Текст книги "Изумруд - камень смерти"

Автор книги: Виктор Мясников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

Вовец спустился к воде, опять понаблюдал за весельем у костра, убедился, что там по-прежнему гуляют и не ждут неприятностей. Под кустом у основания горы, где лежал Серый, в мутном рассветном полумраке теперь можно было разглядеть ещё двух сидящих человек. Вовец, разволновавшись, не сразу приладил дужки очков за уши. Одного он опознал с первого взгляда, несмотря на разбитое лицо, – Клим. Второй был незнакомый, похоже, из бригады, подошедшей утром. Теперь Вовец был окончательно убежден в правильности своих действий. Он снова вытащил из кармана бобину и обвязал леской бомбу, перехлестнув пару раз через натянутую к плотине струну. Бомба почти в четыре килограмма весом тут же глубоко провисла. Вовец подвигал её вдоль лески – ничего, скользит. Надо было действовать, и он не стал больше ничего прикидывать, проверять, а подпалил бикфордов шнур и побежал вдоль лески вверх по склону. При этом, натянув рукав энцефалитки на ладонь, чтобы руку не резало, задирал леску над головой. И считал шепотом секунды: одна, две, три... Связка пироксилиновых шашек, шипя горящим фитилём, заскользила по леске к запруде. Девять, десять, одиннадцать... Леска провисала, бомба шлепнулась об воду в паре метров от запруды, но продолжала съезжать дальше. Шестнадцать, семнадцать... Вовец в последний раз двинул леску вверх, а потом полоснул по ней ножом. Тонко цвикнув, нижний конец лески улетел вниз, к пруду, а верхний куда-то верх, где и повис на ветвях. Вовец продолжал бежать. И тут внизу грохнуло. Он упал на четвереньки, продолжая по инерции двигаться вперед, и чуть не ткнулся носом в землю. Перекатился за ближайшую сосну, сел, прижавшись щекой к шершавой коре, и замер. Древесный ствол был всего сантиметров сорок толщиной, так что одно плечо торчало из-за него, но Вовец понимал, что каких-то крупных обломков прилететь не должно, просто следует прикрыть голову – самое ценное, что у него есть. Неожиданно вокруг резко потемнело и сверху стал быстро опускаться густой туман. Водяная пыль и капли покрупнее окутали лес, стало свежо, даже холодновато, и резко пропали все запахи.

* * *

Ченшин специально подошел к пленникам, чтобы спровоцировать их на сопротивление. Ему необходимо было убедить окраинную шпану, что избитые хитники представляют серьезную опасность – готовы мстить, в крайнем случае заявят в милицию, и тогда придется посидеть в тюряге. Первая часть плана ему действительно удалась. Он довел мужиков до вспышки, которую сам же легко ликвидировал кулаком и прикладом. После этого отправился раздражать Киборга. Но тот почти ничего не понимал, стекленел глазами и каменел телом, как истукан. Ченшин разозлился, поднялся на ноги, чтобы свысока осмотреть пьяную компанию, выбрать собеседника потрезвее. И тут плотина разлетелась вдребезги.

Он ничего не успел понять, только увидел взметнувшийся в светлеющее небо гигантский столб воды. Разом сорванные с мест тяжеленные мокрые плахи запруды, вращаясь в воздухе, словно щепки, полетели прямо на него вместе с облаком брызг. Как завороженный, он уставился на них, ничего не понимая. Тут в уши ворвался грохот взрыва, дрогнула и покачнулась под ногами земля. Ченшин не удержался и упал навзничь. Это падение спасло его от немедленной гибели. Толстая двухметровая плаха, больше похожая на мокрую шпалу, огромной городошной битой пронеслась над лицом, обдав сырым ветром, хлестнув по глазам водяным жгутом, и со страшным екающим звуком врезалась тупым торцом в живот Киборга.

Сметенный стеной летящей воды, разлетелся головешками костер, подобный в этот миг рассыпающемуся клубку огненных змей. С пронзительным шипеньем, выпуская клубы серого пара, перемешанного с золой и пеплом, летели полыхающие угли, мгновенно переходя от белого цвета к темно-бордовому, остывая на лету. Вода, сажа, песок и мелкий гравий, выброшенные взрывом вдогонку плахам запруды, пронеслись валом по долине. Ченшину словно мокрой наждачкой проехали по лицу, нестерпимая боль ожгла глаза, в мозгу вспыхнули и замелькали разноцветные пятна. Это ему под веки сыпануло острых песчинок.

Боль была столь жгучей, что Ченшин не мог открыть зажмуренные глаза, только бессильно сучил ногами. Мокрый, грязный, он корчился в конвульсиях среди разбитых бутылок, шипящих углей и развороченных камней. Но уже через пару секунд собрался, почувствовав себя неожиданно трезвым и здравомыслящим. Надо было не жмуриться, а, наоборот, открыть глаза и проморгаться, чтобы со слезами вышли все песчинки. Он уселся, пальцами раздвинул веки, чувствуя, как невольные слезы сбегают по щекам. Несмотря на боль, подвигал глазными яблоками и ощутил, что жжение ослабевает. Он отнял руки от лица и поморгал, кончиками пальцев осторожно снимая песчинки из уголков глаз.

И тут с неба обрушился водопад. Вся многотонная масса воды, подброшенная взрывом на несколько десятков метров, отвесно ухнула вниз. Удар оказался столь силён, что Ченшина буквально прибило к земле. Тяжелый, плотный ливень с ревом лупил прерывистыми толстыми струями. Отбойный молоток, гидромонитор и наказание шпицрутенами – всё одновременно, вот на что это было похоже больше всего. Вода покрыла окрестности плотины, мгновенно размыв и взрыхлив землю, глину и песок, придавив траву и кусты.

Ченшин ощутил себя одним сплошным синяком, больно было пошевелиться. Голова гудела, как железная бочка, на которой какой-то ухарь отмолотил в бешеном темпе "Барыню". Он сел в липкую грязь и с трудом протер глаза. Рядом возились и матерно стонали такие же грязные люди, опознать которых можно было с трудом. Он поглядел в сторону плотины и остолбенел, разинув рот. За бревенчатым частоколом в двухметровом проране никакого пруда не было и в помине. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась мокрая долина, будто полуторакилометровое узкое водохранилище разом выплеснули, словно детскую ванночку. Едва Ченшин успел удивиться, как воздух наполнился нарастающим шуршанием, будто, шелестя чешуйчатой шкурой, где-то hzljv торопливо ползла гигантская змея. А ещё через пару секунд он увидел, как пустая долина стремительно заливается белой пеной, словно прямо из земли хлынуло кипящее молоко.

Могучая ударная волна, расшвырявшая по досточке, словно ящик из-под помидоров, крепкую запруду, расходясь в противоположном направлении, вытеснила прудовую воду, загнала её на окрестные склоны, оттеснила вверх по руслу ручья, вздув и спрессовав огромным пузырем. И тут же вся эта масса ринулась обратно, волоча поваленные деревья, сухие ветки, сучья и прочий лесной хлам. Высокая вспененная волна, набирая скорость, понеслась вниз по голому руслу, выворачивая камни и с корнем вырывая тощий ивняк. С нарастающим скрежетом и шумом она наполнила узкую долину и с разбега ударилась в высокий частокол. Средняя часть волны вылетела сквозь проран, остальная масса, встряхнув старые бревна, взметнулась над ними и, подпираемая потоком, перехлестнула через преграду. Пенное облако окутало плотину, и, как карандаши из стакана, над ним взлетели три или четыре бревна, выбитые, выломанные и выброшенные из частокола.

Ченшин, как во сне, тупо смотрел на стремительно надвигающуюся стену кипящей воды и не мог даже рукой пошевелить, оглушенный, растерянный, потерявший всякую способность соображать и действовать. Всё происходившее было настолько нереально, невозможно, немыслимо, что он просто не мог в это поверить. Да и не он один. Ревущая волна подхватила остатки костра и всех, кто здесь находился, и смыла, как дерьмо в унитаз.

Молочная кипень пены почти сразу потеряла свой чистый цвет. Песок, земля, глина, сухая хвоя и листья, взметенные потоком, превратили его в жидкую грязь. Камни с громким стуком неслись, сталкиваясь и дробясь на куски. Осклизлые бревна, налетая на гранитные глыбы, взлетали, как торпеды, выскакивали из воды и падали обратно, расшвыривая тяжелые брызги. Мелькали взъерошенные ветки, перепутанные корни, деревянные обломки и какие-то непонятные клочья. Изредка появлялось перекошенное лицо с выпученными от ужаса глазами и разинутым ртом, жадно хватающим воздух.

Лежащие в подножье горы избитые хитники очумело глядели на летящий мимо поток. Брызги доставали до них, а иногда выплескивалась волна, окатывая с ног до головы, оставляя на изумленных лицах прилипшие листья, как после парилки c березовым веником. Весь этот кошмар, к счастью, длился недолго, через несколько минут напор воды начал заметно ослабевать, а рёв и грохот – затихать вдали. Бурная река присмирела, опадая, сужаясь прямо на глазах. Из воды показались гладкие спины валунов, быстрое течение ещё крутило какие-то сучки и сухие стебли, но древесные стволы уже цеплялись за грунт и оставались на отмелях. Прошло ещё несколько минут, и долина приняла почти первоначальный вид, какой имела пару недель назад. Остался лесной ручей, петляющий среди гранитных валунов и плит. Только весь ивняк выкорчевало или сбрило под корень массой пронесшихся камней. И никаких следов присутствия человека, словно не было пиршественного костра с пьяной толпой. Насколько хватало глаз, вниз по долине простирались только россыпи камней, кучи мокрых веток да мутные лужи.

И тут в сумерках со стороны расшатанного частокола плотины появился Вовец. Мокрый насквозь, он прыгал по камням, стараясь не ступать в оставшиеся после наводнения лужи, хотя ботинки у него тоже были мокрые и хлюпали на каждом шагу. За спиной на шнурке, перекинутом через плечо, болтался арбалет, а в каждой руке он держал по пироксилиновой шашке с торчащим бикфордовым шнуром. Поглядывая на всякий случай по сторонам, он приблизился и остановился перед лежащими в ряд хитниками. Критическим взглядом окинул грязные лица с пятнами запекшейся крови, покачал головой и, тыча пальцем, словно первоклассник, пересчитал вслух.

– Итого: семь. Количество сходится. Ну, с легким паром! Как говорили в нашей бане: каждому клиенту – отличную помойку.

– Ладно, кончай кровь пить, – хрипло оборвал его Клим, – для привидения ты слишком веселый. Расцепи-ка нас как-нибудь, если в самом деле живой.

Он уселся, приподнял руку, а вместе с ней и руку лысого мужика, прихваченную наручником. Все сразу зашевелились, загалдели, в основном ругаясь и стеная от боли.

– А я тебе у шахты крест поставил, слышь, Вовец? – сказал Серж, прерывисто дыша. – Классный такой. Как же ты, дьявол, уцелел-то?

– Да так вот, выцарапался, – Вовец бродил по мокрым камням, пытаясь в сумерках найти какой-нибудь подходящий инструмент, – было чем откопаться. А у вас тут ни черта не найдешь.

– Да весь струмент у тех каменюк оставался, – откликнулся кто-то из пришлых хитников, – посмотри, авось не смыло.

Вовец посмотрел возле валунов: там вокруг все было как облизано, вода снесла всё до последнего камушка, зачистив место до гранитного основания. Но несколькими метрами ниже по ходу потока он отыскал в потемках тонкий узкий клин. На худой конец и это годилось. Приковылял Серж с прикованным к нему мужиком. Положили руки с наручниками на валун. Вовец приставил острие клина к цепочке, соединяющей стальные браслеты, скомандовал:

– Держи зубило. Сейчас найду, чем ударить.

Но Серж отрицательно помотал головой, сказал прерывисто, чуть слышно:

– Не могу рукой пошевелить. Боль такая в боку. Дышать не могу.

Незнакомый хитник с огромным синяком на пол-лица молча сжал в кулаке клин, упёр его в цепочку. Вовец отбежал в сторону, вернулся с большущим каменюкой, саданул по железу. С третьего удара цепь лопнула. Серж опустился на землю, скрючился, держась за бок. Поднял лицо, искаженное гримасой боли. Сказал с придыханием:

– Надеюсь, вся эта сволочь всплывет кверху пузом в том болоте. А ты молодец, красиво сделал. Только с зарядом переборщил. Раза в два.

Хитник с подбитым глазом тем временем рубил замки наручников остальным пленникам. Серый радостно потискал Вовца левой рукой, правая висела плетью, похоже, сломанная. Кроме него и Сержа, у которого были явно поломаны ребра, ещё один хитник заработал перелом челюсти. Некоторое время ушло на оказание помощи. Пришлось рвать кое-что из одежды, чтобы зафиксировать повязкой руку Серого между двумя палками и подвязать челюсть мужику. Между делом Вовец услышал о приключениях друзей. Тем тоже страшно хотелось узнать побольше о его счастливом спасении, но общая беда все-таки не настолько сблизила их с пришлой бригадой, чтобы разговаривать при посторонних об изумрудной шахте. Потом все тихонько заковыляли на гору к месту стоянки. Хуже всех было Сержу, ему каждый вдох причинял сильную боль, по-видимому, сломанное ребро пропороло легкое, и парня следовало бы поскорее доставить в больницу. Все здорово продрогли в мокрой одежде.

Вовец побежал вперед, чтобы разжечь костер. Сюда не долетела выброшенная взрывом вода, и было сухо. Фарид лежал в прежней позе, но не спал. Чуть приподнялся и повернул голову.

– Гремело. Ты вход взорвал, наверное, да?

– Так, слушай внимательно, – Вовец торопливо сложил под стол арбалет и взрывчатку, – плотину прорвало, братву твою волной смыло к чертовой бабушке. Сейчас сюда моя братва идет. Все мокрые и израненные, так что постельку твою разобрать надо, пусть люди наденут хоть что-то сухое. А я пока огонь разведу.

Сам он переодеться и не подумал: по-прежнему насквозь промокший, подскочил к кострищу, принялся ломать мелкие сухие сучочки, складывать шалашиком. Щелкнул газовой зажигалкой – вот великое чудо цивилизации, никакое наводнение не страшно, – яркое пламя, треща, быстро побежало, охватило растопку. Торопливо принялся накладывать более толстые деревяшки, а затем уже настоящие дрова, благо их тут было запасено ещё на целую неделю вперед. Только после этого с трудом стянул прилипающую к телу энцефалитку, повесил недалеко от огня сушиться. Покряхтывая, подошел Фарид, встал рядом неестественно прямо, покосился на пистолетную рукоятку, торчавшую над брюками у Вовца за спиной, спросил:

– Может, что-то помочь тебе? Я ведь могу, ты не думай.

– Болит? – вместо ответа спросил Вовец.

– Так, чуть-чуть, терпеть можно. Могу за водой сходить.

Вовец задумчиво покачал головой, ему такое желание показалось подозрительным. Хотя, если парень хочет убежать или поискать своих, так, может, и не надо его удерживать. Он здесь тоже не очень-то нужен. Тут к костру стали подходить хитники.

– А это ещё кто? – закричал Серый, хватая здоровой рукой Фарида за воротник.

– Больно! – взвыл парнишка, Серый попал по ожогу.

– Стой, стой! – загородил Фарида Вовец. – У парня вся спина обожжена, а ты лапаешь без варежек. Он со мной вместе из-под земли пробивался, так что лучше руку пожми.

– А! Ну извини, коли так, – смутился Серж, – а то я сердитый с некоторых пор на кое-кого. Как-то не подумал, что, кроме мокрых, ещё и обгорелые бывают. Помоги-ка раздеться, а то уже зуб на зуб не попадает.

Вовец среди вываленного из рюкзаков барахла нашел фонарик и свою сменную обувь – старые кроссовки. Переобулся. Народ устраивался у костра, клубы пара валили от мокрой одежды. Серому уже заново накладывали шину на сломанную руку, он ругался от боли. Перевязочных средств в аптечке почти не осталось, но зеленки хватило на все ссадины и царапины. Фарид уже со всеми познакомился, но чувствовал себя несколько скованно, отмалчивался. За водой для чая пошел Клим. Вовец натянул влажную, зато горячую, разогревшуюся у костра энцефалитку и побежал следом. По пути к ручью вкратце рассказал о своих приключениях на земле и под землей. Обсудили и дальнейшие действия. Следовало немедленно всех пострадавших, в первую очередь Сержа, доставить к врачу. И выработать общую версию всего произошедшего, поскольку, вполне вероятно, придется давать показания милиции. Сошлись на том, что надо идти на знакомую буровую, ближе все равно других людей нет, а там транспорт имеется, могут подбросить до больницы. В сущности, сейчас, когда погибло всё имущество и продукты, всем следовало отправляться восвояси, главное, не напороться на новые неприятности. Конечно, Сержу с Климом, да и Вовцу тоже, не стоило появляться на той делянке, где был учинен пожар с погромом, с визитом надо было отправлять пришлых хитников, не вводя их в подробности того ночного боя. И посоветовать им общаться в первую очередь с работягами, а не с бешеной охраной.

За чаем все вместе обсудили ситуацию ещё раз. Посмотрели карту, прикидывая маршрут движения. Приняли общую версию всего случившегося: большая толпа разного случайного народу собралась вечером в лесу в одном месте ниже маленькой плотины, вдруг плотина обрушилась, и всех смело потоком. Отсюда многочисленные травмы, а где остальной народ, неизвестно. В наступивших потемках никого не нашли. Двое наиболее целых хитников отправились с фонариком на буровую: судя по карте, до неё всего было километра три, иногда днем сюда, на гору, даже доносился рокот дизеля. Все остальные должны были выйти на дорогу и ждать транспорт. Вовец с Климом оставались закончить кое-какие дела, подобрать, так сказать, хвосты и выходить пешком на станцию, а оттуда ехать в город.

Мужики убежали на буровую, следом двинулись потихоньку и все остальные. Шли налегке, у пришлых хитников из всего барахла остался один тонкий клин, да и тот они бросили на берегу вместе с обломками наручников. А Серж с Серым, учитывая все полученные переломы, никаких рюкзаков нести и даже просто надеть на плечи не могли. Поэтому всё, что имелось, осталось на стоянке. Вовец надел рюкзак, в котором болтались две пироксилиновые шашки с запальными шнурами. Долго думал, что делать с арбалетом без стрел, и решил пока оставить в кустах возле костра.

Серж часто останавливался, пережидая приступы боли в поломанном боку. Тем не менее через час вышли к дороге и прямо на проезжей части развели костерок. Все молчали. Да и о чем, собственно, было говорить? Просто ждали, подремывая. Вообще-то посланцев на буровой могли и отшить, это в прежние времена работяги помогли бы не задумываясь, а сейчас всё изменилось. Кто захочет из абстрактного гуманизма жечь бензин, гонять машину и работать ночью? Над каждым работягой сейчас стоит хозяин или надзиратель, он и решает, что делать.

Но машина все-таки появилась. Вначале замерцал свет фар, а затем к костру подкатил огромный черный джип. Стекла у него тоже были темные. Из джипа вышли двое в кожаных курточках, и Вовец с облегчением отметил, что это не те, с которыми он сражался, вызволяя Сержа и Клима. Еще успел через открытую дверцу заметить оставленное на переднем сиденье короткое ружьё. Приехали двое охранников, соблазненные возможностью срубить легкую деньгу. Посланных к ним хитников они пока оставили на всякий случай в вагончике на делянке в качестве заложников под охраной своих коллег. Убедившись, что тут действительно раненые, они принялись ожесточенно торговаться, требуя пять тысяч за поездку. Аргументы при этом предъявляли, с точки зрения Вовца, совершенно дикие. Например, им нельзя отлучаться с охраняемого объекта, если засекут, сразу уволят. Да надо ещё поделиться с другими, чтобы не заложили начальству. Ни о какой дороговизне бензина и ночной работе и речи не заводили, напирали на нарушение трудовой дисциплины. Когда им сказали, что таких денег с собой в лес никто не берет, да и дома может не найтись, согласились взять вещами, телевизором, в частности. Вовец уже хотел сказать, что черт с вами, вот ключ от квартиры, заезжайте и берите, что понравится, и телик заодно, но тут подал голос Фарид, молчавший до поры.

– О чем базар, пацаны? Двести баксов посылаю, и поехали. Держи капусту, братан, и отпирай тачку. Видишь, пацаны в травматологию хотят?

Его развязный, манерный тон резко выбился из робких уговоров старомодных хитников. Но на надменных кожаных ребят он оказал самое благотворное воздействие. Они сразу отнеслись к Фариду как к равному, хотя две сотенных предварительно потёрли слюнявыми пальцами в свете фар, как деревенские торговки на рынке, проверяя, не фальшивка ли с ксерокса, не смоется ли нос мистера Франклина. Нос остался на месте, и дверцы джипа распахнулись для всех болящих и страдающих. В самом худшем положении оказался Фарид, который не мог сесть. И хитники, которые сразу прониклись к нему уважением, положили его животом себе на колени. Но перед тем, как последним влезть в широкий салон, он наклонился к Вовцу и шепнул:

– Там в подземелье тыща баксов в кармане лежит, понял, да?

– А сам чего не взял? – так же тихо спросил Вовец.

– Значит, не надо. А тебе пригодятся, да и пропало у вас всё.

Вовец на прощанье дружески хлопнул его ладонью по животу, спина-то обгорела. Потом подошел к водителю и мрачно сказал:

– Не вздумай их где-нибудь по дороге выбросить, из-под земли достану. И не тряси на кочках.

И демонстративно прочитал номер машины, осветив огоньком зажигалки.

* * *

Клим и Вовец вернулись на стоянку, подбросили дров в костер, улеглись на постель из соснового лапника и тут же уснули. Проснулись они, как обычно в последние дни, от утреннего птичьего гомона. Из еды оставался только пакет макарон да несколько бульонных кубиков, но, будучи настоящими мужчинами, они не придавали большого значения еде, обходясь самой простой и грубой пищей. И сейчас они сварили в бульоне половину макарон и плотно позавтракали этим, так сказать, супчиком. Поскольку последние чай и сахар пошли на ночное чаепитие, обошлись щепоткой сухой душицы на стакан кипятка.

В начале восьмого утра они уже полезли в шахту через новый вход. Здесь под нависающей плитой лежали налобник с батареями и тот фонарь, что Вовец сделал для Фарида. Предстояло вытащить наружу Дохлого Кота. Во-первых, нечего пакостить шахту гнилыми трупами, в ней и так вентиляции почти никакой, а во-вторых, ещё взбредет кому-нибудь в голову докапываться до пропавшего рэкетира. Нет уж, пусть лучше найдут на бережке, как жертву водной катастрофы, и никаких лишних вопросов.

Они и не предполагали, что обеспечили себя работой на полдня, хотя понимали, конечно, что придется изрядно повозиться. Вначале пришлось карабкаться на верхний горизонт, потом ворочать тяжелое тело, из которого во все стороны лезли кишки и продолжала сочиться кровь. Пришлось заворачивать его в старые спецовки и обвязывать веревками и проводом. Потом спустили и поволокли узким изломанным коридором к выходу. А затем ещё к ручью несли, пытаясь не оставлять на земле следов волочения. При этом Клим старался на покойника не смотреть, чувствовалось, что он напряжен, нервничает и временами с трудом подавляет рвотные позывы. Вовец же спокойно делал самую противную и неприятную работу, ворочал труп, пеленал его и распеленывал у ручья. Тут Клим не выдержал, отбежал и так стоял спиной, наблюдая за горизонтом, пока Вовец стягивал с покойника пропитавшиеся кровью спецовки и сгребал в кучу расползавшиеся по песку внутренности. Он не поленился набрать в полиэтиленовый пакет воды из ручья и полить тело, чтобы покойник хоть чуть походил на жертву наводнения. Свернув спецовки, взял их под мышку и направился назад к стоянке. На ходу нервно куривший и сплевывавший Клим спросил:

– Как ты так можешь? Словно всю жизнь в морге проработал. Неужели совсем ничего не чувствуешь, не боишься?

– А чего бояться? – пожал плечами Вовец. – Он ведь не укусит, лежит себе. Как говорится, мертвые не потеют. Да ты к ним проще относись, как к мешку или, допустим, дохлой собаке. Первый раз, что ли, покойника трогал?

– Конечно. А где бы мне их трогать? Я же не патологоанатом.

– Если первый раз, тогда понятно. Следующего уже спокойнее будешь ворочать, а потом так и вовсе, как дрова, кидать станешь.

– Ну, утешил, спасибо. – Клим поплевал на окурок, загасив, бросил на тропинку и тщательно растер подошвой, не потому, что следы заметал, а чтобы лесного пожара не случилось, – хорошая лесная привычка. – Надеюсь, это последний жмурик, с которым мне пришлось так плотно столкнуться.

– Даже не надейся, – Вовец был неумолим, – нам ещё вниз по ручью надо пройтись. Там ещё неизвестно что увидим.

На стоянке они сожгли испачканные кровью тряпки, сложили все вещи в два рюкзака и отправились в путь. Изумруды, спрятанные в маленькой помойке, решили все не брать, только один пакет, а два оставили под мусором, который закидали землей и сверху замаскировали квадратом дёрна. Вовец залил костер, убрал котелок в рюкзак, пощупал карман, на месте ли тысяча долларов, которые он выудил в шахте из кармана мертвеца, и дал команду двигаться. Рычаг для натяжения арбалета – "козью ногу" – он упаковал в рюкзак, а сам арбалет прицепил сверху; в боковые карманы рюкзака положил обе пироксилиновые шашки с аккуратно свернутыми запальными шнурами.

Они двинулись склоном горы, сквозь стволы сосен и кустарник озирая долину ручья. Пронесшийся вал воды, камней, грязи и древесных обломков превратил её в пустыню, по которой множеством мелких струек разбежался ручей, словно раздумывая, где ему проложить новое русло. Километра через два они увидели труп, наполовину замытый песком. Вовец сразу направился к нему, остановился, не дойдя пары шагов, встал на гравий и принялся рассматривать. Клим, поколебавшись, подошел тоже. Вовец придержал его взмахом руки:

– На песок не наступай. Нам тут следить ни к чему.

Клим встал на камни, вытянул шею, вгляделся в лицо покойника. В песке лежал мертвый Бык. Выпученные глаза остекленели, и тупое лицо сделалось ещё тупей. Рот был открыт, и в нем поблескивала вода.

– А ты знаешь, – сказал Клим, – действительно, второй покойник гораздо легче воспринимается. На этого так даже просто приятно смотреть, такой он смирный.

– Я же говорил, а ты не верил. Погоди, вот найдем третьего...

Клим так и не узнал, что там с третьим: послышались голоса, и приятели быстро скрылись в лесу. По долине ручья снизу вверх поднимались люди. Когда подошли ближе, Вовец сразу узнал Колю Ченшина и двух тагильцев. С ними шел милиционер. Он тоже оказался знакомым. И Клим его тоже узнал. Он был среди тех, что появились в районе буровой на следующий день после ночного побоища. В общем, картина была ясна: потерпевшие обратились в органы, идет осмотр места происшествия. Дальше тут задерживаться не стоит. Надо уходить и по дороге не попадаться на глаза милиции и плохим парням.

Вовец с Климом, скрываясь в лесном подросте, пошли от ручья выше на склон, перевалили через гору и направились к дороге. Идти лесом, честно говоря, не хотелось, по дороге двигаться куда легче, да и клещей собирать по кустам ни к чему. Вовец ещё одного снял с себя и поместил в прозрачную пробирку. Их там уже десятка три копошилось, насобирал за неделю. Решили, что пока враги заняты сбором трупов, можно топать по проселку, а как машину заслышат – сразу в кусты.

Часа через полтора сзади раздался отдаленный звук двигателя. Здесь дорога шла почти по прямой, видно было далеко, и Вовец глянул через очки-бинокль – что там ползет. Это оказался КрАЗ с буровой установкой. Похоже, разведка закончилась, и машина отправилась домой. В кабине сидели двое, похоже, работяги. Когда приблизились, Вовец убедился – точно, работяги. Он вышел из-за деревьев и дружески помахал им. КрАЗ остановился, урча мотором. Один из работяг открыл дверцу и высунулся с радостной улыбкой. Из-за его спины выглядывал водитель, он же бурильщик.

– А! Здорово, здорово! – бурила их явно узнал. – А мы думали, уже не свидимся. Куда путь держите?

– Привет, мужики! – крикнул в ответ Вовец. – До Крутихи не подбросите?

– Запросто! – пролез вперед бурильщик. – Ты давай в кабину, а корешу придется за станок цепляться. Там сидушка за кабиной приделана, – потыкал оттопыренным большим пальцем в заднюю стенку, – забирайся и мешки затаскивай.

Дважды повторять не пришлось. Клим забрался на сиденье, привинченное в кузове между опущенной вышкой и пакетом обсадных и буровых труб. Вовец забросил к нему оба рюкзака, а сам залез в кабину. Мужикам, похоже, очень хотелось с ним поговорить. С тяжелым ревом машина неспешно одолевала проселок, раскачивалась, и Вовца то бросало на мужиков, то, наоборот, они прижимали его к дверце. Он особо не стал им мозги крутить, сказал, что тоже искали тут изумруды, а в ночном побоище на делянке виноваты сами охранники. Работяги, надо отдать им должное, целиком и полностью оказались на его стороне. У них с охраной отношения оказались тоже отнюдь не дружескими. Оказывается, бездельники-стрелки получали столько же, сколько и они, но мужикам приходилось пахать от темна до темна, а эти дармоеды бездельничали, пьянствовали, резались в карты, а жрали за троих каждый, – дескать, спортсмены. Лучшую еду прижали, хотя она должна была пойти в общий котел. Да ещё заставляли готовить для них. В общем, одно удовольствие было смотреть, как им по башке стучат. Вовец, конечно, сочувствовал и, будучи рабочим человеком, разделял возмущение братьев по классу. Но его интересовали и другие вопросы. Бурильщики никаких тайн хранить не собирались и тут же выложили все подробности геологического строения разбуренного участка. Слюдитовая жила там хорошая, метров пятьдесят на сто площадью, уходит отвесно в глубину. По краям бедновата, а в центре, похоже, содержит приличные камни. Они маленько керн подломали и наковыряли чуток. Правда, качество слабоватое, трещин много в кристаллах. Тут к ним шлялся втихушку один деятель с пачкой долларов, покупал информацию. Мужики засмеялись, мол, шпион, наверное. Обещал сегодня утром явиться и купить за хорошие деньги всё добытое, но не пришел. Они его прождали полдня, переругались с охраной, которая требовала, чтобы они сматывались, а не торчали тут, раз работу закончили. Вовец расспросил подробнее и понял, что шпионом был Коля Ченшин. Он подбил мужиков, соблазнив деньгами, уничтожить лучшие образцы слюдита с изумрудами. Те подменили богатые керны бедными с краев месторождения, никто же за ними не следил. Теперь они и сознаться не могут в своей проделке, ведь накажут непременно. Да и сердиты на подрядчиков, которые, как им кажется, могли бы платить получше и не отдавать в подчинение охране. Во всяком случае, угрызений совести они не испытывали и даже предложили Вовцу купить у них камни. Вовец, конечно, посмотрел, что они из кернов выколотили, убедился, что кристаллы крупные, но очень трещиноватые и бледно окрашенные, и отказался. Перевел разговор на милицию, шастающую по лесам. Мужикам и тут было что порассказать. Оказывается, есть специальное подразделение, состоящее почти исключительно из офицеров, которое должно пресекать подпольную добычу и продажу драгоценных камней. Ничего в камнях они не смыслят, хватают на дорогах мужиков-любителей, которых в округе полно роется на старых отвалах, и увозят в Режевской райотдел, поскольку здесь территория Режевского района. Там отгружают хиту на шею местной милиции, а сами едут пьянствовать. С охраной делянки у них завязалась теплая дружба, согретая алкоголем, поскольку охрана страшно боится нового нападения, а также под милицейским прикрытием может уверенней бить бродячих хитников.