Текст книги "Банда - 3"

Автор книги: Виктор Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Повидаться бы с ними, – вздохнул Пафнутьев, остановившись на перекрестке и пережидая жидкий поток машин. – Повидаться бы с ними порознь...

Как бы там ни было, начался отстрел. Неклясов... Чрезвычайно подозрительный, истеричный до беспамятства, какой-то запредельный человек. Его ничто не остановит, никакая кровь. Консервная крышка, уши собакам – его изобретение. Случалось, и яйца отрезал, тоже на глазах у жертвы скармливал собакам. Но своего добивался – человек показывал, где у него доллары спрятаны. Человек-крыса. Ведет ночной образ жизни, поедает своих же, спокойно и убежденно, едва заподозрит измену, а иногда просто для устрашения. Пафнутьев с ним не встречался, не приходилось, но словесный портрет знал хорошо. Невысокий, худой, бледный до болезненности. Очень белые искусственные зубы, слабая, вечно влажная ладонь, тридцать восьмой размер обуви, в одежде признает только черные и белые цвета. Иногда может появиться в белоснежном костюме и черной рубашке, но чаще наоборот. Осторожен, на людях почти не появляется. Он потому и пришел в ресторан к одиннадцати – знал, что в это время зал будет пуст. Несколько раз его задерживали, как-то даже Шаланда прихватил, но, в конце концов, вынужден был отпустить. Ничего, ну совершенно ничего не смог пришить. Оружия при нем не было, подписей своих нигде не ставит, ни в одной разборке не замечен, хотя знали – здесь он, где-то рядом, из машины руководит по радиотелефону, из окна наблюдает, в толпе любопытных стоит.

Сегодняшнего нападения Вовчик не простит. А виноватых найдет. Анцыферов должен крепко подумать, прежде чем решиться отвечать на вопросы Неклясова. А вопросы будут. Но есть у Леонарда и небольшой козыришка – он на виду, не скрывается да и не может скрываться.

Теперь Фердолевский...

По внешности полная противоположность Неклясову – высокий, полноватый, с замедленными движениями, барскими манерами, лакированными ногтями, четкий пробор, смазанные бриолином волосы. Месяц назад вернулся из Лондона – летал за костюмами. В декабре отдыхал на Канарских островах, со свитой ездил, девушек с собой не брал, кто-то его заверил, что тамошние Не хуже.

Вспыхнул зеленый светофор, Пафнутьев шагнул на проезжую часть, но тут же спохватился, остановился. Зеленый свет – это хорошо, но нет никакой уверенности, что водитель, ошалев от водки, от наркотика, от безнаказанности, не рванет на красный. Убедившись, что перекресток действительно свободный, Пафнутьев перешел через дорогу.

Так, Анцыферов задержан за укрывательство. Повод несерьезный, но для человека, недавно вернувшегося из-за колючей проволоки, даже такое задержание может оказаться сильным потрясением. Пафнутьев оказался прав. Анцыферов дрогнул и не лукавя, не тая рассказал об утреннем происшествии, о своих гостях, которых в знак уважения раздел в собственном кабинете.

Идем дальше... Раненый, кажется, выкарабкивается, усиленная охрана приставлена, Овсов предупрежден о нежелательности встречи палача и жертвы, которые оказались в одном коридоре больницы. Теперь Неклясов... Этот в бешенстве. Ему предстоит выяснить отношения с Фердолевским... Думаю, пока без оружия, оружие будет потом.

Повидаться бы с ними, познакомиться... Клиентов надо знать в лицо. И им тоже не мешает знать меня. Хотя тут я напрасно – знают они меня, наверняка знают...

***

Звонить Пафнутьев не стал, открыл дверь своим ключом. В глубине квартиры раздавались молодые веселые голоса. Все понятно – у Вики гости. Пафнутьев снял мокрую куртку, встряхнул ее, освобождая от мокрого снега, глянул на себя в зеркало, удрученно отвернулся – не понравился себе. Красная морда, – подумал. – Поганая, мясистая морда. Смотреть противно.

Обычно он спокойно относился к своей внешности, и не могли его сбить с толку никакие едкие замечания, как бы точны и уничижающи они не были. Но когда у Вики собирались ее друзья, Пафнутьев невольно останавливался у зеркала и отходил от него, только взяв себя в руки, волевыми усилиями заставляя быть улыбчивым, молодым и оживленным. Это удавалось настолько, что никто и не подозревал о его терзаниях у зеркала в прихожей.

– Привет, Пафнутьев! – приветствовала его Вика, оторвавшись от разговора.

– Привет, Пафнутьева! – отвечал он и радостно поднимал руку, приветствуя двух ее подруг. – Что хорошего случилось в вашей жизни?

– У нас все хорошо! – ответила бойкая девушка с короткими волосенками. – А у вас?

– И у нас! Небольшая перестрелка, один в морге, второй в больнице. Пока живой. Так что все отлично.

– Это вы о перестрелке в ресторане? Весь город только об этом и говорит.

– Да! Теперь там от посетителей отбоя не будет. Людям нравятся места, где льется кровь, особенно если это чужая кровь, верно?

– А что произошло? – у девушки были такие искренне-испуганные глаза, что Пафнутьев не мог отказать себе в удовольствии ответить подробнее.

– Ну, как... Обычное дело. Схлестнулись две крупные бандитские группировки. В ход пошли автоматы, огнеметы, был, правда, и гранатомет, но пустить в ход не успели. В результате один убит на месте, второй на операционном столе, остальные дают показания под гипнозом.

– Под гипнозом?!

– Конечно! Мы только под гипнозом допрашиваем. Иначе они ничего не скажут.

– А кто гипнотизирует?

– Самим приходится. Людей не хватает, зарплата маленькая, работа опасная. Да и не каждый бандит добровольно отдает себя в руки гипнотизера, приходится применять специальные меры...

– Какие?

– Газ, электрошок, наркотики...

Вика с трудом сдерживалась от хохота, но ее подруги все воспринимали всерьез и, кажется, даже с осуждением.

– А как это согласуется с правами человека? – спросила одна из них.

– Ничего о таких правах не слышал. В уголовно-процессуальном кодексе о них нет ни слова. – И Пафнутьев прошел в ванную. А когда вышел, девушек уже не было.

– Ужинать будешь? – спросила Вика.

– С Халандовским повидался.

– Понятно. Невродов звонил.

– Да? Уже? Быстро работают ребята, – проговорил Пафнутьев озадаченно и тут же набрал номер областного прокурора. – Валерий Александрович? Приветствую вас в этот прекрасный вечер! Сегодняшний снег вызвал в моей душе, в моем сознании воспоминание о тех давних временах, когда я был молод, влюблен и хорош собой. Как сейчас помню...

– Остановись, Паша, – проворчал Невродов, и было в его голосе не столько недовольство болтливостью Пафнутьева, сколько нетерпение. – За что Анцыферова посадил?

– Сажает суд. А я задержал на сутки до выяснения обстоятельств.

– Каких?

– У него в кабинете, в шкафу обнаружена одежда Неклясова...

– Ну и что?

– Как?! Вам не знакомо это имя?

– Отпусти его, Паша.

– Прямо сейчас? – спросил Пафнутьев, уверенный в том, что Невродов, конечно же, скажет, что отпустить можно и утром. Но тот ответил нечто неожиданное.

– Да, Паша. Немедленно.

– Правосудие не пострадает, Валерий Александрович?

– Паша, ты не поверишь, но правосудие только выиграет.

– Вы хотите сказать, что...

– Да, – ответил Невродов, не дав возможности Пафнутьеву закончить вопрос. – Да, Паша. И хватит об этом. Мы договорились?

– Как всегда.

– Павел, – просипел Невродов в трубку, – мне известны случаи, когда ты не торопился выполнять обещания, данные начальству...

– Все в прошлом, Валерий Александрович, все в прошлом.

– Я могу спать спокойно?

– И видеть сны среди весны, – закончил Пафнутьев. – Вы не боитесь вечером подходить к окну?

– Почему я должен этого бояться? – спросил Невродов заинтересованно, но прозвучала в его голосе и некоторая обида. Слишком уж вольно разговаривал с ним Пафнутьев, посдержаннее бы ему немного, попочтительнее.

– Стреляют, – ответил Пафнутьев.

– Не боюсь.

– Тогда выключите в комнате свет, подойдите к окну и посмотрите, что творится прямо перед вашими окнами.

– А что там творится? О чем ты?

– Валерий Александрович! Снег идет! И все вокруг чего-то ждет!

– Ну, ты даешь, Павел, – проворчал прокурор улыбчиво и положил трубку.

Но знал Пафнутьев, твердо знал, что именно в это время областной прокурор действительно выключает свет и идет к окну. Душа Невродова, несмотря на суровую должность, оставалась трепетной и влюбчивой, жаждущей впечатлений чистых и возвышенных.

Но дал понять Невродов – Анцыферов работает не только на Неклясова и Фердолевского, он и на Невродова работает. А потому задерживать его, присматриваться к нему пристально и подозрительно не следует. Ну что ж, подумал Пафнутьев, это задержание работает на Анцыферова, его криминальные друзья убедятся еще раз, что с правоохранными органами тот шашни не крутит, что и сам рискует быть покаранным. До позднего вечера Анцыферов давал показания в отделение у Шаланды, там и был оставлен ночевать. Поэтому Пафнутьеву было совсем не сложно выполнить просьбу областного прокурора для этого достаточно позвонить Шаланде. Что он и сделал, не отходя от телефона.

Еще через час снова позвонил Невродов.

– Спасибо, Паша, – сказал он без приветствия, – Все получилось наилучшим образом. Наш клиент выражает тебе искреннюю благодарность.

– Он уже дышит свежим воздухом?

– И любуется снегопадом, – ответил Невродов, улыбаясь, из чего Пафнутьев заключил, что был прав – подходил прокурор к окну по его совету, подходил все-таки.

Когда Пафнутьев уже поздним вечером прошел в спальню, он столкнулся с ясным взглядом Вики – она уже лежала под одеялом.

– Павел Николаевич, – проговорила она, – позвольте обратиться?

– Слушаю вас внимательно.

– Я полагаю, что уже и моя очередь подошла, уже и я могу рассчитывать на какое-то к себе внимание, как вы считаете? Уделите часок, а?

– Да, – кивнул Пафнутьев. – Придется уделить.

– Боже! – воскликнула Вика. – Неужели – дождалась?!

Пафнутьев присел на край кровати, провел ладонью по щеке Вики, наклонился, опустив лицо в ее волосы. Они, как всегда, пахли травой, скошенным сеном.

– Кажется, выжил, – прошептал он. – Сегодня я выжил...

– Это еще неизвестно, – шало улыбнулась Вика, расстегивая на нем рубашку. – Самое главное впереди.

– Пощадишь?

– И не надейся! Ишь, размечтался!

***

Пафнутьев придвинул телефон, пробежал глазами по ориентировке, которую только что взял у секретаря, взглянул на календарь – не намечено ли чего срочного, поднял глаза на скрип двери. На пороге стоял Дубовик. Его обычно скорбное лицо было озадачено.

– Паша... Тут к тебе посетитель рвется... Может, примешь?

– Кто?

– Неклясов. Собственной персоной с двумя телохранителями.

– Что ему нужно?

– По поводу вчерашнего происшествия... Жалуется. Убит друг, отобраны вещи, где второй его человек, он не знает, может, говорит, ему нужна помощь, лекарства, корм...

– Как он к тебе попал?

– Я раньше пришел... Тебя еще не было. Он уже сидел в коридоре. А по обе стороны два амбала...

Пафнутьев машинально перевернул листок календаря, взглянул в окно, на заснеженные ветви клена, повернулся к Дубовику. Тот все это время стоял у двери и, склонив голову, ждал решения начальства. Пафнутьев не был готов принять первого, точнее, одного из первых бандитов города. Но, с другой стороны, и уклоняться от встречи не хотелось.

– Как он настроен?

– По-моему, скандально. Но не угрожающе. Дурака валяет.

– Он всегда дурака валяет.

– На мой взгляд... Легкая истерика.

– Он всегда в легкой истерике. – Пафнутьев опять посмотрел на заснеженные ветки за окном, словно советуясь с ними. – Ну что ж... Пусть будет, как он хочет. Зови.

– Мне присутствовать?

– Конечно... Ты же ведешь дело... Вдруг возникнет вопрос, на который никто, кроме тебя, не ответит... Зови, – решительно сказал Пафнутьев, сбрасывая со стола в выдвинутый ящик все бумаги, записки, вырванные листки календаря.

Дубовик вышел, и через две-три минуты в дверь раздался деликатный стук.

– Входите, открыто! – громко сказал Пафнутьев.

Дверь тихонько приоткрылась и в узком просвете показалась худая, сероватая физиономия Неклясова. Он улыбался, показывая неестественно белые вставные зубы.

– Позвольте, гражданин начальник?

– Позволяю.

Неклясов вошел игривой походкой, куражливо осмотрелся. Пафнутьев сразу представил, как тот входил в камеру, получая очередной срок. Вот так же, наверно, просовывал голову в дверь, осматривая камеру, заглядывая во все углы и улыбаясь ее обитателям. На Неклясове был черный костюм, белоснежная рубашка, черно-белый галстук в косую полосу, блестящие остроносые черные туфельки. Следом за Неклясовым вошли двое ребят, по размерам своим явно крупнее средних. Лица их были спокойны, даже слегка сонные, но заметил Пафнутьев беспокойный блеск в глазах – знали, что не в простом кабинете оказались, к начальнику следственного отдела прокуратуры пожаловали. Остановившись за спиной Неклясова, они вроде бы остались безразличными, но скосили глаза в сторону Пафнутьева – как тот отнесется к их появлению.

– Неплохое помещение, – проговорил наконец Неклясов, закончив осмотр.

– Встречались и похуже? – поддержал разговор Пафнутьев.

– О! – восхитился Неклясов тонкостью воспитания Пафнутьева и в то же время давая понять, что шутку понял. – Побросала меня жизнь, поносила по белу свету.

– Вы как, с коллективной жалобой? Или у каждого что-то свое?

– У нас одно дело.

– А кто эти граждане? – только сейчас вошел Дубовик, видимо, подбирал документы для разговора. В руках его была папка со вчерашними протоколами и уже готовыми снимками.

– Мои друзья, – небрежно махнул тонкой ладошкой Неклясов. – Позвольте сесть?

– А почему вы без женщины? – спросил Пафнутьев.

– Какой женщины?

– И непонятно, где ваши родители?

– Родители? В деревне... На Брянщине. При чем здесь моя женщина, мои родители? – Неклясов был явно растерян, таких вопросов он не ожидал.

– Ну, я подумал... Что уж если вы захватили с собой друзей, то почему бы не привести заодно и любимых женщин, родителей... Детей... Соседей...

– А! – рассмеялся Неклясов, поняв, наконец, что имел в виду Пафнутьев. – Я смотрю, вы шутник! Это мне нравится.

– – Очень рад, – суховато ответил Пафнутьев.

– Не понял?

– – Я говорю, чрезвычайно рад, что понравился вам. Но принимаю по одному. Скажите" пожалуйста, своим приятелям, чтобы подождали в коридоре.

– А у меня от них нет секретов! – нервно рассмеялся Неклясов. Он явно волновался, не зная, как себя вести, но при своих ребятах не мог уступить, показать зависимость. Стоя у стола Пафнутьева, Неклясов делал гораздо больше движений, чем требовалось – выкидывал в сторону одну ногу, потом другую, поддергивал плечами, будто пиджак никак не мог сесть на нужное место, руки его тоже метались, то взлетая к волосам, то ныряя в карманы.

– Ладно, Володя... Садись, наконец, – Пафнутьев показал на стул. – А они пусть подождут в коридоре. У них, кстати, есть разрешение на оружие?

– Не понял?

– Я смотрю, пиджаки топорщатся... То ли мышцы накачали великоватые, то ли другая причина...

Неклясов несколько секунд неподвижно смотрел Пафнутьеву в глаза, поигрывая маленькими остренькими желваками, сделал судорожное глотательное движение и повернулся к своим амбалам.

– Подождите меня там, – он кивнул на дверь. И те молча, так и не проронив ни слова, вышли, осторожно притворив за собой дверь.

– Хорошие ребята, – сказал Пафнутьев. – Вежливые, послушные, исполнительные... У них, наверно, есть и другие достоинства?

– Есть, – улыбнулся Неклясов белозубо, но на этот раз в улыбке проскользнуло недовольство: его вынудили совершить нечто такое, чего он делать не собирался.

– Слушаю, Володя, – Пафнутьев безошибочно решил, что именно такая вот дружеская доверительность наиболее уместна, она лишает Неклясова какой-то своей злобной уверенности.

Видимо, у Неклясова было что-то с психикой, не мог он вот так просто сказать, зачем пришел, не мог. И когда Пафнутьев предложил сразу изложить суть дела, тот некоторое время молчал. Обеспокоенно оглянулся на Дубовика, который пристроился с папкой у окна, склонил голову, словно прислушивался к самому себе. Положив на стол ладони, он внимательно осмотрел свои лакированные ногти, искоса, даже как-то игриво взглянул на Пафнутьева, но в его шаловливости ощущалась угроза, может быть невнятная, еще не сложившаяся, но угроза. Неклясов привык видеть в людях опасность, знал, что его побаиваются, а встретив здесь спокойное, даже снисходительное внимание, растерялся. Да еще этот – Пафнутьев – он явно посмеялся над ним, спросив о женщинах, родителях, детях.

– Вчера убили моего человека, – произнес наконец Неклясов. – Вам известно об этом?

– Да, – ответил Пафнутьев и не добавил ничего больше, решив, что будет лучше, если не давать Неклясову никаких подсказок.

– Второй тяжело ранен... Его увезли на "скорой помощи". Где он, я не знаю, неизвестно, жив ли...

– Жив.

– Его можно увидеть?

– Конечно.

– Когда?

– В любое время. Как только врачи скажут, что он в состоянии хотя бы узнать вас.

– Так, – что-то в словах Пафнутьева не понравилось Неклясову. Он почувствовал, что не во всем идут ему навстречу, что, несмотря на вежливый разговор, его тихонько отшивают.

– Но вы можете сказать, куда его увезли?

– Разумеется... Надо будет уточнить, – повернулся Пафнутьев к Дубовику.

– Уточним, – кивнул тот.

– Что еще? – спросил Пафнутьев, и в этих двух коротких словечках прозвучало напоминание о том, что гостю пора убираться.

– Одежда, Павел Николаевич... Я правильно назвал ваше имя?

– Что у вас случилось с одеждой?

– Ее изъяли... Мое пальто стоит три миллиона рублей. Павел Николаевич... Я бы хотел его вернуть. И у моих людей тоже изъяли куртки, пальто.

– Изъяли? – Пафнутьев удивился так искренне, что у Неклясова не возникло даже сомнений в том, что гражданин начальник действительно ничего не знает. – Не понял? – Пафнутьев снова повернулся к Дубовику. – Что произошло?

– Дело в том, что вчера этот господин так быстро покинул ресторан и своих умирающих товарищей, что не успел одеться... Убегая впопыхах, не всегда вспомнишь о пальто, даже за три миллиона рублей.

– Что значит впопыхах?! – взвился Неклясов, побледнев.

– Это значит, что вы покинули ресторан так быстро, что даже не успели предупредить владельца... Он ничего не мог сказать об одежде, которая висела в шкафу. А поскольку начались оперативно-следственные действия, наше внимание привлекла одежда... Тем более, что содержимое карманов наводило на размышления, – занудливо тянул Дубовик, перебирая листочки в своей папке.

– Что обнаружили? – спросил Неклясов. Дубовик, не торопясь, подошел к столу и положил на полированную поверхность блестящий металлический кружок.

– Что это? – вскинулся Неклясов. Он взял крышку, повертел ее в пальцах и бросил на стол. Дубовик тут же, проявив сноровку, ухватил кружок с двух сторон и осторожно опустил его в целлофановый пакет. Теперь на нем были отпечатки пальцев Неклясова.

– Орудие преступления, – удовлетворенно ответил Дубовик. – Этим предметом у некоторых граждан нашего города были отрезаны уши... А также другие органы.

– Какие?

– Яйца, – ответил Дубовик все так же занудливо.

– А при чем тут я?

– Ни при чем, – улыбнулся Пафнутьев. – Вы спросили, что обнаружено в карманах одежды, которую никто из находящихся в ресторане не признал своей... Обнаружена вот эта остро заточенная крышка от консервной банки. Она была предъявлена потерпевшим, и они ее опознали как орудие преступления.

– А вы не исключаете, что эта крышка... Или как там ее... Может быть просто подсунута? – спросил Неклясов.

– Все производилось в присутствии понятых, владельца ресторана, оперативных работников... Протокол изъятия всеми участниками и свидетелями изъятия подписан. И стал, таким образом, юридическим документом, который обладает всеми доказательными признаками для суда.

– Будет суд? – улыбнулся Неклясов, показав свои потрясающе белые зубы, но улыбка его была слишком уж похожа на оскал.

– Обязательно, – кивнул Пафнутьев.

– Теперь, когда вы изъяли все, что пожелали... Когда обшарили мои карманы... Я могу получить свою одежду?

– Хоть сейчас, – беззаботно ответил Пафнутьев. – Есть, правда, небольшая формальность... Вам необходимо написать расписку.

– А это еще зачем?

– Ну, как же... Вы сами напомнили, что пальто стоит миллионы... Да и другие вещи... Я не могу рисковать такими ценностями. Придется написать расписку. Так, мол, и так, я, такой-то и такой-то... Получил принадлежащее мне пальто, укажите отличительные признаки пальто, уточните, что оно было изъято на месте преступления, в кабинете владельца ресторана Леонарда Леонидовича Анцыферова... Ну, и так далее. Отсюда выйдете уже в своем пальто. А то погода сырая, недолго и простудиться, – улыбнулся Пафнутьев.

– Шутите?

– С вашего позволения.

– Если я все это напишу... Моя расписка тоже ляжет вон в ту папочку? спросил Неклясов, кивнув в сторону Дубовика, сидящего с серой картонной папкой.

– Конечно.

– Хм, – Неклясов задумался. В этот момент дверь открылась и заглянул Андрей.

– Можно? – спросил он у Пафнутьева.

– Заходи... Что у тебя?

– С заправкой все в порядке, я тоже готов. Когда выезжаем?

– Через полчаса.

– Я посижу здесь?

– Садись, отдыхай. Мы заканчиваем. Так что вы решили? – спросил Пафнутьев у Неклясова.

– Я напишу расписку, если уж без этого нельзя... Хотя что-то мне подсказывает, что этого лучше не делать... Я ведь таким образом подтверждаю, что был в ресторане, что разделся в кабинете, что знаком с Анцыферовым...

– А все это и так подтверждено, – Пафнутьев пожал плечами. – Вы ничего нового не добавляете. Решайте.

– Напишу.

– Очень хорошо, – и Пафнутьев протянул лист бумаги. Неклясов даже не взглянул на ручку, которую протянул Пафнутьев, – вынул свою, с золоченым колпачком. Придвинув бумагу, остро взглянул на следователя, словно бы разгадал его хитрость.

Пафнутьев как-то с неожиданной остротой отметил его тонкие, синеватые пальцы, старательный пробор, выдающий некую зависимость от собственных представлений о себе. Неклясов тянулся к какому-то своему придуманному образу, тянулся из последних сил, но нет, не достигал, как человек, пытающийся подпрыгнуть к перекладине.

– Знаете, вы лучше диктуйте, а я буду писать. – Неклясов вынужден был признать собственную беспомощность перед листом бумаги.

– Хорошо, – Пафнутьев усмехнулся, посмотрел на Дубовика – вот так, дескать, вот с кем дело имеем. – Пишите... Я, Неклясов Владимир Геннадиевич, настоящим подтверждаю, что мое пальто, оставленное вчера в ресторане "Леонард", в кабинете владельца.., мною получено...

Неклясов все старательно записал, поставил дату, подпись, придвинул лист Пафнутьеву. Тот прочел и передал расписку Дубовику. Тот убедился, что все указано правильно, положил документ в папку.

– А теперь, Павел Николаевич, позвольте задать вопрос, ради которого я и пришел сюда... Ведь не думаете же вы, что я за пальто пришел, рассмеялся Неклясов, хотя ничего смешного и не произнес, да и все остальные в кабинете оставались сумрачно серьезными.

– Слушаю.

– К чему склоняется следствие? Кто стрелял? С какой целью?

– Крутые вопросы, – воскликнул Пафнутьев. – Знай мы все это, тогда и в следствии нет никакой надобности. Если у вас есть подозрения, поделитесь.

– Во дожили! – опять расхохотался Неклясов. – Я... Я помогаю следствию! Попробую... Стреляли, конечно же, в меня...

– Сомневаюсь, – сказал Пафнутьев. – Стрелять сквозь толстое витринное стекло, не видя цели... Ведь вы к тому же сидели еще и за шторами... Кто-то знал, что вы в ресторане?

– Да.

– Кто?

– Фердолевский.

– Думаете – он?

– Или он... Или вы, – Неклясов в упор посмотрел на Пафнутьева. – Я имею в виду вашу службу. – Неклясов не сводил взгляда с Пафнутьева, будто ждал, что тот как-то выдаст себя, разоблачит.

Хмыкнул в своем углу Андрей, удивленно склонил голову Дубовик, не сдерживаясь, рассмеялся Пафнутьев.

– У меня другие методы, – сказал он.

– Вроде конкуренты у вас появились, – обронил Андрей. – Появились ребята куда покруче вас с Фердолевским.

– Конкуренты? – переспросил Пафнутьев, взглянув на Андрея. – Это точно?

– Говорят, – уклончиво ответил Андрей.

– И мне говорят, – фыркнул Неклясов. – Но я не верю. Это невозможно. Везде действуют свои законы, а у нас законы суровее, чем где бы то ни было. Так не бывает. Вот что, Павел Николаевич, – Неклясов повернулся к Пафнутьеву, потеряв интерес ко всем остальным в кабинете. – Надеюсь, вы не думаете, что я пришел сюда из-за этого пальто... Мне нужно было убедиться, что это не ваших рук дело.

– Убедились?

– Вы ведете себя спокойно... На вас не похоже. И новые ребята так не станут себя вести...

– Остается... – начал Пафнутьев.

– Да, – Неклясов склонил голову, уставившись в стол. – Да. Вы правы, Павел Николаевич. Павел Николаевич, – просяще заговорил Неклясов. – Отдай мне моего Ерхова.

– Это кто?

– Раненый. Я ему получше уход организую... Отдай, Павел Николаевич.

– Да нет его у меня! В больнице, наверно.

– Была сложная операция, – пояснил Дубовик. – Сейчас он без сознания.

– Не отдашь? – тянул свое Неклясов.

– Операция прошла успешно, но парень в очень тяжелом состоянии, опять ответил Дубовик...

– Ну ладно... Смотрите, – проворчал Неклясов. – На вашу ответственность.

– Не привыкать, – махнул рукой Пафнутьев. – Ответим.

Некоторое время молчали. Необходимые слова были сказаны, а двусмысленность происходящего была для всех очевидной – глава местной мафии и начальник следственного отдела сидели за одним столом и оба понимали, что наверняка им еще придется встретиться, правда, в другой обстановке. Усмехался Пафнутьев, понимая, что нет у него оснований взять сейчас Неклясова, это сознавал и сам Неклясов, тоже усмехаясь нервно и неопределенно.

Через некоторое время в дверь заглянул Худолей.

– Павел Николаевич... Вопрос... Одно пальто брать или все четыре... Андрей просил уточнить...

– Он в кладовке? – спросил Пафнутьев.

– Да, я оставил его постеречь.

– Одно... У вас какого цвета пальто? – спросил Пафнутьев у Неклясова.

– Черное, – ответил тот, удивленный вопросом. – Конечно, черное.

– Тащите его сюда, – сказал Пафнутьев Худолею, провожая его взглядом, в котором была и досада, и озадаченность. Что-то насторожило Пафнутьева в происходящем, что-то было не так, но он и сам не осознал, что именно ему не понравилось. – До скорой встречи, – сказал Неклясову, увидев, что тот поднимается.

– Думаете, увидимся? – рассмеялся тот.

– Обязательно. Мир тесен, – Пафнутьев просто вынужден был пожать протянутую руку бандита.

***

Странные иногда вещи происходят со здоровыми, молодыми людьми, не испытавшими в своей жизни ни затяжных тягостных болезней, ни почечных колик, ни сердечных приступов, жившими до какого-то времени, не задумываясь о собственном здоровье, принимая его как нечто само собой разумеющееся, вроде бы иначе и быть не может. И вдруг попадают они с неожиданной хворью в больницу, видят вокруг себя искалеченных, искромсанных бандитскими ножами и хирургическими скальпелями людей, видят стонущих, умирающих, измученных... И мужество им изменяет. Они убеждаются, что и их, никогда ни на что не жалующихся, тоже подстерегает смерть, и умереть они могут если не к вечеру, то к следующему утру уж обязательно. Когда слабые и хилые, но закаленные бесконечными своими болезнями и мучениями лишь усмехаются, сильные стонут, прощаются с жизнью, доводят близких до полного изнеможения. И ужас их охватывает, и только тогда они в полной мере понимают собственную уязвимость, недолговечность" зыбкость существования.

Нечто похожее произошло и с Ерховым, отчаянным боевиком Неклясова. Его привезли к Овсову вместе с товарищем, но тот умер по дороге, на глазах у Ерхова, тот самый, который всего полчаса назад был здоров, нагл и бесстрашен. А теперь вместо него лежит в машине окровавленная туша.

– Как он? – спросил Пафнутьев, заглянув через несколько дней к Овсову.

– Знаешь, слабак, – Овсов пожал плечами. – Не часто таких приходится видеть. Если бы ты не сказал, что это крутой боевик, взят в перестрелке, я мог бы подумать, что он из тех, кто в подземных переходах кошками торгуют.

– В чем же дело? Если он попал к Неклясову, то уже прошел какой-то отбор...

– Что-то на него повлияло. Может, смерть напарника, может, полная беспомощность, больничная обстановка... Знаешь, многие теряют сознание от вида бинтов, от запаха йода... Знаю одного парня... Ну, какой парень, ему уже за пятьдесят, всю жизнь водителем проработал, в переделках бывал... Пришел он ко мне по какому-то совсем не больничному поводу... И увидел на столе скальпель... Обычный скальпель, но, знаешь, сточенный почти до шила, представляешь, шило с режущей боковой поверхностью? Вот примерно такая железка на столе лежала. Он спросил, что это, дескать, такое? Скальпель, говорю, тонкие жилы перерезать... Мой водитель побледнел и тут же со стула на пол и соскользнул... Вот что-то похожее произошло и с Ерховым.

– С ним можно говорить?

– Вполне. Только не затрагивай больничных тем, лекарств, операций... Он ведь не знал, не догадывался, что люди его профессии рано или поздно попадают ко мне в руки... В лучшем случае, – усмехнулся Овсов.

– Почему в лучшем?

– В худшем случае они попадают в другие руки... Знаешь наш больничный анекдот... Приходит в палату человек в белом халате и начинает обмерять больного рулеткой. Больной спрашивает: "Доктор, вы что, решили новую пижаму выдать?" А тот и отвечает: "Я не доктор, я столяр".

– Какие-то анекдоты у вас туг... – поежился Пафнутьев. – Веди меня к нему. Хочу видеть этого человека, – Пафнутьев поправил во внутреннем кармане диктофон, еще раз нащупал пусковую кнопку, поскольку не часто ему приходилось прибегать к помощи этой изощренной техники. Да и в качестве доказательства подобные записи стали признаваться совсем недавно.

Поднявшись на этаж выше, Пафнутьев сразу ощутил себя в родной обстановке – в конце коридора маячил омоновец в пятнистой форме и с автоматом, второй прохаживался вдоль палат, третий маялся на лестничной площадке. Все они с подозрением проводили его взглядами, и, не будь рядом Овсова, вряд ли ему удалось бы вот так просто преодолеть эту преграду.

– Были попытки? – спросил Пафнутьев, кивнув в сторону пятнистой охраны.

– Были, – кивнул Овсов.

– Отразили?

– Отрезали, – поправил хирург.

– Это как?

– Просочился один как-то... Не знаю, то ли белый халат на себя напялил, то ли еще как... В общем, просочился на этот этаж, но как-то себя выдал... Ты не смотри, что ребята выглядят немного сонными... Это обманчивое впечатление. Ну, рванулся мужик в какую-то палату, однако оказался недостаточно шустрым... Омоновец дал короткую очередь, гуманную такую, по ногам...

Вот одну и пришлось отрезать. Ему повезло, что все в больнице произошло, а то бы от потери крови скончался.

– Важную жилу перебили?

– Вену, – поправил Овсов.

– Будет жить?

– Будет... Но что это за жизнь?