Текст книги "Изумруд - камень смерти"

Автор книги: Виктор Мясников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

Но больше всего позабавил Вовца рассказ о главном геологе фирмы, которого раз в неделю привозят на участок. Мужик уже в изрядном возрасте, плох здоровьем, как все старые геологи, и помешан на изумрудах. Когда-то ему не дали обследовать этот район, так он сейчас дорвался. Они ему выкладывают в ящиках керн, а он приезжает и смотрит. Когда после ночного побоища выяснилось, что ящики поломаны, а колонки перепутаны, они их скидали как попало, и ничего, сошло. Так они к следующему его приезду подсунули те же самые ящики с теми же образцами. Опять сошло. Его только одно интересует – изумруды. Все керны с изумрудами забрал на исследование в город, так они к следующему его приезду старые керны к новым прибавили и на три с лишним тысяч рубчиков лишней проходки приписали. С паршивых козлов хоть шерсти клок, да и приятно, черт возьми, начальника наколоть. Тут Вовец, как истинный советский рабочий, с ними был согласен на все сто процентов.

Тем временем машина выкатила на шоссе, и Вовец с Климом тепло попрощались с новыми приятелями. В Крутихе они сразу увидели подозрительные машины, стоявшие возле кирпичного домика лесничества, и мимо него не пошли. Предпочли к Адмиралу добираться в обход. У него переоделись в дачников нарочито ярких и беззаботных. Со двора можно было наблюдать, что творится у лесничества. Машины уезжали, приезжали. Адмирал сходил на разведку и выяснил, что в лесу найдены трупы. Приехала милиция из района и из города, а также "Скорая помощь", которая увезла раненых. Все это он узнал на почте, располагающейся в том же здании. Подробностей пока никаких выяснить не удалось, поскольку лесничий уехал с милицией в лес, вернется только вечером.

К вечеру истопили баню, купили водки, приготовили ужин и пригласили лесничего попариться за компанию. Тот охотно согласился, пришел усталый и хмурый, но от выпитого сделался разговорчив и весел. Его даже расспрашивать не пришлось. Как всякий человек, переживший неординарное событие, он торопился сам о нем рассказать. Всякому приятно оказаться в центре внимания, когда тебя слушают, разинув рты. В его изложении события последних суток выглядели приблизительно так.

Вчера вечером компания туристов весьма странного вида, похоже, обычные молодые шалопаи из Нижнего Тагила, собралась выпить и развлечься в самом дальнем и глухом углу района. Как будто не могли найти место для пьянки ближе к дому. Сам лесничий там оказался в первый раз, поскольку территорию, освобожденную от военного постоя, лесники только ещё начали обживать. В этом месте была старая запруда и, соответственно, пруд. Вся компания уселась пониже запруды и принялась балдеть. Что там произошло, не поймешь, но лесничий считал, что шалопаи сами нарушили плотину. Во всяком случае, запруда обрушилась, пруд ушел и смыл к едрене-фене всю ораву. Гнало их и колотило о камни километров пять. Двоих заколотило до смерти. Одному так все кишки выдавило, смотреть тошно. Лесники их отвезли на своем грузовике в Реж, в больницу. Там сегодня же сделают вскрытие и определят, от чего умерли. Может, их свои же пришили, а потом воду спустили, чтобы следы замести. Есть у милиции такое подозрение. Следователь там винтовку нашел и разбитую видеокамеру, а шалопаи говорят, что у них этого не было.

Эти новости Вовца с Климом вполне удовлетворяли. Раз рэкетиры хотят представить все происшествие как несчастный случай, природную катастрофу, так и не стоит им в этом мешать. Вовцу вовсе не хотелось оказаться под следствием за взрыв, повлекший человеческие жертвы, то есть по обвинению в умышленном убийстве с кучей отягчающих обстоятельств. Теперь, когда ситуация сделалась понятной и более-менее прогнозируемой, можно было выбираться в Екатеринбург. Тем более, что там раненые Серж и Серый сейчас одни, без друзей. Поэтому, проводив пьяного лесничего, оставив рюкзаки у Адмирала, налегке отправились к ночному поезду, проходившему через станцию в час ночи. Клим держал корзинку, где под ворохом укропа, редиски и петрушки, щедро наваленных Германычем, лежал увесистый пакет с изумрудами. Вовец шел налегке, но сзади за ремнем у него по-прежнему торчал газовый пистолет, прикрытый энцефалиткой. На ступеньках крылечка станционного здания несколько пожилых дачников рассуждали о преимуществе низкорослых помидоров открытого грунта над всеми остальными. Неизвестно, что погнало старичков в город среди ночи, но опасности они не представляли. Клим осторожно обошел пристанционные строения, ничего подозрительного не обнаружил, и они встали в тень покосившегося сарая, дожидаясь поезда. Сели в первый вагон вместе со старичками, купили у проводницы билеты и спокойно додремали до Екатеринбурга.

Поскольку Вовец жил сравнительно близко от вокзала, изумруды отнесли к нему. Вовец пытался уговорить Клима заночевать у него, но тот рвался к семье. И ушел, неся на руке корзинку с зеленью, но только с растительной. Зелень каменная осталась у Вовца. Тот, поскольку сон все равно уже оказался сбит, вытер пыль на своей небогатой мебели, освежил мокрой тряпкой пол и замочил в ванной грязное белье. Несколько раз порывался позвонить Валентине, но вовремя вспоминал, что уже ночь. За окнами стало совсем светло, когда он наконец упал на софу и мгновенно заснул.

В восемь утра его разбудило настойчивое треньканье телефона. Дотянулся, нащупал трубку, подтянул к уху и, не открывая глаз, что-то сонно пробурчал.

– Володя! – раздался звонкий голос Валентины. – Ты дома? – Странный вопрос. А кто бы трубку взял? Вовец улыбнулся, сон как рукой сняло. – С тобой все в порядке? – В голосе девушки звучало неподдельное беспокойство.

– Здравствуй, Валюша, – тихо сказал Вовец. Мысленно он так её называл все последние дни и сейчас назвал по привычке, выработавшейся за это время. – Я неистребим и вечен, как русский таракан. Меня и дуст не берет.

– И такой же усатый? – засмеялась Валентина.

– Даже хуже. Еще и с бородой. – Он провел ладонью по подбородку, почувствовал, что колючая щетина отросла ещё больше и стала мягче. Слушай, а как там ребята?

– В больнице оба. У Сереги перелом, но, сказали, не опасно, через пару недель гипс, наверное, снимут. Но у него ведь ещё и воспаление легких! Сказал: "Перекупался!" – она изобразила его с ехидной интонацией. – Я ещё разберусь с этим вашим купанием. А у Сержа оказалось гораздо хуже. Сломаны три ребра и порвано легкое. Лежит в той же больнице, в хирургии, в легкое трубка вшита, и кровь из неё бежит в бутылочку. Давай сегодня к ним сходим?

– Могла бы и не спрашивать, само собой. И Клим тоже пойдет. Слушай, а про Фарида знаешь что-нибудь?

– В ожоговом твой татарчонок, дня три-четыре ещё продержат. Ты с какой сковородки его снял? О чем ни спросишь, он только "му" да "ну".

– Тоже надо будет навестить. А когда пойдем?

– Может, ты сейчас приедешь ко мне, тут и решим?

– Можно, конечно, и сейчас, – Вовец почувствовал волнение, – если завтраком накормишь.

– Конечно! – Ему показалось, что она сказала это с облегчением. Записывай адрес. – Она продиктовала. Вовец этот дом на углу Московской и Большакова знал. – Тридцать минут тебе на дорогу!

В трубке раздались частые гудки, и Вовец решил, что Валентина специально так поспешно прервала разговор, чтобы он сразу же, без отговорок и оттяжек, ехал к ней. Во всяком случае, такая версия была ему больше всего по душе. Он глянул в зеркало на свое загорелое лицо, решил – бороду сбривать никак нельзя, и вовсе не потому, что она придает мужественный вид, а просто подбородок под ней белый, не загоревший. Быстро собрался, бросил в сумку пакет с изумрудами и направился к дверям. Он уже почти ушел, как снова настойчиво задребезжал телефон.

Поколебавшись, Вовец вернулся и поднял трубку, хотя внутренний голос подсказывал ему, что делать этого не надо, что ничего приятного он не услышит, скорее, наоборот.

– Здравствуй, Вова! – сказал некто с превосходством человека-невидимки: я, мол, тебя вижу, а ты меня нет. – Как настроение?

Вовец узнал голос, испортивший ему настроение на рассвете десять дней назад. Произошедшие за это время события несколько затерли в памяти таинственный тот звонок, Вовец слегка подзабыл о нем, но стоило появиться в городе, как неизвестный шантажист – а в том, что этот человек станет что-то требовать, Вовец не сомневался, – тут же о себе напомнил.

– Что ты хочешь? – резко спросил он, чтобы сразу расставить все точки над Ё, выяснить наконец, чего от него добиваются.

– Ну, для начала выяснить, какое отношение ты имеешь к двум трупам и куче сломанных костей.

– Никакого, поскольку даже не знаю, о чем речь, – раздраженно ответил Вовец. – Что еще?

– Ну, допустим, допустим, – в голосе на другом конце провода звучало откровенное сомнение, слишком откровенное и нарочитое. – Что еще? Да вот камушков зеленых маленько хотелось бы.

– Сколько? – Вовец вздохнул с облегчением. Это все объясняло и упрощало.

– Половину.

– Слушай, забирай все! – расщедрился Вовец. – Через час в мусорном контейнере у моего дома. Найдешь там красную обувную коробку. Мне они все равно не нужны.

– Э, нет, – голос в трубке сделался настойчив и жесток, – через час подъеду к тебе домой, и поделим по-братски.

– Извини, братан, по-братски некогда, – Вовец был вежлив как никогда, – или все, или ничего. Через час в помойке. Смотри, не опоздай, а то на свалку увезут. Всё, чао, целуйте кактус! Мне на работу пора.

Он бросил трубку, выскочил из квартиры, поспешно запер двери и сбежал по лестнице. Быстро пошел дворами и дальше через гаражи, проверяя, нет ли хвоста. Слежки не обнаружил и вышел к трамвайной остановке. На нем была просторная светлая летняя куртка, отлично скрывавшая заткнутый за ремень газовик. Сумка с изумрудами висела на плече. Этот дурацкий телефонный шантаж его, безусловно, обеспокоил, но гораздо меньше, чем в прошлый раз. Ситуация оказалась понятной, и выход из неё можно было найти. В принципе, Вовцу следовало опасаться только тагильских бандитов, но самый опасный из них, Киборг, был уже на том свете, а остальные, вполне вероятно, уже не появятся на лесной дороге и не захотят устраивать разборки.

* * *

Вовец уложился ровно в тридцать минут. Когда Валентина открыла дверь, он обмер, до того она была хороша. Неназойливая косметика, обрисовавшая губы и высветившая глаза. Какая-то сложная, двухслойная, кажется, юбка из невесомого шифона в розовых цветах и белый льняной жакетик. Пышные каштановые волосы подняты на затылок и изящно заколоты. На ногах кремовые босоножки. Оба несколько оробели, засмущались. Валентина поспешно повела его на кухню, усадила за стол.

Вовец подумал, что сразу после завтрака они отправятся в больницу к ребятам, но оказалось, что раньше одиннадцати туда не пускают. И он понял Валентина нарядилась специально для него. Но радость этого открытия тут же сменилась уныньем: он не хотел, боялся сближения с ней. Испугался перемен в устоявшейся, отлаженной холостяцкой жизни, испугался недолговечности замаячившего счастья, словно бывшая жена незримо возникла на кухне и ехидно сказала: "У нас тоже красиво начиналось".

Он со вздохом поднялся из-за стола, понес тарелки и чашки в раковину, машинально открыл краны и поискал глазами тряпочку для мытья посуды. Валентина подошла сзади и мягко придержала за локти.

– А вот этого тебе делать больше не придется.

– Ты хозяйка, – пожал плечами Вовец, отходя от мойки, – тебе и чашки в руки.

– Ты не понял, – Валентина повязала кухонный передник, – теперь я всегда буду мыть за тобой посуду. – Она поставила на сушилку вымытую чашку. – И готовить буду я, и стирать. Я достаточно понятно излагаю?

Вовец ошарашенно молчал. Все это не укладывалось в голове. Валентина тем временем закончила с посудой и сняла передник. Села к кухонному столику напротив Вовца. В её взгляде была решимость, не терпящая возражений.

– Ничего, – сказал Вовец с грустью, – это скоро пройдет, не переживай.

Валентина пропустила его замечание мимо ушей.

– Я сходила к подружке, она психолог и занимается как раз семейными проблемами. Всё ей рассказала, и она говорит, что мы идеальная пара. Оба сильные личности, лидеры, оба любим работать, умные, творческие, оба надежные. Кроме того, имеем жизненный опыт – нажглись по разу, значит, будем относиться друг к другу более бережно. Я целую неделю думала обо всем этом и пришла к выводу: она права. Так что с сегодняшнего дня будем жить вместе.

– Мне скоро сорок лет, – как можно мягче сказал Вовец.

– Нормальный мужской возраст. Мне скоро тридцать, тоже не ребенок. Так что не комплексуй по этому поводу. Ты, Володя, просто боишься, думаешь, один раз не получилось, так и сейчас нормальной жизни не будет, и мой такой напор тебя пугает, подвох ищешь. Правильно?

– Как-то странно. Подруга сказала, ты решила. А я что?

– Можно подумать, я не чувствовала твоих взглядов. Ты же с первого дня был согласен. Если бы я тогда у тебя дома легла рядом, ты бы отказался? Тебе просто не нравится, что я проявляю инициативу, а не ты. Но я тебя уже успела понять, ты никогда не подойдешь первым. Так что я просто тебе помогла. Ладно, ничего не говори, думай, сейчас у нас другие дела. Ты должен был принести камни.

Потрясенный Вовец не сразу понял, что надо делать, потом отыскал в прихожей свою сумку и достал пакет с изумрудами. Таким скованным и бестолковым он давно себя не ощущал. К столь крутому жизненному повороту оказался совершенно не готов. Одно дело – романтическая интрижка, плавно переходящая в более прочные отношения, и совсем другое, когда тебя берут за рога и ставят в стойло.

Двухкомнатная "хрущовка" была обставлена весьма небогато, вся мебель, чувствовалось, досталась в наследство от родителей. Только телевизор и магнитофон новые. В большой проходной комнате обитал Серый, а меньшую комнату занимала Валентина. Но на будуар эта комната походила меньше всего: только тахта и платяной шкаф придавали жилой вид, всю остальную территорию занимала мастерская.

Тут Вовец почувствовал себя в родной стихии. Пока Валентина, включив лампы боковой подсветки, сортировала изумруды под огромной лупой, установленной на штативе, он разглядывал станки и всякую ювелирную оснастку. Главным был ограночный станок, привинченный прямо к письменному столу: двигатель с горизонтальным опорным диском для шлифовальных план-шайб, стойка с ограночной головкой, снабженной квадрантом, несколькими регулировочными винтами, рычагами и делительным кольцом. На массивной тумбе стоял, притянутый болтами, горизонтально-шлифовальный станочек. На стеллаже покоились два станка с отрезными дисками – один помощнее, другой поменьше. Двигатель с толстым войлочным диском на оси был намертво привинчен прямо к стеллажу. Рядом с ним, притянутый струбцинами к полке, стоял обычный заточной, но вместо наждачных кругов на валы были установлены толстые обдирочные диски из пористого карбида кремния. Еще Вовец увидел зубоврачебную бормашину с гибким валом, с закрепленной в наконечнике толстой алмазной головкой.

На стеллаже чувствовался порядок, наведенный женской рукой. Мужики обычно суют инструмент на любое свободное место, а здесь все было размещено в строгом порядке, сразу видно, что где лежит. Тут отрезные диски, здесь шлифовальные. Ручной ювелирный инструмент отдельно от грубого слесарного железа. Вся мелочь по коробочкам, кассетам и гнездам. В самом низу – ящики, набитые камнями. Кругом лампочки с отражателями, легко поворачиваемые в нужном направлении.

Валентина искоса бросала лукавые взгляды на своего возлюбленного, с горящими глазами обследующего многочисленное оборудование. Теперь она была твердо убеждена, что никуда он от неё не денется.

* * *

Прозрачная пластиковая трубочка, вшитая под ключицу, спускалась с кровати в пузатую бутылочку, до половины наполненную желтоватой жидкостью. А в трубочке жидкость была бледно-розовой и то поднималась, то опускалась в такт дыханию Сержа. Но сам он выглядел весьма бодро на фоне трех других ломаных-резаных обитателей палаты, вовсе лежавших пластом. А Серж даже вставал и ходил, держа бутылочку в руке, только дышать глубоко не мог больно. Через неделю его вообще обещали выписать, но с месяц ещё предстояло ждать до полного срастания ребер и восстановления пробитого легкого. А синяки с лица почти сошли, остались желтоватые пятна. От принесенных фруктов и всяких деликатесов он категорически отказался, продемонстрировав полную тумбочку еды, принесенной женой.

К Сержу они зашли в первую очередь, поскольку его отделение располагалось близко от входа. Потом отправились в терапию, где лежал с пневмонией Серый. Тот страшно обрадовался, особенно, как показалось Вовцу, тому, что они пришли вдвоем. Лицо Серого, ещё не отошедшее от побоев, напоминало недозрелый баклажан, его покрывали фиолетовые и зеленые пятна синяки и ссадины, замазанные зеленкой. Загипсованная рука висела на перевязи, но торчащими кончиками пальцев он демонстративно шевелил, показывая, что дело пустяковое, травма несерьезная. Надо сказать, что Валентина не охала и не причитала, держалась совершенно спокойно, и Вовцу это понравилось. Он считал, что охи делу не подмога, а только лишняя нервотрепка. На Серого от больничного безделья, а он считал, что от антибиотиков, напал жор. Сразу накинулся на жареную курицу, ещё теплую внутри кокона из фольги. Впрочем, убогая больничная еда стимулирует аппетит, если не отбивает напрочь. Но Валентина приготовила ему много всего, чуть не полную сумку, так что до следующего дня должно было хватить.

Тут появился Клим с авоськой, полной апельсинов, бутылок с минералкой и пакетов с соком. В палате стало шумно. Вовец взял сумку, где ещё был изрядный кусок курицы в фольге, пластиковая банка йогурта и несколько яблок, добавил пару апельсинов и литровый пакет сока, поднялся и объявил:

– Мне надо ещё с одним больным конфиденциально пообщаться. Повернулся к Валентине. – Я схожу, ладно?

Та заботливо поправила ему воротничок, коснулась руки, кивнула и разрешила:

– Сходи, только не очень долго.

У Клима с Серым глаза на лоб полезли от такого зрелища.

В ожоговом отделении Вовец спросил пробегавшую по коридору медсестру, не скажет ли, в какой палате Фарид.

– Фамилия какая? – бросила та через плечо, уносясь дальше.

– Да хрен её знает, – чертыхнулся Вовец, бросаясь следом, – татарская, поди. Задница у него обгорела и спина тоже.

– В восемнадцатой, – буркнула сестра и исчезла за поворотом.

Фарид лежал на животе, подсунув под грудь тощую подушку, сложенную вдвое, и читал растрепанную книжку. Спину его охватывала марлевая повязка с проступившими серо-желтыми лекарственными пятнами. Нижнюю часть тела прикрывали широкие больничные штаны неопределенного цвета. Вовец придвинул табуретку и присел рядом. Две койки в палате были пусты, а ещё на одной сидел синий человек с толсто забинтованными по самые плечи руками. Чуть приглядевшись, Вовец понял, что это просто старый алкаш. Фарид повернул голову и удивленно уставился на Вовца.

– Здорово, что ли, – улыбнулся тот и пожал лежащую на простыне руку. Не узнал?

– Узнал, как не узнал? – обрадовался Фарид. – Не ожидал просто. Думал, все, не увидимся больше. А я вот так лежу все время, не шевелюсь, чтоб зарастало скорей. Дня через три уже могут выписать.

Вовец полез в сумку, зашелестел фольгой, развернул курицу, положил на постель перед Фаридом. Вкусно запахло жареной курятиной. Алкаш поднялся с койки и взволнованно прошелся по палате, осторожно неся перед собой забинтованные руки, словно огромные белые варежки. Фарид поднял лицо и беспомощно, как ребенок, взглянул на Вовца. И тот увидел, как на темно-карих глазах парнишки набухают слезы. Фарид зажмурился, аж влага проступила меж веками, ударил кулаком по матрасу и яростно прошептал:

– Сволочи, сволочи, твари...

– Ты что это? – Вовец потрепал его по затылку. – Брось. Поешь-ка лучше.

– Приехали, твари, – Фарид закрыл лицо руками, упер локти в матрас, слова сквозь сомкнутые пальцы доносились неразборчиво, – сам Шуба явился. Баксы отобрал, двести не хватило, на долг перевел. Сказал, разборка со мной будет, когда домой приеду. Говорит: деньги взял – обязан был тебя грохнуть. Ищи, говорит, где хочешь, и кончай. А деньги в зачет той тыщи баксов, что у Кучки не нашли. – Он потер глаза, шмыгнул носом. – Даже курить не оставили, паскуды, а ты мне поесть принес...

– Федя, – проскрипело за спиной. Это алкаш подал голос. – Феденька, ты меня покормишь?

– Дед, уйди, а? – отозвался Фарид не поднимая головы.

Вовец молча отделил пласт белого куриного мяса с поджаристой шкуркой и сунул в готовно распахнувшийся беззубый рот. Мелко жуя, так, что все лицо двигалось, алкаш с довольным видом направился в коридор.

– Мать только обрадовалась, – снова заговорил Фарид. – Когда меня нет, у ней с отчимом все хорошо. Не люблю я его. А тебя я узнал. Тогда на отвале с сыном был, а мы... Ты ведь меня тоже узнал? В темноте, когда завалило, что хочешь мог со мной сделать. Или там оставить. Мог ведь?

– Мог, мог, – Вовец опять по-отечески потрепал его по волосам. И то сказать: Фарид всего-то на четыре года старше его Олежки, и в самом деле в сыновья годится. – И ты со мной мог. Но не сделал. Ты ешь давай, успеешь наговориться. А кто такой этот Шуба?

– Смотрящий, главный в районе, авторитет, в общем, – Фарид промокнул глаза узким вафельным полотенцем и принялся за курицу. Похоже, изрядно оголодал на больничных харчах.

Вовец расспросил его поподробней о делах Шубы и его людей, о том, как они изложили Фариду ситуацию с прорывом плотины. Ободрил, выложил из сумки гостинцы, дал десятку на сигареты и распрощался.

Когда вернулся в терапию, Клим тут же кинулся к нему и принялся яростно трясти руку.

– Поздравляю, Валя нам все рассказала, – радость его была совершенно искренней. – Вот уж не думал.

– Чего не думал? – так же искренне удивился Вовец.

– Что вы так быстро поженитесь.

Порозовевшая Валентина взяла под руку оторопевшего Вовца.

– Это он уже сам придумал. Ты его, Володя, не слушай. Ему просто гульнуть как следует хочется, вот и пытается на свадьбу раскрутить.

– Да хотя бы на банкетик мало-мальский, – рассмеялся Клим.

– Вот ребят выпишут, соберемся семьями и отпразднуем все сразу – и выздоровление, и ваш фарт, и мой, – она глянула Вовцу в глаза и прижалась к нему плечом.

* * *

Кентавр и Дыба были раздражены. Шуба со своей шайкой окраинной шпаны не оправдал их надежд. Ленивые, тупые, бездарные истребители пива и жвачки не очистили территорию от хиты, не обнаружили буровую, потому что так далеко не заезжали, и вообще превратили работу в пикник на обочине. Мало того, потеряли двоих убитыми и нескольких ранеными. Слухи о такой катастрофе распространились по всему Тагилу и достигли ушей тех, от кого Шуба тщательно скрывал свою операцию. В результате городские авторитеты выразили свое глубокое разочарование окраинным смотрящим. Он ввязался в какие-то сомнительные дела на чужих территориях, что могло вызвать обострение отношений с местными преступными лидерами. Почти перестал вносить деньги в общак, поскольку не умел увеличить доходы, да ещё понес потери и не отомстил за убитых и изувеченных. Такой человек не мог далее занимать руководящую должность в криминальных структурах, и Шубе ясно дали понять, что его заменят, как только найдется подходящий кандидат.

Было отчего прийти в уныние. Падение с вершины иерархической пирамиды к самому подножию весьма болезненно. Бывшие подчиненные обычно тут же припоминают все обиды, а кроме того, предстоит заново отбивать для себя местечко ближе к верхам, чтобы не оказаться на нижней ступеньке, так сказать, возле параши. Поэтому Шуба стремглав кинулся к своим екатеринбургским партнерам за содействием. У него ещё имелся шанс остаться наверху. Для этого следовало наказать виновных в гибели его бойцов и срочно добыть денег, да побольше.

На одной из пригородных баз отдыха состоялось совещание. По отдельности приехали Кентавр, Дыба, Шуба, Коля Ченшин и Аркаша Вершинин, как бы на рыбалку. Никакой сауны, выпивки и закуски в этот раз не было, только минералка, хоть и импортная. Шуба было завозникал насчет ужина и рюмки, но его сразу поставили на место, объяснив, что не гулять собрались, а по делу. Тогда Шуба начал требовать денег в качестве компенсации за бесславно павших и побитых, чем вызвал неудержимый смех у всех присутствующих. А Дыба сказал:

– Если тебе за них сейчас бабки дать, завтра ты остальных перебьешь и снова за компенсацией явишься. Если они такие бараны, что дали себя замочить, значит туда им и дорога.

Объяснив всю бесперспективность притязаний, Шубе указали на провал по его вине всей операции и объявили о расторжении договора, чем привели Шубу вначале в замешательство, а потом в дикую ярость. Он принялся рвать у себя на груди рубаху, материться, брызжа слюной, угрожать и махать пистолетом, мол, от него так просто не отделаться, у мафии, мол, длинные руки с острыми когтями. Никого он не испугал. Дыба и не таких видывал, сам на зоне парился в свое время. Кентавр, как бывший комсомольский вождь, тоже не привык склонять голову перед каждым уголовником, да ещё и просчитал ситуацию наперед. Эту вспышку предугадать тоже было несложно, и он к ней морально подготовился. Коля Ченшин сидел у Шубы за спиной на пристенном диванчике и держал руку в кармане на рукоятке "Макарова", снятого с предохранителя. А Аркаша, словно серый мышонок, скрючился в уголке, положив на коленки папку со стопкой бумаги, и тихонько стенографировал происходящее, фиксируя психологическое состояние тагильского партнера. Он тоже просчитал ситуацию и ждал, когда Шуба сломается и начнет клянчить.

Ждать пришлось недолго. Шуба, влезший без разрешения криминальной верхушки на чужую территорию и пожелавший в одиночку заглотить жирный кусок, не мог теперь обратиться к авторитетам за помощью, а сам по себе ничего не значил. Через пару минут, когда набор угроз и ругани стал повторяться в третий раз, а резкие жесты утомили и сделались вяловатыми, он перестал выглядеть страшным, а сделался смешным.

– Высказался? – остановил его Кентавр. – Теперь моя очередь. Будем считать, что ты ничего не произнес, а мы ничего не услышали. Хотя обычно такие слова не прощаем. По нашим сведениям, у тебя осложнились отношения с боссами, да и орлы твои ропщут. Короче, или ты прекращаешь выпендриваться и начинаешь работать, или вали в свой Тагил. – Поморщился. – И не тряси пушкой, как молодой боец.

Шуба скис. Он прекрасно понимал, что его нанимают для выполнения грязной работы, а потом собираются выбросить за ненадобностью, но выбора не оставалось. Убрал свой облезлый ТТ и, катая желваки на щеках, кивнул. К столу подсел Ченшин и расстелил карту. Он получил нагоняй гораздо раньше, но сохранил самообладание. В общем-то ему уже незачем было работать на эту фирму, но резко уходить не хотелось, чтобы не вызывать лишних подозрений. Объемистый пакет с изумрудами он припрятал у себя в гараже, и теперь предстояло найти покупателей.

– Так, – сказал Ченшин, – вот здесь обосновались наши конкуренты. Намереваются приступить к разработке месторождения изумрудов. Надо им испортить малину.

* * *

Странное ощущение – проснуться среди станков и ящиков с камнями. А в плечо уютно посапывает молодая женщина. Ее густые каштановые волосы пахнут ромашкой, а теплое дыхание согревает руку. Вовец осторожно, чтобы не разбудить Валентину, дотянулся до часов. Уже восемь, впрочем, не так уж и много, можно ещё понежиться в постели с любимой женщиной. Валентина сонно пошевелилась, потерлась щекой и осторожно поцеловала Вовца в грудь, двинула головой, откидывая волосы с лица.

– До чего же хорошо! – она потянулась, обняла Вовца и крепко прижалась к нему полной грудью. – Давай весь день проваляемся? Тебе ведь тоже хорошо?

– Еще как! – он провел ладонью по её гладкой спине.

– Лучше, чем с другими?

– У меня нет других, – улыбнулся Вовец, – да и не надо.

– Не будешь объявление в газету подавать про женщину с ребенком?

– Теперь уже поздно, постаралась одна перехватчица, – он потрепал её каштановые локоны, глубоко погружая в них руку, – а жаль, такое классное объявление пропало, полночи сочинял.

– Ну-ка, – Валентина подняла голову, с интересом поглядела в глаза Вовцу, – огласи.

– Значит, так, – он откашлялся, как артист, настраивающий голос, и с пафосом объявил: – "Мужчина! Будет рад!"

– Здорово! – восхитилась Валентина. – Прямо в точку. А теперь я отвечаю через ту же газету. – Она тоже откашлялась и артистически откинула руку. – "А уж я-то как рада! Подпись – Женщина."

И тут противно зазвонил телефон. Валентина со вздохом отлепилась от Вовца, завернулась в одеяло, нехотя пошлепала босиком в другую комнату. Вовец, оставшийся голым на раскладном диване, прогнулся, потягиваясь, и обессиленно расслабился. Прошедшая ночь по энергозатратам равнялась дню работы в шахтном забое.

– Володя! – крикнула из другой комнаты Валентина. – Это тебя! Вернулась, придерживая на груди одеяло, и ещё раз повторила удивленно: Тебя спрашивают. Ты кому-то номер уже успел дать?

– Даже не думал, – Вовец был удивлен не меньше.

Он быстро натянул брюки и прошел к телефону, ломая голову, кто бы мог ему сюда звонить? Внутренний голос сразу подсказал, что ничего хорошего этот звонок не принесет. Вовец поднял со стола трубку и, вкладывая в голос некую решительность, хрипло спросил:

– Кому я нужен? – У него ещё успела мелькнуть мысль, что кто-то ошибся номером, а имя совпало.

– Какой-то голос у тебя странный. Не выспался, что ли? Хотя с такой девушкой, наверное, трудно уснуть.

Это был тот самый таинственный вымогатель. У Вовца голова кругом пошла. Откуда тот знает номер телефона? Как он его выследил? Они с Валентиной вчера вместе сходили в больницу к ребятам, потом завернули в магазины и больше из дому не высовывались.

– Никак нам с тобой толком поговорить не удается. Ты только трубку не бросай, – обеспокоился неизвестный, – разговор есть серьезный. Слышишь?

– Слышу, – отозвался Вовец. – Чего надо?

– Я же сказал уже – серьезный разговор. Конкретно – деловое предложение.

– Понял, предложение настолько заманчивое, что отказаться нельзя, Вовец не скрывал иронии, – а если откажусь, то будет плохо и мне, и моим родственникам, и друзьям, и знакомым, и даже соседям.

– Ничего подобного. Я не собираюсь тебя шантажировать, мне нужен добровольный партнер. И отказаться ты сможешь, но только после разговора. И будет лучше, если мы встретимся прямо сегодня. А станешь упираться и дальше, тогда придется тебя подвести к ситуации, когда сам начнешь проситься. Кстати, если ты действительно выбросил камни в помойку, они пропали. Мне они не нужны, и я в мусоре не роюсь, по крайней мере в таком. Ну так как, встречаемся сегодня?