Текст книги "Банда 2"

Автор книги: Виктор Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 34 страниц)

– Подстраховался, значит? – усмехнулся Анцыферов.

– Поэтому, Леонард, – Пафнутьев пропустил мимо ушей последние слова прокурора, – поэтому не надо у меня спрашивать, не надоело ли мне работать с тобой. Когда надоест, когда станет невмоготу... – там скажу. Да и ты не будешь из этого тайны делать, верно? Ведь скажешь мне, что терпеть меня уже больше нет сил?

– Посмотрим. Увидим. Решим. – Анцыферов поднял голову и твердо посмотрел Пафнутьеву в глаза – едва ли не первый раз за все время разговора.

Пафнутьев прекрасно понимал, что вряд ли когда-нибудь Анцыферов полюбит его и проникнется почтением. Обыкновенного, даже холодноватого сотрудничества тоже не будет. Зачем же он мне в таком случае нужен? – подумал Анцыферов, глядя на этого хмурого человека, с короткими торчащими волосами, глядя с недоумением и неприязнью на человека, на котором любой костюм выглядит тесноватым, если не заношенным. – Да, – думал Анцыферов, он явно понимает о себе слишком много, уж если осмеливается дерзить, шуточки шутить. Кто за ним? Сысцов? Нет, тот великодушный порыв, который вынес Пафнутьева на неплохую должность, у Первого давно иссяк. Не оправдал Пафнутьев его надежд – ни материальных, ни служебных. Но ведь за что-то он себя ценит, что-то дает ему право вести себя столь вызывающе? Что? Верность каким-то догмам, или, скажем иначе – идеалам, от которых отреклись уже как все общество, так и отдельные его представители, включая самых высокопоставленных... Ведь отреклись. Признали вредными и для собственного народа и для остального человечества. Но опились, остались метастазы, вроде Пафнутьева, которые пытаются что-то там отстаивать, на чем-то насеивать...

– Да на кой черт он мне нужен! – воскликнул Анцыферов вслух, когда дверь за Пафнутьевым закрылась. – Гнать его в шею, да и дело с концом. Пора, пора, Паша, прощаться. Нет больше моих сил терпеть. И ни одна живая душа, Паша, за тебя не заступится.

* * *

Выйдя от Анцыферова, Пафнутьев думал примерно о том же, почти теми же словами да и закончил свои мысли тем же выводом, к которому пришел и Анцыферов.

– Пора. Пришел час, Леонард, прощаться нам с тобой. И пусть попробует кто-нибудь вступиться за тебя.

И едва он произнес мысленно эти слова, как откуда-то из подсознания выплыла фамилия – Неводов.

– Невродов, – повторил Пафнутьев негромко, словно привыкая к этой фамилии, словно пробуя ее на вкус, на благозвучие. Но не поняв сразу и не оценив этой догадки, он уже хотел было переключиться на другие мысли и заботы, однако, Невродов из сознания уходить не желал. Валерий Александрович Невродов. Областной прокурор. Человек едва ему знакомый, но все-таки знакомый настолько, что он может набрать номер, поздороваться, спросить о новостях, пожелать встретиться...

Пафнутьев представил себе облик этого человека – массивный, краснолицый, с маленькими, вечно настороженными глазками, смотрящими на мир откуда-то из-под тяжелого, мясистого лба. Пальцы у Невродова были короткие, толстые, сильные, они явно выдавали его пролетарское, если не крестьянское происхождение. Он, похоже, чувствовал свою неполноценность по сравнению с изысканным Анцыферовым, городским прокурором, который носил изящные костюмы, и которого причесывала такая соблазнительная девушка из соседней парикмахерской. Невродов причесывался сам, да и стригся, похоже, тоже самостоятельно, поскольку виски у него были далеко не всегда одинаковой длины. Да, встречается такой тип в правовых коридорах – густые прямые волосы, зачесанные назад, низкий лоб, тяжелые морщины на лбу.

– Валерий Александрович Невродов, – опять повторил вслух Пафнутьев.

Невродов был подозрителен, недоверчив, мнителен и этих своих качеств не скрывал. И еще знал Пафнутьев – у областного прокурора не все в порядке с образованием. То ли он не закончил юридический институт, то ли закончил, да не тот, короче, здесь таилось его слабое место. С Сысцовым дружбы не водил, во всяком случае в бане с ним не парился. Анцыферов откровенно смеялся над Невродовым, рассказывал о нем потешные истории, о его влюбчивости, скрытности, подозрительности. Колов избегал Невродова. Пафнутьев напрямую, по делам с ним не сталкивался, не было повода. А теперь все складывались так, что такой повод появился.

– Невродов, – повторил Пафнутьев. – Валерий Александрович. Человек, который живет на окраине, на отшибе всех городских страстей. Пора, пора тебе, Валерии Александрович, включаться в наши низменные забавы. Хватит тебе по кустам отсиживаться. Труба зовет, Валерии Александрович, труба зовет. Вы слышите ее тревожный зов, полный боли и отчаяния, слышите? Вы скоро, совсем скоро услышите его. Все идет к тому, Валерий Александрович, все идет к тому...

Пафнутьев невнятно бормотал про себя эти слова и все тверже убеждался – Невродов и только Невродов нужен был ему сейчас.

– Ну, держись, Валера, ну, держись, – Пафнутьев с такой силон потер ладонями друг о дружку, словно хотел получить таким образом огонь. А в общем-то, так все и было, Пафнутьев высекал огонь, сознательно и обдуманно разжигал пожар.

Он вышел из здания прокуратуры быстрым решительным шагом, словно самой походкой хотел придать себе уверенность. Пройдя два квартала, нашел телефонную будку с работающим аппаратом. Звонить из кабинета не решился – телефон наверняка прослушивался. Не давая себе ни секунды на раздумья, на колебания, он набрал номер, прижал к уху холодную мокрую трубку.

– Валерий Александрович? Здравствуйте. Пафнутьев беспокоит.

– А, Павел Николаевич... Слышал о твоих похождениях.

– Я тоже каждый день слышу о собственных похождениях нечто новенькое. Встретиться бы, Валерий Александрович.

– Да? – удивился Невродов. – И как срочно?

– Как скажете, – Пафнутьев всегда чувствовал собеседника и, начиная разговор с Невродовым, уже наверняка знал все те слова, которые позволительно произнести. Невродов всегда говорил основательно, обстоятельно и в разговоре с ним было просто нельзя употреблять слова необязательные, облегченные. Только серьезно, вдумчиво, озабоченно. И еще знал Пафнутьев слабое место, нежное, незащищенное место в большом и громоздком теле областного прокурора – тот любил, чтобы ему воздавали должное и даже чуть побольше. Короче, на лесть, но грамотную, без передержек, Невродов был слаб. Но лесть должна быть продуманной, сдержанной, словно бы даже вынужденной Никаких гам восторгов, умилений, восхищений умственными или физическими его достоинствами. Только по делу, и опять же, вроде вынужденно Иначе Невродов недовольно морщился и на человека смотрел с такой гнетущей, тяжкой подозрительностью, что тому оставалось только раскланяться, причем, чем быстрее он это сделает, тем лучше для него же.

Казалось бы, совсем простые слова произнес Пафнутьев – «как скажете». Но знал, знал пройдоха и лукавец, что это высший класс лести. Если их немного расширить да растолковать, то звучать они будут примерно так... Как скажете, уважаемый Валерий Александрович, как решите, так и будет. Сами понимаете, я не могу требовать чего бы то ни было. И ваше время для меня священно, поэтому уж лучше сами назовите удобный для вас день, час... А я, человек маленький и никчемный, явлюсь к назначенному времени и буду счастлив. Я никогда к вам раньше не обращался и если решите, что и это мое обращение неуместно, то извините ради Бога! Я соглашусь, смирюсь и уйду в тень, чтобы не нарушать ваших высоких раздумий. В общем, как скажете, Валерий Александрович.

– Прям не знаю, что тебе и сказать... Ведь ты не просто так, по делу...

– Чрезвычайной важности, – заверил Пафнутьев, давая понять, что только исключительные обстоятельства заставили его позвонить, потревожить, напомнить, о себе.

– Ну что ж...

Еще об одном качестве Невродова знал Пафнутьев – тот был, как человек бесхитростный, невероятно любопытным. И теперь, зная, что Пафнутьев рвется к нему с каким-то важным делом, он просто не смог бы вытерпеть до утра, не узнав, что так растревожило начальника следственного отдела.

– Я могу и повременить, – произнес Пафнутьев тоже хорошую фразу, – но, Валерий Александрович... – в этом месте Пафнутьев замолчал. Он сказал все, что требовалось – признал собственную незначительность, слегка, почти незаметно, подзадорил Невродова, поддержал разговор незначащими словами, оказал должное уважение ко времени прокурора, намекнул, что дело не личное, он-то может подождать, но дело, дело не терпит отлагательства, дорогой Валерий Александрович.

– А знаешь, заходи сейчас, – просипел в трубке голос Невродова. – У меня есть полчасика... Хватит?

– Еще останется! – заверил Пафнутьев.

– Жду.

– Буду через пятнадцать минут.

И ровно через пятнадцать минут Пафнутьев вошел в приемную областного прокурора Валерия Александровича Невродова. Секретарша уже была предупреждена и, увидев Пафнутьева, лишь кивнула в сторону двери. На Пафнутьева она посмотрела с явным интересом – история его похищения продолжала будоражить воображение в правовых коридорах города. Секретарша была совсем молоденькая, только из десятого класса. Но что делать, что делать, если это была едва ли не единственная слабость Невродова – девчушки двадцати неполных лет. Ничего он не мог с собой поделать, да, похоже, и не стремился во что бы то ни стало избавиться от этого своего недостатка.

Пафнутьев вошел, осторожно, но плотно закрыл за собой дверь и шагнул на алую ковровую дорожку, которая тянулась к самому столу прокурора. Невродов бросил на Пафнутьева настороженный взгляд поверх очков, проследил за тем, как тот приближается, подходит к столу. Привстав, протянул руку.

– Вижу, что жив, – просипел он.

–  – Местами, только местами, Валерий Александрович.

– Как же ты влип-то?

– Простоват, – Пафнутьев развел руки в стороны.

– Ладно тебе, знаю я твою простоватость.

– И на старуху бывает проруха.

– Так и скажи. Что Анцыферов? Порхает?

– Пуще прежнего.

– Парикмахерша посещает?

– Два раза в день. Утром и вечером.

– Совсем, наверно, отощал, изнемог?

– Держится, Валерий Александрович.

– Ну, давай, вываливай... Что там у тебя? – Невродов решил, что вступительная часть закончена и пора приступать к главному.

Пафнутьев молчал Те слова, которые он собирался произнести, требовали обрамления молчанием. Вот так сразу вывалить их на стол после трепа об Анцыферове и его преступных связях с парикмахершей Пет, этого делать было нельзя. Большим психологом стал Пафнутьев, а впрочем, он всегда им был, просто не возникало надобности в тонкой и продуманной игре интригана и пройдохи. Невродов насторожился, он сразу сообразил, что молчит Пафнутьев вовсе не от робости.

– Не знаю с чего начать, Валерий Александрович.

– Начинай в лоб, – твердо сказал Невродов и снял очки, чтобы не мешали серьезному и откровенному разговору. Очки вроде бы предназначены для разглядывания мелких предметов – буквочек, цыфирек, статей закона. А когда очки отложены в сторону – начинается крупный разговор, по большому счету. Собеседники как бы берут на себя обязательство не обращать внимания на мелочи, не цепляться за слова и оговорки.

– Я уверен, что вы правильно меня поймете...

– И я в этом уверен, – подхватил Невродов, поторапливая Пафнутьева.

– Иначе бы не пришел. А уж коли я здесь, то сознаю, что полностью отдаю себя в ваши руки.

– Бери меня, я вся твоя? – пошутил Невродов, но тут же смутился и покраснел от неловкости. – Извини, Павел Николаевич. Продолжай, прошу тебя.

– Значит так... Значит так... Докладываю – мне предложено подумать над тем, чтобы занять кабинет городского прокурора, – это была правда и Пафнутьев произнес слова с чистой совестью.

– И кто же предложил тебе подумать?

– Анцыферов.

– Куда же он сам собрался?

Пафнутьев не ответил. Он молча осмотрел кабинет Невродова, задержался на больших окнах, на застекленных шкафах, потом взгляд его, совершив еще несколько виражей, вернулся к Невродову.

– Так, – сказал тот. – Понятно. А меня куда?

– Не знаю. Так далеко разговор не простирался.

– Хорошо... Допустим. Чего же ты хочешь от меня?

– Если вы знали о том, что я сказал – это один, разговор. Если я сообщил новость – это другой разговор. Вы что-нибудь знали?

– Нет. Об этом мне не было ничего известно, – неподвижное лицо Невродова начало медленно покрываться красными пятнами Он вынул большой клетчатый платок, протер руки, коснулся им лба, снова сунул в карман. – Прости, Павел Николаевич, но я не знаю, зачем ты пришел ко мне? Ты сказался от предложения?

– В тот момент, когда об этом шел разговор, я не отказывался.

– Разумеется, – кивнул Невродов. – Дальше, – Но и не визжал от восторга.

– Этого и не требуется.

– В мои планы не входит занятие кабинета Анцыферова.

– Что же входит в твои планы?

– Анцыферов берет взятки.

– Ха! – Невродов откинулся на спинку кресла. – Ну, ты даешь, Павел Николаевич! А кто их не берет?

– Он берет их за прикрытие уголовных дел.

– Естественно, он же прокурор. За что же ему еще могут платить? – Невродов рассмеялся, но смех его не получился беззаботным. Настороженно рассмеялся прокурор, ожидая дальнейших пояснений.

– Я хочу, – Пафнутьев помолчал, подбирая слова наиболее уместные, наиболее точные. – Я хочу взять его на этом деле.

– И посадить?

– Да.

– Шутишь?

– Нет.

Невродов тяжело поднялся, прошелся по кабинету, поскрипывая вощенными паркетинками. Пафнутьев поразился его маленькой ноге – остроносые черные туфельки Невродова были, казалось, не больше сорокового размера. Он остановился у окна, некоторое время смотрел па улицу, потом постоял у шкафа, набитого кодексами, комментариями, справочниками, вернулся, но не сел, а, уперевшись в стол двумя руками, навис всем большим жарким телом над Пафнутьевым так, что тот даже пригнул голову.

– Кто об этом знает? – голос Невродова сделался заметно тише, что было уже добрым знаком.

– Уже двое.

– Так, – Невродов обошел вокруг стола и сел в кресло. – Тебе известно его прикрытие?

– Да.

– И ты надеешься этот козырь перебить?

– Да.

– Но это невозможно, Павел Николаевич.

– Очень даже возможно.

– Каким образом?

– Будет лучше, если я не отвечу на этот вопрос.

– Почему?

– Не хочу связывать вас знанием. И мне спокойнее. Просто я все беру на себя. В случае неудачи – гореть мне одному. Синим пламенем.

– Но санкцию-то я должен дать?

– Конечно.

– Но это же переворот, Павел Николаевич? Вы это хотя бы сознаете?

– Я прошу вас помочь в пределах закона.

– Но мы оба знаем, что такое закон в наше время, верно?

– Знаем.

– Зачем ты идешь на это? Ведь тебе светит кабинет городского прокурора?

– Высоты боюсь.

– Эго не ответ.

– Это самый честный ответ, который я могу дать. Ведь мы оба знаем, что такое закон в наше время и каковы будут мои обязанности в кабинете городского прокурора.

– Принимается... Но надо хорошо подумать, – Невродов сложил руки на столе и исподлобья посмотрел на Пафнутьева. – Ведь все только этим закончиться не может, это будет только началом...

– Скорее всего.

– Ты поставил меня в сложное положение, Павел Николаевич. Независимо от того, как я отнесусь к твоему предложению, к твоей затее. Ты это понимаешь?

– Да.

– Надо подумать, – проговорил Невродов после долгого молчания.

– Когда позвонить?

– Не надо мне звонить. Я сам тебя найду. Не торопи.

– Хорошо, – Пафнутьев поднялся.

– Ты откуда мне звонил?

– Из автомата.

– Молодец.

– А здесь все в порядке? – Пафнутьев кивнул на ряд телефонов, выстроившихся на столе Невродова.

– Надеюсь – Надо бы уточнить, Валерий Александрович.

– Уже. Тут порядок. Подчистил немного.

– А было что подчищать?

– Было, – Невродов опустил глаза.

– До скорой встречи, Валерий Александрович. Буду ждать вашего звонка.

– Жди, – кивнул Невродов и протянул руку, настороженно глядя Пафнутьеву в глаза. – Не дрогнешь?

– Нет.

– Я позвоню, – повторил областной прокурор.

Только выйдя на улицу, Пафнутьев перевел дух – он не привык говорить в таком темпе. Когда на его пути оказался гастроном, он зашел внутрь и у стоики купил стакан томатного сока – больше ничего на разлив не продавали. Сок оказался настолько отвратительным, что он почти полный стакан оставил на прилавке. Выходя в дверь, оглянулся – молоденькая девушка спокойно выливала его недопитый сок обратно в стеклянную колбу.

* * *

Сверившись с адресом в блокноте, Пафнутьев прошел во двор дома, осмотрелся. Двор был чист, ухожен, что уже вызывало удивление – очень мало осталось в стране ухоженных мест. Вдоль проезжей части стояли несколько машин, явно иностранного производства. Под толстыми кленами пестрели скамейки, к ним тянулись дорожки, подметенные дорожки. Дом был старый, сталинской еще постройки – толстые стены, кое-какие выступы над окнами, над дверями. Сегодня, во времена сверхэкономии и какой-то безумной гонки за заморскими стеклобетонными образцами, эти невинные карнизики казались архитектурными роскошествами. Когда-то в таких вот домах еще делали прихожие, оставляли кладовочки, да и кухни в них почему-то оказывались гораздо больше стандартных пяти метров.

Пафнутьев поднялся по непривычно широкой лестнице на третий этаж, потоптался на просторной площадке с окном во двор, подойдя к тяжелой дубовой двери, позвонил. В глубине квартиры прозвучал слабый, приглушенный звонок. Щелкнули замки и на пороге возникла молодая женщина со встревоженным взглядом. Она, казалось, ждала кого-то, кто вмешался бы в ее жизнь решительно и счастливо.

– Здравствуйте, – сказал Пафнутьев и громче, и радостнее, чем требовалось.

– Здравствуйте.

– Здесь живут Званцевы?

– Живут, – женщина чуть заметно улыбнулась, откликнувшись на его тон.

– Значит, я не заблудился.

– Если не заблудились, входите, – она отступила в сторону – большая прихожая позволяла отступить в сторону, пропустить гостя в дом и лишь потом закрыть за ним дверь. В современных домах ей вначале пришлось бы пройти в глубину квартиры, в комнату, а уж потом вернуться к двери.

– Спасибо, – Пафнутьев шагнул вперед, сделал еще несколько шагов, осмотрелся. В большой комнате стояла детская кроватка, возле нее – трехколесный велосипед. Все ясно, подумал он. В доме двое детей. Одному пять лет, второму – год. Или что-то около этого. Квартира просторная, даже пустоватая. Похоже, что время от времени вещи отсюда попросту выносят. А были здесь неплохие вещи, то что ныне принято называть антиквариатом, хотя сделаны они уже после войны, в пятидесятые годы. Но даже тогда вещи делали лучше. Куда уходят мастера?

– Наверно, я должна предложить вам раздеться? – спросила женщина, прерывая затянувшееся молчание. – Но я не знаю, кстати ли...

– Кстати, – кивнул Пафнутьев и стащил с себя намокший плащ. – Дети? – он кивнул в строну большой комнаты.

– Да . Двое.

– Я так и подумал сразу, что двое.

– Почему?

– Кроватка и велосипед, – улыбнулся Пафнутьев.

– Действительно, – женщина посмотрела в комнату и словно сама впервые увидела такое сочетание.

– Вы наблюдательный.

– Работа такая... – Пафнутьев на свету смог внимательно рассмотреть женщину. Светлые волосы, короткая стрижка, платье в цветочек, передник, шлепанцы...

Почувствовав его взгляд, она передернула плечами, встряхнула головой, провела ладонью по лицу, как бы снимая с себя домашнюю озабоченность.

– Извините, я никого не ждала... Выгляжу, наверно, неважно...

– Как и все мы, – Пафнутьев не стал с ней спорить, он просто нашел объяснение ее словам.

– Проходите в комнату... Дети у бабушки, можно спокойно поговорить... Мне не часто удастся посидеть без дела.

Пафнутьев прошел в комнату, сел за круглый стол, положил руки на клеенку, еще раз осмотрелся. Общее впечатление сложилось сразу – в доме нужда На диване лежали недоштопанные шерстяные носки с торчащими из них спицами, велосипед был явно старый, видно, на нем вырастал не первый малыш, стол был покрыт клеенкой – какие скатерти, какие могут быть скатерти... Пафнутьев подождал, пока женщина принесет из кухни табуретку и тоже присядет к столу. Он взглянул в ее глаза и увидел затянувшуюся усталость. Да, это была усталость не дня или недели, это была давняя, постоянная усталость, когда месяцами просыпаешься, не отдохнув, не прийдя в себя.

– Неважно выгляжу? – снова спросила женщина. Для нее это, видимо, было важно.

– Такое ощущение, что у вас бывали времена и получше... Усталость видна, – честно ответил Пафнутьев.

– Да, – согласилась женщина. – Познакомимся? Я – Женя.

– Очень приятно. А я – Пафнутьев. Павел Николаевич.

– С чем вы пришли, Павел Николаевич?

– Не знаю, будем разбираться... А пришел я из прокуратуры.

– Боже! – воскликнула Женя, прижав ладонь ко рту, словно опасаясь произнести что-то лишнее, вредное. – Сережа?

– Может быть... Не знаю. Сейчас будем выяснять, – Пафнутьев снова окинул взглядом комнату. И опять увидел бедность. Плохо жили в этом доме. Пустоватые углы, ведро с картошкой в углу, дети у бабушки, расшатанный стул под ним, хозяйка со встревоженными глазами, сидящая на кухонной табуретке... Запах вываренного белья и дешевой пищи.

– Ну, говорите же что-нибудь! Что же вы молчите? – взмолилась хозяйка.

– Званцев Сергей Дмитриевич... Вам знакомо это имя?

– Господи! Это мой муж.

– Хорошо. Идем дальше. Где он?

– Не знаю... Пропал. Полгода, как пропал. Не знаю, что и думать. Просто не знаю... Сейчас так часто пропадают люди, что я уже отчаялась. Десятки тысяч людей пропадают по стране в год, представляете?

– Знаю, – кивнул Пафнутьев.

– Их убивают?

– Чаще всего... Да. А ваш Сергей не мог просто сбежать? Взять и сбежать?

– Нет, это не тот человек. Да и все документы остались. Трудовая книжка в редакции, вещи дома? Ведь не мог он сбежать, не захватив с собой хотя бы пару носков! Вы что-нибудь знаете о нем? – на Пафнутьева смотрели жаждущие чуда глаза и столько было в них невероятной надежды, что он растерялся, – Нет, так не пойдет, – сказал он. – Вы меня сбиваете с толку. Давайте договоримся... Я задаю вопросы, а вы отвечаете. И ни слова лишнего.

– Хорошо, – быстро кивнула Женя. – Я согласна. Но скажите сразу... Я могу надеяться? На лучшее я могу надеяться?

– Надеяться можете, – кивнул Пафнутьев.

– Боже, – закрыв лицо передником Женя выскочила в другую комнату. Некоторое время Пафнутьев сидел в полной растерянности, потом поднялся, осторожно подошел к двери, за которой скрылась женщина. Немного приоткрыв ее, он заглянул. Женя стояла на коленях на полу, уткнувшись лицом в кровать. Она что-то бормотала, что-то говорила себе и Пафнутьев, потоптавшись, вернулся к столу. Еще посидев, направился на кухню. Вся она была исполосована веревками, на которых висели ползунки, пеленки, полотенца, на газовой плите стояла выварка и от нее поднимался пар – там кипятилась еще одна партия белья.

– Круто, – озадаченно пробормотал Пафнутьев. Он ожидал увидеть нечто другое. Человек Байрамова должен жить иначе. Тут что-то не стыковалось, что-то было не так.

– Простите, – в дверях стояла Женя. – Столько передумано, столько пережито... Я до сих пор хожу по моргам... Вы представляете, что это такое?

– Представляю, – кивнул Пафнутьев, содрогнувшись – слишком хорошо он себе это представлял.

– Каждый раз, когда находят неопознанный труп... Растерзанный, раздавленный, полусгнивший, звонят мне и я бросаю все, несусь смотреть. Мне уже не снится ничего кроме этих трупов, они по ночам гоняются за мной!

– Если снится труп – к перемене погоды, – заметил Пафнутьев.

– Они окружают меня днем и ночью! Я на живых людей уже не могу нормально смотреть, я сразу представляю, как он будет выглядеть трупом. Иногда мне кажется, что все эти трупы разбежались из своих моргов...

– Кошмар какой-то, – пробормотал Пафнутьев.

– Скажите... Он нашелся?

– Не скажу. Не знаю. Садитесь, – он провел ее в комнату и снова усадил на табуретку. – Будем выяснять.

– Извините меня... Сорвалась. Больше не буду, – она улыбнулась сквозь слезы.

– Значит, я правильно понял – ваш муж пропал полгода назад совершенно неожиданно?

– Да, в июне. В начале июня. Уехал на машине и не вернулся.

– На машине?

– Да, у него была машина.

– Личная?

– Он купил ее за полгода до этого... Подержанную.

– Уточняю... Купил или же ему ее подарили?

– Видите ли в чем дело, – Женя замялась. – Наверно, можно сказать и то, и другое...

– Не понял? И купил, и подарили?

– Да, – она беспомощно посмотрела на него.

– Хорошо. Купил он. А кто подарил?

– Есть один человек...

– Фамилия?

– Байрамов.

– Он что, уступил машину за полцены?

– Ее потом нашли сгоревшую... Сергея в ней не было. Если вы пришли узнать о машине .

– До этого мы еще доберемся. Сколько он отдал за машину?

– Да мало. Господи.. Можно считать, что Байрамов ее просто подарил. Какие-то чисто символические деньги... Байрамов ничего не хотел брать. Сережа и говорит ему... Должен же, говорит, я себя за что-то уважать. И отдал все, что у него было. Главное в другом. Он много писал о Байрамове, эти статьи тому здорово помогли он вошел в круг влиятельных людей получил кредиты, приобрел несколько магазинов, потом уже выставился в депутаты...

После того, как пропал Сергей, Байрамов был у вас дома, здесь?

– Ни разу – А раньше бывал?

– Часто.. Они здесь работали над статьями.

– И Байрамов никак вам не помог, после того, как исчез Сергей?

– Что вы... Ведь они с Сережей поссорились... Даже не то, чтобы поссорились... Как говорят, пути разошлись.

– А после того, как пути разошлись... Байрамов не требовал вернуть машину?

– Нет... Сергей предлагал, но тот отказался. Сказал что-то в том духе, что мы, дескать, в расчете. Скажите... Может быть и я могу задать вам несколько вопросов?

– Задавайте, – разрешил Пафнутьев.

– Сергей жив?

– Самый сложный вопрос...

– Ну... Если самый сложный... Значит, не исключено?

– Не исключено.

– Ну?! Говорите же! Что стоит за этими вашими недоговорками? Почему вы не хотите мне все сказать? Он обгорел? Изуродован? Искалечен? Или же мне опять придется труп опознавать?

– Остановитесь, Женя... – взмолился Пафнутьев. – Я не могу так быстро. Давайте чуть помедленнее. Вот послушайте... Полгода назад в городскую больницу поступил человек... Его привезли уже ночью... В очень плохом состоянии. Не буду говорить подробнее. Он был в очень плохом состоянии. Сейчас он жив... Но не помнит, кто он, кто его близкие, чем занимался раньше...

– Но говорить он может?

– И неплохо Речь у него в порядке. Так бывает.

– Так поехали к нему! – Женя вскочила.

– Сядьте, Женя... Дело в том, что он перенес много операций, в том числе и на лице. Он очень изменится, у него даже рост другой. У него...

– Если это он, я узнаю, – Женя опять вскочила, бросилась к вешалке, начала что-то надевать на себя, не попадая в рукава, слезы опять навернулись на ее глаза. – Сереженька, это ты, я знаю... Это ты...

Мне столько трупов снилось, столько трупов... Но он ни разу не приснился мне мертвым, ни единого раза, – Женя присела перед Пафнутьевым на табуретку. Но тут же вскочила и, схватив Пафнутьева за рукав, потащила его к двери. – Идемте, чего же мы сидим?!

Но Пафнутьев проявил твердость. Он взял женщину за руки, снова усадил на табуретку и сняв с нее пальто, отнес на вешалку.

– Поговорим, – кратко пояснил он свое поведение.

– Простите, – сказала Женя. – Я за эти месяцы немного тронулась умом.

– Бывает, – кивнул Пафнутьев. – Продолжим, – он сложил руки на столе. – Тот больной, о котором я сказал, очень изменился... И ничего не помнит из своей прежней жизни. Может быть, вы у него на теле найдете какое-нибудь знакомое местечко... Родинка, шрам, царапина какая-нибудь... Но может так оказаться, что знакомую вам родинку вы найдете совсем не там, где ожидаете ее увидеть...

– Настолько...

– Да. Он попал в страшную аварию. Вы должны понять еще одно... Это другой человек. Психически другой, по характеру. Но есть один признак, по которому вы все-таки можете его узнать...

– По голосу, – сказала Женя.

– Правильно! Молодец! – воскликнул Пафнутьев. – Давайте, в таком случае, поступим так... Я сейчас наберу номер телефона и вы поговорите... Как?

– Я не смогу, – Женя опустила голову и Пафнутьев увидел, как слезы, отрываясь от ее ресниц, падают на ладони. – Я не смогу, Павел Николаевич, со мной что-нибудь случится... Истерика какая-нибудь, или еще что...

– Глупости! – с преувеличенной уверенностью сказал Пафнутьев. – Ничего с вами не случится. Уж если вы собирались немедленно мчаться к нему в больницу, то уж позвонить-то для вас совсем будет не трудно. Ведь он не будет знать, с кем говорит, да и вас-то он не помнит. Для него это будет просто звонок незнакомого человека. И все. Спросите, не помнит ли он вас, не узнает ли ваш голос, можете сказать, что зовут вас Женей, фамилию назовите... Про детей говорить не надо, мало ли чего. О том, что вы его жена, тоже не надо. Легкий ни к чему не обязывающий телефонный разговор.

– Неужели смогу...

– Ваша задача одна – по голосу, по манере говорить постарайтесь узнать он это или не он. Ну? Вперед?

– А вдруг не он?

– А вдруг он?

– Да, конечно... С чего-то надо начинать.

– А то приедете в больницу, увидете незнакомого вам человека, который будет к тому же вас сторониться, как чужого, на что-то там претендующего... Ну, Женя? – Пафнутьев осторожно положил руку женщине на плечо.

– Господи! Да, конечно, позвоню, конечно, поговорю... Дайте только с духом собраться.

– Вот это уже разговор!

– Только стойте рядом на всякий случай. Если буду падать – подхватите.

– Это я могу, с этим я справлюсь, – заверил Пафнутьев.

Женщина прошла в другую комнату и принесла телефон. Длина шнура позволяла переносить его по всей квартире. Телефон она поставила на стол, между собой и Пафнутьевым. Поправила его, повернула диском к Пафнутьеву.

– Итак... Что мне сказать ему? С чего начать?

– Может быть, у вас были какие-то свои, опознавательные слова? Как вы его дома называли?

– Суржик.

– Очень хорошее имя, – одобрил Пафнутьев. – Так и скажите... Суржик, ты помнишь наши встречи? А вечер голубой?

– Боже, неужели это было, неужели это было, – Женя снова опустила лицо в ладони.

– Нет, так не пойдет, – решительно произнес Пафнутьев. – Прекращаем рыдать и начинаем делать дело. Вперед? ;

– Валяйте, – Женя махнула увядшей ладошкой, давно не знавшей ни лака, ни крема – все заменили стиральные порошки, чистящие пасты, едкое хозяйственное мыло.

Пафнутьев набрал номер, подождал соединения, время от времени бросая на женщину испытующий взгляд.

– Овсов? Приветствую тебя!

– А, Паша... Ты откуда?

– Да вот сидим с Женей и думаем, как нам дальше жить... Решили тебе позвонить.

– А мы с Зомби телевизор смотрим. Делегаты изгаляются, все никак не могут решить, кто лучше, да принципиальнее, да образованнее, да краше собой...

– Подожди, Овсов... С депутатами мы после будем разбираться. Давай сначала разберемся с твоим Зомби.