Текст книги "Банда 2"

Автор книги: Виктор Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)

– Он там? – выдохнул Шаланда так, словно и сам боялся поверить в такую счастливую возможность.

– Надеюсь. Я буду там через пятнадцать минут.

– Я тоже, – заверил Шаланда и в трубке раздались частые, как удары шаландовского сердца, гудки. Казалось, даже телефон передает его радостное возбуждение, нетерпение побыстрее захватить наглеца, который так покуражился не только над ним самим, но и над руководимым им отделением.

Пафнутьев перед выходом из кабинета окинул себя взглядом. Серый костюм, красноватый галстук, более или менее приличные туфли – в таком наряде его все-таки должны были пропустить в ресторан «Интуриста».

В этот день дежурил Андрей и Пафнутьев был благодарен судьбе за это небольшое подспорье – идти на столь чреватое предприятие все-таки спокойнее, имея рядом надежного бойца.

– Привет, – бросил Пафнутьев, падая на сидение рядом с Андреем. – Гостиница «Интурист».

– Что-то важное? – Андрей заметил кобуру под мышкой Пафнутьева. – Опасное? Срочное? – пока он задавал вопросы, «Волга» выехала со двора и уже мчалась по улицам города.

– Всего понемногу, – ответил Пафнутьев.

– Мне оставаться в машине?

– Пошли со мной.

– Что-то прихватить?

– Ты хорош и сам по себе... С Викой разговаривал, – вспомнил Пафнутьев. – Жаловалась... Кто-то ее обижает. Тебе не рассказывала?

– Один тип, сосед... Чуть не изнасиловал в лифте.

– Даже так? – удивился Пафнутьев. – И что же, мы не можем ей помочь?

– Разберусь, – Андрей неотрывно смотрел на дорогу, но Пафнутьев заметил, как дрогнули его желваки. – Я как-то уже поговорил с ним... Хорошо поговорил, – сказал Андрей. – Он не внял. Его просто" надо лишить возможности поступать так в будущем. В лифте, или в другом месте.

– Помочь? – спросил Пафнутьев.

– Не надо.

– Не забудешь?

– У меня не так уж и много дел, Павел Николаевич.

– Приехали, – удовлетворенно проговорил Пафнутьев и поправил ремни под пиджаком.

Закрыв машину, они быстро прошли к гостинице, пересекли небольшую площадь перед входом, поднялись по ступенькам. Швейцар, ставший было на их пути, взглянув в лицо Пафнутьеву, тут же отошел в сторону. Пафнутьев попросту не заметил его, не обратил внимания на попытку остановить их.

– Наша задача? – спросил Андрей.

– Если повезет – взять одного человека.

– Каков он? – Андрей спрашивал со спокойным выражением лица. Ничто не тревожило его слишком уж сильно, ничто не выводило из себя, не было у него каких-то желаний, которые бы заставляли метаться, суетиться, терять самообладание. Похоже, общение с китайцем наложило на него отпечаток не только физический.

– Каков он? – переспросил Пафнутьев, поднимаясь по широкой полукруглой лестнице на второй этаж. Лестница была устлана ковровой дорожкой. Их шаги были бесшумны, мягки и от этого казались неотвратимыми. – Постараюсь объяснить... – Пафнутьев остановился у пальмы – она появилась здесь совсем недавно и наверняка подняла стоимость всех услуг гостиницы. – Человек вроде бы южного типа... Кавказ, Средняя Азия... Что-то так. Рост небольшой. Предпочитает темные цвета одежды, плечи широкие, волосы короткие, черные. Лицо не назовешь приветливым. Некоторые употребляют слово – угрюмое. Возраст – до тридцати. Возможно, левша.

– Знакомая фигура вырисовывается, Павел Николаевич, – озадаченно проговорил Андрей. – У меня такое впечатление, что я встречал этого человека, причем, совсем недавно. И есть намерение повидать его снова. И повод есть.

Они постояли перед широкими стеклянными дверями, осматриваясь, вживаясь в новые условия. Ресторан был почти пуст, видимо, наполнялся он попозже, когда состоятельные люди города, потеряв надежду потратить деньги еще где-либо, устремлялись сюда.

– Ну, что ж, вперед, – сказал Пафнутьев и первым шагнул к стеклянным дверям. Хитрая электроника услужливо распахнула двери при одном только его приближении и Пафнутьев, а следом за ним и Андрей, ступили на ковровое покрытие зала. – Вот к нам торопится мой давний знакомый, – усмехнулся Пафнутьев, увидев заскользившего между столиками официанта. – За ним небольшой должок, так что ему даже приятно будет выручить нас.

На официанте был черный фрак, белоснежная рубашка и белая бабочка, придававшая всему его облику торжественность и даже некоторую богемность. Но основное впечатление производила физиономия официанта – донельзя плутоватая, если не откровенно блудливая. На его улыбку, в которой читались и почтительность, и понимание ваших слабостей, и сочувствие к ним, не откликнуться было невозможно.

– Кого я вижу! – радостно закричал официант, разведя руки в стороны и тут же опустив их, смутившись собственного радушия. Не принято было здесь так явно выражать свои чувства, да и вспомнил, похоже, официант, что с Пафнутьевым его связывают не только дружеские воспоминания.

– Да, это я, – скромно подтвердил Пафнутьев.

– Одна, только одна у меня надежда в жизни, дорогой Павел Николаевич, – продолжал официант и улыбка на его помятой, лысоватой, зализанной физиономии становилась то горестно-безутешной, то вдруг действительно вспыхивала на ней надежда.

– Если надежда одна, то ее нетрудно исполнить? – усмехнулся Пафнутьев.

– Да! Конечно! А заключается она в том, что вы пришли со своим юным другом не по делу! Что пришли вы насладиться отдыхом, кушаниями и напитками! Что пришли вы повидать своего старого друга и вашего покорного слугу!

– Боже, до чего изысканно ты стал выражаться, – озадаченно проговорил Пафнутьев. – Аж противно, Жора.

– Но я могу надеяться? – и выражение официанта стало настолько плутоватым, что все предыдущие гримасы померкли, как слабые и невыразительные.

– Надежды юношей питают, – ответил Пафнутьев.

– Понял, – официант учтиво склонил голову. – Где желаете приземлиться?

Зал был почти пуст, вечерние посетители только начинали собираться и Пафнутьев, окинув взглядом пространство ресторана, высмотрел в дальнем углу небольшую компанию человек из трех-четырех.

– Нам с молодым человеком надо немного поговорить, – произнес он с растерянностью в голосе. – Может быть, найдется местечко где-нибудь Чтобы и народу было поменьше, и музыка не так грохотала?

– Вы отстали от жизни, Павел Николаевич. Музыка в нашем заведении давно не грохочет. Она играет настолько тихо, настолько нежно, – официант всем своим блудливым лицом подмигнул Андрею, решив, что тот лучше его поймет, – как шепот любимой девушки на рассвете.

– А как они шепчут на рассвете? – поинтересовался Пафнутьев.

– С легкой хрипотцой, – не задумываясь, ответил официант.

– Почему с хрипотцой?

– От усталости.

– Да? – Пафнутьев задумался, попытавшись осмыслить все услышанное. – Что же произошло с вашей музыкой?

– Изменился контингент, – значительно произнес официант, довольный тем, что у него с первого раза получилось столь заковыристое слово. – Мальчики и девочки, желающие потрястись в экстазе и побалдеть в объятиях друг друга... Их больше здесь нет. Они отправились в другие места, где подешевле. Сюда приходят люди пошептаться. И вовсе даже не о любви.

– О чем же они шепчутся?

– О деньгах.

– А чего о них шептаться?

– Чтобы плодились. Все, как у людей... Люди тоже пошепчутся-пошепчутся, а потом, глядишь, и ребеночек родится.

– Все понял, – кивнул Пафнутьев. – И кто же приходит шептаться? Я имею в виду наших общих знакомых?

– О, Павел Николаевич! – физиономия официанта расплылась в улыбке. – Вы знаете об этом лучше меня. А я... Вряд ли мне стоит трепаться об этом... Нынче так трудно найти приличное место... Пусть это будет маленькой профессиональной тайной.

– Нашей общей тайной, – Пафнутьев поднял вверх указательный палец.

– Как скажете, Павел Николаевич, – поскучнел официант. – Как скажете. Но это требует более подробного обсуждения.

– Обсудим.

– Как-нибудь, – успел вставить официант, давая понять, что он не готов сию минуту говорить на столь щекотливые темы.

– Договорились, – вбил Пафнутьев последний гвоздь в их договоренность. – А теперь, Жора, посади нас, будь добр, в какой-нибудь дальний угол... Вон там, например, – Пафнутьев указал в конец зала, где уже сидели несколько человек в красноватом полумраке.

– Вообще-то все столики там уже расписаны... Но если вы уложитесь в час-полтора, то...

– Уложимся.

– Хорошо. Прошу следовать за мной, – официант хитровато подмигнул Пафнутьеву – дескать, и мы можем при случае ввернуть в разговор рискованное словечко из вашего, Павел Николаевич, набора.

– Слушаюсь, – подыграл ему Пафнутьев. Они сели за маленький столик, официант положил перед ними меню, смахнул невидимые крошки, сделал любезное движение рукой, приглашая отдаться его гостеприимству, и удалился, заверив, что через пять минут подойдет.

– Осваивайтесь пока, – на этот раз он подмигнул обоим – и Андрею, и Пафнутьеву. Похоже, он не мог произнести ни единого слова, без того, чтобы как-то подкрепить его гримасой. Пафнутьев сел лицом к компании молодых людей, Андрей расположился к ним боком – вроде и не интересуется ими, но все видит и ко всему готов. Сесть к ним спиной он не пожелал. Да и китаец Чан, его учитель и наставник, вряд ли одобрил бы такое легкомыслие.

Пафнутьев присмотрелся к компании, сидевшей от него в нескольких шагах. У самого крупного из них, в легком лиловом пиджаке, волосы была забраны в лучок на затылке. Другие был одеты менее экзотично, в основном, в темное. Компания выглядела достаточно молодой, вряд ли кому-нибудь было больше тридцати. Пафнутьев сразу выделил черноволосого парня, сидевшего у стены. В разговоре не участвовал, медленно жевал жвачку, смотрел перед собой не то сонно, не то безразлично. Он провожал взглядами официантов, передвигающихся по залу, осматривал редких посетителей, изредка взглядывал на приятелей.

Пафнутьев напустил на себя такое дремучее выражение сонливости, туповатости, что парень, несколько раз скользнув взглядом по его лицу, равнодушно отворачивался. Пафнутьев сидел осклабившись, как человек, помотавшийся целый день по городу и мечтающий только об одном – пропустить стаканчик водки, зажевать чем-нибудь подешевле и отчалить восвояси.

Подошел официант, заговорщицки подмигнул и поставил перед Пафнутьевым и Андреем бутылку водки, щедрый салат из отборных красных помидор, залитых сметаной, тарелку с тонко нарезанным холодным мясом, и маленькую вазочку с хреном.

– Не понял? – Пафнутьев поднял глаза.

– Не надо, Павел Николаевич, так на меня смотреть, – официант подмигнул – дескать, все и так ясно. – Я же не советую вам, как надо вести себя в собственном кабинете? И меня не надо учить. Этот скромный знак внимания позволит и мне, и вам чувствовать себя несколько увереннее. Я то, право же, я даже растерялся, когда вас увидел... Вот эти ребята, – официант понизил голос, – только что сделали заказ на триста тысяч рублей. Я их немного знаю, они бывают здесь... Так вот, этот их заказ – только начало. Сумма наверняка удвоится.

– Круто, – Пафнутьев бросил осторожный взгляд в сторону соседнего столика. – И часто?

– Бывает.

– В этом же составе?

– По-разному.

– Уходят.., без посторонней помощи?

– Они всегда в норме.

– Женщины?

– Никогда.

– Купюры?

– Самые крупные.

– Чаевые?

– Когда как, – неопределенно протянул официант, не желая говорить на столь деликатную тему.

– Ну что ж, – не стал продолжать Пафнутьев. – В чужой монастырь со своим уставом не ходят, верно?

– Совершенно с вами, согласен, – расплылся в улыбке официант. – Очень умные слова вы произнесли, Павел Николаевич. – И к тому же уместные.

– Стараюсь, – усмехнулся Пафнутьев, свинчивая с бутылки золотистую пробку.

– Приятного аппетита, – и официант, подмигнув на прощание Андрею, дескать, уломали мы твоего приятеля, пятясь отошел на несколько шагов и только там, на расстоянии, решился повернуться к гостям спиной.

Выпить Пафнутьев не успел.

Из-за соседнего столика поднялся парень в темном пиджаке, подойдя к ним, отодвинул свободный стул и сел, внимательно глядя Андрею в глаза. Андрей спокойно, как только что на официанта, смотрел на незванного гостя.

– Мы встречались, дар – спросил парень.

– Может быть.

– Совсем недавно, да?

– Смотря что иметь в виду.

– Слова разные говорили, да? Обидные слова говорили, да? И вот встретились, – парень словно бы, через силу улыбнулся, раздвинув серые губы и показав редковатые низенькие зубы. – Радостная встреча, да? Ты с другом, я с друзьями...

Пафнутьев сразу понял, что разговор получается далеко не дружественный. Прикинув складывающееся положение – двое против четырех... Случай не самый худший. Невозмутимо налив водку в две рюмки, бутылку поставил рядом с собой.

– Об этом человеке, Павел Николаевич, Вика вам рассказывала.

– Да? – поднял брови Пафнутьев. – А что она о нем рассказывала?

– О том, как они в лифте повстречались.

– Да? – удивление Пафнутьева на этот раз было более искренним и заинтересованным. – Надо же, – он внимательно посмотрел на парня. – Ишь ты...

Андрей взял вилку, взял нож и принялся невозмутимо накладывать в тарелку мясо. Потом отложив вилку, ножом подцепил щедрую порцию хрена.

– Амоном его зовут. Он не виноват – папа с мамой так его назвали... Амон, – пояснил Андрей.

– Красивое имя, – поддержал разговор Пафнутьев. – Что-то мне недавно о нем рассказывали...

– Кушать хочешь, да? – Амон не отставал от Андрея. – Аппетит? – он задавал вопросы, постепенно подбираясь к решительным действиям.

– Да. Аппетит.

– Меня не помнишь?

– Помню.

– Извиниться не хочешь?

– Извини, дорогой... У нас тут разговор... Когда понадобишься, позовем. А сейчас иди к себе, иди, дорогой, – Андрей не торопясь жевал, говорил с паузами, прекрасно видя, как забегали желваки под ушами Амона. И ясно понимая в то же время, что чем злее и безрассуднее Амон, тем легче с ним справиться.

– Амон, – позвали из-за соседнего столика. – Иди к нам, мы тут скучаем без тебя, – приятели забеспокоились, зная взрывной характер Амона.

– Помнишь, как назвал меня? – спросил он, разжигая в себе обиду, раззадоривая себя, вспоминая свой позор.

– Помню, – кивнул Андрей. – Я назвал себя козлом. Вонючим козлом. Может быть, ты не такой уж и вонючий, может быть, есть козлы и более вонючие... Но то, что ты козел... Это уж точно. Пришел за чужой стол, тебя сюда никто не звал, устраиваешь какие-то разборки... У нас тут так себя не ведут. Может быть, на ваших козлиных пастбищах так принято, так привыкли, но здесь, в нашем городе все по-другому...

Не успел Андрей договорить свои прочувственные слова, не успел и Пафнутьев выпить глотка водки, как терпение Амона кончилось и он, откинувшись назад, опрокинул их столик навзничь. Пафнутьев остался сидеть с рюмкой и вилкой, на которой празднично светился свежим срезом помидор, а Андрей остался сидеть с вилкой в одной руке и ножом в другой. Он с улыбкой смотрел на Амона – тот отпрыгнул в сторону и, сжав в руке нож, ожидал ответных действий. Но на него никто не нападал. Насмешливо поглядывал Андрей, Пафнутьев тоже не выражал никакого беспокойства. Единственно, что изменилось – на его лице появилась легкая заинтересованность – что это за странный тип такой подсел к ним нежданно-негаданно?

– Вот видите, Павел Николаевич, как ведут себя вонючие козлы, попадая с родных гор на равнинную местность, – Андрей хорошо понимал, что непросто произносит слова оскорбительные, это был удар, вполне сравнимый с ударом физическим, он лишал противника разума и осторожности. И действительно, с побелевшим, перекошенным лицом Амон бросился вперед.

Но то, что произошло дальше, выглядело странно – Андрею каким-то образом удалось уклониться от столкновения – он опрокинулся назад, но так, что снова оказался на ногах, а взбешенный Амон со всего разгона налетел на торчащие ножки опрокинутого" стула. И снова повторилось прежнее положение – Андрей невозмутимо стоит на ногах, а Амон, запутавшись в скатерти, ворочается у его ног. Андрей шагнул к соседнему столику, положил вилку и нож, которые все еще держал в руках, потом медленно, мучительно медленно, как показалось Пафнутьеву, взял из стаканчика салфетку, вытер рот, пальцы и скомкав ее, бросил на все еще лежавшего на полу Амона.

Это тоже был удар.

И разум, постепенно возвращавшийся к Амону, снова покинул его. На этот раз он шел медленнее, сжимая в руке выкидной нож, в левой руке, как заметил Пафнутьев, в левой руке, в левой, – повторял он про себя не столько опасаясь ножа, сколько радуясь, что все совпало, состыковалось и все сошлось вот здесь, в этом ресторане и что где-то уже несется со своими ребятами майор Шаланда, и все идет далеко не самым худшим образом. И не столько из желания обезопасить себя и Андрея, сколько из озорства и шалости, Пафнутьев, воспользовавшись тем, что Амон не обращал на него внимания, что есть силы поддал его под зад массивным своим ботинком. Небольшого по росту Амона этот удар, кажется, даже подбросил в воздух, он вскрикнул не то от боли, не то от неожиданности, повернулся к Пафнутьеву, но тут уж не упустил возможности Андрей и коротким жестким ударом ладони чуть пониже затылка, свалил противника на пол.

Только сейчас приятели Амона словно вышли из оцепенения, вскочили, стали полукругом вокруг Пафнутьева и Андрея, но броситься в открытую не решались, видя как легко расправились с их неустрашимым и безжалостным Амоном, главной ударной силой. Андрей и Пафнутьев не могли оглянуться, но чувствовали что за спинами, у входа в зал происходят какие-то события, хорошие для них события, потому что ребята так решительно было на них двинувшиеся, вдруг замялись, глянули друг на друга и отступили.

– Сматываемся, – сказал длинный с пучком волос на затылке. Он наклонился над Амоном, пытаясь поднять его, но Пафнутьев решительно вмешался.

– Не надо, – сказал он. – Этот останется с нами.

– Что?! – заорал детина. – Отвали, папаша, пока цел! Отвали, говорю!

– Он останется здесь. И вы тоже никуда не сматываетесь...

Их спор оборвал Амон. Он пришел в себя после удара, легко, как кошка, вскочил, и тут же с перекошенным лицом бросился на Пафнутьева. Но то ли все происшедшее лишило его осторожности, то ли он попросту еще не пришел в себя, но Пафнутьев простым, но очень убедительным ударом в челюсть в очередной раз свалил Амона на пол. А после этого, воспользовавшись растерянностью длинноволосого, Пафнутьев ткнул его кулаком поддых, справедливо рассудив, что до челюсти ему не дотянуться. Парень согнулся пополам, а Андрей, перешагнув через лежащего Амона, уложил здоровяка все тем же коротким ударом по шее. Остальные двое замерли в нерешительности – теперь противников было поровну.

– Козлы! – вдруг прозвучал в наступившей тишине негромкий голос Андрея. – Ах, вы козлы, – и он сделал шаг вперед, второй шаг. – Да я вас сейчас размажу по этим стенам! Я вас просто размажу, как манную кашу!

Парни дрогнули, отступили и только тогда Пафнутьев решился оглянуться назад – через зал быстро и решительно шагал майор Шаланда, а за ним торопились несколько милиционеров из его отделения.

– Ну, вот это другое дело, – пробормотал Пафнутьев устало. – Я так и думал – Шаланда не подведет.

– Никому не расходиться! – командовал Шаланда. – Всем оставаться на месте. К стене! Быстро к стене. Руки на стену! Ребята, – обернулся он к своим, – обыскать. А где этот пшибздик? – повернулся он к Пафнутьеву.

– Отдыхает, – Пафнутьев ткнул ногой лежавшего в нокауте Амона. – Он?

Шаланда подошел, взял Амона за одежду на груди, приподнял с пола и бросил. Амон с трудом открыл мутные глаза. Что-то пробормотал...

– Здравствуй, дорогой, – ласково проговорил Шаланда. – Как поживаешь?

Андрей молча подошел к Амону и чуть отодвинув плечом Шаланду, защелкнул наручники на суховатых запястьях Амона. Тот лишь чуть заметно улыбнулся.

Пафнутьев почувствовал, что кто-то настойчиво дергает его сзади за рукав. Он оглянулся – это был плутоватый официант. Но теперь в его глазах не было ни плутовства, ни желания подмигивать. Он был напуган, бледен, веко его чуть подергивалось.

– Отойдем в сторонку, Павел Николаевич... Я вот что хочу тебе сказать, – официант даже не заметил, как в волнении перешел на ты. – Это очень крутые ребята. Я немного с ними знаком, я это знаю наверняка...

– Я тоже, – Пафнутьев успокаивающе похлопал официанта по руке.

– За ними водится многое...

– Знаю, Жора.

– Да? Но если вы их взяли... Неужели другие времена настали, Павел Николаевич?

– А ты этого еще не понял?

– Не знаю, не знаю... Их больше, чем ты думаешь, Павел Николаевич... Их далеко не четверо.

– А сколько?

– На десять умножать не стоит, а вот утроить можно спокойно.

Пафнутьев лишь махнул рукой, порываясь оставить официанта и присоединиться к Шаланде.

–  – Павел Николаевич, ты должен знать... Я видел их в обществе очень влиятельных людей.

– Догадываюсь даже с кем именно... Что же теперь делать? Семь бед – один ответ. Спасибо за прекрасный вечер. Стоимость угощения запиши на этих козлов.

– Нет, Павел Николаевич... Я уж лучше из своего кармана.

– Что тчк?

– Очень опасные ребята. Особенно тот маленький, которого твой друг отделал. Его все боятся. Его даже свои опасаются. Был случай – своего пырнул. У меня такое ощущение, что он самого себя может зарезать от злости.

– Разберемся, – и Пафнутьев пошел помочь Андрею отвести упирающегося Амона в машину. Шаланда со своими ребятами занялись остальными.

Хорошо это или плохо, но, наверное, в жизни каждого человека неизбежно наступает момент, когда новое знакомство уже не приносит ничего нового. Смотришь на человека, слушаешь, всматриваешься в лицо и понимаешь – было. Это уже было. Все уже знакомо настолько, что ты можешь без труда предугадать то, что будет дальше, какой кандибобер выкинет этот человек, в какую пакость скатится, какое великодушие его может невзначай посетить. А он, бедолага, полагает себя единственным в мире, необычным, значительным, непредсказуемым, а он, бедолага, строит глазки, произносит слова, принимает позы, ждет восторга и умиления. И надо ли удивляться, что человек, который по долгу службы ежедневно общается с десятками людей, и не просто общается, а стремится вывернуть их наизнанку, узнать о них самое главное, то, что они и сами от себя скрывают, этот человек уверенно предсказывает нравственные изъяны по форме ногтей, невидимые физические недостатки – по цвету кожи, форме носа, может догадываться о половых устремлениях человека по форме его губ или подбородка...

Да, речь о Пафнутьеве.

Водилась и за ним такая слабость, или вернее будет сказать – сила. Случалось – смотрит Пафнутьев на девушку в троллейбусе, любуется изысканным цветом кожи, чувственными губами, густыми волосами, аристократическим профилем и вдруг понимает – у нее совсем неважные зубы. Чтобы проверить себя, произносил какие-то глупые слова, вынуждая девушку улыбнуться. И с грустью убеждался – все так и есть.

Так вот Пафнутьев...

Глядя на сидящего перед ним Амона, всматриваясь в его сероватое, обтянутое тонкой кожей лицо, на его руки, сцепленные наручниками, встречаясь с ним взглядом, он уже хорошо представлял себе этого человека. Мясник? Да, этот может быть мясником. Сильный, непритязательный, выносливый, хорошо переносит лишения и боль, но совершенно не переносит малейшего оскорбления или пренебрежения. Болезненная гордыня, замешанная на какой-то неполноценности. Да, в нем явственно просматривается изъян, о котором он, возможно, и сам не догадывается. Женщины? Да, скорее всего, у него с женщинами получается далеко не все и далеко не всегда. Но это не физический недостаток, это следствие образа жизни и отношения к женщинам. Он не ждет от них помощи, полагая что брать их можно только силой, только решимостью и мужественностью. И то, что произошло в лифте – болезненное проявление этого комплекса. Скорее всего, происшедшее – это все, на что он был способен, – подумал Пафнутьев. – Иначе все могло кончиться далеко не столь благополучно...

Конечно, он и сам не знает, какие скрыты в нем комплексы, что им движет в том или другом случае. А скажи ему – не поверит, озлобится, впадет в привычную ярость. Это привычная, естественная его реакция на все, чего не понимает, с чем не согласен, что ему попросту недоступно. Девушка, равнодушно прошедшая мимо, вызывает бешенство, человек, оказавшийся сильнее, бросает в злобную дрожь, и Пафнутьев вызывает в нем столь невыносимую ненависть, что Амон не может ее даже скрыть, или не считает нужным скрывать, упиваясь чувством, которое затопило сейчас все его существо. И Дубовик, со своим проникновенным голосом, с налитым неукротимой жизненной силой носом, со своей милой гнусавинкой, вызывает в нем настолько явное неприятие, что Амон даже отворачивается, чтобы не видеть этого человека, чтобы, по возможности, даже не слышать его.

Допрос вел Дубовик, а Пафнутьев, как начальник отдела, человек, принимавший участие в задержании, сидел в сторонке и, закинув ногу на ногу, слушал. Он не вмешивался в допрос, даже когда в чем-то не соглашался с Дубовиком, понимая, что главное сейчас даже не то, что скажет Амон, важно, как он себя ведет. А вел он себя вызывающе. Нет, он не дерзил, не хамил, не позволял себе каких-то рискованных шуточек, нет. Он тянул время, поглядывая на телефон, откровенно давая понять, откуда ждет избавления. Да, он ждал звонка, который избавит его от унизительного общества, прервет унизительный допрос, позволит уйти из этого заведения, унизительного для настоящего мужчины.

– Вас задержали в ресторане? – гнусавил Дубовик.

– Конечно, дорогой. Твой друг и задержал, – он кивнул на Пафнутьева.

– Надо составить протокол, – бормотал вроде про себя Дубовик, обкладываясь бланками.

– Составляй, дорогой, составляй. Все что нужно делай, чтобы начальник был доволен.

Амон сидел, откинувшись на спинку стула и вытянув перед собой ноги. Поза вызывающая, но Пафнутьев не делал замечания, решив, что раскованная поза вызовет у Амона и внутреннюю расслабленность. Пусть почувствует какое-то там превосходство, неуязвимость, пусть все что угодно почувствует. Тем легче из него будут литься слова, тем скорее он скажет что-нибудь существенное. Люди невысокого умственного пошиба не могут удержаться от соблазна сказать о себе что-то значительное, возвышающее их над окружающими.

– Вы были не один? С друзьями? – спросил Дубовик, склонив голову к плечу и глядя на Амона даже с некоторой угодливостью, желанием задать ему приятный вопрос.

– Какие друзья! – Амон передернул плечами. – Подсел к ребятам, они не возражали. Первый раз их видел.

– Но они так решительно бросились вас защищать... Совершенно незнакомого человека?

– Дорогой, ты не знаешь законов стола... Мы сидим вместе, за одним столом, мы уже братья. И если кто вмешивается, он становится общим врагом.

– Вы подсели к Павлу Николаевичу, – Дубовик показал на Пафнутьева, – и к его другу... С ними вы тоже сделались братьями?

– Не надо меня путать, дорогой... Я подсел, чтобы задать несколько вопросов...

– И опрокинули столик?

– О! – Амон досадливо скривился. – Чего не бывает в ресторане! Ты что, не знаешь, как бывает, когда люди выпьют?

– Итак, вы утверждаете, что вас начали избивать? – уточнил Дубовик.

– Ну... Не так чтобы уж избивать, – даже при допросе Амон не мог признать, что кто-то его избивал. Драка – да, пусть будет драка. Но чтобы его, Амона, избивали в ресторане какие-то пьяницы?! – Начальник, что говоришь? Какие вопросы задаешь? Что случилось? Кто-то подрался в ресторане, я оказался замешанным... Какая беда? Штраф? Пожалуйста, возьми с меня штраф. Нужен стол? Будет хороший стол. В том же ресторане... Он виноват, я виноват, ты виноват... Все виноваты. Встретимся, обсудим наши обиды, выпьем и разойдемся. Зачем все эти протоколы, вопросы, допросы...

– Кури, – Дубовик придвинул к Амону пачку сигарет.

– Спасибо, не курю. Но ради тебя, начальник, закурю. Чего не сделаешь для хорошего человека!

– На что живешь, Амон? – неожиданно вмешался в разговор Пафнутьев.

– А, дорогой! Друзья помогают, земляки не забывают... Перебиваюсь кое-как.

– А друзья... Большие люди?

– Какие большие?! Совсем маленькие люди. Но если это настоящие друзья, значит, большие люди.

– Давно в городе?

– Неделю уже... Может, меньше. Совсем недавно.

– Раньше никогда здесь не был?

– Почему не был... Был. Когда приедешь, когда уедешь, разве запомнишь?

– Где живешь?

– Где придется! В гостинице удасться поселиться – хорошо. Добрый человек переночевать пустит – опять хорошо. Девушка-красавица полюбит на ночь – совсем хорошо.

– Жалуются на тебя девушки...

– Кто жалуется? – глаза Амона прищурились.

– Есть такие... Нехорошо себя с девушками ведешь. Как по вашим законам должен поступить ее отец, брат, жених, если ее кто-то обидит?

– А, наши законы! Предрассудки, начальник! Чего не бывает между парнем и девушкой... Сегодня она плачет, завтра смеется. Все, что случается между мужчиной и женщиной – только они могут разобраться. Все остальное не правда.

– Хорошие слова, – кивнул Пафнутьев.

– Отпускать меня надо, начальник.

– Рановато, – обронил Дубовик.

– А если.., позвонят? Отпустишь?

– Смотря кто позвонит.

– Тогда ладно, тогда хорошо, – Амон улыбнулся, пустив дым в сторону Дубовика. Следователь писал протокол и не заметил этого. Но Пафнутьев все увидел и сразу почувствовал, как тяжело дрогнуло сердце, налились тяжестью руки. Подобного пренебрежения Пафнутьев не прощал никому, подобное он всегда замечал, даже когда нечто похожее происходило без злого умысла. Самое невинное пренебрежение заставляло его забывать о всякой служебной субординации. Этого вот дыма в лицо он не простил бы ни Анцыферову, ни Сысцову, а уж Амону...

– У нас есть несколько заявлений, – медленно проговорил Пафнутьев. – В некоторых упоминаетесь вы, Амон.

– Хорошие заявления?

– Неплохие. В одном говорится об убийстве при угоне машины, в другом о разгроме отделения милиции, в третьем о попытке изнасилования в лифте...

– А что произошло в лифте? – Амон выбрал самое невинное обвинение.

– Речь идет о вашей соседке...

– О, начальник! Мало ли где каких соседок приходится трахать за гостеприимство, за доброе отношение, за вкусный обед. – Амон посмотрел на Пафнутьева как бы свысока, прищурившись – вот, дескать, как с вашими красотками разговариваю. – Лимон подаришь, она уже готова на что угодно. Банан гнилой с базара принесешь... Счастье девичье. Как-то пару гранатов подобрал у мусорного ящика... Поверишь, начальник, сколько ходил за девушкой – никакого успеха. Гранаты отдал – сама в постель потащила. Щедрость красит настоящего мужчину, верно, начальник?

Не стоило произносить Амону этих слов, ох, не стоило. Не знал он, простодушный, что наделал, какого зверя разбудил негромким своим голосом. Теперь перед ним сидел совсем не тот человек, который был всего минуту назад. Пафнутьев опустил голову, спрятав и от Амона, и от Дубовика свой взгляд.. Некоторое время он молчал, сжав зубы и пытаясь совладать с собой, не дать выхода тому гневу, который распирал его изнутри. Дубовик уже сталкивался с чем-то похожим и сразу понял, что произошло, почему сник Пафнутьев – со стороны могло показаться, что тот действительно сник. И лишь усмехнулся про себя, удовлетворенно усмехнулся, потому что всегда радовался, когда ему удавалось видеть, начальство в таком состоянии. Дубовик испытывал те же чувства, правда, были они не столь ярко выражены, не столь сильно приправлены гневом и страстью. Но чувства были те же и Дубовик улыбнулся Амону сочувствующе, даже соболезнующе. Не ощутил Амон, не увидел, что потолок в кабинете затянуло" тяжелыми тучами, не слышал, как громыхнуло у него над головой, как сверкнуло зловеще. Он все еще думал, что над ним ясное небо, и продолжал выпускать дым, усмехаться своим мыслям, своим наблюдениям над повадками местных красавиц.