Текст книги "Банда 7"

Автор книги: Виктор Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Следующий кадр – Пияшев отшатывается, хватается руками за лицо, наклоняется к дереву.

В это время Худолей немного замешкался, чуть колыхнулся в сторону, и ветка закрыла изображение. Но когда он снова поймал в видоискателе Сысцова, тот как раз опрокидывал в пропасть нескладного от беспомощности Пияшева. Худолей видел, видел, хотя и не смог заснять, как Сысцов с неожиданной для его возраста силой взял сзади Пияшева поперек туловища и приподнял. А вот этот кадр – Пияшев над парапетом и держащий его Сысцов – получился очень хорошо. На фоне гор и подсвеченных закатным солнцем облаков мощная фигура полноватого Сысцова и бестолково торчащие в небо ноги Пияшева за миг до того, как он рухнул вниз, на камни и кактусы – этот кадр оказался просто на удивление удачным.

Следующий кадр, когда Сысцов уже в одиночестве оглядывался по сторонам, уже не был таким динамичным. Но у него было свое достоинство – он как бы завершал событие, подводил итог. Худолей даже не удержался и сделал снимок уходящего Сысцова, когда тот, сведя руки за спиной, размеренно шел к старинному замку, чтобы еще раз насладиться совершенством его форм, мастерством древних строителей и современных реставраторов.

– Где Пияшев? – спросил, подходя, Андрей.

– Нету Пишяева.

– Он же здесь был.

– Упал. Туда, вниз.

– Сам упал?

– Сысцов помог. Сначала газом в лицо, а потом... Такие дела.

– Сбросил?! – спросил Андрей, чтобы уже не оставалось сомнений в происшедшем.

– Да, как бы играючи.

Худолей с Андреем подошли к тому месту, где только что стояли Сысцов с Пияшевым, посмотрели вниз. Но ничего не увидели, только искорки яхт на глади залива, белая пена волн вдоль берега, утыканные иглами лепешки кактусов.

– Где же он? – спросил Андрей.

– Может быть, в полете отклонился в сторону, может, вон за тем выступом скалы... Или погрузился в море, так тоже может быть. Но не застрял по дороге, иначе отсюда было бы видно. Сысцов не первый раз здесь, он все рассчитал. Помнишь, когда мы посещали Фрагонар, его ждали минут сорок – сорок пять? Помнишь? Он нарочно тянул время, чтобы приехать сюда попозже. Смотри, парк совсем пустой.

– Ты успел снять?

– Надеюсь, – осторожно ответил Худолей.

– Неужели упустил?

– Сглазить боюсь. – Худолей внимательно осмотрел маленькую площадку, заглянул в кусты, отводя ветви в сторону, и наконец удовлетворенно хмыкнул, выдергивая из зарослей сумку Пияшева на длинном ремне.

– Сысцов не решился ее взять и сунул в кусты. Ему нельзя было показываться с этой сумкой, ее знают девочки, Пахомова. Но, как бы там ни было, дело близится к завершению. Появился наконец третий.

– Кто третий?

– Труп. Помнишь, я говорил, что два трупа – это мало, незавершенное число, должен появиться третий. И вот он появился.

– Может, спуститься, вытащить его? – предложил Андрей. – Какая-никакая, а тварь божья. Вдруг живой?

– Андрей... Если он не разбился, то утонул. А скорее всего, и то и другое. – Худолей свернул пустоватую пияшевскую сумку и сунул в свой кофр. – Знаешь, что произойдет дальше? Сысцов повертится на видном месте, чтобы все его видели, подойдет к одному, другому, засвидетельствует почтение, убедится, что убийство прошло незамеченным... И отправится искать сумку. Чтобы выпотрошить ее и бросить вслед за хозяином.

– Значит, он все-таки убил Пияшева? – недоверчиво спросил Андрей, который все никак не мог поверить в происшедшее.

– Да, Андрюша, да. На моих глазах.

– А знаешь, это мы его спровоцировали.

– Не понял? – круто повернулся Худолей.

– Сначала наведались к Пияшеву там, дома, потом ты с этой пуговицей...

– Мы не спровоцировали, мы ускорили развитие событий. Рано или поздно обязательно произошло бы что-то подобное. Нисколько в этом не сомневаюсь.

– Почему?

– Потому что там, дома, в морге, два трупа. И Паша в любом случае это дело раскрутит. Теперь-то уж точно раскрутит. А вот и он, – Худолей указал на Пафнутьева, который праздной, туристической походкой шел впереди, время от времени наклоняясь и нюхая невиданные ранее цветы. – Павел Николаевич! – окликнул его Худолей. – Вас можно на минутку?

Пафнутьев оглянулся, всмотрелся в легкие вечерние сумерки, узнал Худолея, Андрея, шагнул навстречу.

– Есть новости?

– Сысцов убил Пияшева, – сказал Худолей.

– Можешь доказать?

– Да.

– Это хорошо, – кивнул Пафнутьев. – Где труп?

– Внизу, в морских волнах. Сысцов брызнул ему в лицо из газового баллончика, а потом сбросил вниз. Пияшев сказал, что высота отвесной скалы шестьдесят метров.

– Когда сказал?

– Когда был жив. В автобусе.

– Где Сысцов?

– Пошел искать пияшевскую сумку.

– А где сумка?

– У меня в кофре.

– Это хорошо, – повторил Пафнутьев. – Твой тайник не разграблен?

– Сегодня утром был на месте. Под подоконником в угловом номере.

– Когда связь со Светой?

– Завтра в полдень.

– Это хорошо. Хотя... Если у нее нет документов... Будут проблемы.

– Пробьемся, – отчаянно сказал Худолей.

– Как?

Ответить Худолей не успел – в конце темной уже аллеи появился Сысцов. Он подошел, постоял, словно не совсем понимая, где оказался и кто перед ним. Потом словно спохватился.

– Какой длинный день, ребята, какой длинный день...

– Ради Монако можно потерпеть, – бойко ответил Худолей.

– Да? – удивился Сысцов. – Может быть, может быть... Но я уже бывал здесь не один раз... Не то чтобы приелись эти красоты, а... Простите меня, опротивели. Эта вылизанность напоминает медицинскую стерильность. Где стерильность, там нет жизни, там смерть. Какая-то кладбищенская чистота, кладбищенская ухоженность.

– Вы просто устали, Иван Иванович, – сказал Пафнутьев. – Отъезжаем через полчаса... Еще успеете вздремнуть в автобусе.

– А почему бы и нет, – обрадовался Сысцов и направился к скале, в которую был вмонтирован лифт. Кабинка оказалась наверху, он вошел и тут же провалился вниз, в громадный полутемный гараж.

– Устал мужик, – сказал Андрей.

– Убийство – тяжелая работа, – ответил Пафнутьев. – Если не стало привычкой.

– Что ты имеешь в виду, Паша? – спросил Худолей.

– А вот и Аркаша! – радостно произнес Пафнутьев, оставив слова Худолея без внимания. – Да, Валя, да! – Пафнутьев обернулся к Худолею. – Я не услышал твоего вопроса. Знаешь почему? Он преждевременный. Отвечу дома.

– Заметано, Паша. Только это... Ты уже ответил. Не только ты, Паша, умный человек, я тоже ничего так парнишка.

– Это хорошо! – усмехнулся Пафнутьев, полуобняв Худолея за плечи. – Это прекрасно! Приедем домой и во всем разберемся. Кстати, я сегодня звонил в управление, связывался с Дубовиком.

– И как там?

– Все отлично. Величковский сдержал свое слово. В городе нет туалета лучше, чем в нашем управлении. Я уже сказал Пахомовой, что она может водить туда туристические группы. Платные, разумеется.

– И что она?

– Обещала подумать.

Пияшева ждали час.

Он так и не появился.

И не позвонил.

Это было непонятно, необъяснимо, подобное случилось впервые. Пахомова без устали звонила по своему мобильнику, но никто ничего не мог сказать. Пияшев нигде не появлялся, никуда не звонил, его мобильник не отвечал.

– Ничего не понимаю! – который раз повторяла Пахомова и снова принималась набирать телефонный номер. – Ничего не могу понять!

Сысцов на переднем сиденье, сразу за водителем, мирно посапывал, прислонившись к стеклу. Пахомова несколько раз будила его, пыталась объяснить положение, но тот отвечал невпопад, и она в конце концов оставила его в покое.

Худолеевская банда в события не вмешивалась, как сейчас говорят, не возникала. Все мирно беседовали между собой, обменивались впечатлениями, поглядывали на часы, предоставляя руководству разбираться в происходящем.

Женщины, сбившись в сиротливую кучку в задней части автобуса, шептались о чем-то своем, иногда сдержанно смеялись, зажимая рот ладошками, – пропажа Пияшева их не взволновала.

– Было, было, но такое! – возмущенно воскликнула Пахомова и с досадой хлопнула ладошками по поручням.

– Может быть, он в казино, – предположил Пафнутьев, решившись наконец вмешаться.

– Его мобильник молчит!

– Выиграл большую сумму или проиграл... И теперь думает, как быть?

– Пияшев не играет на деньги! – отчеканила Пахомова. – Он жлоб. Он только копит деньги. Он маечку здесь ни разу не купил, кепочку, носочки!

– Я тоже удержался от подобных приобретений, – заметил Халандовский. – На фиг мне ихние маечки, кепочки, носочки? Я вполне солидарен с Пияшевым, мне понятно его здравое пренебрежение к местному барахлу.

– Поехали! – решилась Пахомова. – Нам уже нельзя здесь находиться.

Обратную дорогу почти все дремали, поэтому она не показалась столь длинной и тягостной. Едва приехав, все тут же разбрелись по номерам, чтобы через полчаса собраться в столовой. На ужин опять подали что-то костлявое, залитое белесым полупрозрачным соусом и присыпанное подвявшей зеленью. Есть это было невозможно, и, поковырявшись в тарелках, все вышли на набережную перекусить.

– Здесь всегда так кормят? – спросил Пафнутьев, остановившись у столика, за которым сидели попутчицы.

– Это еще хорошо, – сказала одна из них.

– Бывает хуже?

– Бывает, что ничего не бывает, – усмехнулась работница незримого фронта.

– А силы чем поддерживаете?

– Колбаса в чемодане.

– Колбасы-то хватает?

– Еще остается.

– А куда остатки деваете?

– Съедаем подчистую! – Женщины расхохотались неожиданно возникшей шутке.

В пияшевской сумке не нашлось ничего ценного, кроме блокнотика с телефонами. Но здесь он был не нужен, и Худолей присоединил его к тому пакету, который сунул под подоконник в пустом номере.

* * *

Пияшев так и не появился.

Пахомова была в полной растерянности, Сысцов пребывал в состоянии хмуром, был замкнут и неразговорчив, Массимо частенько звонил по мобильнику, но, поскольку разговоры шли на итальянском, никто ничего понять не мог.

– Как настроение, Павел Николаевич? – спросила Пахомова, застав как-то Пафнутьева в одиночестве на скамейке напротив миланского театра Ла Скала.

– Домой хочу.

– Знаете, я тоже. Тяжелая поездка. Эта история с Пияшевым... Уже три дня как его нет. Никак не могу себе объяснить исчезновение Игоря.

– В полицию надо звонить, – ответил Пафнутьев.

– Вы думаете?

– С нами едет один человек... Он обладает сверхъестественными способностями. Так вот он говорит... Вижу труп.

– О, ужас! – Пахомова прижала ладони к лицу. – А вы, вы тоже так считаете?

– Он где пропал? В Монако? Там же и Монте-Карло... Вот пусть наш водитель на чистом итальянском языке и звонит в полицию тех мест. Только у меня такое чувство, что он уже звонил и все знает.

– Почему вы так думаете?

– Это первое, что приходит в голову. И тогда становится ясно, почему нашему экстрасенсу по ночам труп снится.

– Чей труп?

– Пияшевский. Будто Пияшев едет с нами в автобусе, что-то рассказывает, но его никто не слышит, все знают, что он мертв. И Пияшев знает, что он мертв. И стесняется, чувствует себя виноватым, прячет лицо, подозревая, что уже начали проступать трупные пятна. Такой вот сон.

– Кошмар! У вас, наверное, есть своя версия?

– Монте-Карло – особое место. Может быть, кто-то решил, что у Пияшева с собой много денег, может быть, он повел себя вызывающе... Нельзя вести себя вызывающе. Это опасно. Монте-Карло неплохо смотрится на открытках, но это чужой город, и об этом нельзя забывать. Больше никто не пропал?

– Почему вы об этом спрашиваете?

– Женщин в нашем автобусе осталось совсем мало, они куда-то исчезли?

– С ними все в порядке, – суховато ответила Пахомова. – У них тут друзья, знакомые, ко времени отлета все соберутся. Я за них спокойна.

– Они подъедут прямо в аэропорт?

– Кто к самолету, кто в гостиницу, некоторых по дороге подберем... Все это в порядке вещей... Такое случается постоянно. Нет-нет, они меня не волнуют.

– Надо заявление в полицию направить, – сказал Пафнутьев.

– Считаете, надо?

– Могут быть проблемы. Человек въехал в страну от вашей фирмы. И пропал. Кто он? Преступник? Чем занимается? Наркотики? Бандитизм? Порнобизнес? С ним были документы? Паспорт? Гостиничная карточка?

– Не знаю, – растерянно сказала Пахомова.

– Но вы осмотрели его номер? Простите – обыскали?

– Нет... Я подумала, что он еще может появиться.

– Вряд ли, – твердо сказал Пафнутьев.

– Неужели?

– Мне почему-то верится в сон нашего парапсихолога.

– Познакомьте меня с ним наконец!

– Да знаете вы его... Это тот, который перебрал виски в первый вечер, а потом сутки в себя приходил.

– Ах, этот, – разочарованно протянула Пахомова. – Знаете, я уж как-нибудь без его помощи.

– Ваше право. А дух Пияшева действительно ездит с нами в автобусе. Некоторые даже слышали его голос, – Пафнутьев решил подпустить немного мистики.

– Голос?! – побледнела Пахомова.

– Не знаю, может, человек ослышался, но он утверждает, что это был голос Пияшева. Ведь его голос не спутаешь ни с каким другим.

– Чепуха какая-то! – раздраженно сказала Пахомова. – Если бы это был его голос, значит, он сам должен быть в автобусе. А его никто не видел. И хватит об этом. В полицию позвонить надо, заявление сделать надо, тут я согласна. А этому вашему экстрасенсу могу посоветовать – надо меньше пить. Или уж по крайней мере не смешивать напитки.

– Передам, – кивнул Пафнутьев.

– Там дальше совершенно потрясающий собор, один из крупнейших в мире, центральная площадь, голуби, иностранцы... – Пахомова поднялась. – Не хотите посмотреть?

– Я только что оттуда.

– Не забудьте – сбор у автобуса через сорок минут.

Когда уже отъехали от Милана, когда автобус остановился у придорожного ресторанчика и все высыпали размяться, перекусить, подкрепиться стаканчиком вина или бутылкой пива, Худолей устроил совершенно сатанинскую забаву – выходя последним из автобуса, он над пустующим сиденьем повесил на крючок пияшевскую сумку со всем ее содержимым – паспортом, недопитой бутылкой воды и, самое страшное, – подбросил в сумку чек за какую-то покупку с сегодняшней датой.

Собственно, Пафнутьев и задумал эту жутковатую шуточку – он хотел знать, как кто поведет себя, когда сумка обнаружится. Как будет вести себя убийца, как поступят Пахомова и Массимо, которые если не знают подробностей случившегося, то догадываются. Ведь после обнаружения сумки предположения могут возникнуть самые разные – Пияшев остался жив, но неизвестно где он, а если мертв, то как появилась сумка и нет ли за потусторонними россказнями Пафнутьева чего-то серьезного?

Всю дорогу до Аласио на сумку никто не обращал внимания – обычная черная сумка на длинном ремне, с несколькими «молниями». Но была одна тонкость в происходящем – каждый раз, вернувшись к гостинице, Пахомова выходила из автобуса последней, проверяя, не остался ли кто, не забыты ли чьи-то вещи. Дело в том, что Массимо, доставив группу в гостиницу, вовсе не торопился в свой номер, у него каждый вечер были еще свои планы – он куда-то ехал, с кем-то встречался, кого-то увозил, привозил. И поэтому автобус должен быть свободным от заснувших путешественников, не выдержавших непосильных расстояний или непосильных возлияний.

Вот и в этот вечер, убедившись, что из автобуса вышла вся поредевшая группа, Пахомова, проходя последний раз по проходу, увидела висящую на крючке сумку. Не придавая этому никакого значения, она на ходу подхватила сумку и, войдя в вестибюль, высоко подняла ее над головой.

– Господа! Минутку внимания! Кто забыл сумку в автобусе? Чья сумка? С хозяина бутылка кьянти! Последний раз спрашиваю!

– Знаете, – вдруг заговорил Андрей, – я думаю, хозяин не сможет вам поставить бутылку кьянти.

– Почему? Поиздержался?

– Это сумка Пияшева, – пояснил Андрей, не посвященный в коварные планы Пафнутьева и Худолея. – Мне несколько раз пришлось ее нести, поэтому узнал.

– Пияшева?! – Пахомова в ужасе отбросила сумку в сторону, словно нечаянно в темноте схватила крысу за хвост. – Откуда здесь его сумка?!

– Может быть, она уже несколько дней ездит с нами? – предположил Пафнутьев.

– Исключено! Я каждый вечер после поездки осматриваю весь автобус! Утром я первая прихожу сюда и осматриваю салон – не осталось ли здесь следов ночных поездок нашего уважаемого водителя. Не было сумки ни вчера вечером, ни утром! Она появилась сегодня! – Пахомова, преодолев себя, подошла к креслу, в которое упала сумка, и, осторожно, двумя пальцами, открыла сумку – сверху лежал паспорт. Она опасливо вынула его, раскрыла, повернулась к свету.

– Это паспорт Пияшева, – сказала она.

Пафнутьев нашел взглядом Сысцова – тот сидел в кресле, судорожно вцепившись пальцами в коленки. И хотя Пахомова по привычке обращалась к нему, он не проронил ни слова.

– Ничего не понимаю, – сказала Пахомова беспомощно. – Иван Иванович, скажите хоть вы – как понимать?

Сысцов молчал.

Пахомова стояла посреди вестибюля, женщины смотрели на сумку с нескрываемым ужасом. Это было самое удивительное – почему они испугались? Ну, появилась сумка, может быть, через пять минут появится и сам Пияшев, почему у них на лицах ужас? – этот вопрос задавал себе Пафнутьев и находил ответ в одном – они знали, что Пияшева больше нет.

– Если это его сумка, – протянул Пафнутьев, – значит, скоро сам появится. Видимо, он заходил в автобус, оставил свою сумку и опять отлучился. Может быть, он влюбился в прекрасную итальянку!

– Пияшев влюбился в итальянку? – пискнула одна из женщин и мелко захихикала. – Скорее я влюблюсь в итальянку, чем Пияшев.

– Оксана! – с металлом в голосе произнесла Пахомова, и веселушка скрылась за спинами подруг. – Кто-нибудь может объяснить, как попала эта сумка в автобус? – на этот раз в голосе Пахомовой прозвучали чисто бабьи истеричные нотки.

– А почему вы решили, что это сумка Пияшева? – подал наконец голос Сысцов.

– А паспорт?

– Мой, например, паспорт в вашей сумке, Лариса Анатольевна. Но это вовсе не значит, что ваша сумка стала моей, – Сысцов нашел в себе силы усмехнуться.

– Это сумка Пияшева, – повторил Андрей. – Он несколько раз просил меня поносить ее... Когда отлучался по своим делам. У него с собой всегда была бутылка минеральной воды, он часто пил. Посмотрите, там есть бутылка?

Пахомова осторожно сунула руку в сумку и вынула голубоватую пластмассовую бутылку. Медленно обведя всех безумным взором, она снова заглянула в сумку, и на этот раз в ее руке была бумажка.

– Это чек, – сказала Пахомова. – Сегодняшний. Покупка сделана в четырнадцать двадцать... Мы в это время были в Милане. Значит, и Пияшев был в Милане... Сегодня... В два часа... Извините, мне плохо, – Пахомова тяжело опустилась в кресло.

Все молчали.

Сысцов прекрасно понимал – кто-то в группе знает, что случилось с Пияшевым. Он медленно полез в карман, вынул сложенный носовой платок и тщательно вытер лицо. Исподлобья, твердо посмотрел каждому в глаза. Он не собирался сдаваться, но теперь знал наверняка – крючок, о котором говорил ему Пияшев, не исчез, теперь он, Сысцов Иван Иванович, сидит на этом крючке куда прочнее и безнадежнее, нежели прежде.

– Ладно, – сказал он с тяжким вздохом и рывком поднялся из кресла. – Разберемся.

– Через полчаса на ужин, – пришла наконец в себя Пахомова. – Да, кстати, – повернулась она к Худолею, – говорят, вы сны видите по ночам?

– И днем иногда кое-что видится.

– Вещее?

– По-разному. Ведь как бывает... сегодня сон, может быть, и не вещий, а взглянуть на него из прошлого или из завтрашнего дня... то, как говорится, в самую точку.

Пахомова взяла Худолея под локоток и отвела в сторону.

– Павел Николаевич сказал, что вы и Пияшева видели? Это правда?

– Видел. В автобусе. Он вроде уже мертвый, и все знают, что он мертвый, но стесняются ему об этом сказать. Он сам догадывается, что мертвый, но наверняка еще не знает... Опять же пятна у него начали проступать на лице.

– Какие пятна? – прошептала Пахомова.

– Ну, эти, трупные. Он все сумку свою искал.

– Сумку?

– Да, бродит по автобусу неприкаянно так, заглядывает под сиденья, за спинки, вещи на заднем сиденье перебирает... Сумку ищет, – повторил Худолей каким-то потусторонним голосом. – Зачем-то ему эта сумка была нужна. А тут и обнаружилась. Значит, думаю, знал, где искать, знал, где она в конце концов обнаружится.

– Кто знал?

– Так Пияшев же, – Худолей с удивлением посмотрел на Пахомову.

– Считаете, он мертвый?

– Наверняка. И сумку он подбросил. Покойники иногда странные поступки совершают, – зловеще прошептал Худолей, тараща глаза, – нам не понять. Он опять придет, это точно.

Получив ключи от номеров, все медленно, даже с какой-то обреченностью потянулись к лестнице, стараясь не смотреть друг другу в глаза, будто каждый знал за другим что-то постыдное.

* * *

Отлетали через неделю из аэропорта Римини. Зал, как и прежде, был переполнен крашеными блондинками, которые, как известно, олицетворяют для итальянцев распущенность и доступность. Пребывание в Италии не прибавило им ни молодости, ни привлекательности. Это, в общем-то, понятно, поскольку блондинки первой молодости и повышенной привлекательности не нуждаются ни в каких Италиях. Их любят дома, дома их балуют и создают условия, не сопоставимые с условиями мертвой гостиницы города Аласио.

Рейсы объявляли на русском языке, зал ожидания был переполнен, сесть было совершенно негде, и все это создавало обстановку знакомую, даже родную. Пассажиры весело перекрикивались, беспричинно смеялись, как всегда бывает с теми, кто прошел тяжкие, опасные для жизни испытания, но все выдержал, уцелел и выжил.

Члены худолеевской банды сидели в разных концах зала ожидания, все были непривычно молчаливы и сосредоточены, опасаясь досмотра предвзятого и несправедливого – переживали за добытые Худолеем улики. Но когда прозвучало приглашение к посадке, выяснилось, что досмотр как таковой уже состоялся – никто даже не заметил, когда это произошло. Самолет был наш, родной, со знакомыми запахами, стюардессами были опять же крашеные блондинки, как и большинство пассажиров. Вылет слегка задерживался, и это тоже обнадеживало и внушало уверенность, что полет пройдет нормально, поскольку все мы привыкли к тому, что задержка – это естественно и необходимо.

Пияшев так и не появился, и к его отсутствию все постепенно привыкли, бархатистый голос гомика к концу поездки подзабылся. О пропаже Сысцов и Пахомова заявили уже в аэропорту, в маленькой комнатке полиции, где смешливые полицейские с явным удовольствием посматривали на бесконечную россыпь блондинок в зале, который в эти минуты напоминал родные просторы, покрытые плотным ковром пушистых одуванчиков. Заявить в последний момент было даже разумно – хваленая западная полиция ни за что не успела бы до отлета выяснить все обстоятельства и потащить, потащить на дачу показаний, опознание, уточнение тягостных и неприятных обстоятельств.

В полете потянуло к родному, более привычному для организма, изможденного итальянским кьянти. Тем более что стюардессы предлагали напитки в изобилии и достаточно разнообразные. «Гжелку» пригубили еще над Италией, закусили над Германией, добавили над Польшей, а над Белоруссией уже начали потихоньку собираться. Несмотря на опоздание с вылетом, приземлились своевременно, отметились, где положено, и разъехались по домам.

А утром следующего дня Пафнутьев уже сидел в своем кабинете, перед ним в кресле замер Худолей. Он еще вчера, не поскупившись на расходы, сдал свою пленку в проявочную, заказал срочную печать, крупные размеры снимков. Зато теперь, ранним утром следующего дня, Пафнутьев раздумчиво перебирал снимки, на которых были изображены все подробности убийства непутевого Пияшева.

Вот он, еще живой, полуобнявшись с Сысцовым, удаляется по тропинке к каменному парапету, с которого и совершил последний в своей жизни полет.

Вот он у злополучного парапета беседует с Сысцовым, не догадываясь, что перед ним не веревочка хвоста, а громадные, нависшие бивни из слоновьей кости.

А вот сверкнувшая в красных лучах закатного солнца сильная струя газа из кулака Сысцова. Она бьет прямо в лицо Пияшеву, тот отшатывается, пытается прикрыться рукой, но поздно, поздно, потому что уже вдохнул, на полную грудь вдохнул газ, который в секунду парализует волю, разум, дыхание, делая человека беспомощным.

И, наконец, последний снимок – Пияшев в сильных руках Сысцова взметнулся над парапетом, чтобы через секунду полететь вниз, в прекрасные волны весеннего Лигурийского залива.

– Что скажешь, Паша? – спросил Худолей.

– Отличная работа. За такую работу можно орден выдавать.

– Согласен на медаль.

– Чуть попозже, Валя.

– Но ездили мы не за этими снимками.

– Ты отсюда пытался с ней связаться?

– Телефон молчит. Поговорили один раз, и все.

– Да, конечно, мы ездили не за этими снимками, не за пленками, которыми ты овладел с таким блеском и мастерством. Но и не зря. Весь этот секс-клубок надолго заляжет на дно. Пияшев исчез, если говорить точнее, убит. Глупый слабый человечек. Сысцов тоже парализован. Он знает о существовании пленок, знает, что нам известно, кто убил Пияшева. Этот твой фокус с сумкой их всех просто парализовал. Они уже было успокоились и хотели просто списать исчезновение Пияшева на некие непредвиденные обстоятельства. Оказалось, что успокоились рано. Теперь ждут – кто первым поднимется из окопа.

– Тебе, Паша, подниматься придется.

– Закончим обработку пленок, и поднимусь. Да, Свету мы не нашли. Вернее, нашли, но упустили, доставить ее на родину не смогли. И не было у нас такой возможности.

– Подозреваю, что и не будет.

– Света вернется.

– Это как? – вскинулся Худолей.

Достаточно было высказать самое невероятное предположение, как он тут же вспыхивал, зажигался надеждой, но быстро угасал, понимая, что слова сказаны пустые. Однако на этот раз Пафнутьев был спокоен, тверд, непоколебим в своем предположении.

– Света вернется. Сама. Думаю, что произойдет это достаточно скоро. В течение месяца. Им сейчас нужно срочно укреплять все свои позиции. Исчезнет торговля в ночном дворе. Прекратятся челночные рейсы в Римини. Массимо поставит свой «Мерседес» на профилактический ремонт. Величковский захочет провести лето у папы и мамы в родных Пятихатках... И так далее. Света – один из факторов. Она вернется, – повторил Пафнутьев. – Или позвонит. Или откликнется на твой звонок. Позванивай по ее номеру, позванивай. Рано или поздно отзовется. Ты ведь больше не ожидаешь трупов?

– Думаю, что Пияшев последний. Кстати, ты сегодня был в туалете?

– Не понял?

– В туалет ходил? По-большому, по-маленькому? Или просто руки освежить после тяжкой работы? Не был? Советую, сходи.

– Приспичит – схожу. Как не сходить, – Пафнутьев не понимал, к чему клонит Худолей.

– Наш туалет – лучший в городе, Паша! Я вообще никогда не видел ничего подобного. Там сейчас наблюдается массовое стечение народа.

– Величковский?

– Он. По-моему, наш туалет внесли в список основных достопримечательностей города и скоро начнут водить экскурсии. Денег, собранных с экскурсантов, хватит на нашу с тобой зарплату. Этот туалет нас прокормит и обеспечит нашу с тобой старость.

– Хорошо бы...

– А как быть с Величковским?

– Придется отпускать. Такого умельца нельзя держать взаперти. В нашем городе ему хватит работы. Губернатор, мэр, представитель президента...

– Что пленки?

– Эти пленки – тот самый крючок, на котором Пияшев пытался подвесить Сысцова. Чем это кончилось для Пияшева, известно. Чем кончится для Сысцова, посмотрим. Что произошло... Пияшев – мальчик ловкий, наглый, причем какой-то непуганый. С явным превосходством перед уходящим поколением. Это заблуждение стоило ему жизни.

Нельзя недооценивать старших. Это плохо. В квартире твоей Светы, вернее, в квартире, которую она снимала, Пияшев устроил нечто вроде дома свиданий. И оборудовал записывающими устройствами. Как аудио, так и видео. Технику достать несложно. Он пригласил мастеров, и те все сделали наилучшим образом. На одной из пленок... Я не утверждаю окончательно, но на одной из пленок, которые ты изъял из пияшевского тайника, есть человек, похожий на Сысцова, есть девочка, похожая на Надежду Шевчук.

– Выходит, и Сысцов вляпался?

– Когда он подобные дела поручал другим, это сходило ему с рук, но когда вынужден был взяться сам, не хватило опыта. Опять же ты руку приложил.

– А что я? Я ничего! – не понял Худолей.

– Сначала ты с Андреем ограбил квартиру Пияшева, лишил его уверенности. А когда еще и пуговицу подбросил... В Италии они уже не соображали, что делают. Не надо было Пияшеву шантажировать Сысцова, не надо было Сысцову торопиться с убийством... Они оба впали в истерику. Это твоя заслуга.

– Поэтому Сысцов в Италии остался. Дела у него, вишь ли, нашлись неотложные.

– Пусть погуляет напоследок, – Пафнутьев махнул рукой. – Его итальянские каникулы не будут слишком долгими.

– Надо же, как мужик подзалетел на старости лет... Не зря в народе говорят – и на старуху бывает проруха.

– Скажу тебе больше. – Пафнутьев помолчал. – Старухи без прорухи не бывает. Каждую старуху рано или поздно настигает своя проруха.

– Паша, – Худолей помолчал, – а это... У нас ведь два трупа... И убиты одинаково. Как понимать?

– Когда появился первый труп, Сысцов был в городе. Тут все сходится с пленкой. Когда мы нашли второй труп, Сысцов в это время отдыхал в Италии. Это установлено и доказано.

– Паша... Но ведь совпадают малейшие подробности!

– Я бы не придавал этому такого уж значения.

– Почему?

– Слишком хорошо – тоже нехорошо.

– Переведи!

– Да, подробности совпадают, но их многовато. Обнаженный труп, вспоротое горло, нож в руке, причем каждая из девочек держит нож за лезвие... Театрально это, постановочно.

– Но на пленке Сысцов?!

– Давай выразимся осторожнее... Человек, похожий на Сысцова. Сейчас принято так говорить. Не будем нарушать сложившуюся терминологию. Пошли лучше туалетом любоваться.

Туалет, исполненный Величковским, действительно потрясал. Радужный кафель под самый потолок, новый рукомойник, сверкающий хромом смеситель, вместо старого, надтреснутого, надколотого унитаза стоял новый, от которого по всему помещению распространялось зовущее сияние. Хотелось не только пообщаться с этим унитазом, но даже породниться с ним. А писсуар! Вместо зловонного, вечно забитого окурками, подтекающего и сочащегося стояло белоснежное сооружение, от которого исходили звуки журчащего лесного ручейка.

– А ты говоришь, Италия, – протянул Пафнутьев. – Настоящая Италия здесь. Дубовик сказал, что Величковский не уложился в выходные дни и пришлось до среды туалет закрыть. Многие ворчали, брюзжали, но когда вошли после ремонта...

– Онемели? – подсказал Худолей.

– Забыли, зачем пришли! Скажи, а кто Дубовику дал деньги на все эти роскошества? Смеситель, кафель, половая плитка?

– Это, Паша, пияшевские деньги. Можно сказать, его последний подарок живущим. Я вот думаю, не повесить ли здесь его портрет, не присвоить ли этому туалету его имя?