Текст книги "Мы из ЧК"

Автор книги: Виктор Кочетков

Соавторы: Михаил Толкач
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Бочаров потирал красные от бессонницы глаза. Волосы не чесаны три дня. Простенький костюм измят и в пыли. Позевывая, Павел добавил:

– Был и третий тип. Шрам на лбу. Но упустил на вокзале в толчее. Как сквозь землю провалился! По-моему, то был Квач…

– Со шрамом не раз встречался! – воскликнул я, вспомнив Пологи и Черного Ворона. – Он на почтовом поприще подвизался. Ну, товарищи, Макар Алексеевич прав! Ферзи и короли за этим делом стоят. Если со шрамом – мой старый знакомый, то ниточки выведут нас за кордон. Помнишь, Вася, в 1920 году мальцы навели нас на «малину» Терентия? Ведь чуть не застукали почтаря! Ушел, гад, со Щусем. А когда брали Черного Ворона – вновь ушел…

– Ловкий – сколько лет не дается! – Стойко боролся Павел со сном, но не устоял. Мы прикрыли его шинелью, а сами пошли на доклад к начальнику, наше сообщение он принял заинтересованно.

– Как же они встретились в Сидельникове, если Нестеренко живет в Сечереченске, а его соучастники – в Бердянске?.. Договорились? Списались?.. – Макар Алексеевич смотрел строго, и мне почему-то думалось, что он все не доверяет мне. Да и в самом деле, вопрос его застал нас врасплох.

– Это наш промах! – резко заключил Макар Алексеевич и пристукнул по столу: – Взять на учет каждый шаг всех членов семьи Нестеренко. О бердянских – сам позабочусь! И еще одно. Осмотрительность! Ни в коем случае не спугните!

Возвращались мы к себе в отделение ОГПУ на вокзале, как в воду опущенные. Оказывается, узнаны лишь какие-то точки, по которым даже общую картину преступления пока нельзя составить. А мы возомнили себя победителями!

Я казнил себя, наверное, больше, чем Васильев и Бочаров вместе взятые. Первое самостоятельное столь крупное задание и все – неудачи. Учили же меня, что даже маловажное дело нужно расследовать со всей тщательностью, предусмотрительностью, как самое крупное и тяжкое! Ведь члены семьи Нестеренко могли встречаться с тем же человеком со шрамом или другими участниками шайки. А мы следили только за кондуктором! «Зря доверили мне такое дело!» – пришел я к выводу.

– Лаптями были мы, лаптями и остались! – сердито сказал мне Васильев, когда поздно ночью шли домой. Чувствовал себя он прескверно.

А дня через три меня опять вызвали к Макару Алексеевичу. Шел я к нему с тоской на сердце: дело не продвинулось ни на шаг. Меня съедала мысль о том, что дельцы, наверное, продолжают воровать народное добро. И все по моей вине. «Откажусь, пусть наказывают, но поручат дело более толковому оперативнику!» – решил я окончательно.

– Садись, Владимир Васильевич! – Начальник ДТО ОГПУ занес руку над лысой головой и тотчас отдернул: – Фу ты! Понимаешь, заставляю себя забыть эту неприятную привычку. Жена уже посмеивается: «Почеши лысину!» А ты чего побрил голову?.. Врачи говорят, что частое бритье способствует облысению. Тебе, брат, нужен еще чуб!..

Я будто впервые за время совместной службы увидел своего начальника. Глаза светлые, улыбчивые, как озерки в тихую погоду. И губы припухлые, словно у мальчишки. Он расстегнул верхнюю пуговицу гимнастерки с двумя ромбами на петлицах и, мягко улыбаясь, спросил:

– Как дела, пинкертоны?..

– Неважные, Макар Алексеевич. Поручите это дело..

Но начальник прервал меня, подвигая телеграмму:

– Это, пожалуй, по вашей части, товарищ Громов?

На форменном бланке было три слова: «Буду шестнадцатого Степан». Адресована депеша в Бердянск на имя Петерсона.

И сразу переменилось мое настроение. Я с чувством пожал руку начальника. А он всколыхнул свои глаза-озерки:

– Вы что-то говорили насчет дела? Поручить кому-то?

– Это я думал… решил… – путанно заговорил я, но начальник понял мое состояние:

– Не промахнитесь, хлопцы! Крупная рыба лезет в сети. Вас-то могли уже приметить. Придумайте что-либо, но не отпугните.

На крыльях летел я в отделение ОГПУ. Завалил Васильева на диван и почему-то стал тереть ему уши. Но Васю не так легко побороть. В одно мгновение я очутился на полу. Васильев коленом на грудь:

– Признавайся, в чем дело?

– Сдаюсь!

Когда я рассказал ему о телеграмме и о предупреждении начальника, он проговорил:

– Есть у меня смазчик. Вместе когда-то стрелочниками трубили. В гражданскую – бандюков ловили. Он в бригаде Нестеренко. Попросим приглядеть.

– Действуй, Вася! Осторожненько. Крупная рыба лезет в сеть. – Я погладил свою бритую голову. И тотчас отдернул руку. – Понимаешь, жена уже смеется: «Почеши лысину!» Ты, Вася, не вздумай брить!

– Я что, полоумный?..

Павел Бочаров заранее отправился в Сидельниково, чтобы взять под наблюдение лужайку со столбами. Мы были почти твердо уверены, что там обусловленное сообщниками место явки. А я все же рискнул еще раз проехать с Нестеренко в поезде…

Шестнадцатое августа выдалось на редкость солнечным и тихим. Встал я рано утром. Анна Ивановна с вечера приготовила завтрак – два яйца всмятку. Наскоро перекусив, взялся за кепку. Анна Ивановна вышла проводить меня, поцеловала в щеку.

– Ты найди возможность пообедать. Не мори себя!

А я мыслями сыт: наконец схватим преступников!

Оделся я во все гражданское, как рабочий парень. Серая с пуговичками кепка, брюки в клеточку и косоворотка с поясом.

Прилег в кювете, дожидаясь пока отправится поезд. Вот смазчик, которого Васильев предупредил обо мне, громко засвистел – сигнал! Вдали загудел паровоз – и мы поехали. Где-то впереди Нестеренко. Рядом с ним на площадке – смазчик. А еще дальше от головы состава – я. Беспокоюсь: все ли предусмотрели!…

На станции Игрень смазчик копался в буксе вагона до тех пор, пока не тронулся поезд. Придерживая большую масленку, смазчик побежал рядом с площадкой главного кондуктора.

– Поддержи! – крикнул он Нестеренко.

Тот подхватил масленку, а смазчик привычно вскочил на ступеньку.

– Ух, едва не угодил под колесо!

– Что там с буксой? – спросил главный и недовольно отодвинул от себя масленку.

– Подбивку завернуло. – Смазчик, как мы и условились, следил за каждым шагом Нестеренко.

Поезд набрал скорость. Качало вагон. Ритмично стучали колеса. И смазчик весело посвистывал.

– Благодать-то какая!

Рядом с поездом бежали побуревшие к осени поля и левады, обсаженные вишнями да акациями, белобокие мазанки с соломенными крышами. Ветряк на холме хлестко вертел полотняными крыльями.

А Нестеренко, как видно, все это приелось. Он присел на лавочку посередине площадки, раскрыл кондукторскую сумку и стал перебирать документы.

– Сунуть як попало – и нехай! – ворчал он. – Не свое – делают, абы как. Этим девицам одни кавалеры на уме. А с нас – спрос… То не так, другое негарно…

Главный кондуктор сортировал документы, и смазчик заметил, что две накладные с дорожными ведомостями тот быстро опустил в карман форменной куртки. Уложив все бумажки на место, Степан Иванович благодушно подал кисет смазчику:

– Запалимо, щоб дома не журились!

Закурили и молча смотрели на густые посадки, пожелтевшим валом тянувшиеся вдоль железной дороги. Вдали поднимался в небо темный дым – признак города.

– Добре, що Сидельниково зараз. Живот крутит!.. Утром глечик кислого молока опростал. И вот гоняю почту! – жаловался Нестеренко, высматривая что-то впереди.

Едва поезд замедлил ход, как Степан Иванович подхватил сумку и бросился в кусты акаций. Крикнул смазчику:

– Сдавай поезд, я зараз!

Нестеренко поспешно перешел полянку и сел в кустах. А там уже был Селиверстов. Его с утра держал на глазах Бочаров.

Что-то коротко проговорив, Селиверстов бросил на колени черный портфель. В руках оказалась чернильница-непроливашка. Нестеренко торопливо вынул чистые бланки накладных. Селиверстов быстро заполнил их. А два документа из кармана главного кондуктора переложили в портфель. Вся эта операция заняла не больше пяти минут – рука набита!

Нестеренко подхватился и вышел из кустарников, одергивая тужурку и поправляя брючный ремень. Ушел и Селиверстов.

Как тень двинулся за ним наш Павел. А я – к начальнику станции.

– Можно проверить поездные документы?..

– А-а, ревизор. Здорово! Що зачастил, случилось щось?..

– Служба!

– Ото морока! И колы ото мы переделаем все дела?.. – Начальник станции принес документы.

Все они были в полном порядке. Печати, штемпеля, подписи не вызывают сомнения. Лишь две накладные и дорожные ведомости к ним отличались тем, что были совершенно новенькими – не потерты, не замазаны. Они были составлены на два вагона с ржаной мукой в адрес рыбкоопа станции Бердянск. Получатель – предъявитель! Я ликовал; все идет, как мы и предполагали.

– Эти вагоны когда отправите? – спросил я начальника станции.

– К вечеру, товарищ ревизор.

Пока я возился на станции, Павел Ипатьевич «довел» Селиверстова до вокзала. Пришлось идти в буфет – делец был гастрономом: обедал часа три!

С первыми сумерками Селиверстов купил билет и с пассажирским поездом выехал к морю. В другом вагоне отбыл туда же и Павел Ипатьевич.

Мне же пришлось почти сутки мытариться в Сидельникове. Кто-то искусно толкал вагоны с ржаной мукой в тупики, потом включал в составы и снова отцеплял. И если бы я не следил неотступно за вагонами, то запросто потерял бы их.

Со вторым сборным отправили муку в Бердянск.

Еду опять на тормозной площадке. Можно соснуть. Прилег. В кармане что-то мешает. Полез: небольшой сверток. Развернул – кусок булки с салом! При свете луны теплым словом вспоминаю мою Анну Ивановну. Съел все до крошки!..

В Бердянск прибыли к обеду. Я заспешил в товарную контору, показал кассиру свое удостоверение ревизора и присел рядом.

У окошка уже стоял верткий, черный от загара рыбак в широкополой шляпе и лоснящемся пиджаке, с кожаными рукавицами под мышкой. Он настырно тарабанил в окошко кассира:

– Открывай!

Рыбак предъявил доверенность на право получения груза.

Товарный кассир – рябая, загорелая до черноты женщина в красной косынке – вертела в руках доверенность рыбака.

– Откуда у нас такая организация?..

– Страна растет, гражданочка! – Рыбак мелко засмеялся. – Отсталый вы, извиняйте, элемент. Политграмоте треба вам учиться!

– Бери квитанцию, грамотей! – обиделась женщина.

Ушел верткий клиент, а кассир обратилась ко мне:

– Убей, не знаю, где этот рыбкооп. Городок-то – два плетня на трех кольях!.. Вы, товарищ ревизор, не подскажете?..

– Раз груз прибыл, значит, есть такой получатель, – ответил я и поторопился к вагонам с мукой. Черт-те какой фортель выкинут грабители!

Железнодорожники подали муку в морской тупик. Туда потянулись подводчики. За ними – грузчики засновали, словно муравьи. Пустые мешки у них на головах, как башлыки. Мешки с мукой понесли на телеги. Верткий загорелый рыбачок распоряжался, куда отвозить товар.

Бочаров успел предупредить местных товарищей, но им пришлось мобилизовать весь актив – муку увозили в шесть разных складов. Надо было «засечь» все пути ворованного!

Павел находился в кабинете начальника городского отдела ОГПУ и волновался:

– Селиверстова и Петерсона не упустили бы…

Начальник покручивал сивые усы и щурил хитроватые глаза:

– У нас все як ти часы! Перший биля морского порту, на лабазе. Мешки считает. То – Селиверстов. А другой – у куркуля, що витряк за городом мае. Мои хлопчики прицепились, так намертво!

– Человека со шрамом нет! – сокрушался через минуту Павел.

Я тоже лихорадочно думал о том же. Есть наводчик. Есть подручные. Есть, наконец, главные воры. А кто их вдохновлял? Частный ли это эпизод или кусочек какой-то большой цепи?.. Мне, рядовому чекисту, все это было неведомо. И я вызвал к телефону начальника дорожно-транспортного отдела ОГПУ. Доложил намеками обстановку. И Макар Алексеевич передал:

– Указание центра – заканчивать!

В ночь на 18 августа одновременно были взяты Селиверстов, Петерсон, кладовщики всех шести складов, подводчики, рыбачок в широкополой шляпе. Склады опечатали. Начались обыски и допросы. Нам представлялось, что операция закончена.

У преступников нашли иностранную валюту, золото царской чеканки, пачки советских червонцев. В лабазах были обнаружены тайные подвалы с мукой, зерном, сахаром, вяленым мясом, военным обмундированием…

А на складе, где распоряжался Петерсон, между мешками оказались ящики с гранатами и винтовками французского производства.

И тут мы фактически убедились: поспешили!

– Мабуть, трошки рано! – сожалеючи говорил мне начальник горотдела ОГПУ. – Акулы ушли! А тот, со шрамом, робыв в порту табельщиком. Петровский его фамилия. Жил у рыбачки. С неделю как смотался – пронюхал, мабуть.

В кабинет четко вошел молоденький чекист, лихо щелкнув каблуками, доложил:

– У Петерсона взяли!

На стол начальника легли чистые бланки различных учреждений, заводов, организаций и крупномасштабная карта юга Украины. Начальник стал внимательно рассматривать вещественные доказательства.

Молодой чекист разрумянился. Глаза его сияли, и весь вид его говорил: «Вот какие мы ловкие!»

– Ладно, Петя! – Начальник горотдела ОГПУ махнул рукой.

Чекист покраснел, нахмурил жидкие бровишки и недовольно спросил ломающимся баском:

– Можно идти?

– А ты еще здесь? – Начальник обернулся сердито.

Чекист снова лихо щелкнул каблуками новых сапог и, печатая шаг, вышел.

Я как будто бы встретился со своей молодостью! И у меня было точно такое же желание показать себя бывалым рыцарем революции. И нарочитая подтянутость и жажда щегольнуть военной выправкой. Когда же это было?.. За плечами у меня семь лет работы в ЧК, ОГПУ. Это семь нормальных человеческих жизней!..

А начальник горотдела ОГПУ буднично разглядывал карту, покручивал светлые усы и не замечал моего настроения. Громко вздыхал:

– Поторопились, товарищ Громов. Злякалы ворога. Хамсу похватали, а большая рыба разорвала сеть.

И я досадовал: следовало продолжать разработку операции! Но в то же время мы надеялись, что в центре знают больше и, пожалуй, не прекратили расследование. Это подтверждалось и тем, что из Харькова и Москвы требовали быстрее изолировать причастных к делу «королей сахарина». А по-моему дело нужно было именовать: «операция человека со шрамом».

Позднее, в разговоре с начальником ДТО ОГПУ, я высказал свое мнение. Тот, по обыкновению своему, проницательно смотрел на меня:

– На вашем месте я меньше всего рассуждал бы! Враг усиливает нажим. Чекисты должны меньше разглагольствовать – это расслабляет волю. Некоторые товарищи докладывали, что вы вообще жалостливы. В Бердянске пытались защищать грабителей.

И я со страхом понял, что Бижевич когда-то не случайно расспрашивал о наших настроениях. Начальство ввело систему взаимной проверки чекистов! Действительно, в Бердянске я настоял, чтобы отпустили подводчиков, которые вывозили муку. Их наняли и обещали хорошо заплатить. Нельзя же пристегивать всех к шайке грабителей!.. Нельзя поддаваться чувству подозрительности! И я не раскаиваюсь, что отпустил людей… Пришлось бы вернуться к этому делу, я повторил бы свои шаги!..

– Хорошо, я вас понял! – отрезал начальник ДТО ОГПУ и долго тер лысину. – Подумайте о том, что я вам сказал… И еще запомните одно: если чекисты арестовали человека, то он безусловно виноват! Так должно быть!

У братьев Нестеренко были изъяты крупные суммы советских денег. В каретнике под яслями открыли тайник, полный риса, сахара, масла, соли…

– Зачем вам столько продуктов? – спросил я у жены Степана Ивановича – рыхлой, болезненной женщины.

– Германии та хранцузы идут войной… У мэнэ диты!

– А у тех, кого ваши мужья грабили, не дети?

– Власть богатая – всем достанется!

– Хто же вам казав, що война будэ? – задал вопрос Васильев, участвовавший в обыске.

– Та кривой Измаил, що приезжав до нас.

Тем временем Павел Бочаров в сенях под половицей обнаружил клеенчатый мешочек. В нем различные железнодорожные штемпеля и печати. За божницей на полочке вместе с евангелием хранились чистые бланки доверенностей, накладные и дорожные ведомости.

На допросе Измаил Борисович Петерсон сваливал все на человека с шрамом:

– Он сам меня нашел. Пригрозил разоблачением. Присмотрел он и Нестеренко. Представился под фамилией Петровского. А у меня – семья! Побоялся. У Нестеренко – семья…

– Нестеренко сам о себе скажет! – оборвал его излияния Васильев. – Откуда у вас оружие?..

– Тайные подвалы завел Петровский. Ящики с оружием он привозил лично. Ходила молва, будто бы из Кривого Рога… Товары делил он несправедливо. Одну треть взятого в вагонах мы имели право реализовать. А две трети – пай Петровского. Закабалил он нас!

– Ах, бедные-бедные! – с издевкой поддакнул Васильев и сплюнул от негодования. Ему противно было смотреть на жалкого кривоплечего человечка, который оставлял шахтеров без хлеба, а детишек без сахара.

Глубоким вечером мы собрались в нашей комнате на вокзале Сечереченска. Могли быть довольными – операция завершена! Но мы удовлетворения не испытывали.

Васильев яростно расхаживал по комнате и громко негодовал:

– Значит, шахи и маты ускользнули! Как же ты, Громов, промазал?.. Небось учиться торопился?..

– Приказ из центра, Вася.

– Из центра?.. Слухай, там же Бижевич учится. Проси по телефону Москву. Спросим: в чем дело?.. Друзьями мы с ним не были, но рядом воевали. А вон Павел даже в тыл белых вместе ходил.

– Бросьте, ребята, бузить! – Бочаров сверял по протоколам показания Степана и Егора Нестеренко. – На себя наклепаете. Из центра ОГПУ спросят: «Почему же вы, умники, не выловили всех?.. На месте виднее». Что ответите?.. То-то же..

– Ну, ладно! – остыл Васильев. – Пошли спать!

– Главное, грабеж прекратился! – заключил я.

Дельцов, связанных с Петерсоном и Селиверстовым, обнаружили в Мариуполе и Таганроге, в Днепропетровске и Сидельникове – целая разветвленная организация. Все они были наказаны на месте, а главных виновников затребовали в Харьков.

Приметы и характеристика Петровского – Квача были разосланы во все подразделения ОГПУ. Позднее мы запросили данные с границы: не пытался ли он просочиться за кордон? Нет! Хитрая лиса затаилась. А быть может, хозяева не разрешили ему покидать Советскую Россию?..

Однажды нас вызвали в Ленинскую комнату ДТО ОГПУ. За столом, украшенным букетами живых цветов, сидели начальник дорожно-транспортного отдела ОГПУ и секретарь партийной ячейки. Чуть впереди – военный с отечным лицом и орденом Красного Знамени на лацкане. Ему и было предоставлено слово. Он душевно поздравил всех собравшихся с успехами в борьбе с контрреволюцией. Награды. Благодарности. Именные часы. Почетные грамоты.

С ответным словом выступил Макар Алексеевич:

– В Донбассе раскрыта вредительская организация старых спецов. – Наш начальник волновался и немного заикался. Накануне торжества он участвовал в облаве на крупную банду и при взрыве гранаты получил контузию. – Руководили ею из Парижа. Деньгами снабжали оттуда же. Вредители ставили целью разрушить важнейшую топливную базу Советского Союза и тем самым сорвать индустриализацию страны. Враги народа затопляли шахты, устраивали взрывы и пожары, портили вентиляцию, а также срывали снабжение населения шахтерских городов и поселков. Одним из звеньев этой контрреволюционной цепи было раскрытое нами дело «королей сахарина».

Вася Васильев подмигнул мне: вот как оно повернулось! И мне все представилось в ином свете, а сознание выполненного долга теплом отозвалось в сердце.

А начальник ДТО ОГПУ громко продолжал, смотря в нашу сторону:

– Хорошо проявили себя чекисты товарищи Громов, Васильев, Морозов. Честь им и хвала! Особой благодарности достоин наш орденоносец Павел Ипатьевич Бочаров. Скромный и напористый, храбрый и осмотрительный, он может служить примером образцового чекиста!

Зал отозвался дружными хлопками.

– Кое-кто из нас заражен беспечностью, товарищи. Для чекиста потеря революционной бдительности – смерть! Об этом прошу всегда помнить. Большевистская партия и лично товарищ Сталин учат нас непримиримости к врагам народа. Ищите этих врагов – классовая борьба продолжается. Чем ближе к разрешению вопроса «кто кого?», тем классовые битвы будут обостряться! Шахтинское дело показало, что нельзя верить специалистам старого режима. Нам нужны красные спецы! Объявлен призыв в науку…

Тогда же увиделся я и с Тимофеем Морозовым. «За верность делу революции и проявленную энергию» мой учитель и товарищ был награжден Почетной грамотой ОГПУ и серебряными часами. Меня отметили такой же наградой.

– Думаю подаваться в науку, Володя, – говорил мне Тимофей за стаканом вина. – Никандр Фисюненко Институт труда окончил. Завидно мне! И партия зовет учиться…

В тот вечер мы вспоминали товарищей, погибших в боях, чекистскую юность…

А потом настал час и мне расставаться с товарищами – я ехал в Москву, в школу ОГПУ.

– Жаль отпускать тебя, товарищ Громов. Правда, интеллигентности у тебя лишок, но хлопец ты гарный. – Макар Алексеевич потянулся было к своей лысине, но отдернул руку.

Я засмеялся. Улыбкой ответил мне и Макар Алексеевич, вспомнив, как я брил голову.

– В художественный театр проложи дорожку, – наказывал начальник. – Третьяковка тебе понравится. Словом, используй Москву на все сто! Вернешься – обо всем расспросим. Имей в виду!

Макар Алексеевич полжизни прожил в Москве и говорил теперь о ней с грустью, как о давно минувшем и прекрасном…

Уезжал и Павел Бочаров – его назначили руководителем одного из ведущих отделов ОГПУ на Украине. Товарищи тепло проводили его в Харьков.