Текст книги "Банда - 3"

Автор книги: Виктор Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

– Куда им деваться, – равнодушно произнес охранник. – Простят.

– А поймут?

– И поймут, – так же спокойно, почти сонно произнес он. – Чего тут понимать? Жить-то хочется всем. И Славику вот тоже хочется. Хоть и нашла его бандитская пуля, но умелые руки хирурга спасли непутевую жизнь... Ненадолго, но спасли. Поймут, – охранник вернулся к своей мысли. – Не дураки.

– Время! – предупредил Неклясов. – Чтобы все было до минуты. Ясно? Пять минут ожидания – и вся затея летит к чертям. Дуем из города, в городе находиться нельзя. Важно пораньше выскочить, а то через полчаса Пафнутьев уже будет знать о том, что его лучший друг куда-то делся... Нужно побыстрее проскочить гаишные посты. Останови здесь, – Неклясов положил ладонь на колено водителя. – Прижмись к обочине.

Неклясов проследил, чтобы все машины, которые шли за ними, проскочили мимо. Теперь сзади дорога была свободной – это убедило его в том, что хвоста нет.

– Выходи, – сказал он одному из амбалов, который сидел с правой стороны. – Пять часов – очень хорошее время... Это уже сумерки, начинает темнеть... Будет очень красиво... Мне нравится, когда красиво... А тебе, Славик?

Ерхов не ответил. То ли он заснул, то ли потерял сознание от слабости и перенесенных волнений.

– Растолкать? – спросил амбал.

– Не надо, – великодушно махнул рукой Неклясов. – Пусть спит, ему нужно набираться сил... Не можем же мы привезти полутруп... Он нужен нам сильным, молодым и здоровым... Правильно? – Неклясов засмеялся, но амбал лишь выдавил из себя кислую улыбку. Похоже, предстоящее и для него было крутоватым.

Около часа на средней скорости "мерседес" шел по трассе, потом свернул на боковую дорогу. Еще через пятнадцать минут въехал в лес, хороший чистый лес с мощными соснами, изредка перемежающимися ельником, березняком. Видимо, водитель был здесь не первый раз, потому что все ехали молча, о дороге не говорили, повороты не уточняли. Закончился асфальт, и "мерседес" мягко свернул на заснеженную грунтовую дорогу.

От перенесенных волнений Неклясов притомился, возбуждение, охватившее его в начале поездки, прошло, и он дремал, откинувшись на спинку сидения. Молчали и остальные – водитель, охранник на заднем сиденье и Ерхов, который, похоже, был даже рад этой передышке. Каждое слово давалось ему с трудом, он все время зябко ежился, стараясь поплотнее завернуться в куртку, которую ему в последний момент, выводя из пафнутьевской тайной квартиры, набросили охранники. Не из жалости, а чтобы не вызвать подозрений у соседей.

Наконец, выехав на небольшую поляну, машина остановилась. Сосны, стоящие вокруг, гудели на весеннем ветру, кричали птицы, потревоженные нежданными гостями. Неклясов опустил стекло и молча, полуприкрыв глаза, смотрел наружу. Непонятно было – то ли он не понимает, куда приехал, то ли вспоминает, зачем приехал. Но и водитель, и амбал на заднем сиденье, прекрасно знали, чем кончится это его сумеречное состояние, чем обернется недолгое забытье – вспышкой энергии, внезапной, кратковременной и болезненной.

Неклясов замедленно открыл дверцу, подобрав длинные полы черного пальто, вышел на снег, прошелся до ближайшей сосны, проваливаясь остроносыми туфельками в похрустывающий, подмерзший снег. Подойдя к стволу вплотную, он уперся в него руками, выглядевшими на мощной коре сосны особенно маленькими и даже чуть ли не фиолетовыми от холода. Неклясов стоял, опустив голову, и смотрел себе под ноги. Вряд ли он колебался, он никогда не отступал от задуманного, даже когда вдруг выяснялось, что затея дурная, опасная, обречена на провал. В таких случаях Неклясов повторял услышанное где-то слова Наполеона о том, что главное – ввязаться в бой, а там будет видно. Слова нравились ему безрассудной дурью, освященные именем известного человека, они звучали убедительно, в них чувствовался непреодолимый соблазн.

Оттолкнувшись от ствола, Неклясов подошел к машине, и только тогда из нее вышел водитель и амбал, охранявший Ерхова на заднем сиденье.

– Приехали, – сказал Неклясов. – Явились – не запылились... Как он там? Живой?

– В порядке. Глазками моргает.

– Это хорошо, – Неклясов посмотрел на свои часы, сверкнувшие на закатном зимнем солнце красноватым бликом, – Три с гаком, – сказал он. Через час начнут прибывать гости. Пора начинать подготовку.

– Ничего не отменяется? – спросил водитель.

Неклясов вдруг так резко, с такой ненавистью взглянул на него, что тот поспешил тут же повернуться к машине, к багажнику и завозился, завозился вокруг него суматошно и бестолково. Откинув крышку, водитель вынул складной дачный столик, несколько низких стульчиков с брезентовыми сидениями. Сложив все это на снег у машины, он вопросительно посмотрел на Неклясова.

– Вот здесь, – сказал тот, указав кривым пальцем на льдистую площадку метрах в десяти от сосны, у которой только что стоял, приходя в себя после дороги. – А? – повернулся он с вопросом к амбалу, на все смотревшему не то недовольным взглядом, не то попросту сонным.

– Годится, – одобрил тот. – Вполне... И видно все хорошо, и безопасно...

– И убедительно! – рассмеялся Неклясов. Ерхов все это время оставался в машине. Заглянув к нему, Неклясов убедился, что тот спит, забившись в дальний угол. Воротник его солдатской куртки был поднят, шапка надвинута на глаза, руки поглубже втянуты в рукава.

– Отдыхай, дорогой, – пробормотал Неклясов, отходя. – Тебе сегодня предстоит небольшая, но очень ответственная работа.

Водитель тем временем установил перед сосной столик, убедился, что он не шатается, не скользит по льдистой поверхности подмерзшего снега. Два стульчика уместились вдоль длинной стороны стола, по одному стулу – у коротких сторон. Видимо, знакомый с предстоящими событиями, водитель поставил боковые стульчики не прямо к столу, а как-то боком, с таким расчетом, что люди, севшие на них, окажутся лицом к сосне.

– Как? – спросил он, закончив.

– Порядок, – кивнул Неклясов. – Сойдет. – Я вот только думаю, не придвинуть ли все это ближе к сосне? – он обернулся к сонному амбалу.

– Не стоит, – ответил тот. – Мало ли...

– Ладно, – согласился Неклясов. – На твою ответственность.

– Здесь не больше семи-восьми метров.

– А я бы и в трех метрах расположился, – Неклясов вопросительно взглянул на помощника.

– Нельзя, – тот покачал головой. – Испугаются, обгорят, разбегутся...

Пока они разговаривали, водитель не вмешивался, занятый своими хлопотами. Он вынул из багажника большую, литровую бутылку "Абсолюта", четыре хрустальных стакана, все это расположил на столике. Потом принес уже нарезанную свиную вырезку, баночку с хреном, напротив каждого стульчика аккуратно, с соблюдением всех требований сервировки, поставил небольшие тарелочки, с правой стороны от каждой положил по ножу, с левой – вилки. И ножи, и вилки были изысканных ресторанных форм, скорее всего, и взятые напрокат в каком-нибудь ресторане, а если попытаться дознаться, то, скорее всего, у того же Леонарда.

– Может, рановато? – спросил водитель.

– Накрывай, – сказал Неклясов. – На холоде не пропадет. Даже лучше будет... И водка остынет, и мясо, и приправа... У нас сегодня холодный стол... Горячего и без того хватит.

Он отошел в сторону и побрел между соснами, четко выделяясь в своем черном пальто на белом снегу. Иногда Неклясов прислонялся спиной к стволу, поднимал голову, втягивал тонкими, бледными ноздрями холодный воздух, и лицо его было непривычно печальным, чуть ли не одухотворенным. Видимо, давние воспоминания посетили его, о тех временах, когда не был он еще самым крутым бандитом города, не был таким богатым, злым и больным. В лучах закатного солнца по соснам яркими искорками вспыхивали белки, почуявшие весну, прыгали, бесшумно проносясь по ветвям. Глядя на них, Неклясов с горечью убедился, что только одна мысль и пришла ему в голову:

"А ведь совершенно трезвые белки-то... Иначе шустрости поубавилось бы у них..."

Вернувшись к месту стоянки, он увидел, что у машины нервно расхаживает Анцыферов. Неклясов и вернулся, услышав шум приближающейся машины.

– Как понимать, Вовчик! – воскликнул Анцыферов, увидев Неклясова среди сосен. – Что происходит?

– Здравствуй, Леонард! – Неклясов протянул руку и улыбнулся широко и радушно. – Рад приветствовать тебя, дорогой друг! Располагайся, обживайся, наслаждайся!

– Что происходит? – нервно повторил Анцыферов. Впрочем, последнее время он все события воспринимал нервно, возбужденно, с какой-то пристальной подозрительностью. – Меня хватают твои бандиты, волокут в машину, куда-то везут, я оказываюсь в лесу... Здесь ты разгуливаешь весь в черном...

– Преувеличиваешь, Леонард. Никто тебя не хватал, никуда не запихивал... Посмотри на себя... Одет, обут, при шляпе, в перчатках... Значит, дали тебе возможность собраться, поцеловать в ушко любимую женщину... Пригласили в машину... Ты знаешь, сколько это стоит – доставить тебя за город, в лес, к накрытому столу? Тысяч двести, не меньше. Я же с тебя не требую денег... И прошу только об одном... Раздели со мной этот часок, поприсутствуй на моем празднике... Выпей со мной рюмку водки... И все, Леонард! И все! И мы снова с тобой рука об руку идем по жизни, помогая друг другу, выручая, подставляя локоть в трудный момент...

– Ну, ты даешь, Вовчик! – недоверчиво проговорил Анцыферов.

– Посмотри, вот мои ребята уже стол приготовили, как говорится, поляну накрыли... Еще кое-что найдется.

– Так вот для чего тебе посуда понадобилась! – озаренно воскликнул Анцыферов.

– Конечно, Леонард! Конечно!

Да, Неклясов был не очень образован, совершенно невоспитан, но обладал каким-то звериным чутьем, обостренным криминальной жизнью, болезнью, непроходящей озлобленностью – да, и озлобленность придает мышлению тонкость и проницательность. Все это позволяло ему без труда общаться с людьми, куда более начитанными и просвещенными, более того, он умел их одурачить, обвести вокруг пальца, выставить на посмешище.

Анцыферов подошел к столу, окинул его взглядом, убедился, что все достаточно достойно, и хотел было высказать свое мнение Неклясову, но тот уже шел навстречу еще одной машине. Когда она остановилась, Анцыферов с удивлением увидел в ней судью Осоргина.

– Жора, – протянул он озадаченно, и, осознав необычность происходящего. Одно дело – он, бывший прокурор, а ныне владелец ресторана, оказавшийся в одной компании с воровским авторитетом, но чтобы здесь появился судья, причем тот самый, который вынес постановление об освобождении Неклясова из-под стражи, судья, которому предстояло рассматривать уголовное дело Неклясова...

Осоргин вышел из машины, быстро оглянулся по сторонам. Заметил Анцыферова, узнал, замер на месте. Был он худ, высок, сед, строен и напоминал вышедшего в отставку полковника. Седые колючие брови, под ними такие же колючие глаза, небольшие, голубые, быстрые. Решив, что единственный человек, который его достоин и с которым он может перекинуться словом, это Анцыферов, Осоргин направился к нему, решительно, даже с какой-то непримиримостью. На Неклясова, который шагнул было навстречу, он даже не посмотрел.

– Здравствуй, Жора! – пропел Анцыферов, освоившись быстрее, он чувствовал даже некоторое превосходство перед возбужденным, разгневанным Осоргиным, – Как поживаешь?

– Значит так, Леонард, – Осоргин подошел к Анцыферову, взял его под локоть и повел в сторону. – Я не знаю, как ты здесь оказался, но меня попросту похитили. Ты понял? Я – похищенный.

– С чем тебя и поздравляю! – рассмеялся Анцыферов. Ему сразу стало легко и непринужденно, поскольку нашелся человек, гораздо более перепуганный.

– Леонард, я заявляю официально... Я – похищенный! – повторял Осоргин, не сознавая комичности такого определения. – Меня силой запихнули в машину и привезли сюда. Представляешь? Я выходил из суда на обед... Ты знаешь, где я обедаю, у нас небольшое кафе почти напротив. Когда я спустился по ступенькам, внизу остановилась машина. Водитель ко мне обратился с каким-то вопросом, и пока я соображал, что к чему, два каких-то... Не знаю, как их и назвать...

– Два амбала, – подсказал подошедший Неклясов.

– Совершенно верно! – покосился Осоргин в сторону Неклясова. Подходят два амбала, берут меня под белы руки, усаживают в машину, дверца хлоп – и мы поехали.

– Ты успел вовремя! – рассмеялся Анцыферов. – Мы еще не начинали, – он кивнул в сторону накрытого стола, на котором к этому времени появились куски копченой полупрозрачной рыбы, темная, матовая приземистая бутылка коньяка с замысловатыми золотыми надписями.

– Но представляешь мое положение?! – прошипел Осоргин. – Ты представляешь, что меня ждет?

– Тебя ждет прекрасная выпивка и закуска, – сказал Неклясов, похлопав судью по плечу. – Не дрейфь, Жора, не пропадем.

Осоргин дернул плечом, будто на него села какая-то тварь, и покосился на Неклясова с неподдельной опаской.

– Напрасно ты так, Жора, – сказал Неклясов. – Компания у нас подбирается неплохая даже с профессиональной точки зрения. Смотри... Прокурор есть, преступник на месте... Как ты думаешь, я сойду за преступника? Судья прибыл, народные заседатели стол накрывают... Не хватает только адвоката, но и он вот-вот подъедет... А? – Неклясов расхохотался, взглянув на оцепеневшего от изумления Осоргина – тот только сейчас понял назначение каждого гостя и самого хозяина.

– Я не понимаю, – сказал он растерянно. – Я сразу должен...

– Если хочешь сразу, давай, – Неклясов сделал приглашающий жест к столу.

– Нет-нет, вы меня не правильно поняли, Владимир Аркадьевич...

– Называй меня Вовчиком, – Неклясов доверительно похлопал судью по плечу. – Я так больше привык. – Вот когда приговор будешь зачитывать, можно и Владимиром Аркадьевичем, а пока – Вовчик... Заметано?

– Право, не знаю, – Осоргин задыхался в дружеских жестах, словах, улыбках, похлопываниях, беспомощно оглядывался по сторонам, словно искал, кто бы спас его и избавил от этого человека. И он совсем растерялся, пошел красно-бледными пятнами, когда увидел, что один из тех, кто привез его сюда, один из амбалов Неклясова, сидит в машине и, свесив ноги из распахнутой дверцы, без устали фотографирует его беседу с Неклясовым и Анцыферовым. – Нас снимают? – повернулся он к Неклясову.

– Еще нет... Пока оставляют на занимаемых должностях. Но могут и снять, – Простите, но...

– Шучу, – Неклясов доверительно приник к Осоргину, и в этот момент опять раздался еще слышный щелчок фотоаппарата. – Простите, должен вас оставить... Едут гости, я должен их поприветствовать... Кстати, это уже последняя машина, – Неклясов показал на "жигуленок", который, переваливаясь с боку на бок, приближался к поляне. – Вы пока беседуйте, – и Неклясов быстрой, возбужденной походкой, в развевающемся пальто, в длинном до колен белоснежном шарфе зашагал к остановившейся машине.

Осоргин проводил его взглядом, повернулся к Анцыферову и вопросительно уставился на него.

– Жора, минут двадцать назад я оглядывался по сторонам с таким же выражением, какое сейчас написано на твоей физиономии. Я тоже ничего не понимаю. Но смирился с происходящим и попросту жду, когда нас пригласят к столу. И больше ни о чем не хочу думать.

– Да, Леонард, тебе хорошо...

– Конечно, мне хорошо! – раздраженно подхватил Анцыферов, – Изгнанный, проклятый, неприкасаемый... А ты ведь чистенький, весь при исполнении, весь в надеждах на продвижение по службе... Мне легче. А тебе тяжелей. Но скажи мне, пожалуйста, кто выпустил Неклясова из-под стражи? Кто взял у него подписку о невыезде?

– Видишь ли, Леонард...

– Ответь на мой вопрос... Кто?

– Я. Ну и что?

– Ничего. Больше вопросов нет. И на все твои последующие недоумения я отвечаю коротко – не знаю. Меня привезли точно так же, как и тебя. И привезли еще кого-то... Мне, например, сейчас интересно – кто следующий? Потому что компания подбирается довольно странная... Смотри... Это Бильдин.

Да, из машины вышел бледный как снег, такой же серый и, похоже, такой же холодный от ужаса... Бильдин. Человек, который прославился в городе тем, что ему отрезали уши, требуя денег.

***

Выбираясь из машины, он пошатнулся, Неклясов подхватил его под локоть, помог стать на ноги.

– Не ожидали? – радушно улыбнулся он, заглядывая в глаза полумертвому банкиру.

– Что вы решили отрезать на этот раз? – спросил тот, справившись с неожиданностью.

– Ха! – расхохотался Неклясов. – Ну, ты даешь! Молоток парень! Одобряю.

– Так что же? – настаивал Бильдин.

– На этот раз мы решили ничего не отрезать... На этот раз мы пришивать будем.

– О Боже! – Бильдин, кажется, упал бы навзничь, если бы Неклясов снова не подхватил его.

– Шучу! – поспешил исправить он свою оплошность. – Шутка, понимаешь? Милая такая, непосредственная, немного наивная шутка... Ну? – он похлопал Бильдина по щекам. – Уже лучше?

Скрывая отсутствие ушей, Бильдин отпустил длинные волосы, оказавшиеся, на его счастье, достаточно густыми, да еще и вьющимися. Когда он, откинувшись назад, чуть было не упал на снег, а Неклясов подхватил его, волосы обнажили место, где когда-то росли уши, и Анцыферов, увидев это, невольно содрогнулся. Но Бильдин уже взял себя в руки, а когда заметил Анцыферова и стоящего рядом Осоргина, снова чуть было не потерял сознание.

– Как... – прошептал он. – Как.., вы – одна банда?

– Конечно! – весело согласился Неклясов. – Теперь и ты будешь с нами... Крещение прошел, испытание выдержал... Будем работать вместе, дорогой.

– Лучше еще что-нибудь отрежьте, – слабо улыбнулся Бильдин посеревшими губами.

– За этим дело не станет! Только скажи, дорогой, что тебе мешает жить? Тут же и оттяпаем, не сходя с места, как говорится!

– Шучу, – ответил Бильдин словечком Неклясова. – Шутка, понял?

– Понял! – охотно согласился Неклясов. – Теперь, дорогой, побеседуй, будь добр, с ребятами, – он показал на Анцыферова и Осоргина, которые оцепенело наблюдали за ними. – О жизни, о женщинах... Леонард много чего о них знает занятного... Он поделится. А мне нужно отдать последние распоряжения... И тогда начнем.

– Что начнем? – остановился Бильдин.

– Веселиться, – ответил Неклясов, обернувшись на ходу. И Бильдину ничего не оставалось, как побрести к поджидавшим его бывшему прокурору и действующему судье.

***

За это время сгустились сумерки, окутали стволы сосен, а темнеющая невдалеке за оврагом стена елей казалась какой-то зовущей, манящей, словно там происходило в эти минуты что-то важное, что-то такое, чего ты долго ждал и уже не надеялся увидеть. Верхушки сосен гудели над головами, там вверху был ветер, уже почти весенний ветер.

Сбившиеся в кучу Анцыферов, Бильдин и Осоргин изредка перебрасывались незначащими словами, глядя на продолжавшуюся суету неклясовских парней. Стол был уже готов, сам Неклясов, как черная птица в своем распахнутом пальто, неслышно проносился от "мерседеса" к другим машинам, что-то говорил парням и, наконец, как бы взмахнув черным большим крылом, как бы всколыхнув воздух, остановился перед своими гостями.

– Ну что, дорогие, – произнес Неклясов с какой-то вульгарно прозвучавшей светскостью. – Прошу к столу!

– Спасибо, я не голоден! – быстро ответил Осоргин, опять проявив нечто полковничье – проговорил заготовленные слова. Похоже, он ждал этих слов, этого приглашения и выкрикнул свой ответ скорее для Анцыферова и Бильдина, чтобы убедить их в том, что с Неклясовым у него дружбы нет, что хотя и отпустил он его под подписку, но сделал это по долгу службы, в полном соответствии с законодательством, а уж никак не по дружбе.

– А разве я спросил, голоден ли ты? – удивился Неклясов. – Я предложил подойти к столу, чтобы не стоять посреди поляны, чтобы не обдували тебя холодные ветра... Чтобы сказать, наконец, зачем ты здесь... Неужели неинтересно?

– Нет! – опять быстро ответил Осоргин.

– Ладно, Жора, – Анцыферов взял его за локоть. – Хватит выкобениваться... Пошли тяпнем по маленькой.

Бильдин молчал. Он решил, что для его достоинства молчание будет наиболее уместным, и оказался прав. Осоргин не стал возражать, когда Анцыферов потащил его к столу, чуть упирался, правда, как невеста после свадьбы, когда жених вот так же под локоток ведет ее в спальню. Бильдин пошел следом – в кожаной куртке с меховым поднятым воротником, насупленный и съежившийся. Вроде и сам пошел, но дал понять – подневольно он так поступает, не по своему желанию.

Как бы там ни было, все подошли к накрытому столу, оценили качество закусок, щедрость хозяина и не могли не отметить – все на высшем уровне, стоил этот стол никак не меньше миллиона.

– Что-то стало холодать! – весело произнес Неклясов и с силой потер ладошками одна о другую. – Что бы нас ни связывало, а нас кое-что связывает, что бы нас ни разъединяло, а нас многое разъединяет... Выпить-то мы можем? – И сам себе ответил:

– Можем.

И Неклясов щедро наполнил стаканы душистой водкой "Абсолют", настоенной на смородине.

– За что пить будем? – спросил Анцыферов, первым взяв свой стакан и подавая пример остальным. Все-таки именно Анцыферов по уровню общения, раскованности, умению вписаться в компанию, в любое, самое дикое положение явно превосходил и новоиспеченного банкира Бильдина и почти состарившегося судью Осоргина. Те еще пыжились, ворочали желваками, поглядывали друг на друга и на Неклясова, но, скажите, куда им деваться? Глухой лес, город в пятидесяти километрах, вокруг бродят неклясовские амбалы, которые за их спинами продолжали какую-то свою суету, чем-то были заняты, хотя, казалось бы, – чем? Стол накрыт, гости в сборе... Нет, мелькали в сторонке их тени, слышались иногда негромкие, сдержанные голоса.

– Выпьем за то, чтобы каждый из нас выполнил свой долг, – произнес Неклясов лукавые слова. – Перед самими собой, перед своими ближними, друзьями... И чтобы каждый получил по заслугам.

– Вы себя имеете в виду? – спросил молчавший до сих пор Бильдин.

– Конечно! – не задумываясь, подхватил Неклясов. – И себя тоже. Но ведь не могу же я пить только за самого себя, верно?

– Будем живы! – воскликнул Анцыферов и, подправив тост Неклясова, слегка изменив его, вынудил остальных гостей выпить. Водка пошла легко, как бы сама нырнула в глубины организмов и начала там свою неспешную благотворную деятельность. Острота положения сгладилась, люди уже не казались столь несовместимыми, все стали ближе друг к другу, терпимее, благодушнее. Опять же на ветру простояли больше часа, а стол.., стол сам по себе звал и манил.

Неклясов снова наполнил стаканы, водка в громадной бутылке почти не убывала, и уже никто не обращал внимания на парня, который время от времени продолжал фотографировать теплую компанию, а вспышки фотоаппарата гости уже готовы были принимать чуть ли не за иллюминацию в их честь.

Осоргин, не успевший пообедать в городе и до сих пор протянувший на утреннем чае с пряником, набросился на роскошную закуску куда охотнее, чем можно было ожидать. А когда Анцыферов взялся произнести второй тост, никто не возражал, потому что морозный воздух, гудящие сосны, приятные слова, прекрасная водка делали свое дело. Даже улыбки замелькали на лицах до того хмурых и неприступных – улыбнулся Осоргин, что-то сказав Анцыферову, не смог удержаться от улыбки Бильдин.

– Садитесь, гости дорогие! – спохватился Неклясов. – Что же вы стоите... Я понимаю, когда стоишь, больше в себя поместится... Но лучше мы потом встанем, у нас будет повод... – и он первым сел, оказавшись во главе стола. За ним последовали другие, причем, несмотря на выпитое, никто не осмелился переставить свой стул, каждый сел там, где стоял. И получилось так, что сторона стола, обращенная к сосне, оказалась свободной, все сидели лицом к сосне.

– Ну что, Жора, будешь меня судить? – спросил Неклясов Осоргина, который оказался рядом с ним за столом.

– А как же, – ответил тот с набитым ртом. – Положено.

– За что?

– Судить тебя можно за многое, но доказано, например, то, что ты похитил вот этого человека, – Осоргин показал на Бильдина, который все еще молчал, хотя от других ни в выпивке, ни в закуске не отставал. – Держал в заложниках, требовал денег, допустил бесчеловечные пытки...

– Есть пытки человечные? – усмехнулся Неклясов.

– Не надо словами играться... Это нетрудно, но для дела бесполезно.

– А о каких пытках речь? – продолжал вести свою линию Неклясов с неожиданной настойчивостью.

– Ну, знаешь.... Вы же отрезали ему уши, скормили у него на глазах собакам... Город был потрясен этой жестокостью!

– Я не отрезал ему ушей, – невозмутимо сказал Неклясов. Обернувшись назад, он что-то сказал своим амбалам и снова повернулся к Осоргину. – У вас есть доказательства, что именно я отрезал уши?

– Таких доказательств нет... Уши отрезал другой человек, но по твоему приказанию.

– Уж не этот ли? – Неклясов махнул рукой за спину, и все, оглянувшись, увидели, как двое парней вели под руки Ерхова. От слабости тот не мог идти сам, но телохранители управлялись с ним без особого труда.

– Я не знаю его лично, мне трудно судить, – смешался Осоргин, торопясь прожевать.

– А ты, Эдик, узнаешь этого злодея? – спросил Неклясов у Бильдина.

– Да, это он надо мной поработал.

– Ты на него в обиде?

– Нет, Вовчик, я на тебя в обиде. Это ты сказал ему, что надо делать, чтобы я отдал деньги... Ты велел бросить мои уши на сковородку, а потом сам отдал их собаке... И она их сожрала. Из чего я сделал вывод, что той собаке частенько приходится питаться человечиной, – кажется, из всех только Бильдин сохранил твердость духа и несмотря на выпитое оставался непримиримым.

– Ты прав, Эдик, – согласился Неклясов. – Собака у нас действительно кровожадная... Она нам помогает, это наше самое мощное орудие по убеждению некоторых сомневающихся...

– Да, меня она быстро убедила, – кивнул Бильдин.

Ерхова за время разговора усадили под сосной, руки завели за спину и связали так, что они обхватывали ствол сзади. Усадили Ерхова на какой-то сдавленный картонный ящик, и он, сидя на нем, не мог сделать ни одного движения. Разве что подтянуть к себе ноги или вытянуть.

– А дальше? – спросил Бильдин.

– Хочешь с ним выпить? – усмехнулся Неклясов.

– Никакого желания.

– Но со мной ведь пьешь?

– Вынужден... Опять же за компанию... И потом, знаешь, эта пьянка напоминает мне обрезание ушей... Если я прав, значит, вот-вот должно появиться что-то вроде собаки?

– Хм, – Неклясов, кажется, смутился. – Ну, ты даешь, – сказал он, глядя на Бильдина. – Хороший банкир из тебя получится. Со временем, конечно.

– Если выживу.

– Да, – кивнул Неклясов. – Если выживешь. Смотрите, что получается... Мы уж говорили об этом, но я снова вернусь к любимой теме... Прокурор у нас есть, судья есть, преступник есть, – Неклясов показал на привязанного к сосне Ерхова. – Хочешь быть его адвокатом? – спросил он у Бильдина.

– Защищать человека, который отрезал мне уши?

– Я не предлагаю, спрашиваю... Хочешь или нет?

– Не хочу.

– Слышишь, Славик? – громко крикнул Неклясов, обращаясь уже к Ерхову. – Никто не хочет тебя защищать. И сам ты не сможешь... Как нам быть?

– Пейте водку, – донеслось от сосны. – Только это вам и осталось.

– Нам еще кое-что осталось.

– Пейте водку, смелее будете...

– А тут смелости и не надо, – ответил Неклясов, и все почувствовали, что он заводится. Явно истеричные нотки появились в его голосе, назревал срыв. На него посмотрели не столько удивленно, сколько настороженно, опасливо. Обернувшись к своим ребятам, Нсклясов махнул рукой и снова повернулся к гостям. – Значит, говоришь, будет суд? – угрюмо спросил он у Осоргина.

– А как же, Владимир Аркадьевич?! Тут уже ничего не зависит ни от вас, ни от меня. Машина заработала.

– И все только потому, что этот сучий потрох оказался слишком разговорчивым? – Неклясов кивнул в сторону Ерхова, который к этому времени почти скрылся в сумерках и еле выделялся темным пятном у основания сосны.

– Ну, это один из факторов.

– А второй?

– Есть порядок судопроизводства, – попытался было Осоргин смягчить разговор и уйти в теоретические рассуждения, но Неклясов резко его перебил.

– Второй фактор сидит рядом с тобой, Жора. Этот хмырь безухий, банкир недоделанный! Он ведь тоже дал показания!

– Показания дали многие...

– Он потерпевший, да? Пострадавший? Любимых ушей лишился, да? И готов рассказывать об этом до конца жизни, да? Ну что ж, пусть рассказывает до конца жизни... Ждать осталось недолго.

– Вы хотите сказать, – начал было Бильдин, но Неклясов перебил и его.

– Заткнись. И слушай. И вы все слушайте... Суда не будет. Назову причины, почему суда не будет, – Неклясов замолчал, глядя, как мимо стола прошел к сосне его парень, неся в руках чем-то наполненную трехлитровую банку. Прошел и скрылся в темноте у сосны. Все сидели, почти не видя друг друга, лишь контурами выделяясь на снегу. – Суда не будет, потому что ты, Жора, откажешься вести заседание... Из уголовного дела пропадут несколько важных доказательств...

– Как они могут пропасть? – удивился Осоргин.

– Ты их оттуда вытащишь.

– Я? – отшатнулся Осоргин.

– Ну, не я же, – усмехнулся Неклясов. И опять замолчал, провожая взглядом еще одного парня, который тоже прошел к сосне. Ветерок, дохнувший в сторону стола, донес явственный запах бензина. Но стояла тишина, да и Неклясов говорил нечто совсем уж дикое, и поэтому, наверно, никто не обратил внимания на передвижения парней, на запах бензина, который становился все сильнее.

– И что же меня заставит так поступить? – нервно спросил Осоргин. Что меня заставит?

– А ничто, – Неклясов пренебрежительно махнул рукой. – Сам все сделаешь, и подсказывать не придется.

– Вы уверены? – Осоргин попытался усмехнуться, но ничего у него не получилось, улыбка вышла какая-то неуверенная, скорее гримаса, а не улыбка.

– Точно так же уверен, как и в этом недорезанном банкире... Он тоже не явится на суд. И от всех своих показаний откажется. Напишет заявление, что следователь сам все придумал, а его попросту заставил подписать. Следователь яйца ему дверью зажал и давил до тех пор, пока он не подписал.

– Ерхов тоже будет молчать? – спросил Анцыферов. Как бывший прокурор, он сразу оценил ход мыслей Неклясова, его замысел, и уточнил главное.

– Да, Ерхов будет молчать, как могила, – Неклясов поднялся из-за стола. – У кого есть спички?

Спички протянул Осоргин, он растерялся больше всех. Остальные насторожились, дали себе внутреннюю команду сжаться и молчать, а он еще не успел. И, вынув спички, протянул коробок Неклясову.

– Спасибо, – сказал тот, улыбаясь. – Ты мне очень помог, Жора. Очень тебе благодарен. Сейчас верну, – подойдя к сосне и остановившись в двух метрах, Неклясов чиркнул спичкой и, не дожидаясь, пока она разгорится, бросил. И в туже секунду у сосны с гулом вспыхнуло пламя. Все, сидевшие за столом, оцепенели от ужаса – в центре пламени судорожно дергался человек. И молча, самое страшное было в том, что он не произносил ни звука, молча извивался в огне всем телом.