Текст книги "Золото Рейха"

Автор книги: Виктор Доренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Старик говорил почти шепотом, но каждое слово выговаривал очень отчетливо.

– Так вот, мне были выданы документы, инструкции, я сел в самолет и отправился на Восточный фронт. Вы же, насколько я понимаю, бывший Советский Союз знаете хорошо?

– Да, знаю, довелось поездить, много где был.

– Так вот, я отправился в город Бобруйск. Это город маленький, вы его, наверное, не знаете.

– Почему же, – возразил Феликс, – я бывал в Бобруйске несколько раз, правда, проездом.

– Если вы были в Бобруйске хоть один раз, то видели старинную красную крепость.

– Да, видел. – Наморщив лоб, Колчанов попытался вспомнить темно-красный силуэт Бобруйской крепости. Ему это без труда удалось. У него была прекрасная зрительная память, и стоило ему побывать в каком-нибудь, даже самом маленьком городке, второй раз он мог пройти по нему с завязанными глазами.

– В годы войны там размещался концентрационный лагерь номер сто тридцать один. Там уничтожали военнопленных, ваших соотечественников, ну и, конечно, евреев…

– Да, да, я слушаю, – сказал Феликс после небольшой паузы.

– Я хоть и был офицером СС, но к этим кровавым делам не имею никакого отношения. Моим заданием являлась доставка груза. А груз, который я должен был доставить в Берлин, собирался по частям, и не один месяц, в одном из подвалов крепости.

– И что же, если не секрет, это за груз?

– Сейчас все узнаете, не торопитесь. Феликс приложил руки к животу, словно бы спасаясь, что сейчас разойдутся швы. Моргенштерн как-то странно улыбнулся.

– Золото, мой друг. Золото, – повторил он, наблюдая за реакцией собеседника.

– Золото? – переспросил Феликс до странного спокойно.

– Да, золото. Очень много. В лагерях эсэсовцы уничтожали заключенных, а как вам известно, когда люди попадали в лагерь, у них забирали все – золотые монеты, часы, цепочки, сдирали золотые коронки. Кстати, золотых коронок, как правило, было просто несметное количество. Мне доводилось видеть целые горы золота, вырванного из человеческих ртов, иногда вместе с зубами. Зрелище не из приятных, если, конечно, не воспринимать эти протезы и мосты просто как желтый металл. Так вот там, в сто тридцать первом лагере, все это переплавлялось в слитки. Затем слитки упаковывались в цинковые ящики, а я должен был доставить их в Германию.

– Понятно, – кивнул Феликс, морщась, как от зубной боли.

– Нет-нет, я не убивал людей, я всего лишь доставлял золото, доставлял груз туда, куда мне было предписано. К крови, к тысячам убитых я не имею никакого отношения, мои руки не запятнаны.

– За что же вам дали такой срок?

– А вот об этом, молодой человек, лучше не говорить. Это другая история, дела давно минувших дней.

– Значит, золото? – тихо прошептал Феликс.

– Да, ровно сто восемьдесят три килограмма в слитках, – абсолютно бесстрастно произнес бывший эсэсовец.

Почти до самого рассвета Колчанов слушал исповедь старика Моргенштерна, человека, получившего пожизненное заключение, как он уверял, за чужие грехи и обреченного провести остаток своих дней в достаточно комфортабельной австрийской тюрьме. Но ему страстно хотелось умереть на свободе. Это было его последним и самым сильным желанием.

Наконец бывший офицер элитных гитлеровских частей тяжело вздохнул и опустил бледные руки на колени.

– Все, мой друг, я рассказал вам историю своей жизни. Вот план. – Он медленно извлек из нагрудного кармана сложенный вчетверо лист бумаги. – Не знаю, правда, в каком сейчас состоянии находится Бобруйская крепость и сохранилась ли она вообще.

– Нет-нет, она стоит, – успокоил старика Феликс, хотя вспомнил, что в крепости царит мерзость запустения.

– Тогда все в ваших руках, мой друг.

– Все, что будет в моих силах, герр Моргенштерн, я сделаю, – прошептал Колчанов, понимая, что цена за услышанное, назначенная бывшим эсэсовцем, довольно высока, можно сказать, непомерна.

Добыв золото, он должен будет спасти этого нацистского преступника из заточения и дать ему возможность умереть на свободе. Моргенштерн, казалось, был спокоен, пальцы его рук подрагивали, а по морщинистым щекам катились слезы. Может быть, впервые за долгие годы, проведенные в тюрьме, этот сильный человек плакал.

– Да-да, мой друг, все теперь в ваших руках. Моя жизнь в ваших руках. Под восточным бастионом, под восточным, здесь все отмечено.

Наконец-то старик подал лист бумаги Феликсу. Тот внимательно осмотрел план.

– Над тем местом, где в стене замурованы ящики с золотом, торчала железная балка, – пояснил Моргенштерн. – Наверное, она торчит и сейчас. Этот знак облегчит поиски.

– Да, я помню, вы уже говорили об этом, герр Моргенштерн.

– А теперь давайте спать.

За все время ночного разговора Феликс ни разу не посмотрел на соседей по палате, будучи твердо убежден, что они спят крепким сном. Дважды заходил дежурный врач, но Моргенштерн даже не обращал на него внимания, и эскулап уходил, убедившись, что в палате все в порядке, что все больные на месте.

Старик вернулся на свою кровать и долго устраивался поудобнее. Вскоре он уснул.

А Колчанов долго не мог сомкнуть глаз, находясь под впечатлением от услышанного. Он посмотрел в окно: начинало светать. Старик вздыхал и стонал во сне.

«Да, нелегкая у него судьба, – подумал Феликс, метнув взгляд на своего соседа. – Подумать только, провести остаток дней за решеткой, зная, что владеешь несметными сокровищами. Прямо как аббат Фариа из „Графа Монте-Кристо“. А я, стало быть, несчастный капитан Дантес… Да, Дивны дела твои, Господи».

Феликс знал, что уснуть уже не сможет. Он вытащил из кармана план, нарисованный твердой рукой старика Моргенштерна, и долго внимательно изучал его, стараясь запомнить до мельчайших деталей.

Наконец он понял, что стоит закрыть глаза, как тут же схема встанет у него перед глазами так же явственно, как сейчас он видит оконную раму.

– Да-да, все хорошо, – прошептал он и принялся рвать план на мелкие кусочки.

Когда эта процедура была закончена, Феликс поднялся с кровати и, уединившись в туалете, спустил все клочки в унитаз.

* * *

Когда за Феликсом пришел надзиратель из другого корпуса, старик Моргенштерн бросил прощальный взгляд на своего нового друга, на человека, которому он доверился от начала и до конца. Феликс ободряюще кивнул: дескать, ничего, герр Моргенштерн, игра еще не кончена, все у нас впереди. Вы будете свободны, только мне надо выбраться отсюда, что-что, а слово держать я умею.

На прощание Феликс пожал герру Моргенштерну руку как старому приятелю, с которым предстоит еще не раз встретиться, пусть даже и не скоро.

Уже покидая палату, недавний больной оглянулся. Старик смотрел на него широко открытыми глазами. Феликсу показалось, что он прощается с ним навсегда.

– Ничего, – подмигнул герру Моргенштерну его в недавнем прошлом сосед, и дверь за ним закрылась.

В камере, куда вновь вернулся Колчанов, все было на своих местах, словно ничего не случилось.

«Только бы дождаться конца срока, – думал Феликс. – Тогда я…»

Но что будет тогда, он не представлял, хотя прекрасно понимал, что добыть спрятанное в крепости золото будет совсем непросто. Однако Феликс Колчанов, пасующий перед трудностями, уже не был бы Феликсом Колчановым.

Бесконечно медленно тянулись однообразные дни в заключении. По ночам Феликсу не спалось. И он от нечего делать начинал придумывать, как попасть в крепость, хотя он даже не представлял себе, что сейчас находится на ее территории. В конце концов это ему надоедало, и он начинал вспоминать свою прошлую жизнь. Это приносило ему какое-то облегчение.

Глава семнадцатая

Во всех тюрьмах, где бы они ни находились, нравы похожи. И в австрийской тюрьме, хоть она была и намного комфортабельнее российских, так же процветало то, что мы называем стукачеством. Один из больных, лежавших в углу палаты, подслушал кое-что из разговора Феликса со стариком Моргенштерном. Он мало что понял, поскольку не знал русского, но обо всех своих догадках рассказал старшему надзирателю.

Тот появился в камере Колчанова совершенно неожиданно.

– Послушай, – начал тюремщик как бы издалека, – через несколько дней тебя освободят.

– Да, освободят, жду не дождусь, – сказал Феликс, глядя на своего в общем-то симпатичного седовласого стража.

– Так вот, я знаю, что старый эсэсовец передал тебе кое-какие планы.

– Планы? Мне? – изумленно вскинул брови Колчанов.

– Да-да, тебе, – приблизившись к Феликсу, сказал надзиратель.

– Что за бред! Здесь какая-то ошибка. Ничего он мне не передавал.

– А о чем, если не секрет, вы с ним разговаривали?

– Ну о чем обычно говорят люди в его возрасте? Герр Моргенштерн рассказывал мне о своей жизни, о войне, хотел попрактиковаться в русском, который, кстати, знает отлично.

– А вот мне известно другое: он передал тебе какой-то план. Я бы хотел его посмотреть.

– Посмотрите, если вам так хочется. – Феликс показал две пустые ладони.

– Ну что ж, приятель, я вижу, ты не очень разговорчив. Так вот, ты можешь задержаться в этой тюрьме, даже не в самой тюрьме, а в тюремной больнице, если, конечно, останешься жив.

– Ничего он мне не передавал! – Колчанов понял, что надо быть осторожным, если он не хочет действительно опять очутиться на больничной койке. – Да, он говорил мне о каком-то золоте, которое эсэсовцы вывозили из России. Но все это бредни. По-моему, старик давным-давно пребывает в маразме.

– План, – настойчиво повторил старший надзиратель, – я хочу увидеть план.

– Нет никакого плана! Он дал мне бумажку, на которой что-то было нарисовано. Но я давно уже вышел из того возраста, когда бредят пиратскими кладами! Я порвал эту дрянную бумажку и спустил в унитаз. Если герру надзирателю интересно, то он может спросить у того, кто ему настучал.

– Но, я надеюсь, ты запомнил план?

– Ничего я не запоминал! Если вы полюбопытствуете и заглянете в мое судебное дело, то узнаете, что мне отшибло память. И вообще я не верю в клады, у меня одна-единственная мечта – поскорее выйти на свободу.

– А вот я думаю, ты задержишься. Причем надолго, – нахмурился надзиратель.

Феликс в ответ на это грозное предупреждение принял бесшабашный вид и добродушно улыбнулся: дескать, что вы такое говорите, гражданин, то есть герр начальник, неужели вы сами в это поверили. Золото какое-то… Женщины – вот что для меня дороже любого золота.

– Я знаю, что ты русский, – сказал тюремщик, – и меня интересует, что ты собираешься делать.

– Когда, герр надзиратель?

– После того как выйдешь отсюда.

– Когда я выйду отсюда, перво-наперво пойду в какой-нибудь дорогой ресторан и поужинаю с хорошенькой девушкой. А затем с ней буду развлекаться целую ночь.

– Так вот, послушай меня. Если бы ты поделился со мной информацией, я помог бы тебе.

– Пожалуйста, могу поделиться. – Феликс вновь беззаботно улыбнулся. – А почему бы вам, герр старший надзиратель, не обратиться к самому герру Моргенштерну и попросить его рассказать обо всем? А то может получиться испорченный телефон. Я могу что-то перепутать, назвать не тот город, не ту станцию. Вы же знаете, Союз был самой большой страной в мире…

– Знаю, знаю, – сухо процедил старший надзиратель и покинул камеру Феликса Колчанова.

А ее обитатель, едва за тюремщиком закрылась дверь, перевел дыхание, вскочил со стула и нервно заходил от стены к стене.

«Вот дьявольщина, – мысленно выругался Феликс. – И здесь стукачи! Ведь этот мерзавец может мне помешать. Надо держать ухо востро. Мне осталось три дня. Меня могут отравить, избить, могут сделать все, что угодно. Обидно будет».

Но три дня прошли. Старший надзиратель заходил еще пару раз, но так ничего и не добился. Феликс прикинулся дурачком, делая вид, что абсолютно не понимает, к чему клонит его тюремщик.

И тому в конце концов надоело возиться с этим русским. К тому же старший надзиратель был не очень-то уверен в том, что заключенный Моргенштерн в здравом уме. Все-таки возраст и притом столько лет за решеткой.

А вот Феликс все больше и больше убеждался в том, что старый эсэсовец говорил чистую правду.

«Да, старина, – думал сосед Моргенштерна по больничной койке, – тяжело же тебе пришлось. Как говорят у нас в России: видит око, да зуб неймет. Я бы, наверное, так не смог – спятил бы».

И Феликс попытался представить, как бы он вел себя на месте Моргенштерна. Он с Трудом мог себе представить, что сумел бы провести долгие годы в тюрьме, даже не попытавшись бежать. А старик только на закате жизни решился вырваться из этих стен и умереть на свободе.

«Что ж, правильно, – одобрил Колчанов такое мужественное решение. – И если кому-то там наверху будет угодно, чтобы я добрался до этого золота, я помогу, я вызволю тебя. И пусть мне придется даже истратить половину добытого, я подкуплю всю охрану этой тюрьмы, и ты, герр Моргенштерн, будешь свободен и умрешь там, где пожелаешь».

Наконец-то настал долгожданный час, когда Феликсу вернули его личные веши и проводили до ворот. Он посмотрел на здание, в котором провел целый месяц. Но тюрьма вовсе не казалась грозной, как знаменитые российские Бутырки или Кресты. Скорее она напоминала закрытую лечебницу. И вдруг у Феликса мелькнула мысль: «Да это же с виду точь-в-точь психушка! И может быть, Моргенштерн псих и меня заразил своим сумасшествием… Нет-нет, этого не может быть!»

Ворота открылись, и Феликс шагнул на свободную землю австрийской столицы. Естественно, он не ожидал, что кто-нибудь знает о дне его освобождения и будет его встречать. Но он ошибся.

Оказавшись за воротами тюрьмы, Феликс первым делом посмотрел на небо. Ему показалось, что по эту сторону стены оно совсем другое: густо-синее, а не то выцветшее небо неволи. И солнце светило по-другому, и дышалось совсем не так… Вспомнилось название старого фильма: «Это сладкое слово „свобода“. Немного успокоившись после первых вольных впечатлений, Колчанов посмотрел на улицу.

Неподалеку от ворот стояли две машины. За рулем голубого «Фольксвагена» сидела женщина в черных очках. Он тут же узнал Ханну, улыбнулся и темпераментно махнул ей рукой.

Женщина открыла дверцу и ступила на мостовую. И тут Колчанов глянул направо. Там у самой стены стояло желтое такси. За приоткрытой задней дверцей Феликс увидел Марину Езерскую. Девушка уже хотела выйти из машины, хотела подбежать к нему, как вдруг увидела, что первой он махнул Ханне, а ее даже не заметил.

Она в растерянности замерла, не зная, стоит ли ей выходить вообще. Если бы Колчанов мог разорваться пополам, подойти и к Ханне, и к Марине одновременно, он непременно сделал бы это. Но приходилось выбирать. Ханна остановилась, поняв, что девушка в такси тоже встречает Феликса. Он растерянно улыбнулся и остался стоять на месте, решив положиться на волю случая.

Марина с тревогой посмотрела на Ханну, выжидая, как та поведет себя. Женщина в «Фольксвагене» медленно сняла темные очки и повесила их в вырез блузки. Затем она развела руками, подмигнула Феликсу и кивнула в сторону Марины: мол, я не претендую ни на что, сама понимаю, она моложе, красивее, и, наверное, ты ей многим обязан. Хотя Ханне Феликс был тоже обязан. Если бы не она, то суд вполне мог дать не месяц тюрьмы, а целых два. Именно Ханна подтвердила на процессе, что провалы памяти у Феликса бывали и раньше.

Колчанов моргнул, тряхнул головой и посмотрел в глаза Ханне. Ему хотелось подбежать к ней, попытаться все объяснить или хотя бы крикнуть: «Подожди минуту, я подойду к Марине, совсем немного поболтаю с ней, уговорю подождать и тогда объясню тебе тонкости наших отношений». Но Марина ведь тоже ждала первого шага. Тогда Феликс перебросил куртку через плечо и просто зашагал по улице, не глядя больше ни на кого. Радость от освобождения тут же померкла. Он слышал, как хлопнула дверца машины, за ней другая, и старался не вслушиваться в шум заработавших двигателей. Затем он не выдержал и обернулся.

Ханна уже развернула машину и медленно удалялась от него. Тронулось и такси – в противоположную сторону. Он оставался один!

– Черт! – выругался Колчанов и бросился догонять желтую машину.

– Он бежит за вами, – сказал таксист Марине.

– Езжайте быстрее, – ледяным голосом произнесла она.

– По-моему, он хочет что-то вам сказать, – проговорил таксист, не решаясь увеличить скорость.

А Феликс бежал за такси и как очумелый махал над головой курткой.

– Да стой же, черт подери! – кричал он.

– Быстрее! – приказала Марина и со злостью пихнула шофера в плечо.

Но Феликс уже успел добежать до такси, рванул на себя дверцу, запрыгнул на заднее сиденье и обнял нахальную пассажирку. Девушка словно только того и ждала. Она положила голову ему на плечо и произнесла всего три слова:

– Я дура, Феликс.

– Куда теперь? – поинтересовался таксист, доезжая до поворота.

– Назад.

– В тюрьму или к вам домой?

Марина пропустила мимо ушей тонкую шутку водителя и просто сказала:

– Да, ко мне домой. К нам домой. Машина медленно покатила по улицам. Как и многие его коллеги, таксист хорошо изучил людей и поэтому понимал, что именно сейчас нужно Феликсу. Ему необходимо прийти в себя, увидеть город, посидеть молча на заднем сиденье с девушкой, потому что, когда они останутся наедине, придет время объяснений. А сейчас пусть наслаждаются друг другом, первыми мгновениями встречи, которой они, наверное, так долго ждали.

По дороге Колчанов настолько пришел в себя, что, когда машина остановилась возле дома с мансардой, он вспомнил, что у него нет ни единого шиллинга, Марина же чувствовала себя настолько счастливой, что напрочь забыла о такой прозе жизни, как презренный металл.

– От моих денег осталось что-нибудь? – решил он вернуть девушку на грешную землю.

– Я истратила всего две бумажки по пятьдесят шиллингов. А теперь вот третью, – Марина протянула банкноту таксисту и отпустила машину.

– Ты серьезно? – вытаращил глаза Феликс.

– Абсолютно.

– На твоем месте я умер бы с голоду.

– С твоей машиной все в порядке, – сменила тему Марина.

«Лендровер» и впрямь стоял за тонкой цепью рядом с еще пятью машинами в проезде между домами, там же, где оставил его Феликс.

– А с квартирой сложностей не было?

– Нет, все нормально. Оплачено надолго вперед, и, если хочешь, тут можно жить годами.

Консьержка, завидев Колчанова, улыбнулась ему и поздравила с освобождением. Тот довольно сухо поблагодарил ее и вместе с Мариной стал подниматься по крутой лестнице.

Когда они оказались в квартире, Феликс взял девушку за плечи.

– Откуда она знает про тюрьму? Ты рассказала ей? – спросил он, глядя Марине в глаза.

– А что еще я могла сделать? Тебя показали по телевидению, о тебе написали в газетах. И я решила немного приврать этой милой женщине. По-моему, она поверила.

– И кто же теперь я в ее глазах? Русский мафиози? Или маньяк-убийца?

– Это неважно, – сказала Марина, проходя в комнату и садясь на диван.

В квартире царила идеальная чистота, настолько идеальная, что Феликс не удержался.

– Да тут ходить боязно, можно разве что летать, – заметил он. – Ты часом не помешалась на почве уборки?

– А чем мне еще было заниматься все это время? – Марина поджала под себя ноги и вздохнула. – Только и делала, что наводила порядок. Бывало, нарочно утром покидаю в кучу журналы, кассеты, а потом до ночи разбираю. Вот так и жила. Ты хочешь есть?

– Сейчас хочу только кофе. Поедим потом. И не дома.

– Ты не голоден?

– О, да там кормят, как у нас кормили секретарей ЦК!

– А я приготовила праздничный ужин, – немного обиженно сказала девушка.

Феликс никак не мог понять, дожидалась ли его Марина только потому, что не могла без него покинуть Австрию, или… Первая радость от встречи прошла, и теперь Колчанов стал смотреть на вещи более трезво. Его куда больше обрадовало бы известие, что Марина ждала его исключительно из меркантильных соображений, что и деньги она сохранила лишь для того, чтобы они имели возможность уехать.

Теперь, зная тайну старого эсэсовца, Феликс склонен был подозревать всех и вся. Он даже стал подумывать, не подослал ли Ханну адвокат, но тут же отбросил эту идиотскую мысль. Если бы так было на самом деле, Ханна непременно подбежала бы к нему, не стала бы уступать его Марине. Да не такой человек Штокфиш, чтобы довериться женщине. Тогда уж он встретил бы клиента сам с огромным букетом в руках.

– Ты чем-то недоволен? – осведомилась девушка.

– Нет, просто устал, да и непривычно как-то, что небо не в клеточку.

– И наверное… – усмехнулась Марина и тут же замолчала.

– Ты хочешь сказать, я соскучился без женщин?

– Так, наверное, думала та, что приехала тебя встречать. Я узнала ее… Фотография в твоей записной книжке. Извини, конечно, но не могла же я ее не заметить.

– Не бери в голову, – бросил Феликс и прошел на кухню. – Мне хотелось бы побыть одному.

Марина даже не двинулась с места. Их разделяла всего лишь невысокая перегородка, но и она создавала какую-то иллюзию отстраненности друг от друга. Колчанов пододвинул второй стул, забросил на него ноги, вытащил из пачки сразу несколько пластинок жвачки, забросил их в рот и принялся размышлять.

С одной стороны, нужно было как можно быстрее покинуть Вену и отправляться в Бобруйск. Даже если клад пролежал пятьдесят лет и никто до него не добрался, медлить не следовало. Чем больше времени проходит, тем больше шансов, что кто-нибудь другой сумеет завладеть им. Но как быть с Мариной?

А с другой стороны, только ей и можно доверять. Кому же еще? Конечно, если вернуться в Смоленск, отыскать кого-нибудь из старых приятелей, на кого можно положиться…

Феликс принялся перебирать этих приятелей и наконец понял, что никого из них он не может назвать своим другом. Майор Котов разве? Но по своему опыту Колчанов знал: деньги, а тем более большие, неузнаваемо меняют людей. И ему вспомнилось, как тогда на стрельбище у Котова загорелись глаза, когда он услышал о пятистах шиллингах, которые ежемесячно получают австрийские безработные.

«Нет, Котов отпадает, – решил Колчанов. – И вообще, мужчины отпадают с самого начала. Если я возьму кого-нибудь в помощники, то, естественно, придется делиться пополам. А может, он и порешить меня задумает, как Воробьянинов Бен дера. Про Марину же такое и подумать страшно. А во все тонкости можно ее не посвящать, и так побежит за мной, как собачонка, куда угодно».

– Послушай! – крикнул Феликс так, словно их отделяли десятки метров.

– Да! – откликнулась Марина.

– Ты когда-нибудь мечтала стать богатой-богатой?

– Естественно. По-моему, об этом мечтают все.

– И ты уверена, что богатство не вскружило бы тебе голову?

– Конечно, вскружило бы, – рассмеялась девушка, – я тогда и смотреть бы на тебя не стала.

– Спасибо за откровенность, – Феликс отпил минеральной воды прямо из пластиковой бутылки, отчего комок жвачки во рту превратился в камушек, и, подойдя к перегородке, облокотился на нее локтями. – Какие у тебя планы на будущее?

Марина растерялась. Ей показалось, что Феликс хочет бросить ее прямо сейчас. Эта мысль ее терзала весь долгий месяц, пока Колчанов находился в тюрьме. И вот опасения, похоже, начинали подтверждаться.

– Нет, Феликс, ты не подумай… Я не хочу навязываться, ты и так многое для меня сделал. Но я надеюсь… – Она замолчала и принялась методично выщипывать нитки из диванного подлокотника.

– Давай поговорим серьезно. – Феликс легко перемахнул через перегородку и сел на другом конце дивана.

– У тебя такой вид, будто ты хочешь предложить мне сделку: мол, я тебе заплачу столько-то, а ты за это станешь делать то-то и то-то.

– Правильно мыслишь.

– Странный у нас торг. – Марина взялась за нитки с удвоенным усердием. – Я не знаю, что ты хочешь мне предложить, а ты, по-моему, не знаешь, что от меня требовать.

– Марина, брось. Никто от тебя ничего требовать не собирается.

– Я же вижу по твоим глазам.

– Глупости. Тебе кажется. Погоди, давай начнем все сначала. Ты хочешь вернуться домой?

– Даже не знаю, – пожала плечами девушка.

– А все-таки подумай. Давай начистоту.

Марина сцепила пальцы на животе и несколько секунд сидела молча. Затем она вскинула голову и отчетливо, но как-то очень холодно произнесла:

– Хорошо, я скажу, но только ты пообещай, что не будешь надо мной смеяться.

– Не буду, – ответил Колчанов со всей возможной серьезностью.

– Я хочу быть с тобой столько, сколько это возможно. – Девушка побледнела и сделала над собой еще одно усилие: – Я люблю тебя, Феликс, ясно?

Колчанов хотел ей ответить, но Марина тут же жестом остановила его, словно закрываясь от него ладонью. Затем она тряхнула головой. Пряди длинных волос упали ей на лоб.

– Я не люблю обманываться, – продолжала девушка. – Если ты скажешь мне сейчас, будто любишь меня, это будет неправдой. Все, что ты хотел сказать мне, ты сказал раньше. Теперь любое твое признание будет вынужденным, поэтому я не хочу ничего слышать. Не бойся, я не какая-нибудь истеричка, резать вены или вешаться не стану.

Выслушав этот монолог, Феликс в растерянности помолчал и наконец спросил:

– Ты мне скажи вот что: ты еще не раздумала становиться венской проституткой?

– Если тебе так легче, то с удовольствием стану.

– Правда?

– Конечно, неправда.

– А насчет любви ты серьезно?

– Смотря что понимать под любовью.

– Не знаю, что понимаешь под этим ты, Марина, но мне хотелось бы… – Феликс коснулся плеча девушки.

– Сейчас слишком светло… – пробормотала она.

– При свете тоже есть своя прелесть, – невозмутимо заметил Колчанов.

– Не знаю, может быть… – Марина поморщилась, встала на колени и подалась к Феликсу. – Я боюсь, что мне будет неприятно.

– Неприятно! – рассмеялся Колчанов. – Словно я предлагаю тебе горькое лекарство.

– Это и есть лекарство, и в самом деле горькое.

– Тогда его нужно запить.

– Нет, давай без алкоголя. Я попробую закрыть глаза и представить себе, что в комнате темным-темно.

– Странные у тебя фантазии.

– Я понимаю тебя, Феликс, ты столько не видел женщин…

– Видеть-то я их иногда видел.

– Ты же знаешь, что я имею в виду. Марина сама медленно расстегивала блузку.

Феликс чувствовал, как застыло в напряжении ее тело, словно она готовилась к допросу с пристрастием, а не к любви.

И Феликс пожалел ее. Он нежно обнял девушку за плечи и стал гладить ее по голове, словно малого ребенка. Марина сперва вздрагивала, потом успокоилась. Ей было хорошо. Теперь она уже не стеснялась своей наготы, ей был приятен прохладный воздух, обтекавший ее грудь. Вскоре она расслабилась, стала податливой, мягкой, с удовольствием постанывала.

А Феликс все думал, посвящать Марину во все свои планы или нет. В конце концов он решил отложить этот разговор до лучших времен.

Красноватое закатное солнце коснулось крыш домов по другую сторону улицы. Марина и Феликс лежали на узком диване и, улыбаясь, смотрели друг на друга.

Марина набросила на плечи плед и пошла готовить кофе.

– И что мы теперь будем делать? – поинтересовался Колчанов, собирая с пола разбросанную одежду.

– Тебе решать, – не оборачиваясь, отвечала Марина, не спуская глаз с конфорки. – Что до меня, то я спать хочу.

– Ты что, днем не выспалась?

– Я бы спала и спала. Привыкла, пока тебя не было. Поем, прилягу, проснусь, приберусь в квартире – и снова на боковую.

– Зачем?

– Так быстрее проходит время. Наверное, и ты в тюрьме только и делал, что спал?

– Не только… – не стал вдаваться в подробности Феликс.

– У тебя там появились новые друзья?

– Другом его назвать тяжело, но…

– Что «но»?

– Да так, ничего.

– А как ты определяешь, кто друг, а кто так, приятель?

– Ты что, до сих пор этому не научилась?

– Да как-то…

– Друг – это тот, – задумчиво промолвил Колчанов, – на чье слово можно положиться, не требуя никаких гарантий.

– Не знаю, есть ли среди моих знакомых такие, – сказала девушка.

Тут вскипел кофе, и она накрыла джезве блюдечком, чтобы напиток настоялся.

– Ты хочешь мне что-то сказать? – Марина вернулась в гостиную и села рядом с Феликсом, старательно закутываясь в плед. Было бы глупо сейчас одеваться, и в то же время нагота тяготила ее.

– Да, хочу. Это можно назвать тайной. Но я еще не уверен, стоит ли тебе об этом знать и принесет ли тебе это счастье.

– Ты уверен, что тебе легче хранить тайну при тебе?

– Наверное, я все-таки расскажу, но потом, не сейчас.

– Почему?

– Сейчас мне слишком хорошо.

– Тогда и у меня есть к тебе просьба. —Какая?

– Никогда и ничего не обещай мне.

– Почему?

– Я легковерная. Наверное, поэтому мне и приходится нелегко. И особенно я прошу тебя: никогда не говори мне, что ты меня любишь.

– Честно признаться, я уже собирался это сделать.

– Ну так вот: не надо.

– Хорошо, не буду.

Остаток вечера они провели в гостиной, болтая о всякой чепухе. О любви никто из них не вспоминал, о деньгах и золоте тоже.

Наконец Колчанову удалось уговорить Марину лечь спать. Сам же он уселся за перегородкой и в который раз принялся изучать план, который отпечатался у него в памяти не хуже, чем на самом совершенном ксероксе. Феликс курил сигарету за сигаретой и прихлебывал остывший кофе, видел подземелье, а в нем тускло поблескивающие аккуратные слитки с изображением зловещего имперского орла.

Что он станет делать после того, как добудет сокровище, Феликс пока не думал. «Будет день, будет пища», – любил он повторять известное изречение, зная, что всегда нужно соотносить свои потребности с возможностями. Доберется ли он до золота – еще бабушка надвое сказала, а значит, не нужно загадывать. Но попробовать нужно. Иначе потом всю оставшуюся жизнь придется локти кусать.

И еще он дал обещание человеку, который надеялся на него. Месяц, проведенный в тюрьме, приучил Феликса ценить свободу. Конечно, бывший эсэсовец далеко не ангел, но он уже искупил свою вину, стал другим человеком – это Феликс понял. Ведь старик говорил о себе в молодости так, как рассказывают о ком-то другом.

«Да и потом, – подумал Колчанов, – вряд ли Моргенштерн был убежденным нацистом из тех, кого могила исправит. Просто так сложились обстоятельства. В другое время, в другой стране его способностям нашлось бы достойное применение».

«Впрочем, как и моим, – вздохнул Феликс. – Неужели я пришел в этот мир для того, чтобы ездить за тысячу километров получать пособие по безработице, гонять краденые машины и перепродавать рваные баксы?»

Но самое главное было то, что золото могло на всю жизнь гарантировать покой. Тот самый Покой с большой буквы…

Феликс подошел к окну, поднял раму и глянул на почти бесцветное небо, подсвеченное фонарями. Лишь несколько крупных звезд пробивалось сквозь сероватую пелену. Колчанов определил, где восток, и стал до боли в глазах смотреть в ту сторону, словно мог отсюда увидеть свой недостроенный дом.

Телефон работал исправно, можно было в любую минуту набрать номер, связаться с кем-нибудь из своих знакомых. Но потянувшаяся было к трубке рука Колчанова остановилась. Кому звонить и зачем? К чему телефон, когда говорить хочется с той, которая здесь, совсем рядом.