Текст книги "Крупа бывает разная (сборник) (СИ)"

Автор книги: Виктор Дашкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Но от этих мыслей его отвлек хозяин дома. Он, сменив костюм на официальный мундир, на котором поблескивала новая побрякушка, снова появился на возвышении.

Началась торжественная часть.

Граф зачитал высочайший указ, в соответствии с коим он и получил орден, а также был пожалован землями. И принялся принимать восторженные поздравления.

Но на этом щедроты не закончились. Были также награждены главы нескольких губернских контор, после чего Афанасий понадеялся уже, что праздник наконец завершится и можно будет потихоньку убраться домой, но не тут-то было.

– А теперь я бы хотел попросить выйти в центр бальной залы, прямиком к нашей лесной красавице, старшего колдуна Канцелярии ея величества Афанасия Репина! – торжественным тоном провозгласил его сиятельство.

Афанасий моргнул от удивления и как был, с чертом на цепи, поплелся на всеобщее обозрение.

– Господин Репин, – провозгласил граф, – за заслуги перед отечеством в деле охраны государственного и общественного порядка ея величество жалует вам награду – двести рублей, а также именной колдовской прибор, сделанный по последнему слову техники мастерами в Париже. Кроме того, вы получаете премию в пятьдесят рублей на содержание вашего черта, совместно с коим вы так отважно сражались.

«Ничего себе», – удивленно подумал Афанасий. Заслуг он имел немало, но то, что их столь щедро оценили, стало неожиданностью.

А его сиятельство принялся трясти его руку и вроде невзначай поинтересовался:

– А как здоровье батюшки? Жаль, что по болезни своей его светлость не смог присутствовать на моем рождественском вечере!

– Спасибо, ваше сиятельство, батюшке намного лучше, – с честными глазами ответил Афанасий, хотя не видел папашу с тех пор, как приструнил его фамильяра. Но посыльный с сообщением о том, что светлейший князь помирать изволит, пока не являлся, поэтому Афанасий рассудил, что здоровье батюшки отнюдь не так уж и плохо. И даже позавидовал отцу немного – казенному колдуну невозможно было сказаться больным и не явиться на ассамблею. Но визит оказался весьма полезным. Двести пятьдесят рублей, как говорится, карман не тянут. И черту можно будет накупить жратвы и одежды, раз ему выделили дополнительное содержание.

– Желаю здоровья его светлости, передавай мои наилучшие пожелания, – граф, наконец, отпустил руку и благосклонно добавил:

– Сейчас Порфирий коньячку еще принесет, вижу понравился он тебе, Афанасий Васильевич.

– Да как не понравиться, понравился, – сказал Афанасий, еще раз поблагодарил за награду, поклонился и вернулся на свое место.

Награду получил и Резников, хоть и поскромнее. И довольный, вскоре присоединился к Афанасию.

– И чертяк наших не забыли, – тронутый едва не до слез, поражался старый служака, – не зря велели с собой тащить.

Колдуны выпили.

Особо не стесняясь, Афанасий скормил тарелку паштета Владимиру.

А Резников, в приступе благодушия, отдал какие-то сладости своему черту Иннокентию и снова привязал его к ножке стола.

Афанасий поставил пустой бокал и повернулся к Резникову, чтобы похвалить подчиненного за предусмотрительность, и одновременно протянул руку к графину, желая наполнить бокалы по новой. И… рука его ухватила пустоту.

Обернувшись, он обнаружил, что их стола с закусками и почти полным пузырем коньяка не стало. Как и чертей. А спустя мгновение на пол с грохотом и звоном рухнула скатерть.

– Черт! – завопил Резников, и было непонятно, ругается он или пытается призвать обратно своего чертяку.

А Афанасия как громом поразило. Он понял, что именно его смущало в худосочной девице. На ее лице и шее не было потеков пота! Потому и жрала она так много – не удержалась чертовка при виде окружающего изобилия.

Раздались вопли, и над головами гостей просвистел стол.

«Надо же какой добротный, крепкий», – только успел подумать Афанасий, как навстречу столу пронеслась серая химера. В когтях у нее истошно орал отнюдь не благим матом хозяин вечера. Стол с обрывком цепи врезался в стену, за грохотом удара раздался звон стекла и послышались новые истошные крики. Это Владимир с графом в когтях покинул парадную залу. Афанасий посмотрел на разбитое окно и пришел к выводу, что его сиятельство все же успел выставить щит, а значит, пострадал не слишком сильно. Под потолком грохнуло, яркая вспышка осветила перепуганных гостей, и сверху посыпались то ли мелкие камни, то ли осколки, потом – куски штукатурки, а в довершение с трагическим звоном и грохотом рухнула елка. Раздался женский визг, и Афанасий бросился вперед, крича на ходу:

– Колдуны, закрывайте щитами дам!

Уже стало очевидно, что под потолком черт Резникова ведет бой. Вспышку Афанасий узнал. Это оружие Иннокентия – зеркало. Но куда и зачем Владимир потащил начальника?

Что-то хрустнуло под ногой. Афанасий, поднимая щит, посмотрел на пол: так, а вот и ожерелье с рубином. Значит, ошибки нет – черт Резникова сражался с тем, кто скрывался за обликом худосочной девицы. А ожерелье это – не что иное, как амулет блокировки силы.

Две дамочки сноровисто укрылись под щитом Афанасия.

С треском взметнулось пламя, и повалил едкий дым – это вспыхнула елка. И в то же мгновение покрылась коркой льда. Лед обратился в воду, пламя исчезло, зато дым повалил еще гуще, и в нем серой тенью промелькнул силуэт крылатой химеры. Раздался оглушительный рев. И Афанасий узнал голос своего черта.

Пол под ногами задрожал и пошел трещинами. В том месте, где еще недавно стояла ель, образовалась дыра, в которую просунулась рогатая медвежья голова. Но в следующее мгновение черт исчез.

А в ту же дыру вылез еще один, сзади треснула стена, и черти, до того сидевшие в ожидании хозяев в чертячьей комнате, полезли в залу натурально из всех щелей.

Крики переросли в визги и вой, толпа гостей ломанулась к двери, но оттуда уже торчали огромные жучиные усы. Люди отпрянули. Началась давка. Вопли гостей смешались с воем и визгом дерущихся чертяк. В ход пошло оружие.

Трещал камень, звенели разбитые стекла, в стене образовалась дыра словно от пушечного ядра, обрушились колонна и часть потолка, заполыхали занавеси. Их, к счастью, бросились тушить какие-то люди: Владимир был слишком занят боем.

Афанасий оглянулся и увидел Резникова. Под его щитом скорчилось сразу четверо – три женщины и один немолодой уже господин в мундире.

Тогда Афанасий вытолкал женщин из-под своего щита и указал на Резникова:

– Быстро бегите к нему.

А сам кинулся к дыре в полу. Он ощущал, что его черту приходится туго. И Владимир, и Иннокентий вынуждены были сражаться не только с врагом, но и с обезумевшими от переполоха боя чертями других гостей.

Пробив шипом кольца палец, Афанасий сконцентрировал все силы. Алый вихрь взметнулся вверх, накрыв собой добрую половину зала.

– На пол! Замереть! – скомандовал Афанасий.

И черти буквально посыпались с потолка.

Афанасий насчитал девять штук. Казалось, голова сейчас лопнет от напряжения, поэтому он сразу же скомандовал черту Резникова и своему, освобождая их от действия Крови Колдуна:

– Владимир, Иннокентий, отпускаю.

А остальным рявкнул:

– В людей!

Черти немедленно сменили облики, и Афанасий сразу же опознал фамильяра его сиятельства. Им оказался рогатый медведь, пробивший дыру в том месте, где стояла елка. Видимо, спешил на помощь хозяину.

– Порфирий, отпускаю.

Черт тут же сорвался с места и спустя мгновение прижал к полу сразу двоих – чьи-то дурные фамильяры сцепились между собой да так и упали, кусая друг друга за хвосты.

Стало полегче, но все равно, удерживать силой одновременно стольких разъяренных чертей Афанасию прежде не приходилось.

– Дамы и господа, – раздался взволнованный голос графа откуда-то от входных дверей, – прошу вас, сохраняйте спокойствие! Произошло покушение. Но Петербургская Тайная Канцелярия полностью контролирует ситуацию. Опасности нет.

Послышались охи, но крики стихли. Его сиятельство вернулся крайне вовремя, скорее всего, Владимир просто отнес его на улицу и там отпустил. Но почему? Что произошло? Впрочем, думать об этом сейчас не было никаких сил: Афанасий, до скрипа сжав зубы, удерживал оставшихся шестерых чертей. В глазах темнело.

– Разберите своих!.. – с трудом простонал он.

К счастью, граф его услышал.

– Огромная просьба всем забрать своих фамильяров! – закричал он. Одна из дам кинулась к Афанасию.

– Это моя! Моя Херувима! – она указала пальцем на одну из трех стоящих на коленях и скалящихся «девиц».

– Отпускаю, Херувима, – разрешил Афанасий. Чертовок осталось двое. И, как на грех, самых тощих. Без парика и платья Афанасий не мог узнать вражескую засланку. Да и, возможно, враг был не один. Пусть остальные хозяева сначала разберут фамильяров. Станет ясно, кто тут лишний.

Знатные господа подходили, называли имена, Афанасий отпускал их чертей, даже не всматриваясь в лица, только по именам. Хорошо, что государь Петр ввел перечень имен для фамильяров и казенных чертей, работать стало куда проще. Перед глазами плыла красная пелена, и в один момент Афанасий почувствовал, как у него подкосились ноги, но Владимир подхватил его под руки, не давая упасть.

«Только бы кровь носом не пошла», – ударила в голову мысль.

Но, наконец, чертовка осталась одна. Она сама по себе была довольно сильной. А сил удерживать ее уже не осталось. Афанасий охнул, отпуская контроль. Теперь черти справятся.

– Взять ее. Да не смей жрать! Живая нужна, – тут же раздался громкий голос начальника, и колдун увидел, как графский черт, заломив девице руки, придавил ее коленом. И только после этого без сил опустился на пол.

Повисла тишина. В которой внезапно раздался громкий восхищенный голос. Афанасий не сразу даже понял, что принадлежит он колдуну Резникову.

– Браво! Браво, ваше сиятельство! Браво, Афанасий Васильевич! Слава Канцелярии!

За ним последовали сначала жиденькие, а потом все более и более бурные аплодисменты.

Афанасий скосил глаза – дымная пелена уже спала и дышать стало легче, гарь от елки и занавесок уже почти вышла через разбитые окна и дыру в стене. Его сиятельство, стоя спиной, раскланивался. Роскошный камзол его оказался почти совершенно разорван сзади и с боков, видимо, именно туда впивались когти Владимира, когда черт нес графа наружу. Что же, новый начальник не сплоховал и вполне заслужил аплодисменты. А граф, видя, что гости стали приходить в себя и кое-кто даже потянулся к уцелевшим столам, чтобы запить вином пережитый страх, повернулся к Афанасию. И воскликнул:

– Чародея! Кто-нибудь, немедленно позовите моего чародея!

И добавил уже тише, склонившись к колдуну:

– Как ты, голубчик?

– Ничего, жить буду, – постарался улыбнуться Афанасий, – не нужно чародея.

Владимир убрал с его лба руку, которую держал там с момента, как подхватил хозяина под руки, накачивая его энергией.

– Я бы лучше коньяку.

– Коньяк… ах да, чуть не забыл, – граф подошел к своему фамильяру и отвесил звонкую затрещину.

– Где ж тебя носило? – осведомился он. – Чужой черт мне жизнь спас! Сожрали бы меня, если бы не ум да расторопность моих колдунов.

– Так я… за коньяком, по вашему приказу, в подвал…

Пойманная чертовка в его руках в ярости грызла дубовый паркет и бешено вращала глазами. Владимир не сводил с нее взгляда.

Граф отвесил своему черту еще одну оплеуху.

– Коньяк-то не грохнул, болван?

– Никак нет, ваше сиятельство, – испуганно отрапортовал черт, – как можно, ваше сиятельство!

– Ну и славно, – граф повернулся к Афанасию:

– Видали? Вот подлюка-то… верно время рассчитала, как раз когда я Порфирия вниз отправил. Что же это за тварина? Ну ничего, выбьем из чертовки, запоет у нас эта птичка. Порфирий. Тащи ее в клетку. Да запри как следует. Эх… кого бы за коньяком-то послать.

– Так… черта моего, Иннокентия, – рядом образовался Резников, – умный, исполнительный, аккуратный черт. Доставит в лучшем виде!

– Что черт у тебя хороший, вижу, да и ты молодец, – граф хлопнул Резникова по плечу, – как вы, братцы, догадались о том, что меня порешить хотят? Я-то, как этот клювастый меня сцапал, – он указал на Владимира, – чуть Богу душу не отдал. А потом вдруг меня словно бы осенило, узнал шельмеца! Недавно ведь смотр был. А второй наш казенный черт, выходит, с поганкой этой сцепился. Да-а, мало вас сегодня наградили, братцы. Заслуживаете вы орден, не меньше. Похлопочу, обязательно похлопочу! А пока пусть, и правда что, черт в подвал за коньяком сбегает. Я бы тоже… нервишки-то поправил.

Он опустил руку, и порванный рукав съехал вниз, открыв взору кружевную рубашку. Совершенно целую. Надо же, как аккуратно ухватил начальство Владимир. Не поцарапал даже.

А его сиятельство оглядел залу:

– Ну, поймаю мерзавца, заставлю собственными руками тут все отстроить, прежде чем вздерну, – он вздохнул. – Схожу-ка я переоденусь да раздам указания, чтобы дорогих гостей проводили с почестями. А потом расскажете мне, как дело раскрыли.

Проводив взглядом его сиятельство, Резников посмотрел на Афанасия и, немного похлопав глазами, спросил:

– Так это… что произошло-то?

Афанасий протянул руку, и черт помог ему подняться на ноги. Вроде уже не шатало, осталось дождаться коньяка.

– Чертовку эту я заприметил и приказал следить. А в остальном, мне и самому любопытно, – пробормотал он и обратился к Владимиру:

– А ну-ка, ответь мне, чертяка, я же тебе велел на месте сидеть. Пошто ослушался?

Черт опустил башку, но ответил четко:

– Казенному черту, ежели он видит, что люди в беде и дело срочное, можно не спрашивать разрешения, чтобы не терять времени. А действовать на свое, чертячье, усмотрение. Так вы учили меня, хозяин.

– А молодец! Все правильно понял. Казенный черт должен немедля вмешаться. Как и государев колдун. Верно? – Афанасий подмигнул Резникову.

– В-верно, – подтвердил тот, но без особой уверенности. Видимо, считал, что позволять чертяке действовать на свое усмотрение – не лучшее решение. И такой крамоле своего черта не учил.

Иннокентий как раз появился с бочонком.

– О, основательная баклажка, – одобрил Афанасий. – А теперь принеси бокалы. И чего-нибудь похарчить. А потом собери, что в зале осталось. Будет и вам с Владимиром угощение.

Иннокентий коротко кивнул и исчез. А Афанасий продолжил допрос своего чертяки:

– Как понял, что люди в опасности?

– Я глаз с девицы не сводил. И сразу, когда она амулет сдернула, к ней бросился.

– А как сообразил, что его сиятельство спасать надо?

– А я его и не спасал, – равнодушно ответил Владимир.

– О? А зачем потащил? Неужто сожрать собирался? – рассмеялся Афанасий, а Резников от таких разговоров икнул и сделался по цвету похожим на поваленную елку.

– Никак нет, хозяин, – ответил черт, на мгновение жизнерадостно осклабившись. Он уже привык к шуточкам Афанасия. – Я видел, куда чертовка дернулась, на кого нацелилась, поэтому, когда черт его благородия господина Резникова вступил в бой, схватил жертву и понес на улицу. Там сражаться сподручнее. Снаружи мы вдвоем ее порешили бы, никому не навредив.

– А вернулся почему?

– Не погналась она за мной. А тут еще упала елка и начался пожар, а потом другие черти полезли и, не разбираясь, из-за чего драка, принялись друг друга колошматить и рвать. Недалеко до беды было.

Появился Иннокентий, отдал бокалы Владимиру, а сам с элегантным поклоном протянул хозяину блюдо с закусками.

– А ты чего за Владимиром рванул? Тебе же приказа не отдавали, – поинтересовался у черта Резникова Афанасий, делая большой глоток обжигающей жидкости из поданного Владимиром бокала. По жилам тут же растеклось приятное тепло и очень кстати: в зале уже существенно похолодало.

– Да! – обрел голос Резников. – Я тебя зря, что ли, к столу привязывал?

Афанасий вспомнил, как стол вслед за превратившимся в лебедя чертом, будто ковер-самолет в детской сказке, полетел над головами гостей, и весело захихикал. Резников посмотрел на него с немым укором.

– Я увидел, что ваш черт, ваше благородие, напал на неожиданно появившегося в центре зала врага, – доложил Иннокентий. – И решил, что это ваш приказ. Вы начальник моему хозяину. А преступник был сильнее нас обоих. Поэтому я тоже атаковал.

– Ну и ну, – восхитился Афанасий. – А черт-то поумнее будет, чем даже… – однако поглядев в бледное лицо бедняги Резникова, который вдруг понял, что никакого плана не было и придется доложить его сиятельству, что черти не собирались его спасать, а попросту вышли из-под контроля и творили, что хотят, Афанасий осекся и не стал продолжать свою мысль.

– Вот что, – вместо этого сказал он сослуживцу, – дело было так: я заподозрил ту девицу в нехорошем. И по моему приказу черти наши следили за ней и бросились на защиту его сиятельства и дражайших гостей. Я тоже вступил в бой, а вы защищали гражданских. Всем ясно? – он обвел троицу взглядом.

Черти склонили головы.

– Ну конечно! – обрадовался Резников, и его лицо приобрело, наконец, нормальный цвет. Он прихлебнув из бокала и засунул в рот одновременно кусок сыра, ветчины и севрюги. Афанасий глотнул коньячка и махнул чертям рукой, разрешая приступить к трапезе. А вскоре канцелярских колдунов попросили в кабинет его сиятельства с докладом.

– Баклажку не позабудь, – велел Афанасий Владимиру.

Чертовка, несмотря на все ухищрения, помалкивала и называть имя хозяина отказывалась категорически. Кто провел ее в зал, тоже выяснить не удалось. Ошейник охватывал ее талию и оказался простой цепью, без каких-то личных признаков сотворившего его колдуна.

– Попрошу тебя, Афанасий Васильевич, – зевнув, произнес граф, – еще раз посетить мой дом. Отдохни покамест, а утром снова применишь свое оружие. Нужно дознаться, кто ее подослал. А на ней приказ особый, заклятый. Так просто его не сломить.

– Дознаемся, – ответил Афанасий. Он едва стоял на ногах, а Резников и вовсе дремал на скамье в каземате графского дома, где стояла клетка.

Вернулись домой за полночь. Черт погрел воды и распарил уставшие ноги хозяина.

– А что, не так уж и плохи эти ассамблеи. Не скучные, – заметил Афанасий и погладил черта по макушке, – ну, что, чертяка, думай, что хочешь на свои пятьдесят рублей. Что пожелаешь, то тебе и купим. Жратвы, красивой одежды, новое одеяло… Выбирай. Заслужил. Тем более что работы у нас непочатый край.

Глава 7. Юный Аркадий Аверин

1924 год

Филипп Артемьевич никак не мог заснуть. Жена его уже давно видела сны, тихонько свернувшись в самом углу широкой супружеской постели, а он все ворочался с боку на бок: удобное положение никак не удавалось найти.

Он не понимал, что не так. То ли изжога его беспокоила, то ли начиналась мигрень. Или давление? По шее, лицу и голове ползали крупные мурашки, хотелось одновременно и почесаться, и умыться горячей водой.

«Нервы, это точно нервы».

Сын его, Аркадий, две недели назад приехал на каникулы, и супруга, чья любовь к единственному ребенку едва не доходила до безумия, держала в напряжении весь дом. От последней горничной до самого хозяина поместья.

Не удивительно, что парень так избалован. Не знает ни в чем отказа. И меры не знает.

Филипп Артемьевич перевернулся на другой бок. Надо выпить лавандовых капель, иначе не уснуть.

– Анонимус, – тихонько, чтобы не разбудить жену, позвал он. Обычно этого было вполне достаточно, чтобы фамильяр появился спустя несколько секунд, ну или минуту, если был чем-то занят по дому. Как правило, он находился поблизости, пока хозяева не заснут.

Но прошло две минуты, а Анонимуса все не было.

Филипп Артемьевич со вздохом встал. Если фамильяр не пришел, значит он не может прийти. Что-то не дает ему откликнуться на зов.

Точнее, кто-то.

Филипп Артемьевич давно подозревал, что Аркадий использует фамильяра неподобающим образом. И когда сын вошел в возраст, при котором плоть у мальчиков, бывает, затмевает разум, много раз говорил ему, что так поступать недостойно. Какие бы смазливые личины – а женских личин у Анонимуса было предостаточно – не показывал черт, поддаваться соблазну такого рода недопустимо. Филипп Артемьевич знал, что многие отцы семейств не только дозволяли своим сыновьям такое непотребство, но и поощряли его. Так неразумный отрок не будет путаться с девицами и не наградит род байстрюками или, того хуже, не выберет себе неподходящую партию, если придется жениться, чтобы скрыть позор девицы.

Но сам Филипп считал, что воздержанность для колдуна – основа его дальнейших успехов.

Однако, благодаря потаканиям супруги, четырнадцатилетний Аркадий ни в чем не знал меры. И, скорее всего, не отказывал себе в плотских утехах.

Что же. Самое время застать его за запретным делом и как следует отругать, чтобы отбить охоту к подобным развлечениям.

С такими мыслями Филипп Артемьевич направился к спальне сына.

Рывком открыл дверь и остановился, нахмурившись.

Спальня оказалась пуста. Даже кровать не тронута – похоже, Аркадий еще не ложился. Но что он делает в такой поздний час? Да еще и с Анонимусом?

Филипп Артемьевич покачал головой и даже испытал острый укол стыда за то, что подумал о сыне плохо. Парень наверняка в комнате вызовов, занимается. Скоро экзамены, ему нельзя ударить в грязь лицом. И хотя, к разочарованию отца, всем уже стало понятно, что боевого колдуна из него не выйдет, отличные оценки по всем предметам – залог будущей успешной карьеры. Война закончилась, сейчас, в мирное время, может быть, не так уж и востребованы боевые колдуны. Но все равно…

Филипп Артемьевич сочувствовал сыну. Сам он уже в тринадцать понял, что у него появляется оружие, и начал делать робкие попытки его призвать, правда, только в присутствии наставника. Аркадию же через три месяца пятнадцать, еще есть небольшой шанс, что оружие проявит себя позже, но…

Так что рвение в учебе более чем оправдано.

Ну конечно, где он еще может быть? Только в комнате вызовов. Поэтому Анонимус и не услышал зова – наверняка поддерживает огонь в печи, чтобы хозяин мог кипятить нужные ему приборы.

Филипп Артемьевич направился было в спальню, но опять почувствовал себя нехорошо. Нет, пусть Анонимус все же приготовит капли. Тем более, это не отвлечет его от печки.

…И очень хотелось посмотреть, что конкретно делает Аркадий в такой поздний час.

Вдруг повезло? И оружие начало пробуждаться. А сын втайне тренируется и пока не хочет рассказывать.

Филипп Артемьевич спустился вниз по лестнице, прошел по коридору и остановился у закрытой двери. Прислушался.

В комнате вызовов было тихо. Ни треска дров, ни бурления воды.

Колдун тихонько приоткрыл дверь и заглянул внутрь.

И потерял дар речи, не в силах поверить в то, что видит.

Посреди комнаты мелом был тщательно вычерчен алатырь. В его центре лежал Анонимус, обнаженный, руки его были вытянуты по швам, голова запрокинута назад. На столе рядом и на стуле с противоположной стороны стояло сразу несколько ламп, направленных на лицо…

…Точнее на то, что когда-то было лицом несчастного фамильяра.

Кожа с него была сорвана, обнажая мышцы с левой стороны. А на правой части скалилась половинка черепа, с костей которого было срезано почти все мясо. Только глаз остался в пустой глазнице, приколотый несколькими серебряными булавками. Где сын взял их? Неужто привез с собой из Академии? Такой дряни в доме Авериных сроду не водилось. Из всех орудий наказаний для дивов имелась только плетка с серебряными нитями, но и ее Филипп Артемьевич ни разу не пускал в ход. Анонимуса, исполнительного и безукоризненно послушного, никогда не приходилось наказывать.

Еще одна булавка была зажата между пальцами Аркадия. Он стоял на коленях, наклонившись над своей жертвой, и сосредоточенно тыкал серебром во второй глаз, с которого было срезано только веко. И, похоже, настолько увлекся своим омерзительным занятием, что даже не заметил появления отца.

Зато его заметил Анонимус. Он задергал головой и замычал. Видимо, говорить или издавать какие-либо громкие звуки Аркадий ему запретил. Или просто вырезал язык. Рядом с сыном на низкой табуретке стояла кювета с мутной жижей, в которую уже превратилась отрезанная плоть черта. Последним, завершающим штрихом к тому ужасу, который творил сын, оказался взведенный фотоаппарат на треноге, направленный прямо на жертву. Аркадий, судя по всему, планировал запечатлеть себе на память результат своих развлечений.

Промелькнула мысль, что лучше бы сын развлекался с фамильяром в спальне! Да лучше… Да все, что угодно, было лучше, чем этот отвратительный садизм.

Аркадий обернулся и уставился на отца удивленным взглядом.

– Почему вы не спите, отец?

– Почему?.. Почему?! – Филипп Артемьевич рванулся вперед и, схватив сына за шиворот, отшвырнул в сторону. Сам ногой в тапке стер несколько линий узора, освобождая фамильяра. И повернулся к сыну.

– Отец… – негромко произнес Аркадий, – вы неверно истолковали...

– Неверно?! А как, черт побери, я могу это истолковать?! Мой сын пытает беспомощное, зависящее от него существо… мне в страшном сне такого бы не приснилось… Ты чудовище, Аркадий! Ты понимаешь это?

Аркадий поднялся на ноги.

– Отец, выслушайте меня. Я не пытал, я… – он пытался подобрать подходящее слово, – я его препарировал. Изучал.

– Изучал?! Это ты хочешь сказать в свое оправдание? Колдуны учатся по книгам! У тебя их полно, я отдал тебе все свои и покупал новейшие атласы!

– Этого нет в книгах… – произнес сын, в качестве подтверждения указывая на стол, на котором действительно лежал открытый анатомический атлас. Похоже, Аркадий уже совершенно успокоился и взял себя в руки. Потому что заговорил уверенно:

– Я сравнивал, вот, смотрите, – он схватил книжку, и из нее выпало несколько фотоснимков, сделанных ранее. Одного взгляда на них хватило, чтобы ком тошноты застрял у Филиппа Артемьевича в горле.

– Ты что же… вообразил себя ученым, сопляк? – он почувствовал, как от ярости у него заполыхали щеки. – Ты хоть понимаешь, что ты творишь?.. Это… это не игрушки!

Аркадий слегка сдвинул брови.

– В Академии мы уже препарировали лягушек и крыс. На следующий год нас начнут пускать в прозекторскую. Вы, наверное, забыли…

– Лягушки, крысы и трупы не чувствуют боли!

На лице сына вдруг мелькнула ехидная ухмылка.

– Да… вы и правда учились по книжкам, отец…

Такой откровенной дерзости Филипп Артемьевич уже не выдержал. Он наотмашь ударил сына по ухмыляющемуся лицу, и тот отлетел в сторону – все же Аркадий, несмотря на свою наглость, оставался всего лишь худощавым подростком. Попадала с полок и зазвенела стеклянная посуда. Аркадий же весьма быстро восстановил равновесие. Ухмылка с его лица не исчезла, и только стала шире. Он вытер тыльной стороной ладони кровь с разбитой губы.

– Наш научный спор становится жарким, – спокойно заметил он.

Филипп Артемьевич шагнул вперед, занося руку для очередного удара. И внезапно почувствовал, что опустить ее не может – на запястье крепко сомкнулись пальцы Анонимуса.

– Что? – с удивлением он повернулся к фамильяру. Тот, даже несмотря на то что раны уже частично смогли зажить, выглядел довольно жутко. Один глаз успел восстановиться полностью, а второй смотрел на хозяина из пустой глазницы, и от этого вид фамильяр имел довольно угрожающий. Филипп Артемьевич судорожно сглотнул.

– А ну-ка отпусти, – тем не менее уверенным тоном велел он.

– Прошу прощения, – с некоторым трудом проговорил фамильяр, но руки не разжал.

– Отпусти!

– Ваше сиятельство, я не могу позволить вам причинить вред молодому хозяину.

Филипп Артемьевич второй раз за вечер утратил дар речи. Он посмотрел на черта, потом на сына и почувствовал, как холодные струйки пота стекают ему за ворот халата. На лице сына появилось выражение такого высокомерного восторга, что никаких сомнений насчет того, что сейчас произошло, у Филиппа Артемьевича не осталось.

Фамильяр. Сын перехватил управление фамильяром, подчинив его себе.

– Как ты посмел?.. – выдохнул он в лицо Аркадию.

– Я ничего не делал, – замотал головой тот, – это произошло само по себе.

Что же… может быть, этот ненормальный и не врал. Судя по фото, он проделывал свои отвратительные опыты уже не в первый раз. Чтобы скрыть их от отца и матери, однозначно приходилось давать Анонимусу немало своей крови.

Но все равно… перехватить управление даже без обряда…

– Отпусти, – еще раз приказал Филипп Артемьевич Анонимусу, и тот, к его удивлению, послушался. Но, шагнув вперед, встал между бывшим хозяином и Аркадием.

Филипп Артемьевич, не глядя более на участников отвратительной сцены, вышел из комнаты. То, что произошло, отдавало настоящей катастрофой. Если колдун и спал ночью, то урывками и совершенно этого не помнил. Но к утру решение было принято. И озвучил его Филипп Артемьевич прямо за завтраком:

– Завтра с утра, Аркадий, ты возвращаешься в Академию.

– Но отец! – запротестовал сын. – Вы даже не выслушали меня! Не хочу я никуда уезжать, это мой дом!

– Пока еще это мой дом, – жестко сказал Филипп Артемьевич и покосился на Анонимуса. Тот невозмутимой статуей стоял с подносом возле стола. Филипп Артемьевич был очень зол на фамильяра. Но с ним вопрос он решит позже.

– Филипп? – супруга отложила столовые приборы и посмотрела недоуменно. – Филипп, что происходит? Аркаша никуда не поедет, у него каникулы, он должен отдохнуть перед экзаменами!

– Отдохнет в Академии. И там же будет… учиться, – сделал Филипп Артемьевич нарочно паузу и перевел взгляд с жены на сына. – Ты понял?

– Понял, – буркнул тот и уставился в тарелку. Филипп Артемьевич ожидал, что Аркадий будет спорить, но тот молча доел завтрак и вышел из столовой.

– Филипп, вы мне объясните, что случилось? Аркаша в чем-то провинился? – супруга его в покое оставлять не собиралась.

– Это колдовские дела, – отрезал он, – вам незачем о них знать.

Галина Игнатьевна, провожая сына, не проронила ни слезинки, но было заметно, как ей тяжело расставаться с Аркадием. Мать скучала по сыну еще с Рождества. Филиппу Артемьевичу стало жаль ее, но и супруга заслуживала урока – именно оттого, что она во всем потворствовала сыну, он и вырос таким отвратительным и избалованным. Так что наказание пойдет на пользу всем.

Но не только в качестве наказания Филипп Артемьевич отправил Аркадия из дома. Предстояло решить самый важный вопрос.

– Анонимус, – позвал он фамильяра, – приготовь все в комнате вызовов к обряду овладения.

– Вы хотите повторно привязать меня, ваше сиятельство? – осведомился фамильяр.

– Что это ты такой разговорчивый стал? Какое тебе дело?

– Прошу прощения, ваше сиятельство. Но я должен вас предупредить, что, скорее всего, ничего не выйдет. Ваш сын сильнее вас. И наша связь очень крепкая, ее будет очень тяжело…

– Замолчи, – рявкнул Филипп Артемьевич и добавил уже спокойнее: – Это мы еще посмотрим… посмотрим. Немедленно подготовь все и принеси плеть. Понял?

– Да, ваше сиятельство, – черт поклонился и исчез.