. Мы знали, прежде чем заключить эту сделку, что в данном районе есть нефть. Это была операция "ферма вон" в партнерстве с компанией "Перкинс-Протро", главной компанией в Уичито-Фолс. Существовал риск, но это был не безумный риск по принципу – все или ничего. Раз геологи и инженеры решали, где нам следует бурить, единственным вопросом было, насколько хорошей получится эта скважина.

Скважины "Уэст-Джемисон-филд" были в конечном счете не самыми щедрыми в мире. Но они были хорошими скважинами, и, по мере того как мы продолжали бурение, наши доходы росли. Теперь мы имели достаточно средств, чтобы вкладывать их в другие продуктивные предприятия Западного Техаса, а также обращать взгляд в сторону моря, то есть к тому, что, как я считал, составляло будущее отечественной добычи нефти, – к морским нефтепромыслам.

Трехногий монстр

новая бурильная платформа

спуск на воду во вторник

Новая трехногая буровая платформа компании «Запата офф-шор» будет спущена на воду во вторник в Галвестоне.

Названная «Скорпионом» платформа будет иметь много новых особенностей, воплощенных в ходовой части.

Прежде всего ее три ноги являются радикальным отходом от принципа удвоения. В ее оборудовании и размещении также воплощены самые новейшие идеи.

Она построена для «Запата» компанией «Р. Дж. Лe Турно» в Виксберге, штат Миссисипи, и доставлена буксиром в Галвестон для оснастки. Она весит 9 миллионов фунтов и стоит 3 миллиона долларов…

Общие размеры платформы 180 на 150 футов. Три ноги, или опоры, каждая 140 футов длиной, загоняются в дно залива, а корпус с помощью электромоторов поднимается выше пределов досягаемости волн.

На церемонии в Галвестоне будет присутствовать президент «Запата офф-шор» Джордж Буш из Мидленда и многие приезжие нефтепромышленники.

(«Хьюстон кроникл», 18 марта 1956 года)

Никто не сомневался в том, что нефтепромыслы в море – это будущее нефтяного бизнеса, но то, что предложил Ле Турно, было гигантским скачком в будущее. Он обратился к главным морским нефтепромысловикам вроде фирмы «Керр – Макджи». Однако, проявляя интерес к его революционным идеям, они колебались, оказать ли ему финансовую поддержку. А у Ле Турно не только оборудование отличалось от привычного, сам этот человек был весьма неортодоксальным.

Но мы не для того назвали нашу компанию "Запата", чтобы убояться революционных, чрезвычайно рискованных предприятий. Мы выслушали Ле Турно, просмотрели то, что он мог предложить, и решили поставить наше морское будущее на его трехногого монстра.

Это принесло нам массу паблисити и несколько хлопков по спине за то, что дали ход смелому делу. Единственная проблема заключалась в том, что эта проклятая штука не работала, по крайней мере поначалу. Когда "Скорпион" был спущен на воду, для первого испытания, его водозащитный кожух не выдержал, и солевая вода залива попала в механизмы.

Для Ле Турно это был возврат к чертежным доскам, а компании "Запата" необходимо было принять главное решение, продолжать ли дело с "Винегарун", другой трехногой буровой, спроектированной Ле Турно, и затратить ли на нее еще 3,5 миллиона.

Мы пошли на риск. Подобно тому как Юджин Мейер поставил некогда на Фреда Чеймберса и на меня, руководство "Запата" основало свое решение на интуитивной оценке Ле Турно как человека. И спустя некоторое время трехногие монстры Ле Турно – "Скорпион", а за ним "Винегарун" и "Маверик" – стоимостью в 6 миллионов долларов стали образцом искусства в производстве современных морских бурильных установок.

Ле Турно был резок, эксцентричен, своего рода Джордж Паттон, но в инженерном деле. Он был человеком действия, с мистической стрункой, динамо-машиной, творческим гением. Он пришел к нам с предложением: он построит "Скорпион" за свой счет. Мы предложили ему 400 тысяч долларов, возмещаемых, если законченная вышка не будет работать; если она будет работать, он получит дополнительно 550 тысяч долларов и на 38 тысяч долларов акций "Запата офф-шор". Мы чувствовали, что тот, кто был так уверен в себе, стоил азартной ставки.

Вопреки первоначальному разочарованию в Галвестоне наш риск себя оправдал. Ле Турно не вернулся к чертежной доске, он самолично отправился на палубу. Мы с недоверием следили, как он осматривал ноги своего монстра, затем приводы стоек и поперечин. Затем прямо там, на стальной палубе, он достал кусок мела и набросал изменения, которые было необходимо внести.

Ни инженерных чертежей, ни даже логарифмической линейки. Но это сработало. Переконструированный "Скорпион" был снова на воде и бурил скважины в течение месяца после первой неудачи. Мы подписали заказ на "Винегарун", второй монстр Ле Турно, в марте 1957 года. Он обладал улучшенной конструкцией, настолько прочной, что выдержал свой первый тайм-аут – ураган "Одри" с ветрами до 100 миль в час. Краска была сорвана, но вышка продолжала качать нефть.

"Итак, вы хотели, чтобы что-то от романтического ореола Эмильяно Запаты запечатлелось на вас?

Хью Лидтке: Да, и это запечатлелось двояко. Держатели акций, которые вступили в дело рано и сделали прибыльные вложения, по-видимому, считали, что Запата был патриотом. Но те, кто попал на рынок в момент высшего взлета, после чего рынок упал, пришли к выводу, что Запата был бандитом. Мы были удачливы в том, что общий вклад в «Запата» обернулся для нас прекрасно.

Помог ли вам опыт в «запата» в вашей общественной жизни?

Джордж Буш: Опыт отношений с людьми помог мне невероятно здорово. Я многое узнал о лидерстве, узнал об особенностях экономической системы. Я изучал в колледже теории предложения и спроса, риска и вознаграждения, прибыли и потерь, постигал важность труда и морали. Но я не осознавал, как все эти факторы действуют вместе, пока не принимал решений, влекущих за собой и жизнь, и смерть, и выживание бизнеса…

Но я думаю, что больше всего я узнал о людях. Нефтепромыслы славятся не просто талантливыми или знающими людьми. В те дни большинство нефтяников не имели особого образования. Они приходили из совершенно другой среды, чем я. Но то, как они посвящали свою жизнь этому делу, их упорная лояльность, огромный дух состязания и упорство вдохновляли, и это произвело на меня неизгладимое впечатление".

(Из «Вива», периодической публикации служащих «Запата корпорейшн»; издание в честь 25-й годовщины – выдержки из интервью с Хью Лидтке и Джорджем Бушем)