Текст книги "Тень (СИ)"

Автор книги: Виктор Шмыров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– Вы адрес ее и брата Крапивина найти сможете?

– Конечно, смогу. Что, и ее разыскивать будете?

Миронов пожал плечами.

– Господи! Да что же они такое сделали, если вы их так ищете?

Миронов кратко рассказал о пропавшем ленинградском геологе, выплывших его документах, таинственных печатях на маршрутных листах.

– Так вы думаете, они его ограбили? Или убили?

Миронов снова пожал плечами.

– Нет, здесь что-то не так. Нигамаев в мае был тут, хотя мог устроиться и не работать, бывает ведь и такое, – размышлял вслух сержант. – Да и Крапивин... шурфы бить не для него, старик! Рыбалка там, шишки – они ж кедры-то пилами валят, не обколачивают – это по нему, а у геолога... Хотя, чего не бывает? Давайте, товарищ майор, лучше сделаем так. Вы в больницу идите да к Валуеву, он там же, в потребсоюзе, летом работает, все равно ведь пойдете? – взгляд умных его глаз стал испытывающе-ироничен.

Когда Миронов в ответ кивнул, он довольно хмыкнул и продолжал:

– А я пока братом крапивинским займусь, он вам все равно много не скажет, такой же прохиндей, адрес петуховской жены найду, ну и геологом поинтересуюсь, а к вечеру встретимся – ушицей накормлю, а?

За день Миронов побывал и в потребсоюзе, и в котельной гаража, где, кроме кооператорских, стояли машины самых разных служб, и в больнице, и даже в морге; поговорил и с кочегаром Валуевым, и с доктором, и с многими другими людьми, но ничего существенного узнать не смог.

В больнице не удержался и схватился с Козловым – молодым специалистом высокомерного вида в больших, в пол-лица, притемненных очках, который, как оказалось, был одновременно заместителем главврача, а в конце мая – начале июня, пока тот был в отпуске, исполнял его обязанности.

– Что же это вы, – бросил, когда выходил из морга, – похоронить по-человечески не могли?

– То есть? – вздернул голову и заблестел очками доктор.

– А если бы такое с кем из ваших близких или друзей?

– У меня нет таких близких. И друзей таких тоже нет, – он напирал на это – таких. – Да и похороны всяких проходимцев не входят в нашу компетенцию! По-человечески... Да какой же он человек? Вы бы печень его видели, человек!

От неожиданного выпада Миронов даже приостановился.

– А вы что, сами решаете, кто человек, кто нет?

Врач молчал, но смотрел зло и презрительно. Тогда и Миронов решил его не щадить:

– А почему вы, Юрий Алексеевич, вскрытие еще больше чем на сутки отложили? Вы же врач, хирург! А тут труп пролежал почти неделю.

– Но там было все ясно! Перепил и сгорел.

– Так вам это было ясно еще до вскрытия? Вы так легко и быстро определяете причину смерти? Чисто визуально? А почему же вы, уважаемый Юрий Алексеевич, не исследовали желудок и пищевод? Почему не отправили материалы на токсикологическую экспертизу, если не в силах произвести ее самостоятельно? В заключении вашем ни слова нет о вскрытии полостей черепа! Вы вообще делали вскрытие или так, отписались?

– Делал, как же. А не сразу, потому что операции были срочные, вскрытие произвел, как положено, груди и живота, про череп не подумал, – в голосе доктора появились заискивающие нотки.

– А следователь прокуратуры присутствовал при вскрытии или потом подписался?

– Потом... – потупился врач. – Это он предложил, позвонил и сказал, чтоб я вскрывал без него. Вы думаете, смерть была насильственной? Считаете, что его отравили?

– Не знаю, не знаю... – пробурчал Миронов. – Надеюсь, что эксгумация подтвердит ваше заключение.

– А что, будет эксгумация? – хирург сник совсем, даже очки его огромные перестали поблескивать.

– Не исключено.

Ушел он не прощаясь.

Зарубин тоже ничего утешительного сообщить не мог. Петухов исчез из поселка еще в конце апреля, когда открылась навигация; что касается Крапивина, то он был в артели на Кривом озере в трехстах километрах от поселка: прибывший четыре дня назад за продуктами, видимо больше за водкой, бригадир подтвердил, что старик находится в артели неотлучно с самого начала июня. Добраться до Кривого в ближайшие дни не представлялось возможным – у соседей в Ханты-Мансийском округе разбушевались таежные пожары, и вся авиация была брошена на борьбу с ними: огонь подступал к району буровых скважин.

Выслушав новости, Миронов написал и отправил отношения на хирурга Козлова и следователя местной прокуратуры, которому было поручено расследование смерти Нигамаева, так как не терпел столь существенных упущений по службе, зная, чем оборачивается порой чужая небрежность... Потом заказал разговор с Пермью, с управлением.

Государственный архив

Пермской области.

Фонд 218, опись 1,

дело 24, лист 168.

(Копия)

Председателю Чердынской

уездной земской управы.

Настоящим доводится до Вашего сведения, что в Чердынский уезд командируются представители союзного командования офицеры британского и французского представительства А. Лекрер и Ч. Скотт для ознакомления с экономическим состоянием края, его рудными и другими богатствами. По прибытии вышеуказанных офицеров Вам надлежит обеспечить свободное и незамедлительное их передвижение по территории уезда, особенно же гарантировать срочность и безопасность поездки в Кутайскую и другие вишерские волости. По прибытию означенных представителей Вам надлежит предоставить в их распоряжение чердынского купца Олина Николая Васильевича.

24 февраля 1919 г.

Генерал Гайда

6. Олин Николай Васильевич. 12 февраля 1919 г., г. Пермь.

Пермь была сейчас совсем не той, какой он привык ее видеть. Наверное, и Чердынь стала иной, но там все перемены восемнадцатого совершались на глазах и поэтому были привычнее, менее заметны, чем здесь, в губернском центре, где он не бывал с осени 1917 года. Уже тогда город потерял нарядность – тротуары в кляксах грязных и мокрых листьев давно не подметались, мостовые, как сельские проселки, бугрились конскими шарами, многие магазины были заперты; но все же звенели еще по булыжнику подковы, катились, упруго покачиваясь, экипажи и брички, спешил куда-то по важным и неважным своим делам городской люд: чиновники в вытертых, но опрятных шинелях, солидная публика в шляпах и теплых пальто, бежали гимназисты старших классов в заломленных лихо на фронтовой манер фуражках, вынесли продемонстрировать впервые в этом сезоне надетые меха дамы.

Теперь и этого почти не было. Казалось, в городе одни военные. Офицеры, унтера и солдаты. Больше всего солдат. Напротив городского вокзала – всегда чистенького, нарядного, даже кокетливого, а теперь обшарпанного от заплеванного перрона до венчающих крышу башенок, – полурота Тобольского полка долбила мерзлую землю. Солдатики, в основном новобранцы, совсем еще молоденькие ребята, мобилизованные верховным правителем, прыгали, топали сапогами возле огня, толкались, согреваясь извечным деревенским манером; в стороне составленные в пирамиды щетинились штыками винтовки.

Извозчиков почти не было. Возле десятка потрепанных саней бурлила, ругаясь и взвизгивая, толпа пассажиров. Николай Васильевич посмотрел, сплюнул и, оставив на вокзале с багажом приказчика, пешком двинулся в город. По дороге встречались тоже в основном солдаты. Поодиночке, парами и небольшими командами все они куда-то спешили, у всех за спинами торчали ружейные стволы, у поясов позвякивали закопченные манерки. Прошла, маршируя, рота. Эти были без оружия и котелков, локтями прижимали замерзшие веники и свертки с исподним. Распаренные солдатские лица блестели самоварным блеском, глаза сверкали, рты широко разевались, выталкивая вместе с клубами белого лошадиного пара старую солдатскую песню:

 
Наши деды – славные победы,
Вот где на-аши де-еды-ы!!!
 

Рота возвращалась в казармы из бани.

Тротуары были завалены снегом, и идти приходилось прямо по мостовой, что, впрочем, не составляло труда – дорога была пуста. Редко проезжали розвальни, груженные дровами, или коровьими стылыми тушами, или еще чем. Сидели в них тоже больше солдаты. От дороги к воротам и калиткам были протоптаны в саженных сугробах тропы. В одну из них Николай Васильевич завернул.

Здесь, в полукаменном доме, до революции помещался его магазин. Сейчас же кованые, когда-то крашенные зеленым, а теперь в ржавых потеках, высокие парадные двери были заперты на замки и занесены снегом. Даже вывески старой с бегущим оленем – фамильным знаком – не было на месте.

Встретил его здешний приказчик, сухонький и аккуратный Филимонов, всплеснул чистенькими ручками:

– Матушки-светы, Николай Васильевич!

Коротко кивнув в ответ и перекрестившись, Олин шагнул мимо него, поднялся по крашеной лестнице наверх, в квартиру, располагавшуюся прямо над магазином и принадлежавшую, как и все здесь, ему, Олину; скинул в прихожей шубу, не разуваясь, прошел в горницу и плотно уселся на мягком стуле между замерзшим окном и изразцовой, горячей, поутру топленной печью.

А приказчик крутился рядом, суетился:

– Мамочка, – кричал куда-то в пустоту квартиры, – Катюша, смотрите, радость какая, Николай Васильевич к нам приехал! Замерзли поди?! А сани-то где? – распахнув форточку, сунул тонкое бритое лицо в клубящийся морозный воздух: – Нет?! Да вы никак пешочком пришли? Ну да, конечно, какие счас извозчики, все большевики распылили, по миру едва не пустили...

Мамочка – такая же, как и Петр Ильич, сухонькая, аккуратненькая старушка и Катюша – совсем уже барышня, не в родителей высокая и статная, в муслиновом платье с двумя рядами частых перламутровых пуговок, были уже тут, словно давно сидели в соседней комнате и ждали приезда хозяина, тоже суетились, подходили к ручке, крестились, крестили Николая Васильевича, мяли в пальчиках батистовые кружевные платочки и всхлипывали, всхлипывали...

– Ну что это вы разревелись, коровы, – прикрикнул Филимонов. – Ну-ка живо самовар на стол да еще чего, а ты, Катюша, графинчик из шкапа принеси! Старенькая смирновская у меня еще сохранилась, – повернулся снова к хозяину, – что при государе императоре куплена была, царство ему небесное, мученику.

– Ты вот что, – оборвал его Олин. – Смирновская с чаем – это потом. Пошли-ка на вокзал кого-нибудь, там человек мой с вещами ждет, пусть привезут.

– Сейчас, сейчас, – снова засуетился Филимонов, побежал в прихожую, стал натягивать шубу. – Сейчас сбегаю, лошадку найду, у соседей-то, у Кирилловых, есть, у них офицер стоит, он и достал. А у нас все свели! И товар весь почти разграбили, только денег мне сколько-то удалось скрыть, а так все пропало, – сокрушался он, обматывая шею длинным шарфом. – Да я вам писал, Костеньке говорил.

– Костеньке?! – встрепенулся на стуле Олин, погруженный в свое и почти не слушавший болтовни Филимонова. – Ты что, сына видел? Где? Когда?

– Ой, господи! – снова всплеснул руками приказчик. – А вы и не знаете разве? Да ведь он же здесь, в Перми! При штабе, не знаю, правда, кем. Но поручик-с! У нас часто бывают вечерами или вот с Катюшей ходят в офицерский клуб, в синематограф.

– Здесь, значит... При штабе... – тихо, про себя произнес Олин и повел невидящим взглядом по вспыхнувшей густо Катюше. – Это хорошо, что при штабе. Да ты иди, ступай за лошадью-то.

После чая с блинами и расстегаями, двух рюмок смирновской Олин засобирался.

Идти пришлось снова пешком. Но на сей раз путь был веселее. То ли выглянувшее из-за низких туч солнышко, засверкавшее в сугробах и ветвях деревьев, разогнало тяжесть, лежавшую на сердце, то ли приятное известие о сыне и радость предстоящей нечаянной встречи, то ли еще что, может быть смирновская, но шагал Олин по скрипучему снегу бодро и энергично. Теперь даже встречавшиеся солдатики не раздражали, а казались близкими и родными, как и полагалось русским солдатикам.

У дверей штаба стоял часовой с винтовкой.

– Нельзя! – преградил путь. – До обеду принимают!

– Эй, служилый, – заговорил с ним Николай Васильевич. – Мне бы сына повидать, здесь служит Олин Константин Николаевич, поручик.

Часовой – рыжий, конопатый солдат в натянутой на уши папахе и длинной бекеше, перетянутой ремнем, – ничего не ответил, а дернул свисавший сбоку шнур. За дверями звякнуло, через минуту она отворилась и на улицу высунулась коротко остриженная голова в фуражке. Ниже поблескивали погоны прапорщика.

– Чего звонишь, Стафеев?

Стафеев так же молча кивнул головой на Олина.

– К сыну я, – отозвался тот. – Поручик Олин, знаете?

– А-а-а... – протянул прапорщик, обежав взглядом Николая Васильевича. – Сейчас, проходите!

Распахнул створку.

Константин сидел в небольшой, тесно заставленной столами комнатке на втором этаже. Кроме него, здесь же были еще два офицера. Они что-то писали, сидя среди валявшихся всюду бумаг, все подняли головы на скрип открывшейся двери и уставились на вошедших.

– Отец! – вскочил Константин. – Откуда ты, отец?!

Обнялись.

– Молодец, что приехал! Откуда знал, что я здесь? У Филимоновых был?

Он все еще сжимал Николая Васильевича, потом опустил руки и повернулся к товарищам:

– Знакомьтесь, господа, мой отец, Олин Николай Васильевич.

– Очень приятно! – офицеры, такие же молодые, как и сын, поднялись за своими столами, поклонились. Потом переглянулись, и один сказал:

– Мы, Костенька, в трактир сходим, проголодались что-то, может, вам чего захватить?

– А? Чего? В трактир? Да нет, спасибо, спасибо, ничего не надо.

И после того как товарищи вышли, усадил отца на стул, смахнув на пол лежавшие на нем бумаги, уселся против.

– Дома как? Мама как, Саша, здоровы ли?

– Да все, слава богу, здоровы. А ты что молчал сам-то? Мы уж и не чаяли, жив ли, нет! Я Ермила-то едва не зашиб, когда сказал он, что сбежал ты. А ты вон, под самым носом, в Перми, при штабе, а молчишь! Нехорошо! Мать-то вся извелась.

– Перед матерью виноват... Но после того не мог писать. А Ермила твоего, если встречу где, или из людей его кого, убью! – твердо проговорил Константин. – Как собак убью, так и знай, пусть лучше меня хоронятся!

Олин поднял глаза на сына. Лицо у того напряглось, опало. Снова непреклонность и воля железом звенели в голосе, что больше всего любил в сыне купец и чего больше всего боялся, – с детства своевольным рос старший, ничто его не могло остановить, уж коли решил.

– Ну что ты, Костя, – сказал, – война же...

– Какая война?! – еще больше подобрался тот. – На германской была война, здесь вот война, а там...

Стиснул руки, смотрел на отца в упор.

– Ты же знаешь, я не трус, насмотрелся... От смерти не прятался. За год подпоручиком стал, два креста получил! И здесь вот, – обвел глазами комнату, – не засижусь, на фронт пойду! А Ермила не прощу!

– Ну да ладно, ладно, – начал успокаивать его отец, даже ладонью своей большой по рукаву френча погладил. – Да и нет сейчас Ермила-то. Пропал он куда-то.

И, уводя разговор в сторону, спросил:

– А здесь ты как оказался, при штабе?

– Случайно. Добрался тогда до Екатеринбурга, а там Володьку Климова встретил, мы с ним полтора года в одном батальоне были, вот и устроил.

– И кем ты тут?

– В редакции, отец. Вспомнил он, что стишки я писал, сказал начальству. Но это временно, обещают взвод дать.

– С генералом знаком?

– Ну что ты, отец! Я ему, конечно, представлялся, но таких, как я, тут... какое знакомство!

– Жалко!

– А ты что, хотел к нему?

– Неплохо, коли бы ты мне помог.

– Бесполезно, отец. Он цивильных почти не принимает, особенно купцов.

– Чем это ему купцы не угодили? Денежки наши берет, не брезгует, а принимать не желает?

– Да не в том дело! Брезгует... К нему, знаешь, сколько ходит? Все ведь пострадавшие, все капиталов лишились, вот и просят.

– Я не за тем.

– А за чем же? – Константин опять напрягся и внимательно посмотрел на отца. – Ты что, из-за Кутая сюда приехал? – догадался наконец. – Не надо, брось ты все это, отец!

– Бросить? Золото?! Нет, сынок! Золото – наша последняя надежда. А не то будешь всю жизнь в редакциях штаны протирать. И ты, и Сашенька.

– Ты все равно к нему не попадешь!

– А ты сходи-ка, узнай у адъютантика, может, и примет генерал, писали ему, должен принять.

– Что, прямо сейчас?

– Прямо сейчас, Костенька, зачем же откладывать.

Сын вернулся минут через пять. Посмотрел на отца долгим внимательным взглядом и произнес:

– Тебя и правда примут. Пойдем. Только зря ты все это затеял.

Гайда сидел в просторном светлом кабинете за необъятным столом. Привстав с кресла, рукой указал на стул, стоявший у другого края стола:

– Прошу, господин Олин. Я могу уделить вам десять минут. Изложите ваше дело кратко.

Говорил резко, с заметным акцентом. Одет броско – в черный серебром расшитый кавказский костюм с газырями и золотыми генеральскими погонами, крестами, бантами и какими-то шевронами на рукаве. Рядом со столом вешалка, а на ней белая щегольская бурка, башлык, сабля то ли в золоченых, то ли в золотых ножнах.

«У, коновал, – мелькнуло у купца, – правду говорят, клоун клоуном, из грязи да в князи, покороче тебе... перебьешься!»

Но вслух сказал:

– Хорошо, понял. В Чердынском уезде на притоке Вишеры, на реке Кутае, мой прадед Олин Поликарп Филатьевич лет семьдесят назад нашел золото. Начал разрабатывать, но жила залегла хитро, и несколько лет он только подбирался к ней, а когда наконец нашел, был убит. Где жила выходит, знал только сам, после его смерти много раз пытались ее найти, но не могли. В войну этим занимался и я. Саму жилу мне найти тоже не посчастливилось, большевики помешали, но я был где-то близко, за два месяца работы летом прошлого года мои люди намыли 70 унций золота.

– Это кое-что... Чего хотите от нас?

– До революции эти земли я столбил, но сейчас ни председатель управы, ни комиссар не знают, как оформлять. Направили к вам. Кроме того, если, конечно, можно, я хотел бы получить кредиты. Обеспечить могу пушниной и недвижимостью. Раньше у меня здесь была крупная торговля мехами и дичью, многое, конечно, пропало, но кое-что мне все же сохранить удалось.

– Все?

– Еще одна просьба. Нельзя ли найти на помощь горного инженера месяца на два. Золотоносный район мы в целом определили, а в детальном поиске нужна помощь.

– Горный инженер не проблема. Вы серьезно верите в золото? Может, все это пустые предания?

Олин достал из кармана кожаный портсигар, раскрыл его и вытряхнул на сукно самородок. Гайда поднял и повертел перед глазами.

– Сами нашли?

– Да, – соврал Олин.

Генерал положил золото на стол, встал, прошелся по кабинету, подошел к окну и с минуту сквозь замерзшее стекло смотрел на улицу.

– Я один не могу решить все ваши дела. Необходимо связаться с Верховным. Оставьте адрес у адъютанта, вам сообщат о решении.

Проводив посетителя, Гайда сел, откинулся на спинку высокого кресла в парчовой обивке и несколько мгновений думал, покатывая по столу камушек, забытый купцом, потом спрятал его в карман и нажал кнопку звонка.

– Принесите материалы по экономическим связям с союзниками, – приказал вошедшему адъютанту.

Полистал папку, нашел нужный документ, углубился в чтение. Снова вызвал адъютанта.

– Записывайте, – приказал.

И, когда тот приготовился, усевшись за небольшой столик у дверей, начал диктовать.

– Включить в ежедневную сводку адмиралу подробное сообщение об обнаружении золотоносных пород на севере губернии. Второе – сообщить об этом в штаб союзного командования, предложить англичанам и французам произвести обследование золотоносного района и начать его разработку с зачетом погашения поставок оружия и снаряжения. Третье – назначить ответственным за координацию штабс-капитана Колпакова из контрразведки. При необходимости привлекать под его ответственность необходимых специалистов как из армии, так и из числа лиц гражданского звания. Обеспечить свободный и безопасный проезд союзников в интересующий район. Все.

И, подождав, когда адъютант сложит бумаги и поднимется, добавил:

– Пусть Колпаков свяжется с купцом не теряя времени. Адрес он оставил?

Адъютант кивнул, прищелкнув каблуками.

– Да, еще, все должно остаться в секрете. Думаю, союзников заинтересует предложение, оформите сообщение им, как ответ на это вот письмо, – кивнул головой на раскрытую папку, заложил ее и протянул адъютанту.

– Что прикажете ответить купцу?

– Купцу? Пока ничего определенного...

Протокол

судебно-химической экспертизы

Эксперт-криминалист Пермской НИЛСЭ Милов Р. В. произвел экспертизу золотых монет достоинством 10 рублей Санкт-Петербургского монетного двора и склеенного из обломков керамического сосуда. Перед экспертизой были поставлены вопросы: 1. Содержат ли стенки сосуда следы длительного хранения в нем золота? 2. Если в сосуде хранилось золото, то тождественно ли оно представленным монетам? 3. Определить возраст сосуда.

Спектральный анализ проб, взятых с внутренней поверхности сосуда, показал отсутствие золота. Представленные на экспертизу золотые монеты лишены благородной патины, образующейся при длительном их хранении, анализ поверхностного слоя показал, что на монетах имеются в большом количестве микрочастицы кожи и следы потовых выделений. Определить возраст сосуда возможным не представляется ввиду отсутствия разработанной методики.

Заключение: представленный на экспертизу глиняный сосуд для длительного хранения золота не использовался, золотые монеты до недавнего времени находились в пользовании.

Примечание: в результате склейки сосуда из обломков, произведенной с нарушением элементарных приемов осторожности, все следы, пригодные для идентификации, как на внутренней, так и на внешней стенках сосуда оказались уничтоженными.

17. 07. 74

Эксперт-криминалист Милов Р. В.