Текст книги "Изумруд - камень смерти"

Автор книги: Виктор Мясников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

Когда советская власть спохватилась, разогнала городской самодеятельный клуб любителей камня и конфисковала коллекции некоторых вконец оборзевших свердловчан, было уже поздно. На арену вышла совершенно новая формация уральских хитников, в корне отличная от старинных горных воров. Единственное, что их объединяло, так это страсть к незаконному вторжению в государственные недра. А законного способа и не было! Но в отличие от "дедов", хитник конца двадцатого века работящ, образован, интеллигентен и эстетически воспитан. Он не просто горщик-добытчик, он ещё и камнерез, огранщик, ювелир и дизайнер. Он разбирается в геологии и минералогии, топографии и геодезии. Он турист-путешественник, забирающийся в самые глухие углы Полярного Урала, где, зачастую опережая казенных изыскателей, первый открывает уникальные месторождения самоцветов. Шпионскими методами он добывает информацию о перспективных залежах, словно диверсант, проникает на охраняемые территории и в замурованные штольни. Великий конспиратор, он умело скрывает свои богатства, собирая образцы, достойные лучших музеев мира. И в один прекрасный день он переходит последний барьер – продает друзу кристаллов, ограненный камень или готовое изделие. Постепенно этот промысел становится основным источником материального благополучия. И никакая милиция, никакие рэкетиры не смогут его притормозить – квалификации не хватит выследить.

Вот с такими толковыми ребятами и свела Вовца судьба.

* * *

На третий день после знакомства на Высокогорском отвале хитники пришли к Вовцу в гости. Он сам их пригласил, дал номер своего телефона и адрес. А вот они о себе сообщили только самый минимум – одни имена. Обоих звали Сергеями, а чтобы не путаться, старший для краткости именовался Сержем (полное прозвище – Сержант), а тот, что помоложе, – Серым. Вовец тоже не стал скрывать, что он в первую очередь Вовец, а только во вторую Владимир Меншиков. В конце концов, в каждой артели, тем более ведущей походный образ жизни, все получают прозвища, и лучше сразу поименоваться привычным образом.

Вовец гостей ждал. Специально с работы ушел в три часа, впрочем, задерживать его все равно было некому. Завод опять стоял. Дирекцию и бухгалтерию трепала финансовая комиссия, насланная всенародно избранным губернатором Росселем, которого, наконец, проняли слезные вопли голодающих работников "Спецтехнологии" и особенно проектировщиков из института, соединенного с заводом, разрабатывающих эти самые засекреченные технологии. А чтобы никто не мешал (или не помогал?) выяснять, где пятый месяц гуляют деньги, предназначенные на зарплату, весь народ до первого июньского понедельника отправили в отпуск, естественно, неоплачиваемый. На производстве осталось только начальство, дежурные электрики и кое-кто из ремонтников. Вовца начальник цеха уговорил отъюстировать оптику на агрегате обработки криволинейных, отрегулировать подачу на плазменном напылителе и довести до ума никогда не работавший, законсервированный фрезерный станок с программным управлением. Честно говоря, Вовца и не надо было уговаривать, он просто задумался, наморщив лоб и уставясь в потолок "хозяйского" кабинета, прикидывая объем и сложность работы, а начальник решил, что он ломается, и выложил на стол три наряда на ремонтные работы, в которых уже были проставлены цифры договорной оплаты, в сумме составлявшие миллион с четвертью.

Ну, отрегулировать подачу Вовец намеревался за одну смену, не больше. Скорее всего, там шестеренки поизносились, начали проскальзывать, а ещё могли обколоться кусочки металла с зубчиков, теперь клинят передачу... С оптикой тоже все ясно: привыкли, балбесы, работать как попало – мол, железо, валяй, колоти, что ему сделается? – вот и посбивали окуляры. Надо будет взять в лаборатории коллиматор на тележке, а остальное уже пустяк, не сложнее, чем шахтный теодолит отрегулировать. Что касается фрезерного станка, так он никогда не волновал начальство – пятый год работы нет, впору все оборудование зачехлять. С чего бы это вдруг понадобился?

Начальник, словно мысли прочитал, тут же выдал военную тайну, по секрету, разумеется: на стапелях Северодвинска заложены четыре новых лодки, а на старых решено менять вооружение на более современное. И деньги из минфина уже идут. Наряды оплатят сразу!

Новость была хорошая. Вовец одобрительно кивнул. Начальник принял кивок за полное согласие, с удовольствием пожал Вовцу руку и выразил глубокую благодарность и признательность от имени всего коллектива цеха. А потом радостно отматерился в адрес хапуг из "Ремонтника", которые норовят срубить десятикратную оплату за всякий пустяк. Тут Вовец понял, в чем подвох. Кооператив "Ремонтник" сколотил несколько лет назад кто-то из заводских руководителей средней руки и сманил к себе самых квалифицированных спецов. Шагая в ногу с российским законодательством, "Ремонтник" последовательно становился малым предприятием, товариществом с ограниченной ответственостью, а недавно стал акционерным обществом закрытого типа. Все это время "Ремонтник" успешно паразитировал на проблемах режимного предприятия, куда не пускают специалистов со стороны, не имеющих допуска к секретам. А на стороне ремонтировали ксероксы, налаживали мини-пекарни и подторговывали всякими сникерсами-тампаксами.

Оплата Вовца устраивала, и он только усмехнулся в ответ. Через два дня ошеломленный начальник цеха уже подписал на оплату два наряда. Он так раздумчиво посмотрел на своего лучшего работника, и в глазах у него слишком явно читалось – а не многовато ли уплачено за двухдневную работу? – что Вовец понял: зарвался. Нельзя работать быстро – ценить и уважать перестанут.

С такими мыслями он подошел к фрезерному станку, сунулся в него и приуныл – работы от силы на три смены. Да и то если каждую железку в руках подержать, со всех сторон осмотреть, смазать, протереть, ещё раз смазать, а потом пойти перекурить. Но работать подобным методом Вовец не умел. И он решил перебрать станок целиком, сделать расконсервацию с полной профилактикой и заменой смазки. В кабинете технологов взял чертежи и к обеду – разбирать-то всегда легче, чем собирать – выпотрошил всю механику, не тронув только электронные блоки и проводку с моторами. Аккуратно разложил на полу все детали, гайки и болты в строгой последовательности со спецификацией, заняв десять квадратных метров пола, и принялся вымерять штанген-циркулем шестеренки, выписывая результат на бумажку.

Перед обедом начальник цеха совершал ритуальный обход подведомственной территории. После этого он обычно исчезал – все равно весь завод стоит без работы. Зрелище расчлененных внутренностей механического монстра повергло его в шок.

– Нестыковка, – Вовец ткнул грязным пальцем в чертеж, оставив жирное пятно.

Начальник уставился в сплетение линий и цифр, проморгался и кивнул. На его должность можно попасть двумя способами: снизу – выслужиться из мастеров, или сверху – переводом с повышением. Двадцать лет назад, когда в свежеотстроенном здании учреждался новый цех, его перебросили из замов кузнечно-прессового. Механический цех стал его детищем, и он умел выжать план, даже с перевыполнением, но перед техническими подробностями пасовал. Больше всего на свете он боялся выказать свою некомпетентность, и Вовец, да и другие тоже, кто посообразительней, умело использовали это в своих интересах.

– Влад Тиныч, пишите распоряжение. Надо бы мне на станках поработать, подшаманить деталюшки. Пусть выдадут фрезы, резцы, металл кое-какой. Я вот тут расписал всё.

– Хорошо, хорошо, – сразу заторопился Владимир Валентинович, несколько робевший перед Вовцом с его познаниями и умениями, – никого же нет в инструменталке, в отпуске девки. Вот тебе ключ, сам возьми, чего надо. Оформи там, ну, сам знаешь, я тебе доверяю. Металл тоже знаешь, где лежит. – И поспешно покинул этот горячий участок трудового фронта.

Вовец снисходительно усмехнулся ему вслед. У него было высшее образование, а у начальника всего лишь техникум. Сейчас он получил в полное распоряжение склад – сердце и святая святых всякого производства. Часа два он со вкусом шарил по полкам, ящикам и шкафам, сверяясь с картотекой. У каждого начальника цеха, если он не полный идиот и не лопоухий пацан, есть сверхнормативные и неучтенные запасы. Иначе план не сделать.

Вовец отыскал все, что хотел, и чего официально не существовало вовсе. Во всяком случае, никакого металла за полубезработным цехом не числилось вообще уже года два. Потом он с часок поработал, изготовив классный обушок и великолепную каёлку, полирнул их на войлочном диске до зеркального отражения и отправился домой, унося их под рубашкой за поясом брюк. Как всякий нормальный советский рабочий, воспитанный в коллективе коммунистического труда, он не испытывал ни малейших угрызений совести, поскольку советский трудящийся, даже если он переименован в российского, на производстве не ворует, а только компенсирует недоданную родным государством зарплату, и вообще: "Ты здесь хозяин, а не гость – идешь с работы, возьми хоть гвоздь!"

* * *

К приходу новых знакомых Вовец навел порядок в своей однокомнатной хрущобе и приготовил немудрящую холостяцкую закусь. Сержа и Серого зеркальный инструмент привел в детский восторг. Они, давясь от хохота, корчили гримасы в кривой клюв каёлки и пускали по стенам солнечных зайчиков. Потом Серж подошел к окну, фальшиво вздохнул и со словами: "Что-то Клима долго нет," – помахал рукой. Вовец как раз вышел на кухню выключить закипевший чайник и наблюдал всю сцену в зеркале, висящем в простенке. Вся эта детская конспирация насмешила его, но виду он не подал, решив посмотреть, что будет дальше. Через минуту звякнул дверной звонок, и Серж ненатурально обрадовался:

– А вот и Клим, легок на помине! Я сейчас открою, – это он Вовца упредил, чтоб тот не отвлекался от заваривания чая.

Клим оказался плотным мужиком лет сорока с крепкими руками молотобойца, простоватым загорелым лицом уличного торговца и пытливым взглядом следователя прокуратуры. Глубокие "умные" залысины своей светлой кожей странно контрастировали с общим загаром, из чего Вовец сделал вывод, что Клим снимает головной убор не когда входит в дом, а ещё до того. Интересно, куда он его спрятал? Наверное, в длинную спортивную сумку из темно-синей плащевки, зажатую под мышкой.

Их представили друг другу. Клим долго тряс Вовцу руку, так что тот успел почувствовать и запомнить все мозоли у него на ладони, и пытливо заглядывал в глаза. Вовец этот взгляд выдержал и дружескую улыбку сохранил, хотя такая манера поведения вновь прибывшего не очень понравилась. Впрочем, мозоли, нажитые долгим и тяжелым трудом, вызывали уважение. Так же как и внутренняя сила, воля и твердость, сквозящие в каждом движении. Понятно, почему этот Клим стал безусловным лидером маленькой бригады хитников.

За неторопливым разговором скромно распили на четверых поллитру "Московской", порассуждав о закалке и углах заточки инструмента. Вовец вкратце объяснил, почему он, горный инженер по образованию, специалист по шахтному оборудованию, оказался на заводе. Токарно-фрезерное ПТУ он закончил ещё до армии, но поработать толком не успел. После службы поступил в горный институт, главным образом потому, что там имелся мощный турклуб, да и вообще, романтика странствий и трудных дорог. На геолого-разведку не добрал полбалла, стал шахтером. Во время учебы подрабатывал лаборантом в институтской механической мастерской. Влюбился, женился, да так и осел в Свердловске, получил диплом и устроился в "Шахтопроект". Теперь вот снова холостой, зато с квартирой. Когда начали прикрывать шахты, проектировать стало нечего, институт принялся менять профиль на производственное и жилищное проектирование. Архитекторам и строителям работа нашлась, а шахтеров и инженеров по оборудованию пришлось сокращать. Тут Вовец сразу и вспомнил, каким концом резец к детали подается. Знакомый мужик помог устроиться на приличный оборонный завод. Там вначале не хотели дипломированного инженера брать в рабочие, а потом, видать, рассудили, что горняк тут карьеру сделать не сможет, начальника не подсидит, а станочники нужны. Года два все нормально шло, Вовец с четвертого разряда поднялся до шестого, а потом – конверсия, невыплаты и все такое прочее. Пришлось на время перейти в механо-сборочный, потом снова к станкам... Хотел даже куда-то в другое место податься, а потом решил, что если приличная халтура подвернется, месяц-другой без содержания начальство с удовольствием дает, да хотя бы и полгода! – а вот надежное постоянное место все равно не найти. Можно, конечно, заняться коммерцией, ума большого не надо – купи-продай, да только вначале это занятие кажется интересным и азартным, а потом рутина. Поучаствовал он несколько раз в таких операциях, приятели приглашали. Перекидывали ящики-коробки с одного места в другое, возили с базы в магазины. Навар делили. А потом началось: "Я все организовал, а вы только грузчики!", "А кто деньги вложил?!", "А чья машина?!" В общем, перессорились друзья из-за лишней десятки. Больше Вовец в такой бизнес не ввязывался, но других торговцев перестал считать паразитами и живоглотами. Не всякому такая работа по плечу – тяжелая, хлопотная, а, главное, нервная. Ты все свои и семейные деньги в это рискованное дело вкладываешь, а тебя кругом сожрать норовят: милиция, рэкетиры, таможня, налоговая, чиновники, транспортники, конкуренты, покупатели... Да ну их всех к дьяволу! Лучше крыши крыть, бани по дачам рубить и камины класть.

– Пойдем, ребята, на кухню, покурим, – Клим поднялся из-за стола.

– Валяйте здесь, – попытался его остановить Вовец, – я сейчас пепельницу найду, где-то должна лежать. Я же года четыре всего как бросил это занятие.

– Нет, нет, не стоит здесь атмосферу портить. Ты посиди, мы быстро, через пять минут придем.

Дверь на кухню за собой прикрыли. Сквозь рифленое дверное стекло было видно, как они жестикулировали, но говорили негромко. Вовцу, конечно, было любопытно услышать, что там обсуждают, ведь наверняка говорили о нем, но в комнату доносился только неразборчивый бубнёж. Через пять минут курильщики вышли.

– Ну, как прошло совещание? – Вовец не смог удержаться от иронического вопроса.

– Нормально, – рассмеялся в ответ Клим и полез в свою синюю сумку.

Вовец решил, что он сейчас достанет ещё бутылку, но тот вытащил толстый бумажный сверток и принялся его разворачивать. В конечном счете это оказался бумажный лист размером с двуспальную простыню, и его пришлось расстелить на софе, но нижний край все равно свесился на пол. Все выжидающе уставились на Вовца. Тот принялся внимательно разглядывать бледные синие линии, россыпи кружочков, цифр и разнообразных значков. Это была старая выцветшая "синька", изготовленная на допотопном светокопировальном аппарате.

– Что скажешь? – прервал затянувшееся молчание Клим и, прищурясь, бросил быстрый испытующий взгляд.

Вовец присел возле карты. Неровные поля, заполненные крестиками, ноликами, угольничками, разлинованные в разных направлениях. Прямые линии разрезов, обозначенные буквами. Сами разрезы вынесены на края листа. Таблица с условными обозначениями. Вертикальные проекции разведочных профилей. Угловой штамп затерт, но несколько цифр просматривается. Слева извилистая линия реки, справа ветвится и петляет ещё одно русло с притоками, даже название помечено – "р. Черемшанка". Вовец ещё раньше начал догадываться, разобравшись с вмещающими породами, а теперь окончательно убедился. Он выпрямился, машинально отряхнул колени.

– Значит, так: геологическая карта прогнозного типа. Крупномасштабная, хотя масштаб тут почему-то не указан. – Клим согласно кивнул. – Стык, точнее, зона сопряжения Мурзинско-Адуйского антиклинория с Асбестовским синклинорием. – Серый изумленно выдохнул, по молодости лет он не знал, что этот уникальный геологический район помнят все, кто изучал строение недр Урала, даже если полностью забыли все остальное. А Вовец продолжал: Обозначены слагающие амфиболиты, порфириты, интрузивные дуниты раннего девона, преобразованные в серпентиниты. – Трое его новых приятелей переглянулись. Эту фразу они ещё проглотили, здесь было несколько знакомых слов, но дальнейшее повергло их в шок. – Гипогенные ультраосновные породы локализованы в замковых частях складок и осложнены разрывными нарушениями в зонах пересечения...

– Всё, хватит, – не выдержал Клим, – у меня уже крыша едет. Ты лучше скажи, чего тут есть полезного?

– Да, похоже, ничего. Вот, смотрите, – Вовец снова присел перед картой, шутки кончились, начинался серьезный разговор. – Отметки шурфовок и разведочных скважин, вот профили, глядите. Никаких пропластовок и линз, только вертикальные прожилки слюдита. Нам ведь он нужен?

Компания дружно подтвердила. Еще бы, именно слюдит содержит бериллы и изумруды, а больше ничего интересного для ребят в этом районе быть не могло.

– Жилок много, но все пустые. Только в крайних на востоке и северо-востоке обозначены слабые проявления. Серьезные промышленные месторождения гораздо дальше на восток, за Черемшанкой. Они на этот лист и не попали. – Вовец призадумался. – Ну, да, Балышевка, Красногвардейка, Липовка... Что-то мне тут не совсем понятно...

– Ну-ка, ну-ка, что тебе тут непонятно? – оживился Клим и многозначительно улыбнулся.

– Сама карта мне непонятна, цель её, точнее. – Вовец почесал затылок, – Это не полевая съемка, не камералка, а что-то типа приложения к дипломному проекту или к докладу на симпозиуме. И тут вот, – потыкал пальцем, проминая бумагу, – это же белое пятно! Разрисовано, мол, сплошные серпентиниты без единой жилки, а ни одного шурфа не обозначено. Здесь что, был вырезан кусок, а пустое место заштриховано?

– Ага, заметил! – обрадовался Клим. – Нет, брат, не вырезано. Здесь просто никогда не проводили разведки, никакой.

– Да, ну, не может быть! – Вовец отмахнулся. – Даже дилетанту ясно, что здесь могут находиться месторождения. А тут вон какой квадрат, километров пятьдесят на пятьдесят, пропущен.

– Насчет квадрата ты почти угадал. Сорок пять на сорок километров. А секретность в том, что на этой территории размещалась воинская часть, так что вояки разведку тормознули, – Клим засмеялся. – Ничего каламбур? Геологи до обкома дошли, это ещё до Ельцина было, чуть ли не Кириленко в то время Свердловской областью заправлял. Надеялись через ЦК добиться разрешения на бурение, специально эту карту соорудили. Ну, им, понятно, объяснили, мол, партия лучше знает, где бурить, а где ракеты ставить. Изумрудов у Политбюро, видать, хватало ещё тех, что добывали попутно с бериллиевой рудой, а её запасов и так на три холодных войны вперед накоплено. Так что провалялась эта карта двадцать лет в обкомовских загашниках. Когда после августа девяносто первого года обкомовские бумажки вывозили в архив, лишнюю макулатуру и всякий хлам просто выбросили. В том числе здоровенный рулон всяких графиков и достижений. А между приростом кубометров надоя от каждой курицы-несушки и проектом образцовой собачьей площадки на месте Ипатьевского дома затесалась эта сугубо секретная карта. Как ты понимаешь, никто сейчас денег на изыскания не даст, так что эту терру инкогниту можем исследовать мы. Как смотришь на подобное мероприятие?

Вопрос, заданный прямо в лоб, требовал столь же прямого ответа. Но Вовец пока не видел в этом геологическом приключении ничего полезного для себя. Поэтому ответил вопросом:

– Любопытно, конечно, а смысл какой? Открыть меторождение изумрудов?

– Конечно! – оживился Клим, остальные в разговор не встревали. Прилично ограненный каратник хорошего качества тянет на мировом рынке под тысячу долларов.

– Не знаю как там на мировом, – Вовец не скрывал скепсиса, – а наш черный рынок забит изумрудами. Так говорят, по крайней мере. Все покупателей ищут. Каратник и за сотню баксов отдадут – но никто и этого не предлагает.

– Это все барахло, кустарщина, – Клим пренебрежительно махнул рукой. Ты сам эти камни видел? Третий сорт, одно названье, что изумруд. А настоящий чистый камень замучаешься искать. Ладно, раскрываю карты: есть один иностранец, готовый брать оптом полуфабрикат, то есть заготовки для огранки, где уже срезаны все трещины, пятна, пузыри, включения, – ты понимаешь. Тут имеется определенный стандарт, допустимый разброс по параметрам – высота, ширина и прочее. Живая наличка, партия не меньше чем на тысячу баксов. Цена, правда, самая грабительская – двадцать зеленых за карат сырья, зато надежный канал сбыта. Ну как?

– Звучит красиво. – Вовец размышлял вслух. Клим терпеливо слушал, не давил, не настаивал, не заманивал посулами. – Главное, реалистично: пятьдесят карат, то есть десять граммов заготовок, и тыща долларов в кармане. По двести пятьдесят баксов на рыло.

– По двести, – уточнил Клим, – есть ещё огранщик. Тут без профессионала не обойтись. Надо же и форму камня выдержать, и лишнего не срезать, сам понимаешь.

– Справедливо, – одобрил Вовец такой подход. – Да только не проще ли порыться на отвалах той же Балышевки или Липовки?

– Один порылся, – хмыкнул Клим, – до сих пор штаны отстирывает.

– Да уж, – поёжился Серый, – как пошла охрана из "калашниковых" садить, думал – капец, сливай воду. Половину одежды на колючей проволоке оставил. Где там перелаз искать! Вот в такую щель с разбега нырнул, показал ладонями – одна над другой – промежуток, в который вряд ли могла пройти его голова, не говоря обо всем остальном, – а пули так и свистят. Я там вообще поседел за две минуты. На брюхе полз километра три, боялся голову поднять.

– Сурово, – выразил Вовец свое сочувствие и возвратился к сути разговора. – Значит, вы рассчитываете, что я могу помочь в разведке? Только я ведь горняк, не поисковик.

– Но методику худо-бедно знаешь? – это уже Серж не вытерпел, включился в обработку. – Всяко лучше нас соображаешь, где стоит искать в первую очередь, а что можно пропустить. И породы небось определишь без справочника, вон как по карте чесал.

– Но здесь нет никакой топографии, нет рельефа. Слагающие породы есть, а наносные отсутствуют. Это же все покрыто глиной, песком – грунтом, в общем. А какой толщины? Можно пойти обломочно-речным методом, но нужно точно видеть, где долины, направления водотоков.

– Не беспокойся, всё есть, – Клим полез в свой объемистый баул. – Во, гляди.

Поверх геологической "простыни" он расстелил изрядно потрепанный квадрат топографической карты. Бумага пожелтела, на сгибах кое-где лопнула, края висят бахромой, местами края полей просто вырваны. В одном уголке сохранился кусочек надписи "Народный комиссари..."

– Довоенная, что ли? – удивился Вовец.

– А то! – Клим не скрывал гордости. – Красноармейская, километровка!

Было чем гордиться. Небось не всякий шпион смог бы раздобыть подробную карту секретного района, даже такую старую.

– Серьезные вы ребята, – это Вовец сказал без всякой иронии, наоборот, уважительно. – Тогда ещё один вопрос, последний: тот оптовик, если прихватят, нас не сдаст?

– Оптовик нас не сдаст, – уверенно ответил Клим, сделав нажим на слове "нас". – У него на нас просто выхода нет. Когда наберется партия товара, я ему позвоню и договорюсь о встрече. И раз уж ты сказал "нас", то вот последние подробности: все получают равные доли, на равных стучат кайлом и вкладывают финансы. Идет?

– Идет, – согласился Вовец, – только с финансами у меня пока напряженка. Хоть начальство и обещало подбросить, но сам знаешь...

– Вложишь инструментом, снаряжением. Я тебе сейчас дам чертежи, кое-что сварганишь для камнерезного оборудования, ну, и молотки нужны специальные, клинья, зубила. Вот ещё что: мы-то люди вольные, а тебе надо как-то с работы оторваться, желательно до конца лета. Не бойся, прокормим. Заходить в район будем со стороны Адуя. Оттуда, конечно, дольше топать, зато никто не увидит и не привяжется. Снимем на какой-нибудь станции сарайчик у местного алкаша, чтобы было где перекантоваться ночь, припасы сложить, образцы разобрать. Как смотришь?

– С работы оторваться не проблема. Надо до конца мая один станок в цехе до ума довести, и всё. Заодно сделаю все эти железяки. А потом напишу заявление без содержания на три месяца. Шеф не глядя подмахнет. Что касается сарайчика, то есть у меня знакомый мужик в Крутихе – это следующая станция после Адуя. И сарай, и дом, и баня – всё имеется, главное, бесплатно.

– Такая щедрость в наше время? – удивился Серж. – Он что, старосветский помещик? Меценат? Может, его зовут Савва Морозов?

– Да, нет, где там, – Вовец улыбнулся. – Его зовут Адмирал.

– Ни шиша себе у тебя компания, – присвистнул Серый. – Это ж с какого флота он сюда пригрёбся?

– Ни с какого. Прозвище у него – Адмирал. Работал у нас на фирме, только не на заводе, а в институте. Сектором, что ли, заведовал. Я ему кое-какое железо точил для дачи. У него там в Крутихе свой тракторишко, мотоблок, всякая-разная техника, иногда просит сделать какие-нибудь деталюшки. А для хорошего человека что-то сделать и самому приятно. Он сейчас на пенсию вышел и из города на Крутиху переселился на постоянку. В прошлом году жену похоронил, один кукует, так что гостям всегда рад. Одному-то скучно. С ним, главное, по-людски надо, тогда и он с тобой, как с человеком.

– Интересный вариант, – Клим потер переносицу. – А как он вообще? Ничего?

– Вот такой мужик! – Вовец выставил большой палец. – Мировой! Работоголик. С утра до вечера пашет на своем участке. Вечно что-то строит, ремонтирует, копает. А вообще интеллигент чистой воды, инженер-баллистик, лауреат какой-то крутой премии. Вывел математический коэффициент, так и называется – "число Егорова". Я тут не специалист, но что-то связанное с траекторией ракет, с навигацией...

– Почему же он Адмирал? – не унимался Серый. – Почему тогда не Космонавт? Он что, на флоте раньше служил?

– Прозвали-то как раз на флоте, – пустился в объяснения Вовец. – Так, во всяком случае, говорят. Он раньше ездил на все испытания подводных лодок и пробные пуски ракет с них. Там и стал Адмиралом, наверное, заслужил, раз люди зовут. Я лично его дядей Сашей зову, а ты можешь называть Александром Германовичем, если хочешь.

– Тогда я буду звать просто Германычем, – решил Серый. – Годится?

– Валяй. Думаю, он не обидится.

* * *

По странному совпадению примерно в то же самое время (плюс-минус пара дней) на другом конце Екатеринбурга проходило ещё одно совещание на ту же тему. В офисе "Уральской изумрудной корпорации", или попросту УИК, для выработки стратегии собрались учредители и менеджеры. Пару-тройку лет назад в зубодробительной свалке, элегантно названной приватизацией, государство бросило на драку-собаку не один жирный кусок, о потере которого само потом горько сожалело. Хотя это только так принято говорить, что государство. На самом деле решение всегда принимает один конкретный человек, иногда спрятавшийся за широкой спиной начальства и только подсовывающий бумаги на подпись. А перед этим добавляет от себя в бумаги пару слов. Так было дело или все прошло законным путем, но уникальное Балышевское месторождение изумрудов и бериллов вместе с шахтой, обогатительной фабрикой и всеми производственными и бытовыми помещениями стало акционерным обществом открытого типа "Изумрудные шахты Урала". Разгосударствление валютодобывающего предприятия напоминало фарс и трагедию одновременно. Почему-то изумрудным шахтерам не платили зарплату, деньги за бериллиевую руду не поступали, а самостоятельно торговать ювелирным сырьем в те времена было настрого запрещено. Горняки бузили, голодали на километровой глубине, а их жены осаждали здание областной администрации. И тогда горняков отпустили на волю со всем оборудованием и почти без выкупа. Правда, контрольный пакет акций оказался у какой-то сторонней фирмы, но шахтерам выдали зажиленную зарплату, и они, бросив голодовку, перешли к нормальному шахтерскому питанию. Все случилось так стремительно, что даже битые акулы нарождающегося рынка, сожравшие не одного кита уральской промышленности, не успели даже учуять запаха поживы. Кто-то провернул операцию за кулисами быстро и ловко. Акулам оставалось только облизнуться и развернуть плавники в другом направлении. Дележка продолжалась, некогда было тратить время на выяснения и сожаления, куски сыпались бессчетно, успевай заглатывать. А вот когда свалка закончилась, несколько таких акул, отяжелевших от проглоченных и переваренных заводов, леспромхозов, чековых инвестиционных фондов, а также акулы помельче, собрались вместе и решили сообща вложить денежки в добычу компактных, надежных, вечных валютных ценностей. Так появился УИК "Уральская изумрудная корпорация". Учредители вовсе не собирались конкурировать с "Изумрудными шахтами Урала", сбивать цену, штурмовать рынок. Прожив всю жизнь в Советском Союзе и чуть-чуть в посткоммунистической Российской Федерации, они не питали иллюзий относительно будущего, и, надеясь на лучшее, обстоятельно готовились к худшему. Ни малейшего доверия к властям у них не имелось. Угроза изъятия капиталов, национализации приватизированного, десанта налоговой полиции и возможный возврат большевиков – все это побуждало находиться в готовности номер один: в случае опасности немедленно удирать. Вот тут мешочек изумрудов и станет основой багажа. Не тащить же, в самом деле, кожаный диван или двухкамерный холодильник.

Хозяева корпорации разыскали пенсионера-геолога, бывшего начальника геолого-разведочной партии, который тридцать лет назад исследовал изумрудосодержащие площади Асбестовского массива. Ему назначили президентский оклад, и через неделю в распоряжении корпорации оказались первичные карты геологических съемок, результаты бурений по каждой скважине, отбора проб и прочая ценнейшая информация, долгие годы считавшаяся государственной тайной. Но, главное, у них был прогноз на территорию, раньше занимаемую воинской частью, куда геологов так и не пустили. Бывший начальник разведочной партии в свое время тщательно исследовал отложения и наносы в долинах ручьев и направлениях схода паводковых вод, выходящих с запретной территории. Обломки слюдита с вкраплениями изумруда и зеленые песчинки в промытых шлихах давали четкую картину ореола рассеяния и позволяли предположить, что поблизости находится коренной источник изумрудов. В те не столь отдаленные времена геологу объяснили, что коммунистическая партия смыслит в геологии куда больше, чем партия геолого-разведочная, и на территориях оборонных объектов стратегического значения никаких ископаемых быть не может "у прынцыпе". В общем, геолога уличили в профессиональной некомпетентности, гражданской безответственности и политической незрелости, но простили на первый раз и порекомендовали работать лучше и изучать диалектический материализм. Правда, никаких репрессий в отношении настырного геолога не последовало, только оргвыводы, и он до пенсии так и оставался в прежней должности, хотя раньше считался талантливым и перспективным специалистом, ему даже прочили большую карьеру. Сейчас он хотел только одного – найти месторождение и реабилитировать себя.