Текст книги "Банда - 3"

Автор книги: Виктор Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– Ну?

– Следовательно, к усам все привыкли, и человека, у которого под носом завелись клочки шерсти, никто не должен замечать. Ведь все усатые. Усы перестали быть отличительным признаком. Это все равно, что сказать кому-то, что приходил человек с двумя ушами. Но ведь все люди с двумя ушами, или, скажем, почти все. И наличие пары ушей не является отличительной приметой. Правильно?

– Ну?

– Перестань нукать. Нехорошо. Некрасиво. Невежливо. Так нельзя.

– Виноват, Павел Николаевич.

– В приличном обществе не нукают. А мы с тобой все-таки приличное общество.

– Виноват.

– Так вот, продолжаю... Усы – дело привычное, естественно, обыденное. А мне все говорят – был мужик с усами, был гаишник с усами, был мотоциклист с усами...

– Еще и мотоциклист?

– Который из автомата по ресторану Анцышки полоснул...

– Он тоже усатый? – спросил Андрей.

– Конечно, – твердо ответил Пафнутьев, хотя ни единый свидетель того происшествия ничего не сказал ему об усах. Но что-то заставило его и автоматчика занести в ряды усатых.

Движение на дороге было насыщенным, машины неслись так, будто их владельцам где-то пообещали большой кредит при малых процентах и они очень боялись опоздать. Андрей напряженно смотрел на дорогу, сцепив зубы, и, кажется, побледнел от напряжения.

– Вот я и думаю, – продолжал Пафнутьев рассуждать на заданную Андреем тему. – Вот я и думаю... Что же это за усы такие, если все только о них и говорят?

– И каков же вывод? – усмехнулся Андрей, не отводя взгляда от дороги.

– А вывод простой – это и не усы вовсе.

– Что же это? Брови такие?

– Мочалка, – сказал Пафнутьев, не обращая внимание на подковырку. Это не настоящие усы, они накладные. Мочалка, другими словами. Нам не надо искать усатого гаишника, усатого автоматчика, усатого минера, который посетил заведение господина Фердолевского. Этот человек гладко выбрит, подтянут, прекрасно владеет собой, не лишен артистических данных... Я уже сейчас многое о нем мог бы сказать, я, кажется, вижу его... – Пафнутьев тяжко вздохнул. – И я его найду.

– Подключайте меня, – попросил Андрей.

– Ты уже подключен.

***

Пафнутьев сошел с машины за квартал до своего дома и медленно побрел по мокрому асфальту. Солнце уже село, и в городе установились весенние сумерки. Уже начался март, и оттепель, которая неожиданно свалилась на горожан, грозила постепенно превратиться в весну. Что-то произошло в воздухе, в атмосфере, что-то случилось с запахами, с ветрами, что-то сместилось в душах людей – потянуло весной и захотелось чего-то такого-этакого. А может быть, не захотелось, а просто вспомнилось то, чем владел когда-то, что не ценил, чем пренебрегал. И вдруг открылось – оно-то и было в жизни главным, для того-то ты и появился на этом свете, а нынешняя твоя жизнь... Ну, что это за жизнь... Затянувшееся пребывание на земле. Это напоминает захмелевшего гостя, которого оставляют переночевать, чтобы не выгонять на улицу, оставляют, хотя праздник давно кончился, посуда вымыта, пол протерт, и только неприкаянный и бестолковый гость бродит по комнатам в ожидании первых трамваев, чтобы тут же выйти и исчезнуть в темноте...

Грустно было Пафнутьеву, и самое грустное в его грусти было то, что не было для нее никакой видимой причины. Только вот эта оттепель, лиловая полоска заката да будоражащий гул голых ветвей над головой. И сумятица в душе, ноющая несильная боль в груди и такое состояние, когда во всем видишь какое-то скрытое, важное для тебя предзнаменование! И девушка выглянула из-под зонтика, словно хотела что-то сказать, спросить, напомнить о чем-то, и это вот многозначительное перемигивание светофоров, и чуть слышное журчание ручья вдоль проезжей части...

Бросив привычный взгляд на свои окна, Пафнутьев с неожиданно возникшей радостью убедился – светятся. Это хорошо. Значит, будет вечер, будет жизнь. Он хотел про себя добавить, что будет и любовь, но не добавил, остановил себя, хотя мыслишка кралась, подползала к сознанию, лукавая и улыбчивая.

Позвонив в дверь, он остался стоять, не торопя Вику лишними звонками.

Вика открыла дверь, убедилась, что на пороге Пафнутьев, и тут же ушла в комнату, не дожидаясь, пока он войдет, разденется. Когда же он выглянул из прихожей, она сидела на диване, в халате, закинув ногу на ногу, и смотрела на него с явной требовательностью. Пафнутьев подмигнул ей, хорошо подмигнул, сильно, чуть ли не половиной лица. Вика не ответила. И он вернулся в прихожую, чтобы раздеться и разуться.

– Пафнутьев! – услышал он звенящий голос Вики и понял, что она напряжена, что ждала его с нетерпением и теперь поторапливает, чтобы не задерживался он в прихожей, – Пафнутьев... Ты меня любишь?

Пафнутьев повесил куртку, бросил на полку берет, сковырнул с ног туфли, даже не расшнуровывая, и в носках прошел в комнату. На ходу повесил пиджак на спинку стула, приспустил галстук, взглянул на Вику протяженно и понимающе.

– Слышал, о чем я спросила?

– Я обдумал твой вопрос, – медленно проговорил Пафнутьев. – И знаешь... И так прикинул, и этак... И получается, что да. Отвечаю тебе утвердительно, – он подошел к дивану, сел рядом с Викой, взлохматил ее короткие волосы.

– Скажи... А ты и в самом деле смог бы Неклясова живьем в крематорий отправить? Если бы он не вернул меня домой... А?

– Конечно, – ответил Пафнутьев, но как-то буднично, словно речь шла о яичнице. Не услышала Вика в его голосе гнева, огня, страсти, заверений.

– Из-за меня? – допытывалась Вика.

– Весна, да? – спросил Пафнутьев. – Одна девушка только что как глянула на меня из-под зонтика... Не поверишь – содрогнулся. И только тогда дошло – весна.

– Неужели содрогнулся?

– До пяток.

– И пятки содрогнулись?

– По ним прямо изморозь пошла.

– Наверно, хорошая девушка?

– Взглянула хорошо. Саму я, честно говоря, и не рассмотрел... Но ветра гудит голубой напор, и кто-то глядит на тебя в упор...

– Пафнутьев! – вскричала Вика. – Ты читаешь стихи?!

– И очень часто, – скромно проговорил следователь. – Как тебя увижу, так и начинаю... И не могу остановиться.

– Пафнутьев!

– Ну?

– Я тебя люблю.

– И правильно делаешь. Ты полюбила настоящего человека, порядочного... Он не даст тебя в обиду. Опять же взаимностью отвечает... И это.., пить бросил.

– Почти.

– А ты не кори его, ты восхищайся... Почти – это тоже немало, это очень много, дочь моя, – наставительно произнес Пафнутьев.

– Пафнутьев! Ну что ты за человек?! Ну нечему ты не можешь поговорить со мной трепетно, страстно, с горящими глазами, чтобы слезы из тебя катились.

– Я очень часто плачу, – тихо проговорил Пафнутьев. – Особенно по ночам... Когда ты спишь.

– Боже! Отчего?

– От любви, – прошептал Пафнутьев, смущаясь и казнясь.

– Да ну тебя... – Вика резко встала, но как-то радостно, словно сняла с себя сомнения. Она понимала – не сможет, не станет Пафнутьев говорить ей о любви со слезами на глазах. И знала – не отступи тогда Неклясов, сжег бы его Пафнутьев в крематории, не задумываясь о последствиях сжег бы. И всю его банду запихнул бы, затолкал бы в печи живьем. И это ей было приятно. Крутые вы ребята, – произнесла она на ходу. И Пафнутьев понял, кого она имела в виду, – Андрей тоже не дрогнул, когда жизнь прижала, когда и от него что-то зависело.

– Между прочим, ты знаешь, какая сейчас температура воды на Кипрском побережье Средиземного моря?

– Понятия не имею.

– Двадцать три градуса.

– Надо же, – вежливо удивился Пафнутьев.

– И меня это вполне устраивает, – с вызовом сказала Вика. – А тебя?

– Лишь бы тебе было хорошо, – ответил Пафнутьев. И добавил:

– Дорогая.

– Паша, смотаемся, а? На недельку? Говорят, это сейчас даже дешевле, чем в Крым...

– Сегодня уже поздновато, не успеем, – Пафнутьев посмотрел на часы.

– Да ну тебя! Иди умывайся, буду кормить Телефонный звонок раздался поздним вечером, когда Пафнутьев, сидя на диване, внимательно, через лупу рассматривал карту Кипра. Ему нравились названия городов – Лимасол, Ларнака, Пафос...

– Надо же, – пробормотал он. – Город Пафос. Там должны быть неплохие ресторанчики на берегу моря...

– Паша, разве ты никогда там не бывал?

– Только Пафоса мне и не хватало!

– Совершенно с тобой согласна, – ответила Вика. – Пафоса тебе всегда не хватало.

И в этот момент раздался звонок. Звонил Шаланда.

– Господи, Шаланда! Ну почему тебе не спится среди ночи? – простонал Пафнутьев, охваченный дурными предчувствиями.

– Главное, Паша, чтоб тебе и елось, и спалось! – произнес Шаланда с легкой обидой. – Главное, чтоб тебе снились сны счастливые и безмятежные. А мы уж побегаем, мы уж попрыгаем, чтоб ничто не потревожило тебя в эту ночь!

– Ну, что там у тебя?

– Ты знаешь, что господин Фердолевский не только банкир, но и бандюга?

– Догадывался.

– А что у него целые склады со жвачкой и прочими материальными ценностями?

– Ишь ты! – восхитился Пафнутьев.

– Так вот, должен тебе, Паша, доложить, что этот самый Фердолевский очень хитрый человек.

– Надо же!

– Прямо не знаю, чем тебя и удивить, – проворчал Шаланда, но понял Пафнутьев по голосу майора, что все-таки есть у того, чем удивить, чем заинтересовать Пафнутьева в этот вечер.

– Ну, поднатужься уж, удиви!

– Паша.., это... Опять взрыв.

– Где?

– На складах у Фердолевского.

– Горит?

– Очень ярко. Хорошо так горит, светло вокруг... Красиво. Недалеко мотоцикл стоит... С коляской. Хозяина нет.

– Где же хозяин?

– На складах.

– Тоже горит?

– По-моему, он погорел. Фердолевский со своей бандой окружил склады. Оттуда нет выхода.

– Но там же и дома, и строения какие-то...

– Он все окружил, Паша. Говорит, знал, что рано или поздно на складе что-то взорвется. И принял меры. Знаешь, какие меры он принял?

– Не думаю, что он придумал что-то новое, необычное, смелое. Фердолевский, он и есть Фердолевский... Банкир и пройдоха. Брать может только количеством. Денег, женщин, товара... Естественно, и количеством охранников.

– Как ты прав, Паша, как прав, – пробормотал Шаланда смятенно. – Ты попал в самую точку. Он утроил количество охранников, но сделал вид, что сократил их.

– Другими словами, спровоцировал нападение?

– Да, Паша, да.

– А от меня ты чего хочешь?

– Ничего, – Шаланда улыбался широко и безмятежно. Это чувствовалось даже на расстоянии, даже по его дыханию в телефонную трубку, – Минутка вот выпала свободная, кругом люди бегают, ловят друг друга, палят из чего только можно палить, а я смотрю – телефон стоит. Трубку поднял – гудит, работает, значит. Дай, думаю, позвоню лучшему своему другу, дай, думаю, порадую, душу его усталую утешу...

– Утешил, – проворчал Пафнутьев. – Ой, Шаланда... Какой ночи ты меня лишил, какой ночи...

– Не плачь, Паша, не надо... Ты лучше подумай, какую ночку я тебе подарил... На всю жизнь запомнишь.

– Если выживу.

– Держись меня...

– Ладно, Шаланда... Еду.

Положив трубку, Пафнутьев тут же снова поднял ее и набрал номер Андрея – тот последнее время оставлял "Волгу" у себя во дворе, это было удобно всегда легко было вызвать его в случае надобности.

Трубку подняла мать Андрея.

– Павел Николаевич? Ох, а Андрюшеньки нет... Недавно отлучился куда-то... А я подумала – и ладно... Что же он все вечера дома сидит, нехорошо это...

– А машина на месте? – спросил Пафнутьев.

– На месте, под окном стоит... Какая-то девушка ему позванивает, наверно, к ней и пошел... Она с час назад и позвонила. Женить его надо, Павел Николаевич, подсобили бы, а?

– Женим, – заверил Пафнутьев. – Мелочевку немного разбросаю и займусь. Найдем невесту. Румяную, кудрявую и чтоб при теле была!

– Да ну вас, Павел Николаевич, скажете такое... Они, которые толстые, больно неряхи... Может, я и ошибаюсь...

– Обсудим, – сказал Пафнутьев. – Извините, тороплюсь.

И положил трубку. Отсутствие Андрея его расстроило, значит, придется добираться на перекладных.

– Только в городе Пафосе, только в Пафосе мы сможем с тобой провести нормальную ночь, – проговорила Вика, стоя в дверях.

– Заметано, – крикнул Пафнутьев из прихожей. – Летим в Пафос. Немедленно.

– Собирать чемоданы?

– Купальник не забудь! – и Пафнутьев выскочил за дверь.

***

Частник подвернулся сразу, правда, запросил пятьдесят тысяч. Но Пафнутьев не торговался, это была нормальная цена. Учитывая ночное время, мог запросить и всю сотню.

Место происшествия было заметно издали, пожар получился на славу, весеннее небо над городом было хорошо подсвечено огненными бликами. Пламя отражалось в лужах, в окнах домов, в лобовых стеклах машин – почему-то немало машин мчалось именно в этом направлении.

– Склады горят, – произнес водитель после долгого молчания.

– Знаю, – откликнулся Пафнутьев.

– Теперь рост населения нашего города резко пойдет вверх, – усмехнулся водитель.

– Это почему же?

– Фердолевский горит... Главный поставщик презервативов... И прочих предметов интимного быта... Женщины у него надувные, члены всех цветов и размеров... Хочешь – львиный себе купи, хочешь – ослиный... Говорят, даже была какая-то установка по отливке членов по образцам... Здорово, да? Муж в командировке, а у тебя точная копия его хозяйства под подушкой...

– Не может быть! – ужаснулся Пафнутьев.

– А запах слышите? Резиной горелой воняет... Там сейчас все члены расплавились... Получится один, но очень большой, – расхохотался водитель. – Можно как памятник ставить...

– Да ну тебя! – отмахнулся Пафнутьев, подавленный странной фантазией водителя.

– А, что? Вовчика Ленина в центре города спихнули, постамент остался свободный... Вот на него и установить розовую стеллу... А? Даже справедливо... Такая стелла и будет олицетворять все наши несбывшиеся надежды, а? Это все, что мы получили от демократов... Большой, как говорится...

– Стоп! – закричал Пафнутьев. – Вот тебе деньги, дорогой, я выхожу, большое спасибо, много доволен, до скорой встречи! – и он выскочил из машины, с силой захлопнув за собой дверцу.

В воздухе действительно сильно тянуло запахом горелой резины. Водитель, скорее всего, был прав – горели интимные товары Фердолевского. Может быть, это и неплохо, а то уже у первоклашек в портфелях стали находить все эти розовые сувениры, друг дружке на день рождения приносят, и что самое дикое – у девчонок изымают ошалевшие учителя. Они уже с резиновыми болванками спать ложатся, как раньше с куклами, с невинными пупсиками... Если кто-то сознательно поджег, то благое дело сделал. Вот ему надо если не памятник, то хотя бы мемориальную доску при жизни, – закончил Пафнутьев свои рассуждения и увидел в толпе милиционеров плотную тяжелую фигуру Шаланды.

– Привет, Паша, – Шаланда тоже заметил подходившего Пафнутьева и шагнул ему навстречу. – Видишь, как полыхает?

– Красиво, – кивнул Пафнутьев. – Фердолевский здесь?

– Где-то прыгал... Очень огорчен. Чуть не плачет.

– Перебьется. Слушай, Шаланда, покажи мне мотоцикл, о котором ты говорил по телефону.

– А, мотоцикл, – Шаланда искоса глянул на Пафнутьева, но ничего не сказал, молча направился в темноту. – Пошли, пошли, – раздался его голос, и Пафнутьев заторопился следом. За поворотом бетонного забора в тени они действительно увидели невзрачный мотоцикл с коляской. Пафнутьев обошел его со всех сторон, приложил руку к мотору.

– Еще теплый. Значит, стоит не так уж и долго.

– Знакомый мотоцикл? – спросил Шаланда.

– Нет, впервые вижу... И номера незнакомые... Областные номера... Твои ребята записали?

– И сфотографировали. Я еще и пост выставил... Если хозяин подойдет, его тут же и прищучат.

– Уехать не успеет?

– И об этом подумали. Не заведется.

– Понятно... Твой вывод? Поджог? Замыкание?

– Только поджог. Да еще и со взрывом.

– Кто-то круто взялся за Фердолевского... Сначала его контора на воздух взлетела, теперь склад... Как бы с ним самим чего не случилось.

– Случится, – Шаланда произнес это с такой уверенностью, будто только от него зависело – уцелеет Фердолевский или нет. – Обязательно случится.

– Есть сведения?

– Голова есть на плечах. Этого достаточно, – назидательно произнес Шаланда, постучав себя кулаком по лбу.

– Голова – это хорошо... А пожарные...

– Да что там пожарные! – Шаланда махнул рукой. – Они только довершили дело... Там же какой товар? Сигареты, жвачка, водка, презервативы, прочие резино-технические изделия определенного пошиба... Когда все это разогрелось, а потом попало под холодную воду... Утром здесь понадобятся только мусоровозы.

– Пойду посмотрю, – сказал Пафнутьев и шагнул на ярко освещенное пространство двора. От крыш поднимался пар, копоть, под ногами хлюпала вода, где-то в темноте переругивались пожарные, неслышными тенями бродили охранники, подавленные происшедшим – в этом была и их вина, не справились, проморгали.

Перешагивая через ручьи, через брезентовые шланги, твердые от напора воды, Пафнутьев пересек двор, постоял у ангара с обрушившимся пролетом. Никто не узнавал его, все были заняты делом, и он без помех передвигался по складу. Горелой резиной воняло так, что хотелось заткнуть нос, но он поймал себя на том, что этот запах не кажется ему отвратительным, даже что-то было в нем привлекательное, как в запахе керосина, гуталина, конского навоза. Хотя признаваться в том, что эти запахи нравятся, вроде бы и неприлично.

Пафнутьев обратил внимание, что обстановка на складе не столько уж и безмятежная, как показалось в самом начале. Его неотступно преследовал один из охранников, потом оказалось, что тот не один, а здание, к которому он направлялся, окружено – войти в него и выйти незамеченным, скорее всего, невозможно. Мимо промчался запыхавшийся детина с коротким автоматом, следом за ним побежал милиционер с пистолетом. Значит, кого-то искали, кого-то пытались поймать.

Став в тень от распахнутой железной двери и скрывшись на какое-то время от слепящего пламени пожарища, Пафнутьев получил возможность понаблюдать за происходящим. Мимо несколько раз пробежал охранник, видимо, тот самый, который следил за ним. Возле скопления машин с синими мигалками промелькнула фигура Шаланды – он продолжал исполнять свое дело. Быстро и нервно, в распахнутой куртке, с непокрытой головой прошел Фердолевский. За ним суетливо пробежали несколько человек, похоже, из его команды. Подъехали еще несколько пожарных машин, но во двор пока не въезжали.

Дождавшись, когда вокруг не было ни одного человека, Пафнутьев проскользнул в здание. Скорее всего, это была контора. Устойчивый запах прокуренных коридоров, бумажных залежей, какой-то невытравляемый учрежденческий дух почувствовался сразу. Он складывается из запахов дешевых духов, которыми заливают прелые подмышки, из вони окурков, заношенной обуви, недоеденных бутербродов. Убедившись, что на первом этаже все двери заперты, а скорее всего даже и заварены, Пафнутьев осторожно поднялся на второй этаж. Лестница была старая, скрипела под его весом, и он вынужден был смириться с тем, что если в здании и был кто-либо, то о нем уже, конечно же, знал, лестница своими стонами всех оповестила – кто-то идет.

Окно в конце прохода выходило как раз в сторону пожара, и поэтому коридор был освещен зловещими красноватыми сполохами. Пафнутьев медленно двинулся вдоль коридора, рассудив, что если кто и вынырнет из-за поворота или из двери, он тут же его увидит. Все двери были, к его удивлению, не заперты. Он заглядывал в них, но подробно осматривать не мог, и шел дальше. Потом решил применить еще раз уже опробованный прием – спрятавшись за распахнутую дверь в тень, он на какое-то время замер, стараясь не сделать ни единого движения, не скрипнуть доской пола. Простояв минуту, вторую, он уже готов был двинуться дальше по коридору, но услышал, все-таки услышал осторожные шаги – в той комнате, до которой он еще не успел дойти, кто-то был. Причем там затаился человек, который не хотел, чтобы о нем знали, это был прячущийся человек, не из тех, кто, грохоча каблуками, носились сейчас по всем уцелевшим помещениям склада.

Языки пламени, которые до сих пор змеились над крышей соседнего здания, создавали в коридоре какой-то мечущийся полумрак, в котором трудно было увидеть что-то ясно и четко. Но Пафнутьев был даже рад этому, в таком неверном свете и его самого увидеть было невозможно. Коридор был выкрашен масляной краской, ее холод он ощущал ладонями, прижатыми к стене.

Человек в соседней комнате тоже, видимо, замер, тоже прислушивался. Что-то мешало Пафнутьеву броситься вниз, позвать людей, окружить это небольшое конторское здание, что-то ему мешало. Он и сам не мог бы, наверно, объяснить свое ощущение, но у него не возникло чувство опасности. Возможно, это было ложное состояние, может быть, его смерть находилась в двух шагах, но он продолжал, затаившись, ждать. Пафнутьев был уже в том возрасте, когда человек понимает, что ожидание, терпение, молчание – очень сильное оружие. Резкий, нетерпеливый, поспешный чаще всего терпит поражение. Пафнутьев снова услышал слабый шорох и догадался – тот, в соседней комнате, моложе его.

Пафнутьев не пошевелился – не исключено, что человек просто вызывает его на себя, дескать, иди, я здесь, бери меня. Пафнутьев остался стоять в своем убежище, казалось, надежном и удобном – от света пожарища его прикрывала дверь, а с другой стороны была глубокая темнота, рассмотреть что-либо за дверью было совершенно невозможно. И он остался стоять, стараясь даже не переступать с ноги на ногу. Пафнутьев знал, что стоит ему только перенести тяжесть тела с одной ноги на другую, как доски под ним тут же скрипнут.

Со стороны двора слышались крики людей, гудели моторы, пожарная машина, опустошив свой бак, выехала, и на ее место тут же протиснулась в узкие ворота вторая. Но звуки со двора резко отличались от внутренних, еле слышных звуков и не заглушали их.

И наступил момент, когда Пафнутьев просто вынужден был перестать дышать – дверь в соседнюю комнату медленно и беззвучно пошла в сторону коридора – кто-то пытался выйти. Пафнутьев представлял, о чем думает сейчас тот человек, он хочет знать, кто здесь – случайно забредший охранник, милиционер, пожарник? А может быть, никого нет, и потому в коридоре стоит такая тишина.

Выигрышность положения Пафнутьева была еще и в том, что он мог просматривать коридор, не высовываясь из-за двери. Щель между дверью и рамой позволяла ему видеть проход до самого конца, тем более, что на фоне светлого окна можно было различить самое незначительное движение.

И наконец он увидел этого человека – чуть согнувшись вперед, тот шагнул в пространство коридора. Узнать его было невозможно – на человеке была надета десантная маска. Таких боевиков показывают по телевизору – на голове вязаная не то шапка, не то маска с прорезями для глаз. Она хороша тем, что в ней невозможно увидеть человека, а скрытое лицо всегда вызывает ощущение ужаса, невольно представляешь под маской не испуганные, растерянные глаза мальчишки, а холодную физиономию профессионального убийцы. Похолодел Пафнутьев – неужели третья банда? Неужели Халандовский прав и люди с должностями и удостоверениями подключили десантников для своих шалостей?

У человека в руках была небольшая сумка на ремне и короткий автомат. Об автомате Пафнутьев уже был достаточно наслышан, мелькали последнее время короткие автоматы в том или ином сообщении. Но у человека обе руки были заняты, он не сможет слишком уж быстро что-то сделать. Для этого ему придется бросать или сумку, или автомат, или то и другое.

Человек медленно шел в сторону Пафнутьева. Это было, в общем-то, понятно, он пробирался к темному окну в конце коридора, надеясь, видимо, уйти тем ходом. На какую-то секунду он оказался совсем рядом с Пафнутьевым, на расстоянии вытянутой руки, и поза его в это время была настолько соблазнительно беспомощной, что Пафнутьев не удержался. Чуть подавшись в сторону, оттолкнувшись от холодной стены, он схватил человека сзади под горло, сразу лишив его возможности сопротивляться. И тут же, не теряя ни мгновения, второй рукой сдернул с него маску, этот длинный вязаный чулок с прорезями. Получилось так, что именно это его движение сразу парализовало человека, но только на секунду, не больше. С необыкновенной ловкостью он выскользнул из смертельного захвата сзади под горло, выскользнул вниз, под ноги, что тоже было совершенно неожиданно. А когда Пафнутьев попытался в темноте нащупать человека, тот уже успел вскочить и теперь стоял, освещенный полыхающим пламенем из окна.

– Здравствуй, Андрюша, – сказал Пафнутьев почти без удивления.

– Павел Николаевич? – и Андрей бессильно прислонился спиной к стене.

– А матушка твоя сказала, что ты к девушке пошел... Кого-то из нас троих ты обманул.., или меня, или матушку, или девушку... А может, всех троих?

– Вас я не обманывал.

– Боюсь, Андрюша, что только меня одного. В этот момент с грохотом распахнулась входная железная дверь и на лестнице раздались частые шаги. Поднимался явно не один, поднималось не менее пяти человек. Послышались возбужденные голоса, среди других Пафнутьев услышал надсадный сипловатый голос Шаланды. Это он вел сюда своих ребят. Видимо, Андрея кто-то заметил раньше – в окне или на крыше.

– Это за мной, – сказал Андрей. – Недолго музыка играла, – проговорил он, – недолго фраер танцевал...

На принятие решения у Пафнутьева было всего несколько секунд. Он глянул в один конец коридора, в другой. С Андреем они явно не успевали добежать ни до освещенного окна, ни до темного. А кроме того, окна были заперты.

– Быстро сюда, – Пафнутьев затолкал Андрея в первую попавшуюся открытую дверь, выбросил вслед за ним вязаный чулок с прорезями и оставшуюся на полу сумку. Автомат Андрей так и не выпустил из рук.

В сумеречном красном свете Пафнутьев рассмотрел стол, стулья, какие-то шкафы со стеклянными дверцами, в которых плясали отражения пламени – пожар был как раз напротив окон. В углу он увидел небольшой телевизор. Судя по всему, они оказались в приемной, тем более что дальше вела обитая черным дерматином дверь. Голоса шаландовских ребят уже слышались в коридоре – они, видимо, осматривали все комнаты подряд.

– Похоже, влип я, Павел Николаевич, – Андрей с растерянной улыбкой стоял посредине комнаты.

Пафнутьев обернулся в сторону коридора, глянул в окно, на Андрея, увидел собственное красноватое отражение в стеклянной дверце шкафа. Дальше он, не теряя ни секунды, только действовал. В два прыжка оказался возле розетки, вырвав шнур из гнезда, схватил телевизор, подбежал к окну и с размаха швырнул в стекла.

Телевизор выломал не очень прочные рамы и вместе с ними рухнул вниз. После этого Пафнутьев схватил автомат и вышвырнул его в окно, вслед за ним вниз полетела и вязаная маска. Сумку Пафнутьев забросил на шкаф.

– Сюда! – приказал Пафнутьев Андрею, – К окну!

– Прыгать?

– Сдурел? Становись к окну... Вот здесь рядом со мной... Так... Смотри вниз... Свешиваемся, ложимся животами на подоконник! Видишь? – громко спросил Пафнутьев. – Вон он! – и Пафнутьев показал куда-то в темноту.

– Где? – спросил Андрей, не понимая, в чем дело.

А Пафнутьев уже знал, чувствовал, что в дверях стоит Шаланда и с подозрением смотрит на происходящее.

– Только что выпрыгнул, – сказал Пафнутьев, оборачиваясь. – К забору побежал!

Шаланда вышел в коридор и, увидев свою команду, заорал:

– Быстро к бетонному забору! Он только что был здесь!

И снова по лестнице застучали каблуки, но теперь уже вниз, к выходу. Шаланда вошел в приемную, нащупал у двери выключатель, включил свет. Внимательно осмотрел окно, выглянул наружу, увидел внизу битое стекло, остатки телевизора, автомат, лежавший прямо на асфальте. После этого повернулся к Пафнутьеву с Андреем – те были всклокочены, возбуждены, на Шаланду старались не смотреть.

– А ведь он мог и прошить вас, – сказал Шаланда.

– Мог, – кивнул Пафнутьев. – С автоматом был...

– А ты откуда здесь взялся? – спросил Шаланда у Андрея.

– Мы вместе сюда пришли, – ответил за него Пафнутьев. – Если бы не он, не знаю, чем бы все кончилось.

– Да? – Шаланда внимательно посмотрел на Пафнутьева. – А тебя какие черти сюда занесли?

– Любопытство, – усмехнулся Пафнутьев, он еще не был уверен, что затея удалась. – Я очень любопытный, Шаланда, разве ты не знал?

– Не знаю, насколько ты любопытный, но... – он замолчал и вышел из приемной. В дверях оглянулся, окинул взглядом Пафнутьева, Андрея, постоял, склонив голову, но так ничего и не добавил. Осторожно прикрыл дверь, и в коридоре раздались его тяжелые удаляющиеся шаги. Он, казалось, сознательно старался шагать громче, убедить Пафнутьева и Андрея, что уходит.

Пафнутьев упал в продавленное кресло, Андрей опустился рядом в такое же кресло – заеложенное, растресканное, в прожженных пятнах от сигарет.

– Кажется, пронесло, – сказал Пафнутьев.

– Опять вы меня спасли, Павел Николаевич...

– Не знаю вот только зачем...

– Значит, такая у вас судьба.

– У меня?! – вскричал Пафнутьев.

– Ничто не происходит случайно... Все уже задумано, все уже было... Как вы здесь оказались, Павел Николаевич? Почему вы здесь среди ночи?

– Не знаю... Сдуру.

– Высшие силы прислали вас.

– Какие силы! Мне Шаланда позвонил!

– Но вы могли и не прийти, – мягко сказал Андрей, и в его голосе прозвучала восточная вкрадчивость.

– Ладно, разберемся с высшими силами, – ответил Пафнутьев, чтобы хоть что-то ответить.

– Ты скажи мне вот что... Этот пожар... Ты?

Андрей молча кивнул.

– Так... А из автомата по Леонарду?

– Тоже...

– Ни фига себе! И Неклясова взорвал?

– Взорвал, – кивнул Андрей.

– А в банке у Фердолевского?

– Я...

– Что же получается... Ты и есть та третья банда, которую все мы дружно ловим уже почти полгода?

– Получается, что так, Павел Николаевич, – Андрей сидел в низком кресле, зажав ладони в коленях, исподлобья глядя на Пафнутьева.

– Где взрывчатку взял?

– В кладовке.

– В нашей кладовке?

– Да... В прокуратуре...

– Ни фига себе...

– Мне кажется, вы догадывались, Павел Николаевич... Вы потому и здесь оказались, что догадывались... И когда у меня за спиной оказались... Не по голове ударили, а маску сдернули... Вы знали, кто под маской.

– Ну, ты даешь, Андрюха... А почему без усов?

– Вы же догадались, что они накладные. Когда все стали рассказывать про усатого злодея, вы так странно на меня посмотрели... Я обмер весь... Но пронесло. Вы видели усы у меня дома... Они с Нового года остались... Помните, мы как-то заехали ко мне домой чаю выпить... А на столе лежали усы. Вы подняли их, даже, кажется, примерили и снова бросили на стол... И я подумал, что вы, наверно, вспомните...

– Вспомнил, – сказал Пафнутьев. – Здесь ты допустил просчет, это была ошибка.

– Это была не ошибка... Я для вас оставлял след, я знал, что рано или поздно вы вспомните усы, которые примеряли у меня дома.

– Вспомнил, – опять кивнул Пафнутьев. – Но скажи мне, ради Бога... Зачем все?