Текст книги "Банда - 3"

Автор книги: Виктор Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

– Не звонить! – резко сказал Пафнутьев.

– Не понял?

– Не надо звонить при мне. Уйду – тогда сколько угодно. А сейчас не надо.

– А если мне позвонят?

– Трубку не брать.

– Но я могу и не послушаться, а, Паша?

– Послушаешься. Иначе применю оружие.

– Что происходит, Паша?

– Когда уйду – говори с кем угодно, звони куда угодно... Но пока я здесь, хочу насладиться общением только с тобой, – Пафнутьев, будто извиняясь, развел руки в стороны, дескать, извини, дорогой, тут я не властен над собой.

В это время раздался мягкий, воркующий звонок. Анцыферов вопросительно посмотрел на Пафнутьева. А тот невозмутимо поднялся и взял трубку.

– Вас слушают, – сказал Пафнутьев скомканным голосом так, что сразу невозможно было понять, кто говорит. Но слова он произнес анцыферовские. Тот, сидя в прокурорском кабинете, начинал разговор с этих вот церемонных, вроде бы уважительных слов.

– Леня, мы у тебя кое-что забыли, – произнес молодой голос. – Ты в курсе? Алло!

– Говорите, я слушаю! – сказал Пафнутьев и весело подмигнул Анцыферову, давая понять, что разговор идет легкий, необязательный, и не грех при таком разговоре пошутить.

– Это Леонард?

– Вас слушают, – повторил Пафнутьев, но человек на том конце провода уже догадался о своей ошибке и положил трубку.

– Кто звонил? – спросил Анцыферов.

– А! – Пафнутьев беззаботно махнул рукой и снова уселся в кресло. Твои ребята звонили.

– Какие ребята? – помертвевшим голосом спросил Анцыферов.

– Ну, эти... Как их... Которые утром перекусывали, а потом сматывались черным ходом.

– И что сказали?

– Леонард! – воскликнул Пафнутьев. – Я тебя не понимаю! Вместо того чтобы возмутиться, послать меня к какой-то там матери, ты все принимаешь за чистую монету и даже спрашиваешь, о чем был разговор... Как понимать?

– Шутка, – холодно сказал Анцыферов. – Это, Паша, была шутка. И не более того. Ты перестал понимать шутки, переутомился. И вообще, если хочешь услышать мой совет...

– Остановись, Леонард. Остановись. Скажи, ведь не может быть, чтобы при такой вот технике, как у тебя в кабинете, ты не предусмотрел обычных динамиков? Можешь вот так сразу, не выходя из кабинета, обратиться к коллективу? Можешь пригласить нужного человека? Увидев на экране непорядок, громогласно сделать замечание?

– Конечно, могу, – кивнул Анцыферов, явно польщенный.

– А мне позволишь воспользоваться микрофоном?

– Хочешь выступить перед моим коллективом?

– Нет, перед своим.

– Даже так, – усмехнулся Анцыферов, ожидая, видимо, какого-то развлечения. – Ну что ж... Валяй, Паша, выступай, – и он протянул ему микрофон на маленькой подставке, щелкнув кнопкой.

– Могу начинать? – спросил Пафнутьев.

– Да, Паша, ты в эфире.

Пафнутьев взял микрофон с некоторой опаской, взглянув на экран, который показывал вид ресторана с улицы, подмигнул Анцыферову, сейчас я, дескать, такое выдам, ты просто обхохочешься, на меня глядя.

– Внимание, – сказал Пафнутьев и повторил. – Внимание, – люди на экране телевизора замерли, посмотрели куда-то вверх, видимо, оттуда неслись звуки пафнутьевского голоса. – Следователь Дубовик, эксперт Худолей, оперативники из уголовного розыска... Говорит Пафнутьев... Прошу явиться в кабинет директора ресторана... Повторяю... Дубовику, Худолею, оперативникам с понятыми срочно явиться в кабинет директора ресторана. Все.

Анцыферов смотрел на Пафнутьева со смешанным чувством – и ужас можно было различить на его лице, и недоумение, и усмешку, впрочем, усмешки было совсем немного.

– Что происходит, Паша?

– Оперативно-следственные мероприятия.

– Цель?

– Раскрытие преступления. Как всегда, Леонард, как всегда.

– Почему здесь, в моем кабинете?

– Мне показалось, что так будет лучше. Побледневший Анцыферов оцепенело смотрел на экран – он видел, как несколько человек направляются ко входу в ресторан. Вот они приблизились, уже можно было различить их лица, и тут же они исчезли из поля зрения. Теперь шли другие – мужчина с женщиной, видимо, взятые понятыми из стоявшей вокруг толпы, и два оперативника.

– Обыск? – спросил Анцыферов.

– Возможно...

– Что будешь искать?

– Ничего. Я уже все нашел.

Анцыферов, видимо, хотел спросить, что именно нашел Пафнутьев, но не успел – дверь открылась и в нее вошел Худолей бледный, спокойный, трезвый. Не было в нем огня, порывистости, азарта охотника. Сник Худолей, сник. Потоптавшись у двери, сел на стул, сумку свою поставил у ног, руки положил на колени и скорбно уставился на Пафнутьева, ожидая дальнейших указаний.

– Как жизнь, Худолей? – с подъемом спросил Пафнутьев.

– Спасибо, – смиренно ответил тот и опустил глаза. – Не жалуюсь.

– Здоровье? – напористо продолжал допытываться Пафнутьев.

– Очень хорошо себя чувствую.

– Что-нибудь беспокоит?

– Воспоминания, Паша...

– О чем? – удивился Пафнутьев.

– О тех счастливых временах, когда я мог себе позволить выпить рюмку водки, стакан вина, бутылку самогонки... Все в прошлом, Паша. Все в прошлом.

– Наверстаешь, – жестковато сказал Анцыферов, который хорошо помнил слабости эксперта еще по работе в прокуратуре.

– Ха! – безутешно произнес Худолей. – А вы знаете?, Леонард Леонидович, сколько лет действует торпеда, если она окажется в вашей жопе?

– Не интересовался, – отрезал Анцыферов и чуть вздрогнул, когда дверь резко открылась и на пороге появились оперативники с понятыми. Последним вошел Дубовик. Сначала показался его пылающий как фонарь светофора нос, налитый неведомой жизненной силой, потом появилась и сама физиономия сероватая, тусклая, будто все краски, положенные лицу, захватил один только нос, ничего не оставив глазам, губам, щекам. Окинув всех взглядом, Дубовик присел рядом с Худолеем.

– Докладываю обстановку, – заговорил Пафнутьев, убедившись, что все, кому положено, пришли. – Мы находимся в кабинете владельца ресторана Анцыферова Леонарда Леонидовича. Вот и он сам. Полтора часа назад совершено убийство. В общих чертах вам известно, как это произошло. Задача заключается в следующем... Необходимо осмотреть кабинет...

– Другими словами – обыск? – спросил Анцыферов.

– Для обыска требуется ордер прокурора, как вам известно, – улыбнулся Пафнутьев. – Поэтому употребляю слово осмотр.

– Но суть остается?

– Разумеется, – кивнул Пафнутьев. – Продолжаю... Необходимо осмотреть кабинет и изъять вещи, которые могут оказаться полезными для раскрытия преступления. Эксперт заснимет процесс осмотра, наши поиски и находки.

– Я возражаю! – Анцыферов вскинул подбородок.

– Сколько угодно, – ответил Пафнутьев. – Ты, Леонард, возражаешь только потому, что я не закончил говорить. Когда закончу, свои возражения снимешь.

– Ты уверен?

– Да. И понятые подпишут протокол, в котором будет сказано и о возражениях, и о том, что возражения снимаешь, – Пафнутьев посмотрел в упор на Дубовика, давая понять, что протокол со всеми подробностями лежит на нем. Дубовик понимающе кивнул. – Продолжаю. По предварительным данным, один посетитель ресторана убит, второй в тяжелом состоянии отправлен в больницу, двое его верных товарищей сбежали. Присутствующий здесь Анцыферов утверждает, что людей этих он не знает, никогда не видел, никаких дел с ними не имел. Я правильно излагаю? – повернулся Пафнутьев к хозяину кабинета.

– Не считая издевки, все правильно.

– Издевку в протокол не вносить, – сказал Пафнутьев Дубовику. – Хозяин возражает. Продолжаю. В этом шкафу, – Пафнутьев показал рукой за спину, висит пальто господина Анцыферова. Нежно-розового цвета. Кроме того, висят еще пальто, тоже хорошие, а также кожаная куртка. Полагаю, что тут разделись гости господина Анцыферова, те самые, на которых совершено нападение. Внимательно осмотреть все карманы, тайные и явные, ни одна пылинка не должна пройти мимо вашего внимания. Надеюсь, господин Анцыферов не будет утверждать, что весь этот гардероб принадлежит ему лично.

Анцыферов сидел, вцепившись побелевшими пальцами в подлокотник, и, кажется, готов был свалиться в обморок.

– Понятые, бдительные и беспощадные, остаются на местах. Дубовик пишет протокол, оперативники приступают к работе, – Пафнутьев поднялся. Господин Анцыферов, прошу положить на стол содержимое ваших карманов. Меня интересуют блокноты, записи и прочие свидетельства вашей интимной жизни. Только в этом случае я обещаю самое благожелательное, щадящее отношение в будущем, – добавил Пафнутьев, заметив, что Анцыферов собирается возразить. – Не надо ничего говорить, Леонард. Просто делай то, что тебе говорят. Я же знаю, что ты здесь человек подневольный. И потому всегда сможешь оправдаться перед ними, – Пафнутьев кивнул в сторону шкафа, возле которого уже стояли оперативники, готовые действовать.

– Ну что ж, – пробормотал он в смятении, – Ну что ж... Пусть так, если ты настаиваешь...

– Мой тебе совет, Леонард... Не раздевай друзей в своем кабинете. Пусть пользуются общей вешалкой. Или у них какие-то секреты в карманах пораспиханы?

– Ты прав, Паша, ты прав... – Анцыферов снова обрел способность выражаться осторожно.

– Я вас оставляю ненадолго, – Пафнутьев обернулся уже от дверей. – Мне нужно кое с кем поговорить. Без меня не расходитесь.

***

Пройдя узкими коридорами подсобных помещений, Пафнутьев неожиданно оказался в общем зале. Потом уже сообразил, что шел на свежий воздух – от выбитых окон тянуло холодом. Уборка заканчивалась, двое мужичков в фуфайках прилаживали к выбитому пролету вместо стекла большой лист прессованной стружки. "Быстро" – с одобрением отметил про себя Пафнутьев и успел схватить за рукав пробегавшего мимо официанта.

– Стоп! – сказал он. – Прошу прощения... Мне нужно найти вашего парня, который обслуживал сегодня утром вон тот столик, – Пафнутьев кивнул в угол, где две девчушки, о, эта вечная слабость Анцыферова, старательно протирали мраморные плиты пола.

– Я обслуживал, – румяный щекастый парень часто заморгал светлыми ресницами. – Только я не знаю...

– Ах ты моя деточка! – сочувствующе воскликнул Пафнутьев и, ухватив рукав белого форменного кителя, потащил официанта к ближайшему столику. Скажи мне, ради Бога, чего ты не знаешь?

– Видите ли, в чем дело...

– Да знаю я, в чем дело! Знаю. Ничего еще не спросил, а ты уже торопишься от всего откреститься... Какое сегодня число?

– Семнадцатое.

– Ну вот, а говоришь, что ничего не знаешь. Садись. Плотнее садись...

– Мне там надо помочь...

– Обойдутся.

– Леонард Леонидович просил разобраться...

– С ним уже разбираются. Успокойся. Расслабься. Вот так... Глубокий вдох, глубже, еще глубже... А теперь выдох, до конца, до дна... Молодец. Умница. Тебя как зовут?

– Павел.

– Неужели?! – восхитился Пафнутьев. – Ну повезло мне, ну повезло! Представляешь, я тоже Павел. Тезки мы с тобой... Теперь, Паша, слушай внимательно и отвечай, не задумываясь... Готов? Поехали... Ты сегодня обслуживал тот столик, за которым произошло смертоубийство... Правильно?

– Д-да.

– Только не заикайся. Сколько их было?

– Четверо.

– Водку заказывали?

– Нет.

– Пиво?

– Нет.

– А обычно заказывают водку?

– Нет, только коньяк, – сказал официант и тут же замолчал, испуганно замигав светлыми ресницами. – Вообще-то я не знаю, что они заказывают обычно... Дело в том...

– Паша! – укоризненно протянул Пафнутьев. – Успокойся. Ну, проболтался, выскочило словечко, с кем не бывает... А ну-ка давай сюда копию их заказа, – Пафнутьев протянул руку, и официанту ничего не оставалось, как вынуть из нагрудного кармана свой блокнот.

– Видишь, они даже расплатиться не успели... И счет здесь, и копирка, и копия... Ты даже успел подсчитать общую сумму... Хорош завтрак на полмиллиона, а? На четверых... Без водки и пива, а?

– Бывает и покруче...

– А ужин у них на сколько тянет?

– По разному...

– В несколько раз больше? Можно так сказать?

– Можно.

– Крутые, значит, ребята?

– Сами видите.

– Ты в прокуратуре работал? – неожиданно спросил Пафнутьев.

– Нет! – отшатнулся официант. – А с чего вы решили?

– Отвечаешь так, будто лет двадцать прокурором оттрубил. Увиливаешь, Паша. Увиливаешь. Не надо. Что ты темнишь. Они же в кабинете у твоего шефа разделись... Там опергруппа по их карманам шастает... Знаешь, какие там находки? Ужас! Просто кошмар какой-то! А ты пытаешься припудрить мне мозги... Чаевые хоть хорошие давали?

– Счета не проверяли.

– Слушай меня внимательно... Я отойду в сторону, а то на нас уже оглядываются... А ты останешься здесь, за этим столиком. И не торопясь, но и не медля, опишешь все, что произошло сегодня утром. С указанием имен и фамилий твоих клиентов. Или кличек, если ты их знал по кличкам.

– Я не знаю... Я не могу...

– Помолчи. Мы с тобой вдвоем. Нас никто не слышит. Дело закрутилось серьезное, Паша...

Очень. Ты работаешь на них? Не перебивай... На Леонарда? Хорошо. Работай на Леонарда, на Леопольда, на кого угодно. Но попомни мое слово... Однажды настанет день, когда ты с величайшей радостью вспомнишь, что у тебя есть надежный друг в прокуратуре, что у тебя в кармане начальник следственного отдела. Ты ничего не будешь подписывать, и я от тебя ничего не потребую. У нас с тобой только устная договоренность. Два мужика сговорились. И все. Тебе понадобится помощь, а она тебе понадобится, Пафнутьев показал рукой на выбитые окна, – у тебя есть к кому обратиться. Мне понадобится – я на поклон приду. И что бы ни случилось, помни – у тебя в тылу начальник следственного отдела прокуратуры. Это не так уж плохо...

– Еще бы, – хмыкнул официант, и Пафнутьев понял – парень соглашается.

– Значит, договорились, – Пафнутьев вырвал из блокнота официанта чистую страничку и написал несколько цифр, – Вот мой телефон. Запомни. А когда запомнишь – бумажку выброси. Уничтожь. Чтоб вообще никаких следов, доказательств и прочее... Понял?

– Стукачом делаете?

– Дурак. Мы с тобой заключаем соглашение. О дружбе и взаимопомощи. Государства от таких договоров не отказываются... Люди слабее. Счета, которые ты выписал, я изымаю. Могут пригодиться. А ты здесь напиши в своем блокнотике...

– Писать не буду.

– Тогда и я не буду, – Пафнутьев был снисходителен и доброжелателен. Слушаю.

– Был Вовчик Неклясов со своими ребятами. Они все из фирмы "Глобус", официант вынул платок и вытер взмокший лоб. Видно, нелегко дались ему эти несколько слов.

– Которая на окраине города?

– Нет, они в центре... Угол Чернышевского и Фурманова.

– А, эти, – беззаботно сказал Пафнутьев, хотя ни адреса, ни самой фирмы не знал. – Посредники.

– Поставки, – обронил официант.

– И вас снабжают?

– Конечно.

– Тогда другое дело, – Пафнутьев освобождение вздохнул, откинулся на спинку стула. – Что я могу сказать... Чашку кофе и пятьдесят граммов коньяка... За счет директора.

– С удовольствием! – искренне произнес официант и уже хотел было подняться, но Пафнутьев его остановил. – Да, чуть не забыл, – он придвинул к официанту его блокнот. – Черкни свой телефон, вдруг позвонить придется.

Взяв ручку, официант быстро написал несколько цифр.

– И домашний тоже, – напомнил Пафнутьев. – Только напиши, где домашний, а где служебный. И адрес...

Парень, не задумываясь, выполнил просьбу и тут же пошел за кофе. Пафнутьев проводил взглядом его удаляющуюся фигуру с тяжеловатым задом и литым затылком. Вряд ли он будет хоть в малой степени заменой Ковеленову, но свой человек в ресторане никогда не помешает. Свой человек в ресторане, – повторил про себя Пафнутьев и только сейчас сообразил, что его разговор с парнем наверняка видел Анцыферов в кабинете. Пафнутьев чертыхнулся, но тут же успокоился, решив, что сам покажет Анцыферову изъятые из блокнота счета сегодняшнего утра. Это его утешит и снимет подозрения с парня.

– Вот за это, старик, спасибо! – искренне воскликнул Пафнутьев, увидев перед собой белую чашечку с кофе и хрустальную рюмку, в которой наверняка было больше ста граммов. Но этот подлог нисколько не огорчил Пафнутьева. Он взглянул на официанта и встретился с глазами заговорщика. – Спасибо, старик.

***

Заведующий травматологическим отделением Овсов был хмур, неразговорчив, сидел за своим столом, и его тяжелое лицо, освещенное белесым светом дня, казалось массивным, морщины выглядели глубокими и резкими. Пафнутьев, столкнувшись с ним взглядом, все-таки подошел, пожал руку хирургу, сел на кушетку, застеленную белой простыней.

– Ты так суров, Петя, что я даже не знаю, какое слово произнесть, как сесть, как повернуться, – Пафнутьев попытался вывести Овсова из какой-то глубокой отрешенности.

– Будет жить, – ответил хирург.

– Ну и слава Богу, – вздохнул Пафнутьев с облегчением, – Пусть живет, раз уж ему так повезло.

– Кто он?

– Понятия не имею... Разберусь.

– Бандюга? – спросил Овсов.

– Скорее всего.

– Что-то последнее время, Паша, у нас с тобой стали все чаще появляться общие клиенты.

– Это же прекрасно! Мы стали чаще видеться... У нас совместные интересы...

– Да, интересы общие, – вздохнул Овсов и со стуком поставил на стекло маленькую пульку. – Вот... Смотри. В одном сантиметре от сердца остановилась.

Пафнутьев взял пулю, повертел перед глазами, взвесил на ладони, как бы проверяя ее вес, надежность, убойную силу... И опустил в карман.

– Авось пригодится, – пояснил он. – Куда ты его поместил?

– Здесь, на этом этаже, – Овсов показал куда-то за спину.

– Надо бы его повыше... На верхний этаж.

– Под охрану? И этого тоже?

– Да, Петя.

– Послушай, у меня все клиенты нуждаются в охране... Что, уже гражданская война началась?

– А ты этого не знал?

– Так я уже стал фронтовым хирургом?

– Конечно, – кивнул Пафнутьев. – У тебя бывают дни, когда не поступают люди с ножевыми, пулевыми ранениями, с рваными ранами, которые оставляют осколки от гранат, мин, бомб? Бывают такие дни?

– Выпить хочешь? – спросил Овсов и, не дожидаясь ответа, протянул руку в тумбочку, вынул початую бутылку "Столичной", хорошей "Столичной", как сразу отметил Пафнутьев. Так же молча Овсов достал две мензурки, налил грамм по сто пятьдесят и, завинтив пробку, спрятал бутылку в тумбочку. Будем живы, Паша, – сказал Овсов и выпил.

Пафнутьеву ничего не оставалось, как последовать его примеру. От кушетки он дотянулся до мензурки, выпил, поставил посуду на место. Овсов, снова сунув руку в тумбочку, вынул блюдце с влажными маслинами.

– Шикуешь, Петя.

– Шикую?! – удивился Овсов. – А ты знаешь, сколько стоит скромный ужин на четыре персоны в приличном месте? Миллион.

– Откуда тебе это известно?

– Не от всех приглашений я отказываюсь, Паша, не от всех. И потому немного знаю о том, что происходит за этими окнами. Кружка пива в приличном месте стоит шестьдесят тысяч рублей. Моя сестричка получает за месяц примерно столько же.

– Кстати, а где твоя сестричка? Что-то ее не видно?

– Все течет, Паша, все меняется, – ответил Овсов, пряча блюдце в тумбочку. Голову он наклонил вниз, долго не мог закрыть дверцу, словно боялся, что гость о чем-то догадается по его глазам.

– Ничего, – Пафнутьев легко махнул рукой. – Вернется.

– Ты думаешь? – с надеждой спросил Овсов и так посмотрел на Пафнутьева, с таким простодушием, что тот смутился своего легковесного заверения. Но и отступать было некуда.

– Уверен, – твердо произнес Пафнутьев. – Позвонит как-нибудь вечером и спросит мимоходом, куда пропал, почему тебя не видно, как понимать столь долгое отсутствие...

– Врешь, – без уверенности произнес Овсов. – Знаешь, кто у нее хахаль? Банкир.

– Посадим, – не задумываясь, ответил Пафнутьев. – Если его не хлопнут.

– Да ну тебя, – Овсов досадливо махнул рукой, – Не надо его хлопать... И сажать не надо... Пусть живет.

– Вернется, – повторил Пафнутьев почти неслышно, и именно это слово прозвучало с неожиданной убежденностью. – Знаю я нынешних банкиров... Молодые, самоуверенные, богатые, занятые... Презентации, знакомства, поездки, сауны... Обильная пища, разнообразие напитков и связей... Если человек успел хлебнуть настоящих отношений, он быстро разберется, что к чему... Если он сам, конечно, не из этой породы.

– Ладно, Паша, оставим, – вздохнул Овсов. И, вопросительно посмотрев на Пафнутьева, потянулся к тумбочке.

– Нет-нет, – Пафнутьев выставил вперед ладонь. – Слишком хорошо – тоже нехорошо. Скажи мне вот что... У тебя лежит Бильдин, человек с обрезанными ушами...

– Будет жить, – ответил Овсов, не дожидаясь дальнейших пояснений.

– Тоже, кстати, банкир.

– Возможно... Так что?

– Он на верхнем этаже?

– Ты же сам сказал...

– Да, ему нужна охрана. Но сейчас я о другом... Они не должны встретиться хотя бы в ближайшее время – Бильдин и сегодняшний клиент, из которого ты пулю вынул.

– Так, – Овсов побарабанил пальцами по столу, долгим взглядом посмотрел в окно, на падающие, проносящиеся мимо стекол снежинки, на серое небо, потом взгляд его и мысли его как бы вернулись в кабинет. – Это все, что мне положено знать?

– Есть древняя, еще библейская истина, Овсов, – усмехнулся Пафнутьев. – Знания рождают скорбь. Чем больше знаний, тем больше печали...

– Больше не бывает, – обронил Овсов.

– Да? – Пафнутьев внимательно посмотрел на хирурга, но тот поспешил спрятать взгляд за густыми седоватыми бровями. – Вообще-то да, вообще-то, конечно... Ну, раз так, пусть будет так, – Пафнутьев вынул из кармана кошелек, найденный им в ресторане Анцыферова, и, раскрыв его, вытряхнул на стол перед Овсовым остро отточенную крышку консервной банки. Ее край не был гладким, он был сделан даже волнистым, как бывает на лезвиях филиппинских мечей – они легко разваливают человека надвое.

– Что это?

– Крышка.

Овсов осторожно поддел металлический кружок ногтем, приподнял, внимательно осмотрел со всех сторон, провел пальцем по лезвию.

– Бриться можно.

– И уши отрезать, – добавил Пафнутьев.

– Вон ты куда... Хочешь сказать, что над моим больным поработали этим инструментом?

– Мне так кажется.

– Слушай, а почему крышкой? – спросил Овсов. – Ведь можно ножом, бритвой, ножницами, в конце концов, садовым секатором, а?

– Крышкой страшнее. Как метод воздействия крышка убедительнее. Сидят, выпивают, закусывают, открывают банку, а потом один берет заранее приготовленную крышку, подходит к связанному человеку и между прочим, не прекращая жевать и разговаривать с приятелями, одним движением оттяпывает ухо и брезгливо бросает на пол перед несчастным. И тот, видя свое бездыханное ухо, видя крышку от консервной банки, которая вся в крови валяется тут же, наверняка дрогнет, если не дрогнул до сих пор...

– Наверно, ты прав, – кивнул Овсов. – Поэтому я стараюсь не показывать больным своих инструментов... Некоторые теряют сознание при одном только виде всех этих скальпелей, пил, топоров, стамесок... А почему ты не хочешь, чтобы они встретились?

– Они все равно встретятся, просто я не хочу, чтобы они встретились раньше времени. Их ждет очная ставка.

– Ты хочешь сказать... Один из них жертва, а второй – палач?

– Мне так кажется. Может быть, проведаем того, безухого?

– Зачем?

– Хочу показать крышку.

– Чтобы он ее узнал?

– Если, конечно, не бухнется в обморок.

– Должен выдержать, – Овсов поднялся. – Пошли. Тебя одного не пропустят.

– Настолько строго?

– Сам же на этом настаивал.

– Я не столько спрашиваю, сколько восторгаюсь.

– У тебя будет повод восхититься. Пафнутьев и Овсов молча прошли в конец коридора и свернули на площадку. Здесь стоял небольшой столик из списанных и продавленные кресла – на них расположились два омоновца в пятнистой форме и с короткими десантными автоматами. Когда на площадке показался Пафнутьев, они насторожились и автоматы в их руках легонько вздрогнули. Но, увидев Овсова, оба опять обмякли, откинулись на спинки кресел.

– Пошли, пошли, – сказал Овсов, для омоновцев произнес он эти слова, давая понять, что Пафнутьев идет с ним и те могут быть спокойны.

Поднявшись на два лестничных пролета, Пафнутьев и Овсов снова наткнулись на пост – там стоял один омоновец в такой же пятнистой форме и тоже с коротким автоматом, на конце ствола которого была укреплена какая-то раздваивающаяся железка, напоминающая распустившийся цветочек. Тот еще цветочек, подумал Пафнутьев. Этот омоновец хотя и стоял в одиночестве, но по объему явно превосходил тех двоих вместе взятых.

– Здравствуйте, Петр Степанович, – прогудел он, поднимаясь со стула, Происшествий нет, больные живы и здоровы, – его физиономия расплылась в улыбке.

– Это прекрасно, – ответил Овсов, проходя мимо. – Спасибо, Саша.

Оказавшись в длинном коридоре, Пафнутьев и здесь увидел двух омоновцев – один в одном конце, второй в противоположном.

– Не многовато ли охраны?

– Нет, не многовато. В самый раз, – ответил Овсов, не останавливаясь. – Знаешь, кто здесь лежит? Недостреленные, недорезаные, недобитые... Свидетели лежат, жертвы, попадаются и сами преступники, которые не смогли свою работу сделать доброкачественно. И те и другие находятся в опасной зоне, в зоне риска...

– Что с безухим?

– Болевой шок, психологический шок и страшная потеря крови. Конечно, без ушей он выглядит довольно своеобразно, но привыкнуть можно. Везучим оказался – у него растет неплохая шевелюра... Прикроет слабое место, еще за женщинами сможет ухаживать... Но досталось ему крепко. Кстати, за что?

– А ни за что... Деньги были, много денег, банк открыл, неплохой, вполне порядочный банк... А делиться не захотел. К нему раз пришли, второй, он охрану выставил, сам без охранников нигде не появлялся. Но ведь есть места, где охранники некстати... Из кровати его вынули. От женщины оторвали, кстати, от чужой женщины.

– Чужих женщин не бывает, – проворчал Овсов.

– Да? – удивился Пафнутьев. – А что, похоже, ты прав... Можно запишу эту твою мысль?

– Вот его палата.

В палате находились четверо. Молодой парень с трубкой, торчащей из горла, – ему пытались отрезать голову. Второй уже с неделю лежал пластом, не шевелясь, – он весь был истыкан ножами. Вступился за девчонку, за чужую девчонку, которую видел первый раз в жизни. А нападавшим нужен был повод. И они его получили. Как понимал Пафнутьев, ребята просто тренировались, готовились к чему-то более серьезному. Две капельницы, нависшие над парнем, убедительно говорили о его состоянии. У окна лежал пожилой человек с простреленной грудью. Кто стрелял, он даже не знал, хотя, возможно, не желал говорить. Это его дело. Значит, решил смириться или сам разобраться. В таком случае вместо него здесь скоро появится его обидчик. Суровые законы мести спустились с гор и воцарились в городах. Четвертым был Бильдин.

– Вот мы и снова встретились! – радостно сообщил ему Пафнутьев, присаживаясь на белую крашеную табуретку. – Как жизнь?

– Очень хорошо, – ответил Бильдин, с трудом раздвинув бледные губы. Его худое, остроносое лицо по цвету почти не отличалось от стен и не выражало ни боли, ни радости.

– Начальник говорит, что скоро выписываешься?

– Ему виднее.

– А сам? Не возражаешь?

– Как скажете...

– Что-то, старик, ты совсем скис! Так нельзя. Самое страшное позади.

– Нет, впереди...

– Ну, ты даешь! А что у тебя впереди?

– Они меня не оставят.

– Охрану дадим...

– У меня была охрана. Знаете, когда было хуже всего? Когда они уши на сковородку бросили, в кипящее масло... И я вижу – мои уши жарятся... Казалось, они еще при мне...

– А потом что они с ними сделали?

– Собаке бросили.

– И что собака? – спросил Пафнутьев и тут же понял, что вопрос получился не очень тактичный. Но Бильдин оставался невозмутимым.

– Сожрала, – сказал он. – И после этого я потерял сознание.

– Круто, – Пафнутьев обернулся к Овсову, который задержался у простреленного, снова повернулся к Бильдину. Поколебавшись, достал все-таки кожаный кошелек и осторожно вынул блестящий металлический кружок – крышку от консервной банки.

– Если это и не она, то очень на нее похожа... – сказал Бильдин. – Вы его взяли?

– Если это она, то взяли.

– Живым?

– Не уверен.

– Это как?

– Он в плохом состоянии.

– Ему хуже, чем мне?

– Сейчас – да. Ты по сравнению с ним.., многоборец. Когда его поставят на ноги... Не откажешься опознать?

– Не откажусь.

– И на суде подтвердишь?

– Конечно.

– Это все, что я хотел узнать, – Пафнутьев поднялся. – Набирайся сил, ратного духа... Еще увидимся.

Обернувшись от дверей, Пафнутьев отметил про себя, что Бильдин так и не пошевелился. Его острый нос все так же был устремлен вверх, глаза полуприкрыты, руки поверх простыни вытянуты вдоль тела.

– Он в самом деле поправляется? – спросил Пафнутьев у Овсова, когда они вышли в коридор.

– Паша, он в шоке. Его и через год не назовешь выздоровевшим. Боюсь, что прежним он никогда не станет, не вернется в свой банк. Им придется подбирать другого председателя. Каждый раз, когда потребуется принимать решение, перед его взором неизменно будет возникать сковородка с, кипящим маслом, а в нем будут плавать его уши... И собака, пожирающая эти уши.... Это слишком сильный удар.

На улице продолжал идти густой мокрый снег, и асфальт был покрыт черными следами прохожих. День заканчивался, темнело, и машины медленно шли в снегопаде с зажженными подфарниками.

Сев на переднее сиденье рядом с Андреем, Пафнутьев некоторое время молчал, глядя в занесенное снегом стекло.

– Ну что он? – проговорил наконец Андрей. – Выжил?

– Операция прошла успешно, – Пафнутьев вынул из кармана и показал на ладони маленькую пульку. – Овсов сказал, что будет жить.

Андрей внимательно осмотрел пулю со всех сторон и вернул Пафнутьеву.

– Стекла у Леонарда толстые, наверно, погасили скорость пули.

– Странное какое-то происшествие, – пробормотал Пафнутьев. – Ни фига понять не могу.

– А чего странного... Банды схватились... Вот и все.

– Из-за чего? У них не было повода... Они недавно все миром решили кто с кого берет, кто кем правит... И вдруг это дурацкое нападение... Ни фига не понимаю! – повторил Пафнутьев. – Утром... Почему они оказались утром в ресторане? Чего им там делать? Утром все приличные бандиты отдыхают. И потом – очередью сквозь стекло... Это даже не нападение, скорее предупреждение. Какая-то психическая атака. А то, что один убит, – чистая случайность. Он не должен был погибнуть.

– И тем не менее...

– Да, – ответил Пафнутьев с легким раздражением. Чем-то не понравились ему слова Андрея, была в них какая-то торжествующая назидательность, будто Андрей хотел поправить его или уличить в непонимании чего-то. Он взглянул на парня, но тот сидел, невозмутимо глядя прямо перед собой. – А второй ранен... Это нападение никому не выгодно. И Леонард в полной растерянности, ничего понять не может, мечется, делает ошибки... Ни фига не понимаю! Они же вроде помирились...

– Кто помирился? – спросил Андрей.

– Банды.

– Откуда вы знаете?

– Доложили, – ответил Пафнутьев, и опять ему не понравился вопрос. Андрей не должен был спрашивать об этом, он понимает, что ответа быть не может, а если я отвечу, то это будет моя ошибка. И все-таки спросил... Будто сомневается, что мне действительно об этом известно. – Кстати, что-то тебя утром не было...