Текст книги "Бенефис двойников, или Хроника неудавшейся провокации"

Автор книги: Виктор Федоров

Соавторы: Виталий Щигельский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– Я похлопочу за вас, – пообещал Джеймс.

– Спасибо! – Рокфеллер, расстроганный, вышел.

– Кто бы мог подумать? – Джо поскреб под мышкой. – Слушай, Джеймс, а ты уверен, что псориаз не заразен? У меня все тело чешется!

– И у меня, – признался брат.

Они тревожно переглянулись и уставились на Фрайера:

– А у вас?

– Дайте марафетику... – попросил тот.

Но Уорбиксы уже не слушали его. Сопя и отталкивая друг друга, они бежали к выходу.

– Куда же вы? – крикнул им вслед Фрайер.

Хлопнула дверь, было слышно, как братья скатились вниз по лестнице, затем наступила тишина. Фрайер усмехнулся и приступил к изучению содержимого ящика стола.

ГЛАВА 17

СССР. Москва. Аэропорт Шереметьего-2. 5 ноября. На световом табло 17-08.

Только что совершил посадку самолет рейсом ВашингтонМосква. В зале прибытия номер 1 в креслах – Сэм Стадлер и Эдуард Стерлингов. Они ждут, повернув головы в сторону взлетно-посадочной полосы. На сходе с экскалатора среди прочих пассажиров появляется Теодор Фрайер. На нем мышиного цвета "танкер" и спортивная сумка через плечо.

– Вот он, – шепнул советолог Стерлингову.

– Вижу, – ответил тот. – Я подойду.

– Но он не понимает по-русски, – напомнил ему Стадлер.

– Зато я понимаю по-английски, – Стерлингов встал и, надев темные очки, пошел навстречу.

– Мистер Розенблат...– позвал он негромко.

Фрайер посмотрел сквозь него стеклянными глазами и прошел мимо. Стерлингов растерялся. Какой-то толстый турист с большим увешанным цветными бирками чемоданом налетел на него. Чемоданы раскрылся, и оттуда как из рога изобилия посыпались джинсы.

– Встал тут, рот разявя, валенок! – закричал американец на чистом русском языке.

– Заткнись! – посоветовал ему Стерлингов. – В багаж вещи сдавать надо, жлобье несчастное!

У самых дверей Фрайера нагнал Стадлер, дернул за рукав:

– Эй, Теодор!

Актер рассеянно обернулся:

– А, это ты меня встречаешь? Хэллоу!

– Привет.

Они вышли на улицу. У бордюра блестел хромированными частями "мерседес". Лупиньш, вытянув мощную шею, зачарованно следил за тем, как садятся и взлетают сомолеты. Через минуту появился Стерлингов, он был весел и в руке держал пакет с новенькими джинсами.

– Презент, – показал он на штаны. – Знакомый предприниматель из Портленда подарил. Все, малыш, заводи, поехали.

В дороге Фрайера стало трясти.

– Вам что нездоровится? – спросил по-английски Стерлингов.

Фрайер мотнул головой.

– Обыкновенная акклиматизация, – ответил за него советолог. – Преодоление часового барьера, четверть суток в воздухе, к завтрому все пройдет.

– Я кое-что уже наметил на сегодня, – нахмурился Стерлингов.

Когда "мерседес" подкатил к особняку в Переделкино, возле дома прогуливался, поджидая их, человек высокий и худой, как чертополох. В руке он держал черный кожанный портфель с блестящими замками.

– Ради Бога, извините, что заставил вас ждать, – проговорил Стерлингов, вылезая из машины. – Самолет задержался. Вечно на этих международных линиях неполадки.

– Да полно вам, Эдуард Николаевич, – остановил его гость. – Я и прождал всего ничего...

Он посмотрел на часы.

Подошли остальные.

– Сигизмунд Вильковский. – представил гостя Стерлингов. – Мой старинный приятель, парикмахер Божьей милостью!

– А это, – указал он на Стадлера, – Спивен Стилберг, американский ражиссер и продюсер. Слышали о нем?

– Как же , как же, – заулыбался Вильковский.

– Очень приятно, – советолог неловко сунул пятерню.

– Как, он говорит по-русски? – удивлся парикмахер, принимая рукопожатие.

– Мистер Стилберг окончил режиссерские курсы при ленинградском Дворце пионеров, – пояснил Стерлингов. Любимый ученик Сергея Эйзенштейна.

– Ну надо же! – всплеснул руками парикмахер. – Самого Эйзенштейна!

– Да, – спохватился Стерлингов. – Я забыл вам представить второго участника съемочной группы. – Он посмотрел на Фрайера. – Это восходящая суперзвезда Голивуда... Э... – он замялся.

– Марафет, – мрачно буркнул Фрайер и отвернулся.

– Какая интересная фамилия! – восхитился Вильковский. – А этот молодой человек, – он указал на Лупиньша, – тоже актер?

– Нет, – ответил Стерлингов. – Юноша только учится и мечтает о карьере авиаконструктора. Золотая голова!

– Жаль, жаль, – вздохнул парикмахер. – Какая фактура, из него вышел бы отличный типаж!

– Ну, что ж , – Стерлингов дал понять , что время, отведенное на знакомство, истекло. – Прошу всех в мои скромные аппартаменты. Отобедаем, чем Бог послал, и – к делу! Айвар, крошка, накрой на стол.

В сенях Стадлер отвел Стерлингова в сторону.

– Послушайте, Эд, – сказал он. – Мне надоели ваши дурацкие розыгрыши. Что вы задумали и почему я обо всем узнаю в последнюю очередь?

– Простите, дружище, – потупился Стерлингов. – Но я и сам до конца не был уверен в выполнимости моих планов. Парикмахер нужен нам для того, чтобы загримировать Свинью.

– Это я понял, – раздраженно проговорил советолог. – Но к чему такая спешка? Разве нельзя было подождать до завтра?

– Нельзя, – возразил Стерлингов. – Во-первых, вы забываете, что сегодня уже пятое число, а во-вторых – у Вильковского с завтрашнего дня заканчивается отпуск, то есть возникнут лишние трудности с доставкой его сюда и последующей бесследной ликвидацией.

– Как, вы хотите его... – сделал страшные глаза Стадлер.

– Ага.

– Прямо здесь?!

– Конечно. – Стерлингов флегматично кивнул. – А вы что, думаете отпустить такого свидетеля?

Советолога прошиб пот.

– Я надеюсь, вы не поручите это мне? – спросил он.

– Да конечно же нет! Это дело Лупиньша. Ваша задача – строить из себя сытого, вальяжного бюргера. Остальное я беру на себя.

– Бюргеры – в Германии, – осторожно заметил Стадлер.

– Возможно. – Стерлингов рукой взлохматил себе волосы. – Но это роли не играет, пойдемте лучше к гостям, а то неудобно.

Они вошли в гостинную. Стол был уже накрыт, Лупиньш степенно плавал вокруг него, наводя последние штрихи.

– Прошу садится, – призвал всех Стерлингов...

Подождав для приличия несколько минут, Стерлингов произнес:

– Друзья! После того, как мы утолили первый голод, считаю целесообразным поговорить о деле. Вас, дорогой Сигизмунд, вероятно интересует вопрос, зачем я вас пригласил?

Вильковский что-то промычал набитым ртом. Его первый голод еще не отступил.

Стерлингов же сложил свой столовый прибор на тарелку, призывая всех последовать его примеру.

– Мои друзья кинематографисты, – начал он, – поставили перед собой очень сложную, но в то же время и интересную задачу.

Стадлер заерзал на стуле.

– Они хотят снять масштабную документальную эпопею о Ленине, так сказать, на родине вождя, с мистером Марафетом в главной роли.

– О, марафет! – оживился Фрайер и тут же скривился от боли: Лупиньш под столом наступил ему на ногу.

Вильковский наконец прожевал капусту и заблеял:

– Я-то гляжу, на кого он похож? Ну просто вылитый Ильич! Умеют же актеров подбирать!

– А вот ваша задача, – мягко надавил Стерлингов, – сделать это сходство абсолютным. Фильм ведь документальныйы, а значит, ни у кого из зрителей и тени сомнения закрасться не должно, что Ленин не настоящий. Мистер Стилберг, я правильно объясняю?

Стадлер, надув щеки, кивнул.

– Вот видите, – снова обратился Стерлингов к парикмахеру. – Ваши приборы и принадлежности с собой?

– Они всегда са мной, – Вильковский похлопал по портфелю, который в течении всего обеда не снимал с колен. – Это мой капитал.

– Прекрасно! – обрадовался Стерлингов. – Когда вы сможете приступить к работе?

– Немедленно.

– А как же кофе?

– Кофе, если не затруднит, прошу подать мне на рабочее место. У меня слабость – пить что-нибудь за работой. Когда я стриг пуделя Пельше, Арвед Янович собственноручно заваривал мне крепчайший английский чай. Вы пили когда-нибудь английский чай ? – спросил парикмахер у Стадлера.

– Я не был в Англии, – ответил тот.

– Кофе вам подадут, – встрял Стерлингов. – И последнее, что мне хотелось бы сказать: замысел картины держится в строжайшей тайне. Казахфильм там, киностудия им. Довженко и другие, – все они составляют серьезную конкуренцию в деле освещения ленинской тематики, А посему от вас потребуется молчание, причем молчание это будет обеспечено золотом в прямом смысле слова. Мы заплатим вам и недурно.

– Я буду нем как рыба, – пообещал Вильковский.

"Да уж куда ты денешься", – подумал Стадлер и, глянув на Лупиньша, содрогнулся.

– Там на втором этаже, – сообщил Стерлингов, – есть прекрасная комната для осуществления нашего плана. Большое зеркало, лампа направленного действия. Айвар проводит вас. А вы, – он поглядел на советолога, объясните господину артисту, что от него требуется.

Стадлер вкратце перевел Фрайеру суть дела. Свинья равнодушно пожал плечами.

– Ну, что ж, – заключил Стерлингов, когда все ушли, – все идет как нельзя лучше. Курите.

Он достал коробку с сигарами. Стадер взял одну, потом положил на место.

– А нельзя ли обойтись без крови? – робко спросил он.

– Можно, конечно, – Стерлингов закурил и откинулся на спинку стула. Крови не будет: Айвар задушит товарища его же галстуком.

– Я не это имел в виду, – советолог поморщился. – Может, вообще не стоит убивать? Он ведь обещал молчать.

– Вы плохо знаете людей, – усмехнулся Стерлингов. – Нельзя доверять никому. После "спектакля" в Мавзолее заработает громадный механизм под названьем КГБ. Они обязательно выйдут на парикмахера, а от него ниточка приведет к вам и ко мне. Лучший свидетеь – мертвый свидетель. Боже, кому я это объясняю!

Незаметно наступил вечер. Лупиньш принес кофе, на этот раз без коньяка. Стадлеру было не по себе, и хотелось выпить, но просить он не решился. Кофе не лез в горло, перед глазами стоял синий задушенный старомодным галстуком Вильковский с вывалившимся набок безвольным языком.

Внезапно сверху донесся какой-то подозрительный шум, заставивший обоих насторожиться. Затем раздались быстрые шаги по лестнице, распахнулась дверь, и перед ними предстал растерянный парикмахер. Он, как рыба, выброшенная на берег, хватал перекошенным ртом воздух и молчал.

– Что случилось?! -Стерлингов встал ему навстречу.

– Сбежал! – только и смог выдавить Вильковский.

– Кто сбежал?

– Ну этот ваш... Марафет!

– Что?! – Стерлингов пулей вылетел из гостинной, Стадлер – за ним.

В комнате на втором этаже царил настоящий бардак: окно распахнуто настержь, дверцы шкафа, где хранился кейс с препаратами доктора Кепарасика – тоже. Посреди комнаты лежал опрокинутый стул, вокруг него, среди локонов остриженных волос, валялись три пустые ампулы и шприц.

– Я только на минуту вниз спустился кисточку помыть, – стал рассказывать Вильковский. – Прихожу, а здесь...

Стерлингов подошел к окну, хрустнуло стекло под ногой. Он безуспешно пытался хоть что-нибудь разглядеть в темноте, потом крикнул:

– Айвар, живо на улицу! Найди эту скотину!

Стадлер, как завороженный, смотрел на опрокинутый стул, и тут его осенило. Ну конечно же! Странное поведение Свиньи в машине, бессвязный бред насчет марафету, слова Уорбикса насчет какоина... Какой же он осел! Советолог нагнулся и поднял ампулу: две красные поперечные полосы.

"Метапроптизол! – вспомнил он. – Лекарство против страха!"

Ему стало дурно.

– В каком он был виде? – выпытывал Стерлингов у парикмахера.

– Я... почти закончил... – збивчиво объяснял тот. – Осталось только виски подбрить.

– Ничего себе! – Стерлингов схватился за голову.

С улицы раздавался раздирающий душу треск. Это Лупиньш прокладывал себе дорогу сквозь кусты.

Вильковский испуганно собирал портфель.

– Я, пожалуй, пойду, – он боком выскользнул за дверь.

– И этот уйдет! – прохрипел Стадлер.

– Не уйдет, там Айвар. – Стерлингов был бледен, но спокоен. – То же мне парикмахер на букву "хер".

И действительно, через минуту из сада донесся сдавленный крик. Стадлер судорожно перекрестился.

ГЛАВА 18

Москва. Калининский проспект. 5 ноября. 21-00.

Вечер. Промозгло. Капитана Козлова познабливает в плаще. Время, отведенное на выполнение задания, истекло. Почти все двойники задержаны. Козлов решает ехать в Управление. Он стоит у кромки тротуара и голосует рукой с зажатой в ней сигаретой.

Такси остановилось сразу. На переднем сидении был пассажир. От витринных огней сияла его круглая лысина.

– Куда? – крикнул шофер.

Козлов понизил голос до шепота:

– На Лубянкку.

– А деньги есть? – пидирчиво оглядел его таксист.

"Так и знал, не внушают доверия эти усы", – пожаловался сам себе капитан и, стукнув кулаком в грудь, пообещал:

– Забашляю, шеф, два счетчика!

– Но-но! – встрял пассажир на переднем сидении и погрозил Козлову указательным пальцем.

– Да за мной не станет! – стал убеждать того капитан. – Сначала вы доберетесь, потом я.

– Но-но, – пассажир постучал по наручным часам. – Казино, скорость, спид, давай-давай, баранка!

– Я тебе не баранка! – огрызнулся таксист. – Садись, друг. – Он перегнулся через сидение и открыл заднюю дверь. Козлов сел.

– Ну и вредный тип попался, – покосился на пассажира шофер. – Весь вечер катаю, то доллары сует, то срамные картинки. Сутенер, небось.

Попутчик обернулся и подарил капитану полный презрения взгляд. Тот похолодел: открытый профиль, нос немного картошкой, огромный лоб, до боли человечий. Козлов украдкой достал из кармана железный рубль, сравнил, – ошибки быть не могло.

– И слова-то от него нормального не услышишь, – продолжал сетовать таксист. – Ни бельмеса не понимает по-русски. Всю смену молчу. Да еще пукает в салоне, видать к борщам нашим не привычен...

Но Козлов не слушал его. Голова работала на полную мощность: "Ильич, точно, то есть не Ильич, конечно, а двойник – Свинья. Розенблат и компания. Прав Евлампий, ох как прав!"– капитан притворился спящим, но лицо его было напряжено.

– Эй, стоп! – вдруг закричал пассажир. – Зе энд, финиш, доигрались, мать твою так!

От неожиданности шофер резко затормозил.

– Смотри-ка ты, по-русски заговорил, – удивленно протянул он.

Свинья открыл дверь и собрался выходить.

– А деньги?! – шофер схватил его за плечо. – Мани-мани, рубли давай! Семнадцать с полтиной. Кто платить будет, Рузвельт?

– Я заплачу, – шепнул водителю Козлов. Он боялся спугнуть двойника.

Таксист отпустил Свинью и, матерясь, захлопнул дверь.

– Друг, останови у следующего фонаря, – попросил капитан.

– Как это? – не понял шофер.

– Через 50 метров. – Козлов нервничал. – Я потом все объясню. Деньги завтра на Лубянке получишь. Спасибо, товарищ!

Капитан протянул квитанцию и выскочил в ночь. Вокруг ни души. Виднеются контуры Государственного университета. Промелькнл вдалеке "Ильич" под фанарем. Козлов припустил за ним, нащупав "макарова" в кармане штанов.

Шофер же плюнул в форточку, кинул туда же смятую квитанцию и тронулся в парк.

Минут десять двойник Ленина петлял переулками, низко нагнув голову, затем зашел в парадную дома с барельефом композитора Мусоргского. Козлов шмыгнул за ним и стал осторожно подниматься этаж за этажом, держа пистолет обеими руками. Так дошел он до чердака: пусто, лишь покачивается от ветра странное белье на веревке.

"Черт, проходной!" – понял Козлов и бросился вниз. Он пробегал между вторым и первым этажами, когда вдруг погас свет. Нога зацепилась за что-то твердое, и капитан полетел вниз. Он летел ровно семь ступенек и успел сделать семь выстрелов. Семь предупредительных выстрелов вверх. Сознание погасло.

* * *

Бытует расхожее мнение, что при потере сознания сновидений нет. Если бы Козлов знал об этом, то сильно удивился бы: ему снился сон.

Снилось Козлову, что он не капитан контразведки, а известный на всю страну фокусник-иллюзионист, заслуженный артист республики. Будто выходит он в свете прожектороов на театральную сцену и под восторженный рев многотысячной публики достает из черного крашенного цилиндра генерал-майора Скойбеду за уши. Достает и, пристально глядя в глаза, ласково так спрашивает:

– Ну что, Валерий Михалыч, сукин ты сын, будешь еще доя...ться до меня?

– Буду, – отвечает Скойбеда.

Тогда Козлов берет свободной рукой волшебную палочку и, стукнув ей Скойбеду по лбу, превращает того в свинью.

– А теперь будешь? – спрашивает.

– Буду! – визжит свинья.

Тогдв Козлов, еще раз взмахнув палочкой, превращает свинью в Ленина и сам пугается своего поступка. Стоит он, значит, а пот с него так и хлещет. Тут еще вскакивает с первого ряда полковник Семинард и, потрясая его, Колова, личным делом, кричит:

– Прекратить антиобщественное представление, я приказываю прекратить!

Козлов и рад бы, да вот только никак. Держит он Ленина за уши и ни во что превратить не может. А тут уже бегут к нему изо всех проходов мрачные люди с развитой мускулатурой и недоразвитыми головами, да старший прапорщик Плеханов, высунувшись из-за кулис, шепчет злорадно:

– Сдать на вещсклад немедля цилиндер крашеный – раз, палку волшебную – два, генерал-майора Скойбеду – три!

А Ленин тем временем вырывается и, оставив уши в руке Козлова, бежит, как есть, к авансцене, приговаривая: "Финансы – говно, кадры – говно, диктатура пролетариата – говно". И там, перепрыгнув оркестровую яму, скрываетя в зале. Его ищут, но тщетно

– Поймать его! кричит Козлов, задыхаясь. – Меня же прапорщик Плеханов убьет!

Козлов вздрогнул и открыл глаза: "Долго же я спал. Господи, как болит голова!"

Козлов попробовал привстать, что-то защелкало, забегали по экрану черные и белые полосы, пошла настройка, изображение стало проясняться. Стал виден Митька в сувороввской фуражке.

– Очухался? – спросил он грубо.

– Ушел, гад, – простонал Козлов. – Поймай его, Митька!

– А ты на опарыша пробовал? – Спросил Митька и захохотал.

Опять пропало изображение, потом вдруг появился Семинард в той же фуражке.

– Товарищ полковник! – доложил Козлов. – Задание не вып...

Но Семинард перебил его:

– Ти, Козель поганий, не видишь – сержанта я! Пошли на допрос, козель!

Какая-то сила подняла капитана и поставила на ноги. Все вокруг было двигающимся, живым: стены то наползали, то отступали, пол под ногами содрогался.

– Там вулкан, – догадался Козлов.

Потом в глаза ярко ударил свет – открылась дверь, и Козлова толкнули туда. Здесь было уже безопасно – обычная комната: письменный стол, табурет, на столе яркая лампа с гибкой шеей. Очутившись тут, Козлов почувствовал себя как-то спокойней. Голова хоть и болела, но начала соображать. Закрылась дверь и капитан остался один.

"В кабинете положено думать", – вспомнил он выдержку из речи Менжинского перед сельскими оперуполномоченными и попытался сосредоточиться на том , чтобы понять, где он.

"Ловушка? Проверка? Ошибка?" – мысли, как белки, скакали в больной голове, но ни одну из них Козлов не мог ухватить за хвост.

– Садитесь. – послышалось вдруг.

От неожиданности Козлов сел. Только сечас он разглядел за столом маленького человечка в строгом фиолетовом костюме. Тот сидел, сцепив ручки перед собой, и доброжелательно смотрел на Козлова. Все в нем было утонченно и миниатюрно – тонкие пальцы, тонкие брови, тонкие душки очков. Человечек этот то ли угадал соображения капитана, то ли по другой какой причине, сказал:

– Не собираюсь играть с вами в кошки-мышки. Вы находитесьв следственном изоляторе номер два, именуемом в простонароднье Матросской Тишиной. Фамилия моя Креветко, звать Викентий Арсеньтьевич, я следователь и буду вести ваше дело.

– Очень приятно, – Козлов встал и протянул через стол руку. – Капитан госбезопасности Козлов.

– Сядьте, – глядя мимо него, сказал Креветко.

Козлов сел, пряча руку в карман.

– Я, возможно, вас разочарую, – произнес следователь,– но скажу, что у нас нет никаких оснований верить вам, гражданин... хм...

– Козлов, – подсказал Козлов.

– Вы настаиваете?

– На чем?

– На том, что вы Козлов.

– А кто же я? – капитан опешил.

– Ну, вот тебе и раз! – всплеснул ручками Креветко. – Мы же с вами оба взрослые люди. Причем оба отлично знаем, кто вы на самом деле, ума не приложу, почему вы выбираете себе такие неблагозвучные фамилии. В прошлый раз вы называли себя Сундуков.

Козлов открыл рот, потом снова закрыл. Креветко же продолжал:

– Я по роду своей деятельности привык доверять только фактам. Так вот, факты эти, увы, свидетельствуют против вас. Зачем держать грех на душе, не лучше ли открыться следствию, желающему вам добра? Чистосердечное признание...

– Знаю! – оборвал его Козлов. – Я все расскажу.

– Вот и прекрасно! – Креветко откинулся на спинку стула. – Слушаю вас.

– Я выполняю специальное задание, – начал Козлов. – Руковожу операцией "Яков и Ко".

– Яков и что? – не понял следователь.

– Не что, а кто. Ко – компани, их много, они опасны.

Креветко зевнул.

– Выслушайте меня! – взмолился Козлов.

– Говорите, говорите, – разрешил следователь.

– Перед тем, как меня задержали, я следил за Свиньей...

– За кем? – Креветко приподнял очки на лоб.

– Я хотел сказать, за Фрайером...

– Вот видите, – вздохнул Креветко. – Воровской жаргон выдал вас с потрохами. Вы по-прежнему намерены запираться и молоть чепуху?

– Это не чепуха, – сказал Козлов. – Это дело большой государственной важности.

Креветко засмеялся звонко и заливисто, как колокольчик.

Открылась дверь, и в кабинет вошел человек, похитивший Митьку два дня назад. Козлов так и подскочил на стуле.

"Госпди, вот подвезло-то! Вот подфортило-то как! Как же его фамилия? Чем-то похожая на мою. А, вспомнил: Баранов! Оперуполномоченный Баранов из МУРа. Ну конечно же, вот я дурак, что сразу не вспомнил о нем."

только хотел у вас узнать... – Он осекся, заметя Козлова.

– Товарищ Баранов! – бросился к нему капитан. – Как хорошо, что вы здесь! В смысле, что зашли. Это какое-то наваждение: сперва арестовывают моего сына, теперь меня... Этот кошмар должен когда-нибудь кончиться. Скажите хоть вы, кто я такой!

Опер Баранов смотрел на Козлова и колебался. С одной стороны долг следователя и гражданина говорил ему, что обманывать нехорошо, обманывать гнусно. Но с другой стороны, минуты жгучего стыда были еще настолько свежи в памяти, что одного лишь воспоминания о них хватило, чтобы щеки Баранова вспыхнули ярче утренней зари. После недолгой, но яростной борьбы вторая сторона победила. В конце концов, и оперуполномоченные могут ведь ошибаться.

– Я первый раз вижу этого человека, – проговорил он, стараясь не глядеть на Козлова.

– Странно, – протянул Креветко. Его усатая физиономия числится у нас в картотеке под номером полста шесть дробь два.

– Да? – Баранову начало казаться, что он сходит с ума. – Может быть. У меня плохая память на лица. Я, пожалуй пойду. Можно? – Он попятился к двери.

– Идите, – Креветко нахмурился. – И помните: плохая память – не лучшая черта оперативника. Вы, конечно, возлагаете на меня неприятную миссию, но как коммунист и просто честный человек я буду вынужден поставить вопрос о вашем служебном соответствии на очередном совещании.

Оперуполномоченный вышмыгнул за дверь. Судьба, было, преподнесла Козлову подарок, но передумала. И все же у него оставался один шанс.

– П-п-послушайте, – заикаясь от волнения, проговорил капитан. – Вы меня с кем-то путаете. Вот вы говорили, что у того из картотеки были усы. А у меня усов нет! – Козлов хлопнул себя по коленке.

Следователь с сомнением посмотрел на него:

– Вам что, принести зеркало?

– А, вы насчет этого? – Козлов потрогал у себя под носом. – Это не мое, реквизит. Сам клеил.

– Вот оно что, – заинтересовался Креветко. Он спрыгнул со стула и засеменил к табурету. На поверку он оказался не таким уж и маленьким – на полголовы выше Козлова. Правда, стоило принять во внимание то обстоятельство, что Козлов сидел.

Оказавщись перед капитаном, Креветко одной рукой уперся тому в плечо, а другой что есть силы дернул за ус. Голова Козлова мотнулась вперед, из глаз брызнули слезы, но ус не поддался. Следователь дернул за второй – с тем же результатом.

– Ну что вы меня за дурака-то держите? – обиженно спросил он. – Усы как усы, как у всех нормальных людей достигших половой зрелости... Только крашенные.

– Да я ж их сам, кретин, на смолу пришпандорил, чтоб крепче, – чуть не заплакал с досады Козлов.

– Бабушке своей расскажите, – сухо посоветовал Креветко, запрыгивая обратно на стул, каждый раз неудачно.

– Вам помочь? – предложил капитан.

– Обойдусь, – следователь наконец уселся. – Что вы еще хотите мне сообщить? Что у вас вставная челюсть, или нога деревяная?

– Мне надо позвонить, – Козлов потянулся к телефону на столе.

– Ну-у-у, – Креветко отодвинул от него аппарат. – Какие же сейчас звонки? Полтретьего ночи.

– Полтретьего?! – ужаснулся Козлов. – Да там уже волнуются, почему я не вышел на связь.

– Где это – там? – поинтересовался Креветко.

– На Лубянке и в Комендатуре Кремля.

– Ну, хватит! – следователь стукнул кулачком по столу.

– Вы будете говорить правду?

– Я уже все сказал.

– Ну, что ж, – Креветко стал собриать со стола бумаги. – Мне очень жаль, что мы не смогли понять друг друга. Может, у товарища Зубова это получится лучше. Желаю вам хорошо провести время.

Креветко вышел. И почти сразу же вошел Зубов – крепко збитый блондин-альбинос с камненным лицом, бесцветными ресницами и красными глазами алкоголика. Зубов уселся за стол и принялся в упор рассматривать Козлова.

"Известный прием, – со злостью подумал капитан, – Креветко отправился в соседнюю комнату спать, а его место занял другой. Через час они поменяются, и так до бесконечности, пока я не сломаюсь. Но нет уж, дудки, больше они от меня ничего не услышат!"

Козлов решил сменить тактику и на все вопросы отвечать молчанием. Молчал и Зубов за столом. Молчал и смотрел на Козлова. Так прошла минута, две, пять... На восьмой Козлов не выдержал:

– Я хочу знать, на каком основании меня задержали? – высоко, словно перед истерикой, спросил он.

– Здесь вопросы задаю я, – ответил Зубов одними губами.

– Я не тот, за кого вы меня принимаете! – голос Козлова звенел. – Это ошибка.

– Я понимаю, – Зубов кивнул.

– Мне надо позвонить!

– Я понимаю.

– И вообще, – Козлов сузил глаза. – Я буду говорить только...

– Знаю, – перебил Зубов. – Только в присутствии вашего адвоката.

За дверью кто-то заржал.

– Нет! – Козлов мотнул головой.

– В присутствии двух адвокатов? – предположил Зубов.

За дверью заржали громче.

Козлов сглотнул липкую слюну:

– Я буду говорить только с полковником Семинардом.

– Вот как? – Зубов приподнял белесые брови. – А с покойным маршалом Гречко, царство ему небесное, вы говорить не желаете?

За дверью начали икать от хохота.

– Ну хорошо, – смягчился следователь. – Вы можете хотеть все, что угодно. Это ваше право. А у меня будет к вам всего один вопрос.

– А не буду отвечать на ваши вопросы! – выгнул спину Козлов.

– Всего один вопрос, – Зубов навис нвд столм. – Где вы взяли обойму?

Козлов гордо молчал.

– Ладно, – следователь достал из папки протокол. – Распишитесь, и вы свободны.

Капитан взглянул в бумагу, и глаза его расширились:

– Что за черт? – забормотал он. – Я не садист-рецидивист Вырубов, я не пугал сторожа Карацупу и не завладевал его пистолетом без обоймы... Я не проникал на птицеферму топтать яйца! И на скотобазу кастрировать хряков "в количестве до 50-ти штук"! Я не подпишу!

– Ну что ж, Быдлин, входи! – позвал следователь.

Вошел тот, кто смеялся под дверью: амбал в галифе и в майке, украшенной красными кровавыми пятнами, с полным ртом железных зубоа.

– Вы знаете этого человека? – спросил капитана Зубов.

– Нет.

– Ну, может, быть, вы его где-то видели или когда-то встречали?

– Нет.

– Странно, – Зубов почесал макушку, – Обычно при виде этого типа у всех развязывается язык.

Козлов молчал.

– Пошел вон! – рявкнул следователь Быдлину.

Тот вышел.

– Правильно, гражданин Вырубов, – Зубов постучал по столу карандашем. – Зачем прибегать к крайним мерам? Лучше разойтись полюбовно. Вы мне закорючку в протоколе, я вам – стакан крепкого чая с бубликами.

– Я ничего подписывать не буду! – Козлов высоко поднял голову.

– Хорошо, Быдлин, входи! – крикнул следователь. – А вы, гражданин, не могли бы выключить свет?

Козлов оглянулся на находившийся почти под самым потолком выключатель, потом на вошедшего Быдлина, который достал расческу и дунул не нее. Вылетело несколько зубцев. Быдлин улыбнулся капитану своей стальной улыбкой.

– Не выключу, – проговорил Козлов. – Он ударит меня по почкам.

Зубов вскочил. Лицо его наконец оживилось:

– Колись, гад, сволочь, колись, зачморю!

Козлов выдержал этот натиск, не отводя от следователя глаз. Тот растерялся. Быдлин еще пару раз дунул на расчеку – зубьев больше не осталось. Он растерялся тоже.

– Товарищ следователь, – заискивающе закоцал зубами он.– Может, я пойду? А то жена приревновала, говорит, к контролерше из пятого блока по ночам хожу... И так уже все зубы новые вставить пришлось.

Зубов упруго сплюнул в пепельницу и сказал:

– Дурак! На серьезной работе вроде, а ведешь себя как пацан. Иди, что б я тебя больше не видел!

– Вот спасибо! – Быдлин выскользнул за дверь, но тут же показался опять.

– Что еще? – раздраженно спросил следователь.

– Мне бы денежки за расческу, а то зарплата, сами понимаете...

Зубов замахнулся пресс-папье. Быдлин исчез.

– Ну что? – обратился к капитану Зубов. – Рад? Напрасно, друг, дружбан дорогой. Рубон кончился, да и пока не сознаешься, на довольствие не поставлю. Это раз. Парашу, пока препирался, унесли, – это два. В камеру переполненную пойдешь, спать на полу придется, – это три.

Зубов посмотрел на часы.

– В камеру?! – сердце упало у Козлова, гулко бухнув о тазобедренный сустав.

– В камеру, в камеру, – повторил следователь, собираясь.

Козлов во мгновение ока стал мокрым, как мышь. В камеру к уголовникам! Он знал, как это бывает – слышал от коллег.Сначала посадят играть в карты на деньги, когда деньги кончатся, то заставят есть собственные экскрименты, а когда все съешь... Дальше даже думать не хотелось.

Зубов нажал кнопку звонка под столом.

– Погодите! – подскочил к нему Козлов. – Не надо в камеру! Я все подпишу, где протокол?

– Завтра подпишешь, – следователь зевнул. – У меня смена закончилась. Уведите, – приказал он вошедшему сержанту.

– Пошли, козель! – тот дернул капитана за ворот.

Идя под конвоем мрачными коридорами, стоя на поворотах лицом к стене, руки за спину, Козлов думал об одном:

"Лишь бы не "опустили", лишь бы не "опустили" урки, да еще с моей-то фамилией. Надо сразу себя поставить!" – твердо решил капитан.

У камеры под номером 15 его остановили. Тяжелая дверь открылась, и Козлова впихнули внутрь. Ключ за его спиной – он считал – повернули пять раз, затем все стихло. Капитан огляделся: обшарпанные мрачные стены, досчатые нары в два этажа, на них вповалку спали заключенные. Или притворялись. Козлов приметил свободное место – пару квадратных метров в углу.

"Здесь обитает вожак, тфу ты, главарь, нет – пахан! – догадался Козлов. – Ба, да тут параша, – подошел он ближе. – Врал, стало быть, Зубов, не уносили ее."