Текст книги "Похитители разума"

Автор книги: Виктор Эфер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

6. Кобра становится на хвост

Магда раскаялась в тот же вечер.

Она полчаса извинялась и молила о прощении успевшего уже одеться в полосатую форму Сливинского.

И он простил. Эту девушку нельзя было не простить.

С тех пор она очень изменилась. Ее своенравная гордость исчезла совершенно; вызывающий тон, которым она разговаривала раньше, теперь не повторялся. Она была тиха, задумчива и грустна.

Встречи и вечерние тайные визиты продолжались. Сливинский не знал, как устраивала их Магда, – за ним приходил конвоир, забирал его из-за проволоки и доставлял в лабораторию, откуда Магда проводила его к себе.

Большим он не интересовался. С того памятного вечера не было сказано ни слова ни о девушках-матерях нового племени полулюдей, ни о любви. Интимности прекратились так же, но долгие задушевные разговоры доставляли удовольствие обоим.

В глазах Магды светилось кроткое и покорное обожание, «любовь души», как она называла его сама. Чувство, пришедшее после физической любви, в которой она так глубоко разочаровалась.

…Сливинский мирно беседовал с Магдой, когда около полуночи неожиданно в двери будуара раздался стук.

«Кто бы это мог быть?» – встревожено подумала Магда.

В дверях появился Боно Рито.

– Кто это? – резко спросил он побледневшую Магду.

– Это… мой подэкспериментный… Кстати, я тебе хотела сказать… я ставлю опыты по нейтрализации своих прививок…

– Кто же тебе дал на это право!?! – заревел взбешенный японец. Ему отчетливо вспомнилась картина встреч ее матери с Эриком Джонсом. – Ты такая же гнусная, как и твоя мать! Ты… Ты не существуешь больше для меня! Будь ты проклята!

– Отец!

– Так вот кто шпионил за мной!.. Моя дочь с этим ублюдком!..

В припадке чудовищной злобы, не владея собой, Боно Рито выхватил пистолет и направил его на Сливинского. Магда бросается между ними, гремит выстрел, и она, подкошенная, падает на пол…

На тигровую шкуру, у самой пасти пучеглазого зверя, течет кровавая струйка.

«Э, когда-то я интересовался боксом… может быть, он пригодится» – решает Сливинский. Ловкий и неожиданный выпад правой руки поверг рычащего Боно Рито на пол. Японец нокаутирован. Сливинский мысленно даже просчитал до десяти, но враг не подымался.

С сожалением и болью, опасаясь, чтобы выстрел не поднял тревоги, Сливинский быстро наложил тампон и перевязал руку потерявшей сознание девушки.

Вокруг все было спокойно. Он вынул из кармана японца и подбросил на ладони крохотный пистолет «Кобра» калибра 6,35. В боковом кармане он нашел связку небольших ключей из нержавеющей стали.

– Все! Здесь тебе нечего делать, Мечислав Сливинский. Быстрее узнай, что открывают эти ключи!

Обезопасив японца дополнительным ударом статуэтки, Мечислав выбежал на веранду. Он еще не опомнился от неожиданной молниеносности происшествия. Выживет ли Магда после тяжелой раны?

Неужели правда то, что она говорила? Он не верил или, во всяком случае, не хотел верить!

Но освободившийся узник знал, что тут есть особый барак, соединенный длинным коридором с городом обезьян. О нем-то и шли плохие слухи!..

Он направился туда. Ночью – никакого движения, никаких звуков. Мечислав беспрепятственно добирается к серому корпусу… Попробовал запертую дверь… Один из ключей входит в скважину…

В коридоре проснулся дремавший служитель. Он только мычит от неожиданности ночного визита и обалдело глядит на Мечислава тупыми и перепуганными рыбьими глазами.

Ловкий выпад hоок’ом в челюсть, upper-coat’oм в солнечное сплетение, и служитель хрипит под скамьей.

Сливинский бросается в коридор, напоминающий тюремный, заглядывает через небольшие, застекленные, как в тюремных одиночках, волчки, в небольшие камеры. В них темно…

В одной из камер не спали. На простом деревянном топчане сидела, поджав под себя ноги, женщина в изношенном салопчике и баюкала детеныша – серо-пепельную полуобезьянку.

– Так Магда не солгала! – вырвался возглас. – Она сказала правду! О, будьте вы прокляты!

Мечислав уже хочет оторвать взор от испугавшего его видения, но сидящая на мгновенье подымает голову и… в глазах Сливинского темнеет… Он протирает глаза… Это сон? Бред? Галлюцинация?.. Что это?

Сливинский затискивает зубами крик, готовый вырваться из его пересохшего горла. Так вот почему, так вот о ком звенели серебряные колокольчики:

«Лю… ци… на»…

«Лю… ци… на»…

Челюсти сжимаются с такой силой, что боль постепенно отрезвляет Мечислава.

Он был бы безумно счастлив и ничего больше не требовал бы от своей судьбы, если бы кто-нибудь уверил его: «Это не она. Она давно убита, умерла, похоронена»… Он тогда был бы безумно счастлив… Но сомнения быть не могло – Сливинский узнал свою невесту, ту, которая была его путеводной звездой, второй, после родины, целью его жизни…

Он хочет найти в своем воспаленном мозгу формулу… Они разрушили его страну, они уничтожили миллионы людей, они измучили и исковеркали его, но и этого мало – они захаркали его душу, растоптали в ней все самое святое, самое дорогое, так бережно хранимое долгие годы, они покрыли позором седины старого Симона!

О, будьте вы прокляты!

И она живет? Она смеет жить?.. Ходить по земле, дышать воздухом, глядеть на небо?.. Быть может, на ту звезду, на которую так часто смотрел он?.. Где же ее гордая кровь? Где же она? Где? Как может перенести она такое унижение и так спокойно баюкать это маленькое чудище?!..

– Нет, я помогу тебе вспомнить о том, что существует честь…

Пистолет «Кобра» давно уже жжет руку… В висках стучит. «Кобра» поднимается, становится на хвост, заглядывая хищным глазом дула через окошечко…

Сейчас она ужалит…

Нет…

– Бог тебе судья… – шепчет человек с израненной душой.

– Бог тебе судья.

И, прижав руки к пылающим вискам, он бежит, сам не понимая куда…

Сливинский метался по парку в поисках выхода, но везде натыкался на сплошную высокую стену, опутанную проводами. Он бросил мокрую хворостину; когда она коснулась проводов, брызнули зеленовато-синие искры короткого замыкания.

Стена под током. Отсюда так легко не уйдешь!..

А что еще за этой стеной! Он слышал и догадывался, что охрана организована идеально. Там дальше еще стены, еще ток, проволока, десятки рыскающих агентов, прожектора, пулеметы, розыскные собаки и даже минные поля. Нет, отсюда так легко не уйдешь. Подобные тайны надо хранить крепко. И они пока хранятся.

Безрезультатно испробовав все способы выбраться из заколдованного парка, он безнадежно опустился на землю. Брезжил мутный рассвет, в серой мгле предутреннего тумана вырисовывались здания лагеря, откуда-то снизу, все приближаясь к нему и становясь более настойчивым, раздавался собачий лай вперемежку с солдатской командой.

В лагере началась тревога. Пленнику пришлось вернуться в свой барак. – Так подсказывало благоразумие. Кроме того, его физические и моральные силы были исчерпаны до дна.

Он покорно принял несколько ударов палкой от сторожа. Ему было все равно. В тот момент его могли бы убить и он не поднял бы руки для защиты.

Несколько дней продолжались беспрерывные проверки и учеты, пока однажды всех их не выстроили на открытой площадке, еще раз подсчитали и под усиленным конвоем перевели в нижний лагерь у подножья горы…

7. Крысы бегут с корабля

– Алло! Алло! Доктор Кребс… Господин Кребс, – взволнованно взывал Боно Рито в трубку.

– Что вы еще хотите? – послышался раздраженный голос.

– Снова шпионы! Они наводнили весь заповедник. Ночью на меня было покушение… А, вы знаете… да, да я уже раз звонил… Но как же быть?

– Вы помешались на шпионах, профессор… Они вам чудятся везде…

– Они не чудятся… У меня крадут препарат, роются в секретных бумагах, а сегодня еще и избили в моей же лаборатории… Вы бездействуете… Я вынужден буду звонить самому Линкерту, – жаловался Рито.

– К черту! К черту! Звоните Линкерту и даже самому дьяволу… Вы бредите, сейчас не до вас и вашей идиотской вакцины! Все трещит, как разваливающееся в открытом море судно… Я не могу получить больше дистанционных трубок для новых бомб! Это поважнее! Они разбомбили завод, где вырабатывались эти трубки… Они взорвали поезд с готовыми детонаторами… Они…

– Что – они?

– Оставьте меня в покое! – завизжал Кребс…

Боно Рито в скверном расположении духа ушел в лабораторию. Через окно он видел, как в автомобиль Кребса несли ящики с шампанским и сардинами.

«Неужели его заместитель снова уезжает на пикник? „Пир во время чумы“», – недовольно подумал японец, нервно просматривая газету.

– Райх трещит! Крысы зашевелились, – произнес он, обращаясь к самому себе. Обстановка указывала на конец новой аферы, во много раз более важной, чем дело режиссера Бруклинского цирка…

– Рахия! Их не интересует больше препарат!

Тибетец молча взглянул на пожелтевшее и обрюзгшее от опия и неудач лицо японца, выражавшее недоумение и злость.

Но, как ни странно, в Боно Рито пробудилось слабое, едва сберегшееся чувство отцовства.

«Магда в больнице. Как она себя чувствует? Ох, уж эти институтки… Я виноват сам, что не поставил солдата в юбке – воспитателем дочери… И при смерти не сказала бы, кто был у нее в ту роковую ночь… и он исчез… но я имел смутные подозрения даже против своей дочери… Нет, тяжело быть диктатором, – жажда власти умеряется животным ужасом и страхом перед собственным окружением… если собственная дочь предает интересы отца, то что же дальше? Но все-таки, может быть, она теперь скажет? Нужно поехать к Магде. Она, наверное, обрадовалась бы, увидев… нет, не его… а маленького обезьяненка.

Этот полуобезьяненок – ее слабость…

Почему она так к нему привязалась? Носится с ним, будто это ее собственный детеныш… Наследственность. Ее мать тоже интересовалась детенышем обезьяны.

Надо навестить ее и привезти этого чертенка… Это ее, несомненно, немного развеселит.

Ну что же, он его потянет, как кормилица, или… да, впрочем, он вспомнил – Магда в порыве увлечения этой новой игрушкой приставила к ней особую няньку… Вот и отлично, она и повезет чертушку…»

Боно Рито быстро собрался и через час автомобиль мчал их в отдаленный курортный городишко.

В зеркале машины он видел подпрыгивающее лицо обезьянки и строгое, скорбное лицо ее няньки.

Японец старался не думать ни о чем, но мысли назойливо кружили черными воронами, чувствующими запах падали…

Боно Рито в частной клинике. Его дочь – богатая и привилегированная пациентка. Японец торопливо спросил врача:

– Опасность миновала?

– Да, профессор… Вашей дочери гораздо лучше.

– Проводите меня к ней.

Увидев отца, Магда отвернулась.

– Как ты себя чувствуешь?

В дверях стояла закутанная в черный платок девушка, смиренная, как послушница, держащая на руках обезьянку. Малыш издал писк. Магда протянула руку, позвала ее и знаков предложила сесть у кровати. Приподнявшись, она нежно погладила светло-серый, стального цвета, нежный пушок.

– Совсем как ребеночек, – улыбнулась она, но при взгляде на отца улыбка сразу потухла.

– Уйди! Уезжай вообще, оставь меня в покое. Я хочу, чтобы этот малыш до выздоровления остался при мне. Устрой няньке и ему квартиру и стол, – капризно сказала она отцу.

«Злой дракон! Вот что происходит от смешения крови…. Она так непочтительна с отцом», – подумал Боно Рито, чувствующий страшное неудовлетворение своей судьбой.

Его планы не сбылись и рушатся… Дочь?.. Он разочаровался в ней…

Боно Рито остался в небольшом курортном городке, совершенно не тронутом бомбардировками. Звенящее безмолвие лишь иногда прерывалось сиреной воздушной тревоги.

Он зашел в меблированную комнату, которую он здесь держал за собой.

– К черту работу… Я должен отдохнуть… Иначе – сойду с ума. Нужно взвесить обстановку, подумать, решить… Если у них там все трещит по всем швам, то может трещать и без меня.

Молодая, чистенькая офицерская вдовушка-хозяйка приветливо поздоровалась с ним.

Боно Рито разделся и с наслаждением вытянулся на кушетке. Черт возьми! Он давно уже не лежал так безмятежно и спокойно. Заповедник, лаборатории, частые визиты высокопоставленных лиц, постоянные требования и приказы – все это походило, особенно в последнее время, на сумасшедший дом…

Да и вся страна, вся ее жизнь казалась каким-то огромным сумасшедшим домом.

Веки сами собой закрылись…

Часть шестая
НА ГРАНИ НЕВЕДОМОГО…

1. Путешествие за черту жизни

Горы столпились в художественном беспорядке, седыми вершинами цепляясь за клубящиеся облака. Альпы словно зажглись и дымятся, напоминая огромные кучи тлеющего угля.

В седые времена циклопическая сила всесокрушающей лавиной прокатилась в долину, сглаживая серые скалы и, наворотив груду камней, остановилась… Огромные валуны остались немыми свидетелями давно растаявшего ледника.

Родившаяся в доломитовых горах река катила мутные воды, пенилась и шумела о камни.

На склонах гор начинались альпийские луга, поросшие сочной травой, с полянами тюльпанов. Их много, кажется, все горы укрыты ими…

Ажурное кружево металлических мачт с гирляндами высоковольтных изоляторов вонзилось в небо и, смело взбежав на вершину, протянуло звенящие и поющие на ветру струны искрящихся проводов.

Еле заметной тропою, гуськом, движется цепочка полосатых людей, подгоняемых вооруженным конвоем. Они один за другим исчезают в туннелях, тщательно замаскированных зелеными сетками. Внешне довольно мирный ландшафт – никто бы не подумал, что гора начинена огромным, шумящим военным заводом. В глубоких штольнях – масса движущихся машин. Сложнейшие копировальные автоматические станки, полуавтоматы, прессы, обрабатывающие, строгающие, сверлящие, вытачивающие станки – все это вырабатывало детали нового, страшного оружия. Все это прекрасно организованное предприятие готовило инструменты для уничтожения человека!

Мечислав Сливинский вместе с несколькими другими получил задание выгружать из вагонов длинные и тяжелые ящики с веревочными ручками.

– Очень тяжелая штука! Очевидно – взрывчатка. Уронить такой ящик, и тогда пусть что будет, – прошептал он.

Старший надсмотрщик, окрещенный идиллической кличкой «Голубой дьявол» за удивительной чистоты голубые глаза, каким-то чудом очутившиеся на свирепой морде золотисто-рыжего волкодава, видно, разгадал тайный замысел поляка и ни на минуту не отходил от него. «Голубой дьявол» был уверен, что роботы могут продуктивно трудиться, лишь под колючим, замораживающим, пристальным его взором.

В полдень утомленный Мечислав присел на огромный ящик, но перед ним вынырнули немигающие глаза цвета морской воды, а на голову, плечи и спину посыпался разорвавшейся шрапнелью град палочных ударов.

– Шнель! Шнель арбайт! – лаял волкодав…

С каждым днем между надсмотрщиком и охраняемым все более обострялись отношения. Они ненавидели друг друга лютой, звериной ненавистью, совершенно не скрывая этого, что, конечно, было менее выгодно для Мечислава Сливинского.

Ежедневно прибывали все новые вагоны с машинами, оборудованием и сырьем, ящики с взрывчатым веществом…

Однажды, в конце семнадцатого продольного штрека, стояли два инженера, оживленно беседуя:

– Интересно, каков будет эффект?

– Поразительная мощность… Разрушительная сила одной бомбы – равна десяти тысячам тонн динамита!..

– Ведь всего два десятка таких бомб, и весь их остров – фьюить!..

– Посмотрим. Но даст ли это немедленный перелом в войне?

– О, да! Конечно… Пст, пст… – утихающим крещендо прошипел один из собеседников, приложив палец к губам, и брезгливо покосился на медленно движущуюся тень проходящего вблизи человека.

– Ничего, – успокоил второй, – это же только бессмысленный робот-унтерменш. Ловко их обработал японец…

– Ну, хорошо! Итак, завтра ночью будет первая проба.

– Ровно в два пополуночи на врага обрушатся первые бомбы… Все приготовления уже почти закончены…

…Мечислав Сливинский сжал кулаки. Он знал из обрывков газет, что летом прошлого года немцы применили для бомбардировки Лондона новые летающие бомбы. Это еще тогда произвело гнетущее впечатление на польского летчика. Однако англичане мужественно выдержали этот штурм… И вот теперь на них обрушится еще что то более ужасное… Такое ужасное, что «весь остров – фьюить…»

…И у него рождается увлекающая все более и более идея.

«Сколько жизней поставлено под удар? А что, если?.. Может быть, смерть одного человека спасет жизнь тысячам, сотням тысяч! Миллионам!!! Может быть, приблизит победу союзников его страны. Тогда бы Мечислав Сливинский, не раздумывая отдал свою жизнь… Что стоит существование пленного раба в теперешних условиях? Ровно ничего.

Жизнь человека дешевле одной сигареты, дешевле клуба дыма…

У меня нет семьи, близких, родных, друзей и знакомых. Кроме единственной старушки-матери, никто не будет меня оплакивать. И даже невеста… Нет, он не хочет даже вспоминать о ней».

Сливинский твердо решает и прячет мысль даже сам от себя.

– Так нужно! И это случится. Только бы спрятаться, оставшись после работы в подземелье…

Но устроено и это. После кратких переговоров вместо Сливинского роботы вынесли чучело – набитый стружками его костюм.

В темноте, при проверке у выхода, рабочих считали – счет сошелся.

Лязгнул засов стальной двери и он остался один в подземелье. От напряжения невидимые молоты грохотали по вискам. Воскресла и как на экране прошла вся жизнь – вспомнились забытые детали, – благословляющая старушка-мать, весельчаки-летчики, загорелся ярким светом образ Люцины – погасший теперь навсегда. Жгучей болью пронизало все его существо при воспоминании о последнем свидании с нею в тюрьме…

Нет! Он прав, выносив свою идею… Ему решительно не для чего и не для кого больше жить.

– Хо! Сегодня он отправится в Нирвану!

Если есть загробная жизнь – он будет там. Его тело в тысячную долю секунды, в страшной температуре взрыва, превратится в пар, а душа переселится в мир иной. Он ясно и красочно представлял, что произойдет с ним в последний момент: его тело расщепится на молекулы, атомы, черт его знает, на что еще, но никто не отыщет его труп и никто не будет хоронить.

Это даже увлекательно! Фантастично! Можно себе представить, какой силы будет этот взрыв этой новой ужасной гадости, если ею намереваются уничтожить весь английский остров… Ну, а что если весь континент Европы полетит к черту! В преисподнюю!

Впрочем ему, Мечиславу Сливинскому, уже нет дела до Европы, создавшей в последнее время ад на земле…

Он действительно горячо увлекся, развивая свою фантазию: «кружиться в бешеном ритме жизни, а потом упасть и вдребезги разбиться», – вспомнились слова Люцины, сказанные в каштановой аллее.

– Вот это – «вдребезги разбиться» – вполне заведомо и сознательно.

Он достал из кармана заблаговременно припасенный детонатор, соединил с бикфордовым шнуром и, вскрыв ящик, вставил капсюль в желтый толуолит.

Где-то далеко прогудели алярмы; завыла сирена и под горой.

Закончена последняя работа… Мечислав Сливинский – садись в вагон, сейчас поезд отправится с земли в замечательное путешествие в вечность – туда, где нет войны, «Голубых дьяволов», нет ничего…

Сливинский нервно смеется и смех отдается стоголосным эхом в подземелье. Кажется, сами дьяволы хохочут над ним и его затеей.

Часами тянутся минуты. Он зажигает спичку, едва осветившую подземелье, наполненное штабелями желтых ящиков с веревочными ручками. Звенит в ушах, как первый звонок.

– С Богом! Я мщу за Польшу и за себя! Аминь!

Пламя коснулось шнура, вспыхнул, шипя и потрескивая, рассыпая искры шнур. Жадно побежал огонек к желтым ящикам… В висках отдается барабанная дробь… Невидимая скрипка выводит, рыдая, мелодию, – будто песню его жизни.

– Тронулся поезд, и сейчас обрушится последний мост, связывающий с этим, таким неустроенным миром, где столько несправедливостей и неоправданной жестокости. Через несколько минут он узнает, что там – на том свете, и постигнет тайну бытия.

Его «Я» растворится в космосе или душа человека приобретет новую форму «Я».

На этот вопрос еще никто не дал ответа на земле. Ни один ученый, кудесник, мудрец, пророк или властелин! Никто не может рассказать, что есть там, по ту загадочную сторону черты жизни… Куда же исчезает то, что-то невидимое и невесомое, но живительное, как электрический ток, условно названное – душой. Ее присутствие приводит в движение тело человека и означает жизнь.

Куда девается эта невидимая, движущая сила после смерти?.. Или она попадает в чудесный сад Господа Бога, или блуждает в беспредельных космических просторах, или переселяется в другое существо?!..

Это самая большая загадка мироздания, самая неизученная и загадочная область науки. И я сейчас решу ее, – мыслит Мечислав Сливинский. – Я эгоист! И не для человечества решу, а для самого себя, и со своей тайной не расстанусь никогда.

Трещит шнур. Болит голова.

– Скорее, скорее гори – догорай, жизнь! Скорее! Не то я сойду с ума… – В жажде охватить необъятное – мозг напрягается, как чрезмерно надутый, готовый лопнуть пузырь. Всему есть пределы…

Трещит шнур… Слышны нервные шаги человека, считающего лишь секунды до разрешения величайшего вопроса бытия.