Текст книги "Похитители разума"

Автор книги: Виктор Эфер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

9. Квадрат жизни

Молчаливый и мрачный, флегматичный надзиратель разводил девушек по длинному коридору серого, похожего на разгороженный сарай, здания. Он бесцеремонно втолкнул Люцину Симон в небольшую каморку и сразу наглухо захлопнул дверь.

Девушка заметалась по каморке, как пойманная птица; бросилась к небольшому, зарешеченному окну, потом быстро осмотрела убогую обстановку: небольшой деревянный стол, табурет, кровать с соломенным матрацем, покрытым серым, бумажным одеялом.

– Тюрьма! – воскликнула она и опустилась на колени.

– О, моя окровавленная отчизна! О Боже! Помоги моим братьям… Помоги Мечику. Помоги полякам победить врага…

Но прошло уже много дней и ночей, много воды утекло в сонной реке Варте, прошло много событий… В своей неволе не знает Люцина, что уже давно растоптана и порабощена Польша, что война громыхает уже далеко за ней на востоке…

Долго молилась Люцина. Необычны слова ее молитвы, искренне исходящей из самой глубины молодой души, смертельно раненой тягчайшим несчастьем.

Девушка встала и прошла по комнате: три шага в длину, два в ширину… Снова ее привлекло окно, зарешеченное железными полосами.

– Крепко! – произнесла она, потрогав толстое железо, – не расшатаешь его.

За окном небольшой и пустынный, посыпанный гравием дворик, дальше мрачная серая стена, литая из шлака и бетона, густо утыканная острыми осколками бутылочного стекла. Они отточенными кинжалами ощетинились, готовясь пронзить каждого, пытающегося перелезть через эту преграду.

Тяжелые переживания и страдания девушки рождали мучительные, взвинчивающие до пределов страхи. Затаив дыхание, она прислушалась: в коридоре еле слышны тихие, крадущиеся шаги.

– О Боже! – вскрикнула она. – Уж недаром привезли ее сюда… Они хотят похитить мою честь… – сделала она страшное открытие…

– Нет, нет, нет! – уже истерически вскрикнула Люцина, испугавшись собственного голоса, отдавшегося страшным эхом, будто внутри огромного барабана.

Но никто не пришел к ней в тот вечер. В камере сгущались сумерки. Едва касалась нервно-напряженная дремота, как начинались мучительные сновидения и в них появлялись созданные воображением узницы страшные, подслеповатые, кровожадные вампиры, только и ждущие окончательной темноты, чтобы выскочить из всех темных углов и накинуться на нее. Жутко оставаться одной в дремучих таинственных джунглях, созданных человеком для человека.

О, здесь гораздо страшнее, чем в девственном лесу, кишащем четвероногими хищниками… Там можно бежать, спасаться, лезть на дерево, звать и рассчитывать на случайную помощь, сломав древесный сук, вступить в единоборство с врагом… А здесь: три шага в длину, два в ширину, а окно в мир упирается, в прочный железный переплет и крепкую дверь, с притаившимся, всегда подкарауливающим, как око гада – волчком.

Много времени провела она в неволе, но там был свет, был воздух, подруги, с которыми можно поделиться мыслями, опасениями, страхами. И вот теперь ее привезли и грубо втолкнули сюда. Зачем!?!

Люцина расстегнула блузу. Ей тяжело дышать густым, пыльным, насыщенным запахом карболки и гнилой капусты, ядовито-удушающим воздухом. Снова за дверью раздался шум, щелкнуло железо, заунывно заскрипела железная дверь. Надзиратель протянул миску вонючего брюквенного супа и тончайший ломтик скверного хлеба. Девушка осмелела и спросила:

– Зачем нас привезли сюда? Что с нами будут делать?

Люцина отшатнулась. На нее уставились страшные, немигающие, бесстрастные глаза чудовищной мертвой рыбы. Надзиратель включил свет и, не удостоив ответом, вышел, громко захлопнув дверь. Узница снова осталась одна со своими тяжелыми мыслями.

Мучил голод. Она понюхала остывший вонючий суп и с отвращением отодвинула миску, расплескав мутно-грязную жижу по столу. Это было хуже того, что она до сих пор видала в других лагерях.

Ломтик черного хлеба, величиною в двухунцевую шоколадную плитку, посыпан древесными опилками.

– Как может быть вкусен даже суррогатный хлеб. Я очень голодна, – прошептала узница, вспоминая, – когда же я ела в последний раз? Кажется – позавчера…

Люцина собрала последние крошки хлеба, выпила немного устоявшейся жидкости. Скуден ужин для тела, а для души и того нет, – подумала девушка.

Узница постучала в стену. Глухо отдавалось эхо, она прислушалась, но не услышала ничего похожего на ответ. Она знала, что за стеной есть кто-то из ее подруг, приехавших вместе. – Кричи, не кричи, никто не придет здесь на помощь в случае несчастья. Но все равно, я живой не отдамся им в руки, – решает Люцина.

Девушка внимательно изучила и осмотрела свою камеру; хотя бы какое-нибудь оружие, хотя бы стекло?

Она бросилась к окну. Под пальцами прогнулся целлулоид, лампочка зарешечена прочной железной сеткой. Деревянный стол и стул сработаны без единого гвоздя, миска – из папье-маше. Кто то, предугадывая мысли узников, предусмотрительно обставил это мрачное жилище, лишив малейшей возможности воспользоваться мало-мальски смертоносным оружием…

Девушка уселась на жесткий матрац, склонив налитую тяжелыми мыслями голову, и закрыла глаза.

Вспомнилось беззаботное детство, веселые институтские подруги и шалости. Что с ними? Марыся здесь, под одной крышей, но так далеко-далеко практически, будто ее отгородил океан. Первая любовь… Вот бесшумно приходит на крыльях дремоты ее любимый, стоит рядом, замерло сердце и открылись глаза. Милый растаял, призрак расплылся в пятне зарешеченного окна…

Люцина вскочила, приблизилась к окну и уткнулась лицом в холодную ржавую решетку, вглядываясь в небо.

– Где моя звездочка? Вот бы увидеть, жив он, или…

Но на мрачном, затянутом молочно-сизою мглой небе не было видно ничего. Ветер обдал ее затхлой, холодной сыростью, навеваемой из тесных и мрачных альпийских предгорий.

– Неужели погасла моя звезда? Тогда и мне жить незачем! – плача, спрашивала девушка, повиснув руками на переплете решетки. Люцине казалось, что долгие годы, может быть, до самой смерти, будет тянуться бесконечная ненастная ночь, а ей так страстно хотелось, чтобы прояснилось небо и заблистала долгожданная звездочка.

Утром служитель протянул кружку жидкого суррогатного кофе, ломтик хлеба и крошечный кусочек маргарина.

– Моя подруга Марыся тоже здесь?

– …

Захлопнулась дверь. В исступлении Людина колотила кулаком в железо, набила багрово-синие ссадины. Вспухла рука. Гробовое молчание.

Похоронена в живой могиле. Как тяжело в годину неизвестности быть одинокой. Хотя бы какой-нибудь человек! Что же они думают делать? – сверлила мозг неотступная, навязчивая и неразрешимая мысль? Что?

Обливаясь слезами, Люцина судорожно сжимала соломенную подушку… В полдень молчаливый, чудовищный истукан протягивал миску обычного супа.

Снова пасмурная, жуткая, беззвездная ночь в ожидании свершения страшного, занесшего уже свой меч над головой беззащитной польской девушки… Медленно, будто пожелтевшие листья выброшенного календаря, осыпались дни. Люцина забыла, сколько дней она провела в одиночке, сколько дней, месяцев или лет тянется этот кошмар с того дня, как первая злополучная бомба войны выбросила ее из постели и чудовищно нарушила жизнь. Все равно, – досадовала она на себя, – видно, дни моей жизни не имеют никакого значения.

Иногда в коридоре происходила какая-то возня… Шум, выкрики, ругательства… Неслись истерические возгласы, причитания, нечеловеческие вопли разрывали настороженную тишину. Люцина услышала возню вблизи своей двери, жадно прислушиваясь к обрывку женского голоса…

– О, лучше бы это был просто публичный дом… Ведь они же – не люди даже, это звери, обезьяны… Я не могу! Не могу! Убейте меня…

С этого времени Люцина окончательно утратила покой и приготовилась к худшему.

Каждый раз, когда раздавались шаги в коридоре – по мере их приближения, учащалось сердцебиение узницы. Однажды кто-то остановился у двери.

Люцина вскочила и стоя приготовилась к встрече врага.

Щелкнул замок и в камеру не спеша вошел японец. Он молча, испытующе уставился взором в Люцину, сложившую руки на груди и постепенно отступающую в угол.

Она не сводила ни на секунду взора с обладателя колючих, неприятно дерзких, меняющихся, но не мигающих косых глаз, защищенных массивными черепаховыми очками с толстыми, выпуклыми стеклами, напоминающими автомобильные фары.

О Боже! Ведь это же японец! Тот, который отбирал их там, еще в Польше, – подумала Люцина и испуганным шепотом спросила.

– Кто вы?

Японец не ответил. Еще несколько секунд пытливо осматривал Люцину, затем повернулся и так же незаметно исчез, будто растаял.

– Это сатана или его дух? – прошептала Люцина обескровленными губами.

Часть четвертая
«S.U.-147»

1. Запах козла

С вершины «Королевского стула» открывалась развернутая панорама глубокой долины Неккара. Магда Рито, облокотившись о балюстраду на краю стремительного обрыва, залюбовалась красивым ландшафтом. В голубовато-сизую даль убегали подернутые дымкой белые квадратики цветущих садов, догоняемые игрушечным поездом. Серыми стрелками разбежались несколько шоссе, утыканных по обочинам пуховками цветущих фруктовых деревьев.

Сзади шуршащие, размеренные, приближающиеся шаги и девушка, почувствовав на себе сверляще-упорный взгляд, оглянулась. Он!..

– А! Вот вы где? Почему вы тогда так неожиданно и стремительно убежали? – спросил подошедший. И его простое, подкупающее, добродушное лицо показалось Магде более симпатичным, чем в их первую встречу.

– Здравствуйте! – коротко ответила Магда, протянув руку.

– Неужели вы тогда рассердились на меня? Право, не пойму, отчего.

– Нет, не сержусь. Да и за что? Ведь вы не сделали мне ничего худого. Просто я была тогда дурно настроена и, обвиняя вас в невоспитанности, сама поступила невежливо. Не сердитесь и вы!..

– Нет… Ну, вот и хорошо, – засиял он, протягивая Магде крохотный букетик диких фиалок. – Видите, какая сентиментальность, я даже занялся собиранием цветов.

– Это похвально. Благодарю вас…

Он облокотился тоже о перила рядом с Магдой, стараясь быть поближе к ней.

– Правда, красиво? – спросила она, показав рукою вдаль, где дымились испарения Рейна.

– Неплохой ландшафт, – ответил собеседник, в упор взглянув в лицо Магды. Он не успел внимательно рассмотреть ее в первую встречу, и теперь показалось, что девушка еще более расцвела. Выразительные, исчерна-синие глаза с еле заметным зеленоватым отливом старой бронзы, подернутые таинственной поволокой, как у индийской богини. Луч истые стрелы ресниц застыли под вопросительным взлетом бровей.

Такие лица встречаются нечасто и мимо них пройти не заметив – нельзя… Не то – Майя, не то – Изида, ожившая в XX веке. Она была слегка похожа на индианку, сохраняя изящество и обаяние японки и одновременно с избытком обладала стройностью и подвижностью европеянки.

Перед его взором стоял тот живой, редчайший гибрид, в котором географическая разность Дальнего Востока и Европы разрешилась прекрасным компромиссом, создав тип Магды Рито.

Молодой студент невольно заинтересовался ею. Совершеннейшая девушка, такой он еще не видел…

И вот судьба бросила ему эту девушку в виде моста, через который он должен пройти в тот ненавистный ему мир, который намеревался взорвать.

Иначе не может быть. Девушка должна стать ключом к тем тайнам и загадкам, которые он должен разгадать…

– Кто вы по национальности?

– Отец японец, а мать я плохо помню. Отец говорил, что она плохая женщина, она оставила нас. Но я почему-то очень люблю ее, – задумчиво ответила Магда.

– Если она оставила вас, может быть, действительно…

– Может быть, но тем не менее, я никогда не думаю плохо о матери. Я думаю, мой отец хуже ее, и какие-то особые, неизвестные мне причины побудили мать оставить меня, которую она очень любила.

– Вот как! Но кто же ваш отец? Может быть, его профессия прольет свет на поступок вашей матери? – вкрадчиво сказал студент, будто осторожно приоткрывая мягкую, бархатную завесу в чужую интимную жизнь.

Сегодня собеседник Магды нравился ей гораздо больше, чем в первый раз. Видимо, следя за собой, он старался делать меньше оплошностей.

– Он ученый! Он работает… – Тут Магда умолкла, пытливо взглянув в лицо молодого человека, как бы взвешивая – может ли она довериться новому знакомому? Но открытое, широкое и добродушное лицо, казалось, не оставляло ни малейшего места недоверию. Такой простак!.. Милый и трогательный простак!.. – Он работает над созданием чего-то там, связанного с выведением низшей расы людей. Тех, кто вечно должен трудиться, – докончила она.

– Ого! Это интересно!

– Не знаю…

– Расскажите мне об этом… Я впервые слышу о таких опытах. Я ведь, знаете, физиолог…

– Об этом нельзя говорить. Да кроме этого – я ничего и не знаю.

По лицу собеседника прошла еле уловимая тень, которую Магда не заметила. Он поспешил переменить тему разговора…

Собеседником он был неплохим и веселым, хотя иногда коробил Магду своим поведением и чересчур резкими жестами.

Через час беседы он уже развязно, хотя и не совсем решительно, обнимал Магду за плечи и… странное дело, Магда не противилась.

Понимая в душе, что ведет себя не так, как подобает приличной девушке, и испытывая какое-то грешное раскаяние – она должна была признаться себе, что все эти интимности со стороны почти незнакомого человека, этого веселого и простого парня приятно волнуют ее кровь.

Молодость – есть молодость.

– А как вы намереваетесь провести весенние каникулы? – наконец спросил он.

– Еще не решила, но, возможно, уеду к отцу в горы.

– Любите горы?

– Мне надоели альпийские предгорья, где живет мой отец…

«Альпийские предгорья», – вот где обитает ее отец, нужно запомнить, – подумал «милый и трогательный простак».

– Я бы предложил вам, если хотите, проехаться в Висбаден. Мы бы чудесно провели каникулы.

– О, Висбаден! Чудный курортный городок. Я бывала там… – сердце Магды екнуло, упало и куда-то быстро, быстро покатилось… Она поняла, что поедет с этим человеком в Висбаден, как ни дико было даже подумать об этом.

– Итак… Если хотите… – добивался он.

– Нет… Мы еще так мало знакомы.

– Да, но люди же не рождаются знакомыми…

Железная логика этого возражения как бы снимала с Магды всякую ответственность…

Сумерки спустились, накрыв их фиолетовой дымкой, создав интимную обстановку…

Пролог романа завершился поцелуем у повитой плющом зеленой калитки…

В солнечное и радостное майское утро двое молодых, упоенных счастьем людей гуляли по улицам просыпающегося Висбадена. Отцветающие каштаны посыпали их белыми лепестками конфетти.

– Какой чудный город!.. Тихий и милый, весь в зелени, – воскликнула Магда, показывая рукой вокруг.

Лесистые горы прятали город от остального мира и придавали ему удивительное спокойствие, тишину и домашний уют.

– А виллы, виллы!.. Вот такую – я бы хотела иметь. Нужно попросить отца, чтобы купил, – мечтательно произнесла Магда, остановившись у хорошенького особняка с аркадами, густо повитыми синенькими, цветущими фуксиями.

– Виллу?! – удивился спутник Магды. И, чтобы хоть что-нибудь сказать, неопределенно произнес:

– Да, неплохая вилла…

– Мне кажется, что это не настоящий город для жилья, а магазин домов, и я просматриваю прекрасно выполненный архитектурный альбом, – мечтательно произнесла Магда. Она на каждом шагу восторгалась красотой каждой клумбы, каждого цветка и красивого дома. В эти дни весь мир был неотразимо прекрасен, – весь хотелось обнять и прижать к своему расцветшему сердцу.

– Взгляни! Пурпур маков и черные тюльпаны! Какая прелесть…

Улица Таунус. Светлый, роскошный, уютный пансион «Националь». Немолодая хозяйка сердечно приветствовала новых гостей.

– Какая славная пара! – шепнула она горничной.

Они поднялись к себе в золотисто-желтую комнату.

Он задернул воздушные крепдешиновые гардины и золотистый, густой и пьянящий, как «малага», полумрак разлился по комнате.

Тогда сильными и большими руками он обнял и поднял девушку. Магда по-детски заболтала ногами.

– Мне кажется, что весь мир завертелся и катится куда-то в бездну, но мне не страшно с тобой.

Она охватила его красную, здоровую шею и подставила губы для поцелуя…

2. Узница паноптикума Квазимодо

Боно Рито был предупрежден, что в час дня с ним будут говорить по прямому проводу из Берлина. Японец был неприятно озадачен. С некоторым беспокойством он взял трубку, прислушиваясь к отдаленному, знакомому голосу.

– Уважаемый профессор! Я только что получил нехорошую новость, касающуюся вашей дочери.

– Дочери?

– Да… Она в Висбадене познакомилась с подозрительным субъектом. К тому же – напряженное положение с Америкой. Возможно, Штаты вступят в войну против нас.

– Черт!..

– В любую минуту вашу дочь могут либо арестовать, либо интернировать, как американскую подданную. Если она попадает в Гестапо – я не ручаюсь…

– Что же мне делать?

– Заберите ее немедленно и спрячьте у себя в заповеднике.

– Благодарю вас, господин Линкерт. Вы очень любезны и предусмотрительны, я, действительно, многим обязан вам.

Боно Рито в своем автомобиле выехал в Висбаден. – Четыреста километров, не менее шести часов пути, – прикинул он, злобно прошептав:

– Познакомилась! Черт его знает, что такое!.. Почему Магда очутилась в Висбадене? – сетовал он, что уделял мало внимания воспитанию дочери.

Вообще, нельзя было оставлять девчонку без надзора… Еще приведет какого-нибудь чертенка и ты, великий Боно Рито, станешь дедушкой!

Дедушка! Чего же ты добился?.. Трона короля царства обезьян в окружении дегенератов!.. Японец кисло рассмеялся.

– Оперетка! Оперетка! Опереточный король! А в воздухе уже попахивает большой пятиактной трагедией и играют уже третий акт, – вслух подумал Боно, проезжая мимо разрушенных воздушными бомбардировками городов, мостов и дорог. Встречались автомобили, груженые военными материалами.

– Красивый город и он обречен, – подумал Боно, подъезжая к Висбадену и разглядывая курортную жемчужину Германии.

Стрела ровной улицы Таунус, обрамленная архитектурным ансамблем фешенебельных отелей и превосходных вилл. Невдалеке от кургауза он разыскал пансион и вбежал без стука в комнату Магды.

– Отец! Откуда ты узнал, что я здесь? – воскликнула изумленная Магда, застыв с пуховкой в руке. Она была одета и пудрилась, очевидно, собираясь куда-то уходить.

– Благодари моего патрона и тайную полицию, – недовольно произнес Боно.

– Не понимаю?

– Понимать особенно нечего. Через четверть часа мы уезжаем в заповедник, иначе тебе грозит арест и тюрьма.

– Тюрьма?! Ты не пьян, отец?

– Поспеши, Магда, и оставь глупые вопросы.

– Я должна увидеться с одним человеком. Попрощаться хотя бы!

– Никуда!

– Отец!..

– Немедленно идем в машину, – крикнул японец, схватив за руки Магду, – или… я оставлю тебя на попечение германской тайной полиции…

Магда с чемоданом и картонкой вышла впереди отца. Всю дорогу они не проронили ни слова.

Лишь когда за их автомобилем захлопнулись железные ворота, глубокий вздох вырвался из груди Магды.

– Вот мы и дома, – мрачно произнес японец, выходя из машины. Он повел дочь к небольшому, повитому плющом коттеджу. Поднявшись на второй этаж, он отпер комнату.

– Вот твои апартаменты.

– Благодарю! Что же, ты хочешь заточить меня в монастырь? – иронически спросила Магда.

– Не собираюсь.

– Чему же я обязана?

– Плохое поведение… Ты должна была быть арестована за связь с каким-то типом.

– Это тот студент… Что с ним?

– Не знаю ни о каком студенте. Я думал, что моя дочь гораздо благоразумнее.

Магда пожала плечами и обвела скучающим взором обстановку комнаты.

– Что меня здесь ждет?

– Работа… Простая и бесхитростная… Ты ведь медичка?

– Нет, я филолог.

– Ты же писала, что занималась медициной?

– После я перешла на юридический факультет.

– Ты довольно непостоянна.

– Очевидно, пошла в отца, – колко возразила Магда.

– На что намекает моя дочь? – осклабился Боно.

– На твою перемену профессии. Из хорошего циркового режиссера ты стал, очевидно, плохим профессором.

– О! Ты стала дерзка. Но лучше поговорим о деле.

– Я слушаю.

– Здесь, в моем научном бюро, ты в безопасности и будешь работать, используя свои медицинские познания… Учиться… Совершенствоваться. Потом помогать мне.

– Но если я не захочу?

– Этого хочу я, а этого достаточно.

Магда пожала плечами, возразив:

– Насилие над свободной волей собственной беззащитной дочери?

– Я вижу, что университет принес тебе некоторую пользу: ты заговорила словами скверных брошюрок…

– Ты продался сатане.

– Ты, очевидно, устала с дороги и поэтому такая нервная. Поговорим в другой раз.

Боно Рито бесшумно удалился. Магда долго ходила по комнате, рассматривая безделушки и книги на этажерке. Кроме нескольких бульварных романов и передовой беллетристики, было несколько медицинских книг. На видном месте лежал настольный справочник по микробиотике. Магда в припадке злости швырнула книгу. Она толкнула дверь, оказавшуюся запертою. Девушка нажала кнопку звонка и в комнату явилась незнакомая пожилая горничная.

– Принесите чего-нибудь поесть.

Подкрепившись кофе, Магда успокоилась и, усевшись в любимой позе, с ногами на диван, перелистывала книгу. Кто-то завозился за дверью, сморкнулся, по-старушечьи чихнул и нерешительно постучал.

– Войдите! – крикнула Магда. В комнате раздались тихие, робкие шаги и девушка, подняв голову, обрадовано вскрикнула:

– Зула! Зула! Как ты постарела?

Магда взглянула на сморщенное и неприятное лицо старой обезьяны. Она почти забыла девушку, удивленно рассматривала ее помутневшим взором человечьих глаз и тихо, но жалобно заскулила. Обезьяний плач выражал беспредельную грусть и плохо влиял на настроение Магды, и так бывшее довольно минорным.

Зула, усевшись на диван, прижалась к Магде и нервно теребила волосатыми пальцами кончик своего кружевного чепчика.

Девушке вскоре надоело общество ее старой няньки; она искала в буфете чего-нибудь съестного для подачки обезьяне, но ничего не было. Магда возмущалась отцом:

– Помешался он, что ли, оставив меня в обществе выжившей из ума обезьяны…

Три дня пыталась она выйти из своего пленения, но все напрасно. Массивная наружная дверь коттеджа была наглухо заперта, а в окна предусмотрительно вставлены железные решетки.

Наконец явился, нетерпеливо ожидаемый Магдой, ее отец.

– Здравствуй, Магда! Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо!! – еле сдерживая себя от бешенства и покусывая сочные губы, ответила девушка.

– Вот и прекрасно! Ты успокоилась, отдохнула, теперь мы сможем побеседовать и попытаемся договориться. Надеюсь, ты будешь более благоразумна.

Боно Рито опустился в кресло и закурил дорогую, ароматную сигару.

Магда одобрительно кивнула головой.

– Я предлагаю в твоих же интересах. Согласна ли ты мне помочь и работать вместе со мной?

– В чем же заключается твоя работа?

– Я работаю над созданием новой, низшей расы людей… У меня свои тайные планы…

– Ах, вот как! – заинтересовавшись, произнесла Магда. Ей нравился в ее отце широкий, деловой размах. Японец продолжал:

– Но мне мешают. Здесь против меня ополчились псевдоученые, бывшие парикмахеры, ставшие профессорами, но они – ничто! Я не хочу дешево продать свои открытия. Они неотступно ходят за мною и хотят похитить секрет нового препарата… Они…

– Я вижу, ты тоже попал в крепкие сети?

– Я должен их перехитрить.

– А потом?

– Господство над вселенной.

– Это интересно. И ты думаешь покорить мир?

– Покорю! – уверенно сказал Боно Рито.

– Ты можешь считать меня неблагодарной, но я не могу выносить здешней жизни. Мне тяжело. Как будто бы я участвую в каком-то чудовищном преступлении.

– Ты будешь работать, или… Для укрощения строптивости у меня есть сильнодействующее лекарство. Выйди за ворота и тебя поймают, поведут на аркане в Гестапо…

– Хорошо! Я буду работать… Но не будь таким жестоким к своей единственной дочери, – в сощуренных, слегка косых глазах Магды блеснул зеленый огонек при воспоминании отца о Гестапо. Она видела колючую проволоку и за ней серые тени живых трупов. Нет, нет. Она хочет жить. И зачем отец привез ее в эту страшную, противную, черствую страну, где живут страшные агенты Гестапо…

– Ну и…

– Мне надоело одиночное заключение. Выпустишь ли ты меня отсюда?

– Через несколько лет тебя ждет такая жизнь, о которой не смеет мечтать ни одна женщина подлунного мира… Итак, ты согласна?

Магда молча кивнула головой.

Японец довольно потирал свои маленькие руки.

– Теперь идем, Магда, я покажу тебе все свое учреждение.

Девушка, накинув чудесный, пестрый, пуховый жакет, взяла отца под руку, и они отправились на экскурсию по заповеднику. Магда удивленно рассматривала обезьяний поселок.

– Здесь интереснее, чем в зоологическом парке.

– Если ты вникнешь в суть…

– Если бы знал он, ее висбаденский компаньон!.. – подумала Магда, – он ведь интересовался когда-то подобными экспериментами.

Седые ученые, встретившись с Боно, поклонились ему. Шеф рекомендовал им.

– Моя дочь! Ассистент кафедры экспериментальной медицины.

– Очень приятно! – кланялись седовласые старцы, знакомясь. После прикосновения к их то сухоньким, то влажноскользким рукам, Магда отдергивала побыстрее свою руку – у нее оставалось чувство глубокой брезгливости. – Ни одного молодого лица, так же скучно, как в паноптикуме, – рассуждала она.

На дрессировочной площадке к ним приближался Жако.

– О Боже! Что за Квазимодо? Я никогда не могла представить подобного, очевидно, смерть оставила его, испугавшись сама, и сделала своим живым пугалом, – подумала она, рассматривая розовую маску, натянутую на живой, оскалившийся в вечном смехе череп. – Неужели ему приятна жизнь? Мне бы казалось, что будучи так обезображенным – лучше покончить с собой.

Жако понял, что испугал девушку и вместо приветствия произнес свое обычное извинение.

– Простите, фройляйн! Меня слегка царапнула дикая кошка…

Она промолчала. После неловкой паузы двинулись дальше. Магда шепотом спросила отца:

– Какое ужасное лицо! Для чего ты собрал такой паноптикум?

– Для работы… Здесь внешность не ценится…

Магда смолчала, но на душе было нехорошо, будто она являлась соучастницей в каком-то огромном, кошмарном преступлении. Первые дни пребывания ее в заповеднике казались каким-то нереальным, жутким сном.

Магда считала время, проведенное здесь, навсегда потерянным.

Вернувшись домой, она отодвинула еду, принесенную Зулой и, даже не взглянув на свою старую няньку, задумалась о своем тяжелом положении.

Смутные и неоформленные желания приходили чередой, толпились у слегка приоткрывшихся перед ней дверей любовной радости. Восторги еще неиспробованные и неизведанные до конца и потому такие заманчивые! Она жаждала встреч, поцелуев, любви, хотя бы общества молодежи, она примирилась бы даже с однокурсниками университета, нескладными и глуповатыми, как щенки.

В этой непонятной пустыне странной и чуждой ей науки, в обществе стариков, обезьян и уродов ей становилось невыносимо тяжело.

Однако, анализируя свое знакомство и свою любовь, Магда приходила к все более усиливающемуся убеждению, что герой ее романа после разговора в парке проявлял особое, странное любопытство, заинтересовавшись ее биографией.

– Что же я рассказывала ему тогда? Кажется, ничего, кроме опытов отца над обезьянами…

– Обезьяны! Что общего могла иметь любовь с обезьянами? Как и почему они повлияли на ход знакомства? – спросила себя Магда.

«Не понимаю, но это так, они имеют что-то общее», – упорно копошилась какая-то маленькая, подозрительная мысль.

Чем дальше думала на эту тему Магда, тем более убеждалась, что все это носит странный характер…

Магда Рито чувствовала, что попала в цепкие сети, вырваться из которых пока невозможно и, опустив руки, решила ждать, что будет дальше.

Сама таинственность еще не совсем понятного учреждения, где главным действующим лицом был ее отец, начинала заинтересовывать ее.

Но сколько не пыталась Магда узнать у отца о таинственной фабрике, японец отмалчивался, оставаясь невозмутимо спокойным.