Текст книги "Банда 7"

Автор книги: Виктор Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

– И до смертоубийства? – ужаснулся Пафнутьев.

– Ха! – пренебрежительно ответила Оля, и Пафнутьев понял – смертоубийство ничуть ее не смущает, не трогает, не остановит.

– Ну что ж, ну что ж, – пробормотал Пафнутьев, слегка озадаченный подобным откровением.

– Вы меня не поняли, Павел Николаевич, – сказала Оля. – Дело в том, что когда человек взрывается, у него больше шансов погибнуть самому, чем нанести вред кому-то другому. Я же говорю – взрывается. Почти в прямом смысле слова.

– Думаете, девочки взорвались?

– Наверняка. Они были подругами еще со школы... В одном классе учились. Сочинения писали о Наташе Ростовой, что-то трепетное из Тургенева, о сновидениях Веры Павловны... Отписались. Мне бы хотелось, конечно, чтобы убийцу нашли и покарали, но я ничего сказать не могу... Я не знала даже, что они мертвы. Ведь живем мы здесь, если можно так выразиться... Разрозненно.

– Надежду Шевчук нашли в квартире Юшковой...

– Надежду нашли у Юшковой? А что она там делала?

– Лежала.

– Нет, я в том смысле, что нечего ей там делать! Я не уверена даже, что они были знакомы. А Таю где нашли? Там же?

– Нет, в другом месте. Возле мусорных ящиков.

– Кошмар какой-то, – Оля закрыла лицо руками.

– Надежда Шевчук была беременна, – сказал Пафнутьев, стараясь произнести это как можно спокойнее.

– Да-а-а? Сколько месяцев?

– Не меньше трех. Между тремя и четырьмя. Так примерно.

– Понятно, – кивнула Оля с таким видом, будто ей открылось нечто важное.

– Что вам стало понятно? – спросил Пафнутьев.

– А то, – и Оля потянулась за новой сигаретой.

Этого у Пафнутьева отнять было нельзя – он умел разговаривать с людьми. И умение заключалось в том, что он стремился слушать, а не говорить. Не делал вид, что слушает, а слушал, что встречается в нашей жизни не столь уж часто, ребята, не столь. Вот сказала Оля одно словечко со странным выражением, и Пафнутьев тут же стал в охотничью стойку, как это делает хороший породистый пес, натасканный на дичь. Он сразу заподозрил, что в этом ее «понятно», произнесенном врастяжку, что-то таится и надо вернуться назад, чтобы вызвать у Оли то же состояние, чтобы захотелось ей произнести то же словечко, а заодно и все, что за ним стоит.

– Да, три-четыре месяца было ребеночку... Даже пол определили... Мальчик должен был родиться.

– Понятно, – повторила Оля, но уже простым, будничным голосом, в котором не было той тайны, которую так остро почувствовал Пафнутьев минуту назад.

– Что-то ты вспомнила, что-то на ум пришло, а, Оля? Поделись.

– Да так, ничего особенного... Маленькие житейские подробности. И ничего больше.

– Если в мире и есть что-нибудь стоящее, так это маленькие житейские подробности, – сказал Пафнутьев.

– Вы говорите, мальчик... Знали мы про этого мальчика, знали. Темненький был? Светленький?

– А это имеет значение? – растерянно протянул Пафнутьев.

– Нет, не в Италии Надежда подзалетела. Здесь. Поэтому я и спросила.

– Она была в Италии? – удивился Пафнутьев. – Уже в этом году?

– Три раза.

– Это точно?!

– Точней не бывает. Потому что и я тоже была в Италии три раза. Вместе с Надеждой. И с другими девочками. Кстати, Тая, которую вы нашли возле мусорных ящиков, тоже была с нами. Нас было много, почти половина автобуса.

– Что же вы там делали? – спросил Пафнутьев изумленно.

– Работали.

– Успешно?

– Нормально.

– Как же вам удалось?!

– Пахомова, туристическая фирма «Роксана». А у Надежды ребеночек... Думаю, он возник не случайно. Ожидаемый был мальчик.

– Не в мальчике ли дело? – предположил Пафнутьев.

– Очень даже может быть. Надежда так относилась к ребенку, что вполне могла...

– Что могла? – быстро спросил Пафнутьев, пока мысль Оли не скользнула в сторону.

– Взорваться. Вы, Павел Николаевич, никогда не взрываетесь?

– Обычно это происходит незаметно для постороннего взгляда. Но я знаю одного человека, который именно сейчас находится во взорванном состоянии. И готов немедленно взорвать все, что угодно, все, что под руку подвернется.

– Баба? – проницательно спросила Оля.

– Он не баба, он мужик. Но причина его состояния... Да, тут ты права, баба.

– Бывает, – на этот раз в голосе Оли прозвучало резанувшее Пафнутьева безразличие, если не сказать удовлетворенность – кому-то тоже плохо, кто-то тоже бьется в истерике, значит, в своих бедах она не одинока. Это была своеобразная защита, и Пафнутьев подавил в себе обиду.

– Италия! – громко и резковато сказал он. – Давай, Оля, раскрутим Италию. Поскольку уж мы вышли на международные отношения. Как я понимаю, идет речь о Северной Италии?

– Да, почти на границе с Францией.

– Вы своими заботами охватывали и Францию?

– Монако, Монте-Карло посещали, а что касается Франции, то только самую южную ее часть... Ницца, окрестности.

– Туда добирались самолетом?

– Да, чартерный рейс.

– Римини?

– О, вы много знаете, оказывается. А все простачком прикидываетесь.

– Мне еще знакомо слово Аласио.

– Аласио – это маленький курортный городок. Если вы так много знаете, то я могу колоться с чистой совестью. Я грамотно выражаюсь?

– Вполне. Но должен сказать, что колоться с чистой совестью ты можешь независимо от моих познаний. Два трупа, которые лежат сейчас в морозильной камере морга, дают тебе такое право, – Пафнутьев сознательно произнес страшноватые подробности, поскольку знал, что частенько слово «смерть» не производит на людей большого впечатления, оно кажется каким-то отстраненным, люди часто не представляют, что именно стоит за этим словом, оно стало почти философским термином. И он, кажется, добился своего – Оля чуть заметно побледнела, нервно загасила сигарету, подняла к нему лицо, на котором уже не было кривоватой ухмылки.

– Аласио, – опять произнес Пафнутьев. – Там что у Пахомовой? Квартира, фирма, гостиница?

– И то, и другое, и третье. Есть там у нее квартира с окнами на море, в ней частенько живет какой-то ее знакомый. Достаточно пожилой человек. Но с ним она ведет себя... По-женски. Вы понимаете, о чем речь?

– Нет.

– Улыбки, касания, красное вино на набережной, чоканье бокалами, глядя друг другу в глаза... Все эти милые подробности вам о чем-то говорят?

– Да. Этот мужик... Густые, чуть вьющиеся волосы с проседью?

– Вы и его знаете?

– Крупное лицо? Его можно назвать мордатым?

– Можно, – усмехнулась Оля. – Пахомова называет его Ваней.

– А по паспорту он Иван Иванович Сысцов, – негромко добавил Пафнутьев. – Теперь фирма... Ты сказала, что у нее есть там какая-то фирма?

– Мне так кажется... Мы ездили на громадном туристическом автобусе, «Мерседес», между прочим. Водителя зовут Массимо. Максим по-нашему. Он водитель и владелец этого автобуса. Переезды иногда бывали долгие, сотни километров, мы останавливались, разминались, перекусывали и, конечно, фотографировались. На снимках вы можете увидеть и меня, и Пахомову, она обычно всегда нас сопровождает, и Массимо, и вашего приятеля Ивана Ивановича... А если возьмете хорошее увеличительное стекло, то кто знает, может быть, сможете различить и номер автобуса. Это вам интересно?

– Ты очень умная женщина, – серьезно сказал Пафнутьев.

– Это не главное мое достоинство.

– Я говорю о тех достоинствах, в которых уже успел убедиться.

– Может быть, вы захотите удостовериться и в главном моем достоинстве? – усмехнулась Оля.

– Чуть попозже, – невозмутимо ответил Пафнутьев. – Ты мне подаришь такой снимок?

– А почему бы и нет! – Оля не спросила, она негромко воскликнула, утверждающе воскликнула, но Пафнутьев решил закрепить этот маленький успех.

– Спасибо, – сказал он. – Буду очень признателен.

– Надеюсь, – закрепила свой маленький успех и Оля.

– Теперь гостиница.

– "Верона" – так она называется. Кажется, что-то с Шекспиром связано.

– Ты еще и начитанная! – восхищенно воскликнул Пафнутьев.

– Ничуть. Там портрет его висит, маленький бюстик в вестибюле. Насмотрелись и на то и на другое. Повысила культурный уровень. Так что я теперь знаю, где Ромео и Джульетта тусовались. Кстати, у них тоже кончилось не слишком хорошо. Но вы, наверное, об этом слышали.

– Приходилось, – кивнул Пафнутьев. – Скажи, Оля... Почему именно Аласио?

– Понятия не имею. Скорее всего, у Массимо там какой-то бизнес. Вполне возможно, что и гостиница принадлежит ему. Как-то уж по-хозяйски он себя там вел. Знаете, это сразу чувствуется, есть какая-то неуловимая разница в поведении – гость и хозяин. Гость может хамить, требовать, бить посуду, но при этом все понимают – гость. Потому и хамит. А хозяин вроде и прислуживает, но все видят – хозяин. Там штору поправит, там бумажку с пола поднимет.

– На этом роль Массимо заканчивалась?

– На этом его роль только начиналась.

– Это как? – не понял Пафнутьев.

– Сутенер. Если вам это слово не нравится, назовите его диспетчером. Принимает заказы на девочек, развозит, привозит после выполнения задания... Вы понимаете, о каком задании речь?

– Догадываюсь.

– Опять же и себя не забывает.

– В каком смысле?

– Половой гигант. Перещупал всех наших девочек, включая ту же Пахомову. Пока с ним собеседование не пройдешь, с места не сдвинешься. Вернешься ни с чем. Еще и долги потом отрабатывать приходится, но уже на местном, здешнем материале. Вы меня понимаете?

– Думаю, что да. Как ты оказалась у Пахомовой дома?

– Время от времени она берет кого-либо из девочек в качестве даровой прислуги. Квартира громадная, две трехкомнатные в одну соединены, работы хватает. Когда вы появились, как раз моя очередь подошла. Кому-то из нас повезло, – усмехнулась Оля. – Может быть, даже обоим. А, Павел Николаевич?

– Вполне возможно, – согласился Пафнутьев.

В этот момент зазвонил телефон.

Оказалось – Худолей.

– Паша! – закричал он обрадованно. – Жив?!

– Местами.

– А я звоню домой – нет тебя, думаю, может, вернулся к Халандовскому – тоже пусто. Мелькнула мыслишка – неужто на службе? Точно.

– Сидим вот, беседуем. С Олей.

– О! Я некстати?

– Да нет, ничего... Есть новости?

– Есть, Паша.

– У меня тоже.

– Тогда я мчусь к тебе?

– Встретимся утром. У меня еще маленькое мероприятие. Ты будешь лишним. Я сегодня очень занят. Ну просто очень.

– Паша! Неужели?! И тебя, оказывается, жизнь может пробрать до костей?

– Почему же до костей? В таких случаях кости ни при чем.

– Виноват, Паша! Виноват! – И Худолей отключил мобильник.

– О вас могут подумать что угодно, – заметила с улыбкой Оля. – Обычно в таких случаях думают худшее.

– Знаешь, Оля, в таких случаях худшие мысли и лучшие – это одни и те же. А что касается, кто чего подумает... Я уже это проехал. Наверное, ты тоже.

– Еще нет, Павел Николаевич. Здесь, в городе – да. Но что касается Пятихаток... О! Мне далеко не безразлична людская молва.

– Это правильно, – сказал Пафнутьев. – Теперь вот что, Оля... Едем к тебе домой.

– А здесь не найдется подходящего местечка?

– Найдется. И не одно. Но чуть попозже. Снимки нужны, Оля. Снимки, о которых ты недавно говорила. Вся ваша компания на фоне роскошного автобуса марки «Мерседес». Ты не передумала? Не дрогнула?

– Два трупа на кону.

– Это правильно, – повторил Пафнутьев и набрал номер мобильника Андрея. – Андрей, ты где?

– Во дворе. Жду.

– Мы выходим.

Город был совершенно пуст. Прошли времена, когда по весенним улицам до утра бродили теплые компании мужичков, решающих проблемы Южной Африки, марсианских пустынь, обсуждавших загулявших жен, отбившихся детей, когда до рассвета неприкаянно бродили влюбленные пары или же пары, считающие себя влюбленными, когда вообще в городе на ночь не прекращалась человеческая жизнь.

Теперь она прекратилась.

Слишком велик риск быть зарезанным, задушенным, просто потехи ради забитым юными отморозками, насмотревшимися американских фильмов – которые для того и крутятся по всем каналам, чтобы вдохновить юных отморозков на подобные подвиги.

Да-да, ребята, идет крутая работа, брошены бешеные бабки, чтобы из самой духовной нации мира сделать нацию отморозков. И у этих затейников есть успехи, у них есть успехи. Это надо для себя твердо знать – деньги они не тратят зря, и у них есть успехи.

– Если вы, Павел Николаевич, надеетесь, что я приглашу вас к себе домой, то ошибаетесь, – сказала Оля.

– А! – Пафнутьев беззаботно махнул рукой. – Одной ошибкой больше, одной меньше... Переживем.

– Я понимаю, что должна это сделать по законам жанра... Но не могу. Там сейчас девочки.

– Хорошие девочки? – живо спросил Пафнутьев.

– А ночью других не бывает, Павел Николаевич. Разве вы этого не знали?

– Догадывался, – виновато протянул Пафнутьев. – Ты, Оля, сейчас произнесла очень мудрые слова. И сама это знаешь.

– Но если вас не смущает наша компания...

– Смущает.

– Тогда дождемся другого раза, – на Олю, кажется, нашло шалое настроение.

– Да, – согласился Пафнутьев сокрушенно. – Чуть попозже.

– Вот здесь остановите, пожалуйста, – сказала Оля, когда машина поравнялась с унылой серой пятиэтажкой, на стенах которой даже при свете тусклых уличных фонарей были видны ржавые потеки от балконов, сваренных из арматурных брусков. – Вот здесь я и живу. Если, конечно, это можно назвать жизнью.

– Пахомова поселила?

– Нет, это Игоревая квартира. Загляните как-нибудь, а, Павел Николаевич?

– Обязательно загляну, – кивнул Пафнутьев совершенно искренне. – Кстати, а номер квартиры?

– Семнадцатая.

– Запомнил? – спросил он у Андрея, когда Оля скрылась в подъезде.

– Навсегда, Павел Николаевич. И дом семнадцатый, и квартира семнадцатая, и девушке этой, как я понял, если и больше семнадцати, то ненамного.

Оля спустилась минут через пятнадцать, уже была без куртки, которая ее явно тяжелила. Теперь она выглядела действительно на свои семнадцать лет – Пафнутьев удивился проницательности Андрей, который за какие-то секунды в ночном полумраке успел заметить ее семнадцатилетние формы. Оля почти невесомо перепорхнула через лужу и под мелким дождем подбежала к машине.

– Там у нас небольшое веселье... Копаться в снимках у меня не было возможности. Вот пленка, – Оля протянула черный пенальчик. – Снимала своей мыльницей. Она не слишком хороша, но у нее есть одно достоинство: отщелкивает даты. Может быть, это окажется кстати в вашей сложной и опасной работе, – она засмеялась.

– Наверняка окажется. Спасибо, Оля.

– И еще одно – я вам пленку не давала. Это на всякий случай. Вдруг там что-то такое-этакое, да? И тогда уже вам придется фотографировать меня на фоне мусорных ящиков.

– У вас там много народу? – Пафнутьев поймал себя на мысли, что ему не хочется отпускать девушку.

– Да нет, не очень... Но я там если и не лишняя, то свободная, – Оля чутко уловила его настроение. – У вас есть шанс, Павел Николаевич.

– Чуть попозже, Оля, – в который раз за этот вечер пробормотал Пафнутьев. Обычно он эти слова проговаривал с неким вызовом, весело и куражливо, а сейчас понял – виновато произнес, будто не оправдал он чьих-то надежд, будто оплошал в чем-то важном.

– Между прочим, Павел Николаевич, вы мой должник.

– Понимаю.

– Я не пленку имела в виду. Теперь мне придется отстегивать Игорю из своих.

– Я готов, – Пафнутьев смущенно полез в карман.

– Чуть попозже, Павел Николаевич! – рассмеялась Оля.

* * *

Для Худолея ночь оказалась не менее напряженной. Выскользнув из пафнутьевской машины, он тут же скрылся между гаражей, которые щербатым рядом протянулись через весь двор, и затаился там, невидимый и неслышимый, продолжая наблюдать за ночным торжищем. Он видел, как Пафнутьев прошелся вдоль ряда красавиц под зонтиками, выбрал одну из них, как расплачивался в сторонке, как увел женщину в машину и отъехал вместе с нею, с Халандовским и Андреем.

Далее происходили события не менее интересные. Время от времени из машин выходили покупатели, тут же рядом с ними оказывался тип, который вызывал в худолеевском сознании какие-то смутные воспоминания, происходила проплата услуг, машина с женщиной отъезжала, и тут же на ее место втискивалась другая. Оказывается, там, за аркой, выстроилась целая очередь и специально выделенный человек пропускал машину, едва только для нее освобождалось место. Все шло четко, отлаженно, беспрерывно, откуда-то из темноты возникали все новые женщины и заполняли просветы, которые образовывались по мере отъезда ночных красавиц.

Но вдруг наступила какая-то сумятица, Худолею так и не удалось понять, что собственно произошло, что изменилось, но за несколько секунд все женщины вдруг исчезли, машины погасили фары, наступила темнота, и когда Худолей вышел из своего укрытия, выяснилось, что двор пуст, а несколько милиционеров с дубинками, вынырнувшие из темноты, обескураженно оглядываются по сторонам.

Пройдя вдоль темной стены дома и свернув в арку, он чуть не наткнулся на двух вполголоса беседующих людей. Одного узнал по тулье – это был милиционер. Его фуражка напоминала головной убор какого-нибудь южноамериканского бананового диктатора, но что делать, такова уж была мода в начале третьего тысячелетия, больная мода. Второй был без головного убора, и Худолей, бросив взгляд в его сторону, узнал, все-таки узнал – это был распорядитель, который предлагал женщин, брал деньги и вообще вел все торжище.

– В чем дело, ведь все проплачено? – услышал Худолей роскошный баритон. Но сейчас в нем чувствовалась растерянность.

– Поступила неожиданная команда. Не переживай, наверстаешь. И потом вот еще что...

Но задерживаться Худолей не мог и вынужден был пройти мимо. Свернув за угол, он осмотрелся – где бы укрыться. Поскольку женщины разбежались, машины разъехались, то наверняка распорядитель должен был вот-вот показаться из арки, нечего ему там толкаться. Тем более что с милиционером, надо полагать, отношения уже выяснил.

Самым удобным местом Худолею показался киоск в тени. Свет уличных фонарей до него не достигал, а скат плоской крыши укрывал от дождя. Ждать пришлось недолго – распорядитель вышел из арки, постоял, оглядываясь по сторонам, и, удостоверившись, что все спокойно, быстро направился к машине рядом с киоском. У Худолея была хорошая возможность рассмотреть и номер машины, и ее марку – это была «Ауди», неплохая, может быть, даже новая «Ауди» со сверкающей гирляндой из четырех колец на заднем багажнике.

Едва она тронулась с места, Худолей выскочил на проезжую часть, пытаясь остановить какую-нибудь машину. Это оказалось делом несложным: сейчас многие выходят на ночные заработки.

Водитель «Волги», изогнувшись к правой дверце, опустил стекло. Но Худолей не стал ничего выяснять – куда, сколько, зачем. Упав на сиденье рядом с водителем, он только обронил:

– Поехали, старик.

– О деньгах говорить не будем?

– Не будем. Смотри, видишь, впереди белая «Ауди» замигала правым поворотом, видишь? Вот за ней.

– Погоня по повышенному тарифу.

– Погони не будет. Он остановится где-то здесь недалеко. А о деньгах мы договорились.

– Ну, что ж, пусть так, – водитель в белой рубашке, при галстуке, видимо, так и не переодевшись после дневной работы в какой-нибудь конторе, прибавил скорость и вскоре оказался рядом с «Ауди».

– Не надо так близко, поотстань маленько, – сказал Худолей.

– Убивать его не будешь?

– Если бы я решил кого-нибудь убить, а это вовсе не исключено, то я не стал бы ловить машину, махая руками на проезжей части.

– Тоже верно. А как бы ты поступил в таком случае?

– Должен быть напарник. Надежный и проверенный. И оружие должно отвечать тем же требованиям. Я бы не стал ждать, пока мой клиент сядет в машину. Даже стекло может изменить полет пули, это зависит от того, под каким углом пуля коснется стекла. Напарник должен сидеть в машине с заведенным мотором. Потому что если не дрогнет рука у меня, то она может дрогнуть у него, а мотор подобные вещи чувствует очень хорошо.

– И может психануть? – усмехнулся водитель.

– Да, – без улыбки кивнул Худолей. – Может психануть. И мотор, и пистолет. Указательный палец может психануть и отказаться нажимать на курок. Такие вещи случаются.

– Да ты, я смотрю, специалист! – попытался хохотнуть водитель, но не получилось, какой-то нервный смешок раздался в салоне.

– Да, – кивнул Худолей и не добавил больше ни слова. И это его коротенькое «да» оказалось сильнее самых горячих заверений в том, что он действительно специалист в рисковом деле заказных убийств.

– Перестраивается вправо, наверное, хочет остановиться.

– Значит, и мы остановимся.

«Ауди» с крайней левой полосы перешла на центральную, а метров через сто – на правую. «Волга» тоже шла по правой.

– Когда на правой полосе водитель мигает правым поворотом, это означает, что он хочет остановиться, – пояснил водитель, хотя эту очевидную вещь знает каждый водитель.

– Сколько задолжал? – спросил Худолей.

– Сто.

– За пять минут?

– Как и договаривались.

– Тоже верно, – согласился Худолей и, порывшись в кармане, отдал водителю сотню, отметив в себе непривычное отношение к деньгам – он отдавал их легко, без сожаления, без унизительных прикидок, хватит ли денег, чтобы добраться домой, купить сто-двести граммов водки, наскрести на обеденные пельмени или ночной бутерброд. Такого с ним никогда не было, да, собственно, и денег таких вот – чтобы сотню отдать водителю с улыбкой на устах – тоже не было. Теперь же деньги у Худолея появились, правда, этого еще никто не заметил, никто еще не обратил на это внимания.

– Подождешь? – спросил он у водителя.

– Подожду. Сколько?

– Сколько надо.

– Заметано.

Белая «Ауди» остановилась у ресторана с каким-то дурацким названием, прочесть которое было невозможно. Буквы были громадные, они вспыхивали, гасли, снова вспыхивали уже, казалось, в другом месте, и все это создавало какое-то сатанинское ощущение непредсказуемости и человеческой беспомощности.

Тем не менее человек с роскошным голосом бесстрашно взбежал по ступенькам и скрылся за дверями, которые тоже вспыхивали огнями, отблесками, отражениями других огней.

Пройдясь по бликующей улице в одну сторону, в другую, изучив обстановку, Худолей такой же бестрепетной походкой направился в ресторан. Рванувшегося к нему амбала в черном костюме и белой рубашке он попросту не увидел, его вопроса, заданного уже в спину, не услышал и невозмутимо вошел в зал. Среди колонн, украшенных звериными шкурами, метались официанты, наряженные в буддийские халаты и шапочки, на возвышении голая девица, неплохо сложенная между прочим, как успел заметить Худолей, вертелась вокруг сверкающего штыря, причем обращалась она с ним, будто это была не железная штуковина, а вполне живой штырь, стремящийся к ней, к девице, и девица тоже стремилась к нему или, во всяком случае, делала вид. В общем, все, как в жизни, как в жизни, ребята.

– Простите, – прозвучал голос за худолеевской спиной. – Мне кажется, мы с вами где-то встречались?

Худолей обернулся – перед ним стоял хмырь с роскошным голосом. Слово «простите» прозвучало как «прасцице». Изысканно и в это же время значительно. «Так живые люди не говорят, так говорят придурки», – подумал про себя Худолей.

– Вполне возможно, – сказал он.

– О! – восхитился хмырь. – Где, не припомните?

– Понятия не имею, – рассмеялся Худолей. Ему было легко с этим человеком. Он чувствовал в нем какую-то первобытную глупость, припорошенную чем-то приторно сладким, розовым, липким. Так украшают и припудривают трупы перед тем, как отдать родственникам для захоронения. Да, тут Худолей не ошибся – чем-то трупным несло от сутенера, несмотря на его роскошный голос, прочувствованные слова и пиджак от какого-то очередного портняжки, которые стали у нас последнее время чем-то вроде наставников. Да, ребята, да, портняжки частенько выступают по телевидению и рассказывают, что нужно ценить в жизни, как понимать нравственность, что есть высший смысл бытия. И это хорошо, ребята, это прекрасно – ведь хоть кто-то должен об этом говорить, раз уж философам, мудрецам и святым об этом говорить не позволено.

Впрочем, трупный дух, который чувствовал Худолей, мог быть вызван и другой причиной, может быть, он просто ощутил какими-то своими необыкновенными способностями близкий конец этого человека? Да, так бывает, человек еще живой, радуется жизни, пьет водку и ухлестывает за женщинами, а трупный дух от него уже пошел, пошел, хотя сам он этого не ощущает.

А что касается необыкновенных худолеевских способностей, которых ранее никто не замечал, то и этому есть объяснение – случается подобное с влюбленными. Если человек влюбился так, что гены его тасуются, как карточная колода, создавая связки совершенно новые и природой не предусмотренные, если человек так влюбился, что готов город взорвать с чувством справедливости и святого возмездия, то тут уж необыкновенные способности просто обязаны проявиться. Не может, не может природа бросить человека на произвол темных сил в таком состоянии. И если уж человек из-за этой самой влюбленности лишен обычного разума, обычных чувств и ощущений, то природа из своих запасников выделяет некую замену в виде таинственных способностей проникать в будущее, видеть прошлое, поступать неосмотрительно, но мудро. Ненадолго, правда, пока живет в теле сумасшедшая влюбленность. А потом все возвращается на свои места. Но навсегда человек запоминает время, когда он был до безумия счастлив и обладал способностями, в которые уже не верит после выздоровления от любви.

Некоторым бог дал пройти через подобное, и они знают, о чем идет речь.

Так вот Худолей, возвращаемся к Худолею.

Он сел за маленький двухместный столик в углу, спиной к шкуре какого-то зверя. Стоило ему чуть отклониться назад, как в затылок тут же впивался клок жесткой шерсти. Но ощущение было приятное, и дикая шерсть и когтистые лапы, свисавшие над самыми худолеевскими ушами, вызывали не опаску и настороженность, а наоборот – успокаивали, внушали ему, что тыл надежен и он может вполне положиться на этого зверя, который когда-то был настоящим бурым медведем.

Подошел официант в буддийской шапочке, в расшитом халате, подпоясанном широким зеленым поясом. Глаза у парня оказались чуть раскосыми – и об этом подумали владельцы ресторана. Меню в толстой папке с золотыми буддийскими узорами он положил перед Худолеем. Лицо его оставалось по-восточному невозмутимым, поклон был условным, в глаза смотрел без робости и угодничества.

Парень уже хотел было уйти, но Худолей остановил его.

– Подожди, – сказал он, отодвигая от себя тяжелую папку. – Я не разбираюсь в этом. Мне нужен кусок мяса. Жареного. С зеленью. Есть у вас такое?

– Отбивную желаете?

– Я бы тебе сказал, чего я сейчас желаю, но речь не об этом. Мясо есть?

– Записал. Салат?

– Я же сказал – мясо с зеленью. И двести граммов водки.

– Какой?

– Хорошей.

– Хлеб нужен?

– А ты как думаешь?

– Понял. Вода?

– Да.

– Есть боржоми. Настоящее.

– Годится.

Уже когда официант отошел, Худолей поймал себя на мысли, что не спросил о стоимости заказа. И это ему понравилось. Деньги перестали его интересовать. Он впервые в жизни сделал заказ, не заглянув в меню. И Худолей явственно ощутил еще одну особенность нового своего положения – уверенность.

Краем глаза он заметил, что его знакомый хмырь подозвал к себе официанта, который только что взял у него заказ. Они перебросились несколькими словами, и по их поведению можно было понять, что хмырь здесь бывает часто, что с официантом он знаком.

Худолей усмехнулся своему пониманию происходящего. Если хмырь заподозрил слежку, то он спросил у официанта, что заказал этот тип в углу под оскаленной медвежьей мордой. И когда тот ответил ему, что о цене речи не было, что говорили только о качестве заказа, хмырь должен успокоиться. Оперативники таких заказов не делают. И вообще ведут себя иначе. Наверняка хмырь должен успокоиться и даже проникнуться ко мне корыстным интересом, подумал Худолей, открывая принесенную официантом бутылку боржоми. Вода оказалась действительно настоящей – холодная, с умеренным газом и почти забытым вкусом чего-то минерального.

Мясо тоже оказалось блюдом непростым: помимо самой отбивной, достаточно большой, толстой и сочной, на просторной тарелке были выложены кружочки лимона, чернела россыпь маслин, листья салата были упруги и хрупки, да еще какой-то соус в отдельной розетке...

«Надо же, наверняка под тысячу влетел!» – подумал Худолей без ужаса, без сожаления. И тут, видимо, природа о нем заботилась – должны быть маленькие ежедневные потери, чтобы смягчить, погасить боль от потери большой и невосполнимой. И хотя Худолей этого не знал, мысли такие ему в голову не приходили, но облегчение от этих небольших потерь он ощущал и потому деньги тратил легко и безоглядно.

Неожиданно Худолей почувствовал, что возле его столика кто-то стоит. Оторвавшись от мяса, он поднял голову. Так и есть – рядом, держась рукой за спинку второго стула, стояла девушка.

– Слушаю вас внимательно, – произнес Худолей слова Пафнутьева. Он много раз убеждался, что такие вот привычные словесные заготовки выручают в самых неожиданных положениях. В них есть некий обкатанный, неуязвимый смысл, и для нового человека они кажутся значительными и в то же время доброжелательными.

– Позволите присесть рядом на минутку? – спросила девушка.

– Даже на две.

– Спасибо, – девушка села непринужденно, привычно как-то села – это тоже отметил Худолей. – Меня послал к вам вон тот молодой человек. – Девушка махнула рукой куда-то за спину, и Худолей, взглянув в ту сторону, увидел хмыря, который радостно улыбался и приветственно махал рукой. Дескать, от нашего стола – вашему столу. Худолей с достоинством поклонился.

– Он сказал вам что-нибудь напутственное?

– Попросил меня развеять ваше одиночество.

– Надо же... А откуда ему известно о моем одиночестве?

– Это и так видно... Ведь вы же один за столом.

– Вообще-то да, я как-то этого не заметил, – Худолей почувствовал, что его понесло. Водка оказалась хорошей, с почти неуловимым привкусом каких-то растений, в которых Худолей совершенно не разбирался, но вкус уловил, оценил, даже голову склонил набок от сосредоточенности.

– Наверное, кто-то подвел вас и не пришел? – предположила девушка.

– Вполне возможно, – Худолей отвечал, не задумываясь, в полной уверенности, что отвечает хорошо, что его слова уместны, что выглядит он достойно и даже загадочно. – Я – Валентин. Можно просто Валя. А вас как зовут? – спросил он.

– Майя.

– О! – чуть не закричал в восторге Худолей. – Знаю! Вы, наверное, из Мексики? Там есть древнее таинственное племя майя! Я угадал?

– Я не из столь далеких краев.

– А сколь далеких?

– Ну, скажем... Ближнее зарубежье.

– О! – воскликнул Худолей. – Я понял! Я догадался – Грузия! Прекрасная страна!

– Да нет, не совсем, – уже чуть раздраженно сказала девушка. – Разве я похожа на грузинку?

– А почему бы и нет? Глаза темные, волосы тоже темные... Я бы, например...

– Украина, – сказала Майя.

– Был на Украине, – кивнул Худолей, вроде бы не придав никакого значения этому слову, хотя весь напрягся, осознав, что разговор с юной красавицей может получиться не просто занимательным, но даже полезным. – Послушайте, Майя... А если я предложу вам что-нибудь выпить? Как вы к этому отнесетесь?