Текст книги "Похитители разума"

Автор книги: Виктор Эфер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Виктор Эфер
ПОХИТИТЕЛИ РАЗУМА
Фантастически-приключенческий роман

Часть первая
ЧЕЛОВЕК, УКРАВШИЙ ГРЯДУЩЕЕ

1. Мы и наши предки

Ветер порывистыми шквалами гонит толпящиеся, клочковатые, густые, грязные облака. Клубы пыли и дыма поднимаются с земли к едва проясняющемуся небу…

Полная луна, прорвав, наконец, пелену низких облаков, освещает голубоватым светом пустынный и унылый ландшафт… Земля усыпана валунами, ракушками и песком.

Гонимое смертельным страхом, будто вихрь, пронеслось стоголовое стадо обезьян и скрылось вдали, в черной неизвестности.

У темного каменного грота сидит на корточках волосатое двуногое и настойчиво трет палку о палку… Показалась искра, загорелись дрова, – вспыхнувший огонь осветил звероподобное, низколобое, с глубоко запрятанными в орбиты глазами, существо…

Доисторический человек, в накинутой на плечи звериной шкуре, мастерит каменное орудие. К прочному древесному суку, полосами сыромятных ремней, затейливо переплетая их, привязывает едва обработанный кусок кремня. Первобытный мастер увлекся работой. Он не замечает, что за его спиной из темноты показывается огромный чешуйчатый ящер. Он крадется тяжело, но бесшумно. Разверзлась метровая пасть, густо усаженная огромными зубами. Мгновенье, и человек, издав вопль ужаса, очутился в ней.

– Гао! Гао! Гао! – кричит волосатая подруга погибшего самца, и, прижав к себе детеныша, бежит к отдаленным кострам, горящим перед пещерами.

– Гао! Гао! Гао!

Отовсюду бегут двуногие полузвери-полулюди. Страх перед более сильным согнал и объединил их в стадо.

– Агу! Агу! – раздается могучий рев стада людей, отдающийся эхом в скалах и девственном лесу.

Снова показывается ящер, но не отступили, не побежали люди каменного века: окружив ненавистного, смертельного врага, воинственно размахивая примитивным оружием, они первыми напали на него. Один ударил чудовище в глаз, второй всадил в пасть заостренный с двух концов кол, третьи уцепились за хвост… После ожесточенной битвы ящер был повержен.

Победители прыгают вокруг, исполняя первый танец человека, под звуки примитивной музыки, напоминающей барабанную дробь. Музыканты в такт ударяют камнем о камень…

– Хорошо, однако, что мы живем не в те времена, а в двадцатом веке, – произнес элегантно одетый молодой человек в закрытой ложе мюзик-холла.

– М-да. Нелегко было нашим предкам в борьбе за существование. Ее законы существуют и поныне, правда, в несколько измененной форме и мы, дипломаты, зачастую ведем ее в более приятных и безопасных местах за бокалом вина, а иногда и в приятном дамском обществе. Сражающиеся на поле брани великие армии ныне – это та же борьба. Суть неизменно остается та же, – наставительно произнес, обращаясь к своему молодому секретарю, полномочный посол. Он, вооружившись биноклем, внимательно рассматривал на сцене экзерциции первобытных людей, сам оставаясь в тени за драпри дипломатической ложи.

Пятнадцать тысяч зрителей, заполнивших партер, амфитеатр и ярусы, затаив дыхание, смотрели грандиозную панораму – ревю «Мы и наши предки».

– Хм… – продолжал посол, обращаясь уже более к самому себе, нежели к собеседнику. – Любопытно… Крайне любопытно! Неужели?! – Он слегка подкрутил кремальеру бинокля и некоторое время смотрел молча. – Да, несомненно! Это отнюдь не грим! Понимаете – не грим! Это подлинные питекантропусы… В крайнем случае – чудесно выдрессированные обезьяны!.. Но, черт возьми! Заставить обыкновенных мартышек разыгрывать целые трагедии и баталии на сцене! Это задача не по зубам просто дрессировщику… Кстати, – адресуясь уже непосредственно к секретарю, прервал свои «мысли вслух» посол, – займитесь на досуге сбором информации об этом… ну, скажем, – дрессировщике и его артистах… В них что-то есть! – повертел он в воздухе пальцем, как бы закругляя свою мысль. – Как знать, может быть, они нам на что-нибудь пригодятся… Займитесь, займитесь ими.

– Будет исполнено, патрон, – коротко ответил молодой человек.

Тем временем с арены исчезли бутафорские камни и пещеры. Как бы вынырнув из седины веков, появляются марширующие колонны рыцарей древних мифов. Сотни воинов в сверкающих доспехах маршируют по безводной пустыне. Вращающаяся арена вынесла из-за кулис мастерски выполненные стены и башни древней Трои. Хитрые и храбрые воины, ведущие осаду крепости, подвозят к самым воротам огромного деревянного коня.

– Тоже поучительно-с!.. – снова звучит голос посла в дипломатической ложе, – хитрость найдет себе широчайшее, небывалое применение в будущих войнах.

Выхоленный палец посла, украшенный сверкающим изумрудом чудовищной величины, многозначительно и предостерегающе поднимается вверх…

– Так точно, герр Линкерт, – по-военному, коротко отвечает секретарь.

– Однако, все остальное в программе уже пустяки. Кабак… Балаган… – Посол поднимается со своего места, жестом удерживая тоже порывающегося подняться секретаря.

– Вы можете остаться и досмотреть до конца постановку, мой юный друг… Может быть, вы облюбовали какую-нибудь из наших очаровательных прародительниц… Что ж, познакомьтесь и повезите ее поужинать в «Вальдорф-Асториа»… А нашего дрессировщика не упускайте из виду…

Лакей посла открывает перед ним двери ложи и затем быстро бежит по пустым коридорам к выходу вызвать автомобиль.

Вся история человечества, меняющимся калейдоскопом форм и красок, проходит перед изумленными богатством постановки зрителями.

Наступает двадцатый век…

Затянутый в безупречный фрак, молодой мужчина неестественной красоты, ведет в танце совершенных форм и неимоверного обаяния женщину; после каждого па возвышается пьедестал, вынося вверх танцующих, как на огромной хрустальной вазе с высокой, в несколько метров, подставкой.

Высокий, прозрачный пьедестал освещен изнутри неоновыми трубками. Световые снопы прожекторов преломляются в висящих вокруг вазы гирляндах разноцветных подвесок: аквамарины, топазы, аметисты и рубины сверкают павлиньим хвостом радуги, как пенящееся, искристое в брызгах вино.

Пара приковывает всеобщее внимание: тысячи лорнетов, тридцать тысяч глаз направлено на нее.

 
«Любовь одна у всех народов,
И лишь различны к ней пути»,
 

– ведет популярную мелодию музыка.

Несколько переплетенных радуг появляются над танцующими. Спустившаяся тысячеламповая люстра сверкает миллиардами бриллиантов, но все это не может затмить красоты женщины.

– Как она красива!

– Это мисс Эллен Рито…

– Очаровательна, как ночь любви!..

– Какая фигура!

– Царственная голова!

– Вся она – воплощение прелести и совершенства…

– Это «Мисс Вселенная»… Царица женщин XX века!

Музыка неистовствует и изнывает новым, молниеносно вошедшим в моду танго «Чары прошедших веков», автор которого, все тот же непостижный Боно Рито, – дрессировщик, режиссер, актер, колдун, кумир публики, маленький бесстрастный, с едва заметной косинкой глаз, выходец с далеких островов Желтого моря.

Пятнадцать тысяч голосов подпевают в порыве охватившего всех массового экстаза…

Апофеоз завершается долгим и тягучим, как звуки нового танго, поцелуем ослепительной пары.

Публика неистовствует.

– Бис! Бис! Бис!

На арену летит дождь цветов, которыми публика забрасывает актеров. Вместе с артистами появляется режиссер в безукоризненном смокинге с хризантемой в петлице.

– Боно Рито! Боно Рито! Боно Рито! – неистовствует публика.

Он раскланивается, прикладывая руку к сердцу.

– Бис! Бис! Бис!!!

На сцену выносят корзины роскошных экзотических цветов. Одна из них особенно велика и выделяется среди прочих…

«Это для Эллен»… – мелькает в голове Боно Рито, но вложенная карточка разбивает его догадку – цветы предназначены ему…

«Поражен Вашими достижениями» – написано энергичным почерком на визитной карточке с графской короной – «Полномочный посол». – Ого! – думает Боно Рито, – это признание! Да, это признание!

Искусство и труд дали ему почести, славу и известность. Он стал повелителем массы людей, которые, как загипнотизированные, восхищаются плодами его фантазии, ума и изобретательности.

– Боно Рито! Боно Рито! Боно Рито! Боно, – твердят барабаны. Рито, – поют, выговаривают флейты и кларнеты.

Боно Рито видит свой успех и радуется ему… Но это что?! Побрякушки славы одетого в клоунский наряд лицедея!.. Не для этого он трудился годы, долгие ночи и дни, и не к этому готовил себя… Но это одна из высших ступенек лестницы, с которой он прыгнет в такие выси, что эта жалкая толпа не в состоянии даже представить себе этого… О-о!

Они еще услышат о нем, когда будут париями, а он, Великий Боно Рито, будет главой высшей касты вершителей судеб человечества… Боно Рито чувствует, что движенья его делаются легче, он видит себя уже на вершинах той славы, единственно ради которой стоило терпеть, работать и ждать. Это будет. И будет скоро!

Режиссер уходит. Гром несмолкаемых аплодисментов, как рокот далекого могучего моря, настойчиво преследует его.

– Потушите свет! Объявите, что ревю окончено, – командует он.

Пружинистой и уверенной походкой он идет по ярко освещенному, длинному коридору. На мгновенье останавливается у слегка приоткрытой двери уборной танцора. Сквозь щель виднеется кусок стенного зеркала и… оно неожиданно заслонило весь мир. В зеркале ясно отражена сплетшаяся в объятиях пара…

Его жена Эллен и Эрик Джонс, танцор, ее партнер…

Никто другой не услышал бы их голосов, но слух Боно Рито привык различать едва слышные шорохи и звуки… Он слышит:

– Мы созданы друг для друга…

– Любимый! Я ненавижу его. От него всегда пахнет обезьяной…

Все иллюзии, весь затейливый план, созданный его воображением рухнул, как карточный домик.

– И это она!.. Она, которую я избрал, чтобы только с ней разделить мою славу… – Кровь прилила к вискам Боно Рито, тысячами молоточков выстукивая «там-там», – воинственный танец… Его лицо сохраняет каменную неподвижность, лишь заметнее стала косинка глаз, но рычавшие тигры, увидев его – умолкли, забившись в отдаленный угол клетки.

В роскошной уборной, отделанной золотистой шелковой драпировкой, на мягком диване играет хорошенькая девочка. Кудрявые каштановые волосы спадают на лоб. Человекоподобная обезьяна Зула ревностно следит за девочкой, подымает с пола плюшевые игрушки, разбросанные капризным ребенком, и бережно возвращает своей любимице.

Боно Рито, схватив в объятия Магду, будто впервые увидев, пристально вглядывается в черты своей дочери. Еле заметная косинка глаз ясно доказывает примесь японской крови. Но ребенок, взглянув на свирепое лицо отца, горько разрыдался.

В дверь постучали. Не спеша Боно Рито распахнул ее и, сохраняя бесстрастное выражение лица, пригласил войти незнакомого гостя.

Черный смокинг. Белое пятно тугого пластрона. Породистое, мужественное, волевое, хотя и несколько хищное, гладко выбритое лицо знающего себе цену человека. В петлице блестел неизвестный японцу иностранный орден.

– Прошу, – удивленно протянул режиссер.

– Простите. Я по поручению моего шефа, полномочного посла, пришел поздравить вас с небывалым успехом. Такой грандиозной и великолепной постановки, с таким чудесным замыслом, я не видел еще ни в одной стране мира. Она вызвала восторг и изумление.

Но мимо ушей Боно Рито безразлично текут слова, еще десяток минут тому доставившие бы большую радость.

– Благодарю, – холодно процеживает он.

– Если будете случайно в Европе, или испытаете в чем-либо затруднение, я и мой шеф всегда готовы оказать вам услугу. Желаю успеха!

Визитер вышел, и японец взглянул на оставленную карточку. Тот же модный пергамент… Та же корона и солидная надпись: «Полномочный посол республики»… И карточка сунута в жилетный карман.

Боно Рито, оставив дочь на попечение верной Зулы, вышел в бар.

Актеры, режиссеры, служители, почетные гости – все это, смешавшись в одну пеструю кампанию, кутило, лило вино, било посуду, произносило спичи и целовалось…

Успех, выпавший сегодня на долю обозрения «Мы и наши предки», требовалось отметить. Единственно, кто был сдержан в этой компании – сам творец постановки.

Он часто улыбался и прикладывал руку к сердцу, много пил; но спиртное не действовало на него.

– Выпьем за долгий путь эволюции человечества от обезьяны до современного человека двадцатого века, – раздается голос Эрика Джонса.

– За двадцатый век!!!

– Ура!!!

– «Погоди пить за человека XX века», – фиксируя холодным взглядом танцора, – чеканит мысли Боно Рито, – «я думаю, что тебе скоро придется переменить амплуа, и вместо последнего акта ты будешь восхищать толпу в первом…»

2. Полномочный посол…

Полномочный посол обладал положительной внешностью цветущего, делового человека и был мастером своего дела. Он не говорил «время – деньги», не продавал акций, не занимался биржевыми спекуляциями, но был бизнесмен. Всю эту работу за него проделывали другие. Он делал только политику.

От него излучалось крепкое попурри запахов: аромат дорогих сигар перемешивался с запахом крепкого мужского одеколона «Шипр» и едва уловимого только знатоку коньяка «Берти»… Длинные, холеные пальцы сверкали лакированными ногтями. Указательный палец, которому часто приходилось трудиться, вывязывая в воздухе затейливые, завершающие беседы фигуры, был украшен перстнем с огромным изумрудом.

Посол считал ниже своего достоинства самому работать. Его дело давать указания, направление, мысль или тон. Немногочисленные, но тщательно подобранные служащие понимали его с полуслова. Недаром посол кропотливо подбирал свой штат. Все должно делаться и весь мир должен служить интересам его державы – такова была догма посла.

В самом радужном настроении он начал свой рабочий день. Ровно в десять принял первого секретаря для особых поручений – вылощенного молодого светского человека с аристократическими манерами. Подражая патрону, он также носил на указательном пальце крупный перстень, но не с изумрудом, а рубином. Он исполнительно приготовился слушать.

– Что нового, господин Рипли?

– Ничего особенного, мир кружится по-прежнему, в арсеналах вырабатывают какое-то новое, тайное оружие, в Синг-Синге сегодня в полдень будет казнен на электрическом стуле убийца двадцати трех женщин. Все газеты, захлебываясь от восторга, помещают его фотографии, делая преступника героем дня. Кутила Дорнье проматывает остаток своего состояния – вот, кажется, все новости утренней прессы, – докладывал секретарь.

– Дипломат – это легализированный шпион, являющийся ушами своей страны. Поэтому мы должны все слышать и знать, – повторил свое любимое выражение полномочный посол крупной европейской державы. Он любил новости и слыл в своей стране за самого осведомленного и талантливого дипломата.

Посол помолчал, развалясь в мягком, удобном кресле. В его желудке, запрятанном за солидным брюшком, медленно, но точно, будто то был не желудок, а английский морской хронометр, переваривались любимые венские сосиски. Вот переварилась одна и после коротенькой паузы вступила вторая… Дипломат доволен. Он пустил ровное колечко сигарного дыма, пропустил в него второе и наблюдал за затейливой вязью.

– Узнали что-нибудь о выпуске военных моряков?

– Да, патрон. В этом году они выпустят из всех военно-морских школ сорок семь тысяч мичманов флота, затратив на обучение, в переводе на германские деньги, три с половиной миллиарда. Выпуск этого года означает увеличение личного состава младших офицеров на двадцать семь процентов.

Посол внимательно слушал и, едва улыбнувшись, ответил:

– Прекрасно! Эти сведения включите в последний доклад для отправки на родину. Кстати…

Посол порылся в жилетном кармане, извлек миниатюрную памятную книжечку и, просмотрев ее, произнес:

– Вы познакомитесь с мисс Венцель. Это одна из кандидаток в невесты Н. Племянница дяди, имеющего крупный пакет акций пушечных заводов и контролирующего всю южную сталь…

– Понятно. Туда пойдут двое светских молодых людей, якобы недавно приехавших на континент разыскивать своих родственников. Знакомство с кузинами, ухаживанье и естественно – планы новейших пушек вместо приданого.

– Недурно! Я вижу, что не ошибся, выхлопотав вам назначение на должность первого секретаря особых поручений.

– Благодарю за комплимент, – улыбнулся молодой человек.

– Ну, а как поживает наш уважаемый Боно Рито?

– Цирковая обезьяна мудрит. Его покинула жена и, кажется, он намерен снять со сцены свое нашумевшее обозрение.

– Причины?

– Неясны. Однако там происходит нечто вроде «пронунциаменто».

– Вот как…

– Да. На мои авансы он не идет, и при последнем визите делал вид, что нетерпеливо дожидается его конца.

– Я чувствую, что поторопился сделать вам комплимент… Вы должны принудить его принимать наши авансы. Жду подробностей о его мартышках…

– Трудно, патрон! Известно, что его дрессировка – не просто дрессировка, но что-то поглубже. Поговаривают о его научных экспериментах.

– Научных!?!

– Да. За кулисами театра и в кулуарах – идут самые фантастические слухи.

– Прекрасно. Значит, я не ошибся, чувствуя, что японец может сделать многое.

– Японец, действительно, оказался забавным.

– Проинструктируйте прессу, расположите, если нужно…

– Нападение?

– Немного выждать, а потом несколькими ходами принудить японца уйти со сцены и ретироваться, а там – придем ему на помощь мы. Он должен принимать авансы! Понятно? Обкрутите его так, чтобы он не понял, откуда за ним наблюдают, но не делайте оплошностей, – он ловок и очень хитер.

– Это я знаю.

– Посоветуйтесь с господином Функом. Он непревзойденный художник по плетению искусных сетей для поимки нужных людей.

– Будьте покойны! Японец взят в тесные клещи перекрестного надзора.

– Может быть, нужны дополнительные ассигнования? Получите сколько нужно у Пилли; скажите ему, что для этого дела мною открыт неограниченный кредит.

– Благодарю вас.

– Поспешите с докладом. Материал о Боно Рито идет отдельной шифрованной спешной депешей. Подготовьте мне текст. Учтите, что можете несколько затянуть остальные дела, но японец на первом плане, – произнес дипломат, выпуская одно за другим кольца дыма.

Оставшись, после ухода секретаря, наедине с собой, он задумался.

– Наблюдательность, проницательность, уменье за малым видеть большое и… немного фантазии!.. – сказал он сам себе. – В этом пруде нашлась рыба, которую, кажется, стоит перевести в наш садок!.. Или я очень ошибаюсь, или на этом японце и его человекоподобных обезьянах Вилли Линкерт заработает для родины хороший капитал. Вилли Линкерт не зря избрал карьеру дипломата и отнюдь не даром в Министерстве иностранных дел его считают псом с исключительным нюхом. О! Линкерт – великий дипломат!

3. Зов сердца

За открытым окном модерной квартиры синеет дымка вонючего, отработанного газа. Тысячи автомобилей оглушительными клаксонами и тревожными сиренами безжалостно рвут тишину на мельчайшие клочья.

 
«И дым, как яблонь цвет,
Повис в моем саду…» —
 

запела совсем еще молодая, стройная и хрупкая женщина.

– Мамочка! Что ты поешь?

Женщина вздрогнула, оглянулась, взглянула лучистыми, хорошими глазами на проснувшуюся девочку.

– Я пою одну хорошую песенку, – ответила мать, и, поправив непослушный локон, всматривалась в еле заметную азиатскую косинку глаз.

– Что это за хорошая песенка? – допытывалась девочка.

– Это песня о чудном садике на моей далекой родине. Спи, доченька.

Под тихое мелодичное пение вновь уснула девочка. Прислушиваясь к ровному дыханию спящей дочери, Эллен Рито на цыпочках вышла в другую комнату. Здесь она долго стояла, прижавшись лбом к прохладному стеклу.

Не постучав, в комнату вошел Боно Рито и бесшумными шагами дикой кошки нервно разгуливал взад и вперед по устланному ковром полу.

Эллен стояла спиной к нему, но чувствовала каждый раз, с неприятной дрожью, приближение мужа по легкому колебанию воздуха, касающемуся ее полуобнаженной спины в глубоком вырезе платья.

Зловещая тишина и присутствие мужа угнетают Эллен, сдавливая невидимыми тисками все ее существо, сковывая движения. Она чувствует его колючий взгляд на спине – кажется, что его взор излучает какие-то гнетущие, неприятно действующие, гипнотические волны.

Эллен давно чувствует к мужу все растущую неприязнь, с каждым днем переходящую в ненависть.

«Ах, как я устала. Устала душа. Это была роковая и непростительная ошибка. Что я нашла в нем?» – думает Эллен. – «Японец – властный, с чудовищной силой воли, обладатель огромных средств… Благодаря ему – я попала на сцену, но как чужд и далек он мне», – выстукивал телеграфный ключ в аппарате мышления.

«Что делать?» – спрашивало благоразумие.

«Уйди от нелюбимого», – подсказывала любовь.

«Эрик! – все для тебя. Ты моя надежда, любовь, обаяние, красота и совершенство», – решает женщина.

Боно Рито не слышит этого диалога, ибо слышать его нельзя. Но каким-то обостренным до крайности шестым чувством – он понимает каждое его слово и мысль, каждую интонацию… и губы его сжимаются все плотнее, а шаги делаются пружинистее, еще более кошачьими.

«Мы созданы друг для друга… – Диалог сменяется монологом в сознаньи Эллен. – Драгоценные мгновенья счастья на освещенном пьедестале, сверкающие бриллиантами чувства! Это короткий, как любовь пчелы, но яркий день – минутные рассветы и ранние сумерки, когда я вижу Эрика, а остальное?! Остальное – все ночь, напряженная, таинственно-фантастическая, страшная ночь, где каждую минуту ждешь всякой неожиданности. Единственная отрада – Магда… О! Японец способен на все! Его страшные слуги – обезьяны, у которых такие человеческие глаза! Страшный покров тайны надо всей жизнью ее мужа, который он не приподнимает даже для нее… При одном воспоминании чувство глубокого ужаса охватывает Эллен. – Нет, нет! Будь что будет».

– Эллен?! – неожиданно резко произносит Боно. Она вздрогнула и мелкая лихорадочная дрожь долго не покидала ее перепуганное тело.

– Эллен!?!

– Я слышу, – не оборачиваясь, шепотом ответила она.

– Ты мне изменила с Эриком Джонсом?

– Я тебе не изменила, но… готова изменить в любую минуту! Знай это! Да, да, да.

Японец споткнулся у столика – упала цветочная ваза, наполнив комнату дребезжащим звоном бьющегося фарфора.

– Ты говоришь правду? – глухо спросил Рито.

– Это так же ясно, как то, что сейчас вечер. Ничто не сможет помочь тебе. Я никогда не смогу тебя любить, Боно… Оставь меня в покое, найди себе другую жену. Ты молод, богат, талантлив… Кликни и сотни сочтут за счастье пойти с тобой в дальний жизненный путь. Я не могу дальше так жить! И что нас связывает? Гражданский брак… Брак на основе лишь нашего слова, – тяжело дыша и задыхаясь, говорит Эллен. Она резким движением повернулась к Боно Рито… Но комната оказалась пустой…