Текст книги "Глядя в будущее. Автобиография"

Автор книги: Виктор Голд

Соавторы: Джордж Буш
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Два дня спустя Киссинджер улетел обратно в Вашингтон, и жизнь вокруг миссии вернулась в обычное русло. При моем предшественнике Дэвиде Брюсе это означало просто быть американским наблюдателем и человеком для связи с политической сценой Пекина. Брюс считал, что отсутствие официальных отношений между Соединенными Штатами и Народной республикой не требует большой активности.

Киссинджер, очевидно, был с этим согласен. Когда Генри узнал, что я отказался от посольских постов в Лондоне и Париже ради того, чтобы поехать в Пекин, он был сбит с толку. "Время от времени там, конечно, будет значительная работа, – говорил он, определяя мои функции как руководителя миссии, – однако чаще всего тебе будет невероятно скучно".

Учитывая ограничения, которые китайские власти налагали на дипломатический корпус, это могло оказаться правдой в "нормальных условиях". Но после изучения потенциальных возможностей моей работы я пересмотрел понятие "нормальные условия" применительно к нашей миссии связи.

Здание миссии, расположенное в той части Пекина, которая отведена под посольства, построено в стиле, напоминающем архитектуру Южной Калифорнии 20-х годов, а именно бульвар Сансет, застроенный частично в испанском, частично в восточном стиле. Ворота охраняли два солдата Народно-освободительной армии в зеленой форме.

На территории миссии находилось небольшое административное здание, а рядом с ним – резиденция главы миссии. Сам дом был просторным и хорошо освещенным со всех сторон, гостиные и столовая располагались на первом этаже, наши личные апартаменты – на втором.

Обслуживающий персонал состоял из шести человек: двух поваров, двух слуг, двух уборщиц. Руководил обслуживающим персоналом господин Вонг, молодой человек двадцати с лишним лет, приятный, но с обостренным чувством порядка. Сунь, наш шеф-повар, был кулинарным художником, о котором говорили, что он один из лучших поваров в Пекине. Другим посольствам повезло меньше. Жена одного из послов постоянно жаловалась в протокольный отдел министерства иностранных дел Китая на плохого повара. Китайцы решили его заменить, но, убрав его, они не присылали замену в течение нескольких недель, вынудив жену посла саму готовить еду.

Для поездок руководителю миссии был предоставлен четырехдверный "Крайслер", и вначале Барбара и я пользовались им. Но через месяц я сделал первый шаг к нарушению того стиля поведения, который ожидался от посланника США в Пекине. Это не был важный дипломатический ход, а всего лишь один из тех шагов, которые доказывали, что Генри ошибался в своем прогнозе о том, что моя новая работа будет скучной.

Находясь в Китае, подумал я, почему бы не передвигаться так, как это делают китайцы? К тому времени, когда к нам на рождественские каникулы приехала моя мать, господин Вонг проинформировал меня, что среди его друзей Барбару и меня уже все знали как "Бушей, которые ездят на велосипеде так же, как это делают китайцы".

Рождество 1974 года было первым, которое после нашей женитьбы мы с Барбарой встречали порознь. Она вернулась домой, чтобы побыть с детьми, которые еще учились в школе. Но я справлял Рождество не один. Ко мне приехали моя мать и тетя – Марджори Клемент. После посещения церкви мы проехали на велосипедах по посольскому кварталу, нанеся визит послу Великобритании Тэду Юди.

Мы также позвонили в Вашингтон, где для встречи Рождества собрались Барбара и дети. Джеб окончил университет с отличием, Нейл учился хорошо, Марвин готовился к баскетбольному сезону.

В рождественскую ночь господин Сунь превзошел самого себя в приготовлении первого западного праздничного стола: индейка, клюквенный соус, гарниры; но вместо тыквенного или орехового пирога на десерт он приготовил эффектное китайское национальное блюдо под названием "Пекинская пыль": пышное подобие торта, увенчанное конусом взбитых сливок и посыпанное молотыми каштанами ("пылью").

Большая часть этого дня прошла, однако, под землей. Во время визита Киссинджера, когда Генри и я посетили заместителя премьера Дэн Сяопина, тот спросил, была ли у меня возможность посмотреть "пещеры". Когда я сказал "нет", была организована специальная рождественская экскурсия.

"Пещеры" представляли собой тоннели под Пекином. Чтобы добраться туда, я встретился с представителями Народно-освободительной армии и местных жителей на определенном перекрестке. Они провели меня в находящийся неподалеку магазин одежды. В магазине мы подошли к каким-то стеллажам, и один из сопровождающих нажал скрытую кнопку. Стеллаж повернулся, и открылся проход. Мы спустились вниз приблизительно на 25 футов и прошли по лабиринту тоннелей и довольно больших помещений. Там были даже туалеты, но я не заметил признаков вентиляционной системы, хотя сопровождающие меня уверяли, что воздух здесь очень свежий, что тут устроена дренажная система и достаточно места для того, чтобы разместить тысячи людей, живущих по соседству.

То, что я увидел, было подземным бомбоубежищем, "пещерами" для гражданской обороны, которые китайцы рыли в каждом крупном городе. "Ройте глубокие тоннели, – наставлял народ председатель Мао. – Везде должны храниться запасы зерна". Зачем? Во время посещения мне сказали, что СССР когда-нибудь все равно начнет против Китая войну, причем с использованием ядерного, а не обычного оружия.

По завершении моего посещения "пещер" я поблагодарил своих гидов и поехал на велосипеде обратно в резиденцию. Мать спросила, как мне понравилась экскурсия, и я рассказал ей о том, что видел. Она заметила, что это странный рождественский подарок – приглашение посетить бомбоубежище в день, посвященный духу мира на Земле.

Однако к этому времени я пробыл в Китае достаточно долго, чтобы знать, что мои хозяева не допускали практически ничего случайного в отношениях с иностранцами. Китайцы хотели показать, что они бдительны по отношению к СССР и готовы к любому повороту мировых событий, даже к самому худшему.

Я согласился с матерью в том, что время для организации этой экскурсии в день Рождества было выбрано странно. Однако это гарантировало, что я не скоро забуду свой визит в "пещеры".

В то же Рождество произошло незначительное событие, после которого я долго недоумевал, пытаясь понять, не пришло ли ко мне то ощущение, о котором говорил посол Непала, а именно что, чем больше узнаешь о китайцах, тем хуже их понимаешь.

Перед отъездом из Пекина моя мать сказала начальнику обслуживающего персонала господину Вонгу, что она и тетушка Мардж очень благодарны за все сделанное им для того, чтобы их визит был приятным. В духе Рождества она предложила ему и прочей прислуге небольшие подарки, объяснив, что таков обычай нашей страны. Когда Вонг сказал: "Спасибо, нет", мать стала настаивать, думая, что он отказывается просто из скромности. Однако он упорно стоял на своем, и ничто не могло его сломить.

Как объяснил мне один из членов моей миссии, причина состояла в том, что в Китае при Мао принимать подарки за сделанную работу считалось проявлением буржуазности или хуже того. Для Вонга принять подарок было просто рискованно. В условиях суровых революционных догм, управляющих жизнью Китая, он должен был бы после этого выступить на так называемом "собрании самокритики" в своем районе и публично признаться в том, что принял подарок от иностранцев.

Когда мне это объяснили, я кивнул, сделав вид, что понял. На самом деле я не понял, во всяком случае не до конца. Выяснилось, однако, что был способ обойти этот запрет на подарки. Когда мать и тетя объяснили нашим китайцам, что подарки предназначены для того, чтобы "помочь вам в вашей работе", Вонг и другие приняли их. Так мы нашли выход из противоречия между восточными и западными, капиталистическими и коммунистическими традициями. Или по крайней мере нам так показалось. (Когда наше пребывание в Китае закончилось и мы готовились вернуться в Соединенные Штаты, чтобы принять новый пост, господин Вонг неожиданно вошел к нам с нашими подарками в руках. Он принес все подарки до единого, которые гости нашего дома когда-либо дарили работавшим в нем китайцам. «Но почему?» – спросил я. И господин Вонг объяснил: «Подарки делались для того, чтобы помочь нам в нашей работе по обслуживанию семьи Буш. Но теперь в Пекине больше не будет домашнего хозяйства Бушей, поэтому, следуя классической китайской логике, больше нет причин сохранять эти подарки». – Дж. Б.)

* * *

Хотя катание Бушей на велосипедах по городу было хорошим способом вырваться из кокона, образованного вокруг района иностранных посольств в Пекине, оно не решало проблему нашей изоляции от официальных представителей китайского правительства. Другие члены дипломатического корпуса по крайней мере встречали их на различных приемах по случаю национальных праздников той или иной страны. Отдельные представители китайского правительства и его узкого замкнутого круга обязательно показывались на этих открытых общественных мероприятиях.

Дэвид Брюс этих приемов не посещал. Он строго придерживался своей роли офицера связи между правительствами США и Китая, не обладающего полным статусом дипломатического представителя. Я, однако, считаю, что, пропуская эти мероприятия, мы терям возможность дать почувствовать наше присутствие в Пекине. Поэтому я стал принимать приглашения по случаю национальных праздников.

Первое приглашение, которое мы приняли, поступило из посольства Алжира. Когда мы с Xолдриджем вошли в зал, по помещению прокатилась волна оживления. Американцы на дипломатическом приеме в Пекине! Однако скоро все вошло в норму. Дипломатический лед был сломан; с тех пор наше появление на подобных мероприятиях рассматривалось как дело вполне обычное.

Генри Киссинджер оценивал мою политику активного посредника не очень высоко. Однажды он мне сказал: "Не имеет никакого значения, нравимся мы им или нет". Я не согласился. Моей целью было не завоевание популярности в Пекине, а изучение китайцев и предоставление им возможности познакомиться с американцами с помощью личных контактов. Сам Генри лучше всех знал ценность личных связей в мировых делах. Именно его теплые отношения с Анваром Садатом помогли нам разрушить барьеры недоверия на Ближнем Востоке.

Но во время нашего пребывания в Китае был и такой период, который поколебал мою убежденность в том, что Дэвид Брюс не прав, уклоняясь от участия в дипломатических мероприятиях. Это было весной 1975 года, когда военное положение США и наших южновьетнамских союзников ухудшилось. Такой ход событий, по-видимому, обострил антиамериканские настроения не только у противников нашей страны во всем мире, но и среди некоторых наших друзей. Каждый раз, когда я проходил мимо групп дипломатов, я чувствовал их враждебность, а в некоторых случаях и радость по поводу того, что американская политика в Юго-Восточной Азии терпит провал.

Наихудшим из этих дней было 30 апреля, канун празднования в Пекине Дня 1 Мая. Барбара и я находились в посольстве Нидерландов на приеме по случаю дня рождения королевы Юлианы. Пока собирались гости, прошел слух, что пал Сайгон. Обычно атмосфера подобных мероприятий бывает спокойно сдержанной, но в тот вечер помещение было насыщено напряженным ожиданием. Вдруг представители Временного революционного правительства Южного Вьетнама, их было примерно шесть человек, выбежали из зала. На улице раздались приветственные возгласы.

Барбара и я оставались у голландцев до конца приема. Затем под аккомпанемент хлопушек, взрывавшихся по всему городу, мы вернулись в здание нашей миссии. На следующий день, 1 мая, из громкоговорителей на улицах полилась революционная музыка. Это продолжалось несколько дней не только в честь 1 Мая, но и в ознаменование "Победы вьетнамского народа". На стендах возле вьетнамского посольства были выставлены фотографии американских государственных руководителей, хотя весьма любопытно, что там фигурировали не Никсон с Киссинджером, а бывший президент Джонсон со своим министром обороны Робертом Макнамарой.

Это было сложное время для небольшого контингента американцев в КНР. Зная это, некоторые из моих коллег, представлявших дружественные нации, подходили ко мне, чтобы подчеркнуть, как важно для США не отказываться от своих обязательств на Дальнем Востоке, в особенности в Южной Корее. Наиболее интересное из таких заявлений было сделано не представителем западных союзников, а высокопоставленным китайским официальным лицом несколько недель спустя. Тоном, который предполагал, что его замечания одобрены наверху, этот человек сказал мне: "Соединенные Штаты должны сыграть в Азии полезную роль".

Китайцы могут быть уклончивыми в своих дипломатических отношениях, но иногда они говорят именно то, что имеют в виду. Сказанное этим официальным представителем в разговоре со мной означало признание того, что, хотя наши интересы во Вьетнаме противоположны, у нас есть общие интересы там, где речь идет об отношениях с русскими. Именно в этом мы можем быть "полезными" друг другу.

Летом 1975 года с нами находились четверо из наших пятерых детей. Пятый, наш второй по старшинству сын Джеб, которому тогда было 22 года, и его жена Колумба должны были оставаться в Хьюстоне; Джеб работал там в Техасском коммерческом банке. Однако Джордж был с нами. В то время ему было 29 лет, он только что закончил Гарвардскую школу бизнеса и намеревался заняться нефтяным бизнесом в Техасе. С нами были также сын Нейл, 20 лет, студент Университета Тулейна, сын Марвин, 19 лет, собиравшийся поступать в Вирджинский университет, и Дороти, которая отметила свой день рождения 18 августа 1975 года весьма своеобразно: она в этот день крестилась в нашей церкви в Пекине.

Эта церемония явно запоздала, но она откладывалась по уважительной причине: годами нам никак не удавалось собрать всю семью вместе – дедушек и бабушек, теток и дядей. Наконец, когда Дороти исполнилось 16 лет, стало ясно, что дальше откладывать уже нельзя. Надо было воспользоваться уникальной возможностью провести церемонию, которая бы запомнилась надолго, – креститься в Китае, причем с участием сразу трех китайских служителей разных христианских вероисповеданий: епископального, пресвитерианского и баптистского, в церкви, которая обслуживала пекинский дипломатический корпус.

Поскольку крестные родители Дороти – моя сестра Нэнси Эллис, муж Бетси Хемингуэй – Спайк и друг нашей семьи из Хьюстона Милдред Керр – не могли присутствовать на церемонии лично, их заменил наш сын Марвин.

* * *

В ходе самой церемонии вопросы и ответы, касавшиеся вероисповедания Дороти, выпало переводить переводчику, который был воинствующим атеистом и которому, по-видимому, не нравилось произносить религиозные термины. Тем не менее церемония проходила без каких-либо особых осложнений, и по ее завершении священники сказали Дороти, что отныне она стала пожизненным членом прихода их маленькой церкви, расположенной в коммунистической стране, где, как они сказали, «мы будем любить тебя и будем всегда по тебе скучать».

Генри Киссинджер вновь прилетел в Пекин 19 октября [1975 г.], на этот раз с очень важной программой. Он прибыл, чтобы провести подготовительную работу перед официальным визитом президента Форда в Китай, который должен был состояться позже в том же году. Как всегда, программа пребывания государственного секретаря была лихорадочной: за два рабочих дня он провел три продолжительные встречи с заместителем премьер-министра Дэн Сяопином, на которых прорабатывались детали коммюнике об итогах встречи президента США с председателем Мао.

Никто не мог бы запрограммировать, что скажут друг другу в ходе своих бесед два наиболее влиятельных лидера в мире. Когда руководители государств садятся за стол переговоров, общая практика всегда сводится к подготовке только наброска, но не полного текста заключительного документа, причем еще до того, как в страну прибывает лидер, наносящий визит. Такая практика определяет повестку дня переговоров и сводит к минимуму риск непонимания по важнейшим проблемам.

С китайской стороны на переговорах Киссинджера с Дэн Сяопином присутствовал министр иностранных дел Цяо Гуаньхуа, с американской – сотрудники государственного департамента, помощник госсекретаря Филип Хабиб и я. С Дэн Сяопином я встречался уже несколько раз до этого. Он был восходящей силой в Китае, и чувствовалось, что он займет высшую должность после того, как уйдут Мао и Чжоу. Заядлый курильщик и любитель чая, он был человеком, который выдавал себя за заурядного сельского жителя, за грубоватого солдата из провинции Сычуань в Юго-Западном Китае.

Во время своих встреч с иностранными руководителями Дэн Сяопин демонстрировал способность исключительно тонко и взвешенно соединять твердость с вежливостью. Однако во время встреч с Киссинджером Дэн заметно склонялся к агрессивным тяжелым переговорам. Он посокрушался – как ни парадоксально это звучало – о том, что Соединенные Штаты демонстрируют свою слабость перед лицом советской угрозы миру на Земле. Если бы не другой язык, можно было бы подумать, что я слушаю речь Барри Голдуотера в 1964 году.

Дэн Сяопин, как Мао и другие китайские лидеры, был обеспокоен американской политикой разрядки по отношению к Советскому Союзу. Он бросил нам обвинение, что политика США аналогична политике Великобритании и Франции по отношению к Гитлеру в 1938 году в Мюнхене. Он так и сказал: подобна политике "умиротворения". Киссинджер вознегодовал, но сохранил самообладание и спокойно возразил: "О стране, которая расходует 110 миллиардов долларов на оборону, нельзя сказать, что она следует духу Мюнхена. И позвольте напомнить вам, что мы сопротивлялись советскому экспансионизму уже тогда, когда ваши страны в силу ваших собственных интересов были еще союзниками".

Это был серьезный обмен упреками и в то же время хороший аргумент в пользу того, почему встречам президента на высшем уровне должны предшествовать предварительные обсуждения. В конце концов, когда атмосфера вокруг американо-китайских разногласий разрядилась, Киссинджер сказал: "Я не думаю, что визит президента должен произвести впечатление, будто наши страны ссорятся друг с другом". Дэн Сяопин с этим согласился. "Еще есть время для дальнейшего обсуждения конкретных вопросов", – сказал он.

Однако оставался еще нерешенным вопрос о программе пребывания самого Киссинджера в Китае, в частности будет ли американский гость принят председателем Мао. Как всегда, китайцы подошли к этому вопросу окольным путем.

21 октября во время обеда заместитель министра иностранных дел Ван Хайжун подчеркнуто упомянула, что бывший премьер-министр Великобритании Эдвард Хит в ходе своего недавнего визита в Китай посетил Мао. Ван, которая приходилась внучатой племянницей Мао, добавила, что Хит специально просил об этой встрече. Киссинджер понял намек. "Если это официальный вопрос – хочу ли я встретиться с председателем, – сказал он, – то вот мой ответ: "Да, хочу"".

Через несколько часов Киссинджер проводил свою третью, и последнюю, встречу с Дэн Сяопином и Цяо в Доме народных собраний, когда я увидел, как Дэн Сяопину протянули записку с несколькими большими иероглифами. Дэн Сяопин прочитал ее, затем прервал беседу и объявил: "Вы встретитесь с Председателем в 6.30".

* * *

Мао жил в особом районе для высокопоставленных деятелей, недалеко от Дома народных собраний. Чтобы попасть к его дому, мы въехали в ярко раскрашенные ворота, миновали небольшое озеро, пересекли несколько внутренних дворов. Китайская телевизионная группа уже ожидала нас. Операторы последовали за нами через несколько комнат виллы прямо в гостиную, где сидел Мао.

Мао, которому тогда был 81 год, сидел в кресле. Две женщины-служанки помогли ему подняться на ноги. Это была моя первая встреча с председателем ЦК КПК со времени моего прибытия в Китай, и, увидев его издали, я был поражен его плохим физическим состоянием. Когда он открыл рот, чтобы приветствовать Киссинджера, который в соответствии с его рангом был представлен ему первым, послышались лишь неразборчивые гортанные звуки.

Следующим был представлен я. На более близком расстоянии, как мне показалось, председатель выглядел несколько лучше. Он был высоким, смуглокожим и достаточно крепким человеком с сильным рукопожатием. На нем был хорошо сшитый костюм стиля, носившего его имя, коричневые носки и черные домашние туфли с белой резиновой подошвой, какие носили миллионы простых китайцев.

Киссинджер спросил его, как он себя чувствует. Мао показал на свою голову. "Эта часть работает хорошо, – сказал он. – Я могу есть и спать. Эти части, – он похлопал себя по ногам, – работают плохо. Они непрочно держат меня, когда я хожу. Я также испытываю некоторые проблемы с легкими. – Он выдержал паузу. – Одним словом, я не очень хорошо себя чувствую, – и, улыбаясь, добавил: – Я – экспонат для посетителей".

Меня посадили слева от Киссинджера, который в свою очередь также сидел слева от Мао. Осматривая помещение, я увидел, что вдоль одной из стен были поставлены телевизионные осветительные лампы. На столе напротив нас лежала книга по каллиграфии. В другом конце комнаты стояло несколько столов с различными лекарствами и небольшой кислородный аппарат.

Мао был в философском настроении. "Скоро я отправлюсь на небеса, – сказал он. – Я уже получил приглашение от Бога". Эти слова было удивительно слышать из уст лидера крупнейшей в мире коммунистической страны.

"Не спешите принимать его", – с улыбкой ответил Киссинджер.

Мао уже не мог говорить внятно и потому усердно выписывал иероглифы на блокнотных листах: он хотел, чтобы его правильно понимали. Он писал, затем две женщины, находившиеся рядом с ним, вскакивали, изучали написанные им слова и силились найти смысл в том, что он пытался сказать. "Я принимаю советы доктора", – написал Мао. Это был каламбур, обыгрывавший титул, с которым китайцы обычно обращались к Генри Киссинджеру, имевшему степень доктора философии.

Генри кивнул, затем изменил тон беседы. "Я придаю огромное значение нашим отношениям", – сказал он. Мао ответил, подняв кулак одной руки и мизинец другой. "Вы – это, – сказал он, показывая на кулак. – А мы – это, – и он поднял мизинец. – У вас есть атомная бомба, а у нас ее нет". Поскольку к тому времени Китай обладал атомным оружием на протяжении более чем 10 лет, то, по-видимому, нужно было понимать слова Мао так, что США сильнее Китая в военном отношении.

"Однако Китай утверждает, что военная сила – это не главное, – сказал Киссинджер. – И у нас с вами имеются общие противники".

Мао написал свой ответ. Одна из помощниц подняла лист так, чтобы мы его увидели. Ответ был написан по-английски: "Yes".

Между председателем КНР и государственным секретарем США произошел обмен взглядами по поводу Тайваня. Мао сказал, что эта проблема со временем решится, может быть через 100 лет или даже через несколько сотен лет. Из этого я сделал вывод, что китайцы прибегают к подобным выражениям, чтобы произвести впечатление на иностранцев продолжительностью своей истории, насчитывающей несколько тысячелетий. Они относятся ко времени и к своей природной терпеливости как к союзникам в делах, которые они ведут с нетерпеливыми представителями Запада.

Как Дэн Сяопин и большинство других лидеров китайской революции, Мао происходил из простого деревенского рода и часто в ходе дипломатических бесед пользовался крестьянскими выражениями. Так, оценивая одну из конкретных проблем американо-китайских отношений, он назвал ее не более важной, чем "фан го пи", что одна из помощниц тут же перевела как "собачья вонь".

Это было одно из тех выражений, которых не имел в своем амбарном лексиконе даже Гарри Трумэн.

По мере того как встреча продолжалась, казалось, что Мао становится все сильнее и оживленнее. Он часто жестикулировал, двигал головой из стороны в сторону, и, казалось, его вдохновляла беседа. И он продолжал ссылаться на Всевышнего, заметив вдруг: "Бог благословил вас, а не нас. Бог не любит меня, потому что я революционный военный вождь, к тому же коммунист. Нет, он не любит меня, он любит вас троих", – и он кивнул в сторону Киссинджера, Уинстона Лорда и меня.

Встреча уже подходила к концу, когда Мао вовлек в беседу Уинстона и меня. "Этот посол, – сказал он, указав на меня, – находится в нелегком положении. Почему вы не обращаетесь ко мне?".

"Это было бы для меня большой честью, – ответил я, – но я боюсь, что вы очень заняты".

"О, я не занят, – сказал Мао. – Я не занимаюсь внутренними делами. Я только слежу за международными новостями. Вы действительно должны меня навестить".

Я увидел Мао еще однажды, во второй, и последний, раз, когда президент США Форд нанес официальный визит в Пекин через пять недель после описанных выше событий. Тогда уже было объявлено о моем новом назначении на пост директора Центрального разведывательного управления. Беседуя со специалистами нашей миссии после встречи с Киссинджером, я упомянул о том, что сказал Мао о моем возможном визите к нему, и добавил, что мне следует, вероятно, попробовать воспользоваться этим. Специалисты миссии посчитали, однако, что со стороны председателя КНР это было лишь проявлением дипломатической вежливости, и я не стал ничего предпринимать. Однако через год, после того как Мао умер, Барбара и я посетили Китай, и я упомянул о приглашении председателя одному из китайских правительственных чиновников.

"Вы должны были следовать вашему инстинкту, – сказал он мне. – Уверяю вас, что Мао никогда не сделал бы такого предложения, если бы не имел к тому серьезных оснований".