Текст книги "Старая легенда"

Автор книги: Вероника Кузнецова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

19

Все поднялись со своих мест и неторопливо пошли в столовую. Гонкур в очередной раз отметил, что Медас и Мигелина держатся поодаль, и подумал, в самом ли деле молодого человека притягивает девушка или так было вначале, а затем ему просто понравилось бывать в этом доме. Перед дверью археолог остановился, чтобы пропустить вперёд старика Вандесароса, а когда захотел пройти сам, то почувствовал, что кто-то держит его за рукав. Он оглянулся и увидел Клодию. Если девочка хотела сообщить ему нечто секретное, то она выбрала подходящий момент, так как все уже прошли в столовую и в комнате никого не было. Гонкур с удивлением на неё посмотрел и спросил:

– Ты хочешь мне что-то сказать?

Девочка смущённо потупилась. Тогда Гонкур ободряюще улыбнулся и дружелюбно поинтересовался:

– Что-нибудь случилось? Не бойся, говори смело.

Девочка вскинула зеленоватые глаза и с видом человека, выполняющего важное и секретное поручение, сказала:

– Вот. Вам просили передать.

В руке недоумевающего Гонкура оказалась красиво сложенная бумажка. Клодия сейчас же проскользнула в столовую, а Гонкур хотел было развернуть таинственную записку, но услышал голос госпожи Кенидес.

– А где же господин Гонкур? – озабоченным тоном радушной хозяйки поинтересовалась она. – Витас, пригласи его к столу.

– Лучше я его позову, – быстро предложила Рената.

Гонкур поспешно сунул записку в карман и вошёл в комнату.

– Прошу прощения за опоздание, но меня привлекла одна картина, – объяснил он. – Это ночной пейзаж с развалинами.

– Замок Руин, – заметила Рената.

– Бывший замок Руин, – поправил её молчаливый Каремас, скользнув по лицу археолога оценивающим взглядом.

– А что с ним случилось? – осведомился Гонкур, садясь на своё место.

Ему было очень неприятно, что Рената даёт влюблённому в неё юноше повод для ревности, но, чтобы не вызвать ещё большей неловкости в натянутых, несмотря на ночное объяснение, отношениях с Каремасом, приходилось делать вид, что он ничего не замечает.

– Всему своё время, – ответил старик, усмехаясь, но, помолчав, спросил. – Или ответить, сестра?

– Не надо, дедушка! – умоляюще закричал Витас.

– Не надо, пусть господин Гонкур потом всё узнает, – попросила Рената и посмотрела на заинтересовавшего её молодого человека.

– Не надо, – поставила точку госпожа Кенидес.

Гонкур демонстративно вздохнул и грустно сказал:

– Придётся подождать.

После отъезда госпожи Васар он почувствовал себя легче и свободнее в этом странном семействе. А госпожа Кенидес ему очень нравилась, несмотря на её пристрастие к мистическому толкованию явлений. Он взял вилку и скорбно пошутил:

– Если бы вы знали, как печально поедать это чудесно приготовленное сердце в обрамлении соблазнительных овощей, когда собственное сердце трепещет и душа в смятении, предвидя тайны и ужасы.

Послышались смешки, и даже госпожа Кенидес не смогла удержать довольной улыбки, причём в самый неудачный момент, когда рот был набит и смеяться было неприлично, а потому она излишне низко склонилась над тарелкой. Когда она вновь выпрямилась, то взгляд её был по-прежнему доброжелателен и строг.

Гонкур случайно поймал любопытный взгляд Клодии и сразу вспомнил о записке. Он подозревал, что послание от Ренаты, но всё-таки ему с непреодолимой силой захотелось его прочитать. Чтобы не терзаться понапрасну, он попытался забыть о записке, но, как всегда бывает в подобных случаях, сложенный листок бумаги явственно стоял перед глазами, а рука сама, помимо его воли, тянулась за ним в карман. Он посмотрел на строгую Мигелину. Кого-кого, а уж её нельзя было заподозрить в таком легкомысленном поступке, как сочинение любовных записок. Может, по сути своей она очень живая и весёлая девушка и лишь скрывается за неприступной маской, но попробуй, пробейся к её душе сквозь толщу внешнего льда.

Чувствуя неотступный взгляд, Мигелина сурово посмотрела на забывшегося гостя и сразу же заговорила с Каремасом. Гонкур опустил глаза и подумал, что Рената права и в глазах Мигелины ни один молодой человек не идёт ни в какое сравнение с её братом.

– Госпожа Кенидес, – обратился он к старой даме, чтобы рассеять неловкость от молчаливого и не очень приятного диалога с её дочерью, – а вы сами видели Нигейроса?

– Нет, – ответила та и, подумав, чистосердечно призналась. – И не стремлюсь.

– А я мечтаю его встретить, – шепнул Гонкуру Витас, севший рядом с ним без разрешения матери.

Гонкур повернулся к нему и, прищурясь, тихо спросил:

– Так ты его не видел? А мне-то рассказывали, что ты беседуешь с ним ночи напролёт.

Витас хмыкнул.

– Мало ли что я рассказываю девочкам…

– Значит, у тебя две правды? – как можно строже осведомился Гонкур. – Одна – для девочек, а другая – для меня?

Витас не придал значения нравоучительной беседе. Он придвинулся поближе к Гонкуру и горячо зашептал:

– Господин Гонкур, мне очень хочется проследить за Нигейросом, но один я не решаюсь. Хотите, я покажу вам его портрет? Я вас туда проведу этой ночью. Мы где-нибудь спрячемся и будем на него смотреть до самого утра.

– А если он не оживёт? – спросил Гонкур с самым серьёзным видом.

– Тогда мы придём следующей ночью. Но он не может не сойти с портрета сегодня, ведь произошло столько событий… Пойдёте?

Гонкур вспомнил уговор с Медасом.

– Витас, – помолчав, сказал он, – я, пожалуй, схожу с тобой к Нигейросу, но только не этой ночью.

Лицо Витаса стало упрямым и сердитым. Он презрительно тряхнул головой и хотел отодвинуться от Гонкура подальше, но тот ловко поймал его под столом за локоть и притянул к себе.

– Я же сказал, что пойду, – шепнул он.

– Когда? – сейчас же поинтересовался не терпящий отлагательств мальчик.

Гонкуру вовсе не улыбалась мысль сидеть, скрываясь за каким-нибудь столом, и временами выглядывать из укрытия, чтобы показать свою заинтересованность в действиях нарисованного Нигейроса. Но он взглянул на решительное лицо Витаса и хмуро подумал, что идти придётся. "Если я не соглашусь, – размышлял он, – то мальчик, чего доброго, пойдёт один. Всю ночь он, разумеется, не высидит, но кто знает, как подействует на него этот поход. Даже мы с Медасом испугались, а он… Придётся идти. По крайней мере, я смогу отвлечь его от лишних страхов".

– Следующей ночью, – ответил Гонкур.

– А почему не этой? – подозрительно спросил Витас.

– Ты пойми, – терпеливо начал объяснять Гонкур. – Я только вчера приехал, страшно устал в дороге, полночи мы проговорили с господином Вандесаросом, потому что давно не виделись, потом я не мог уснуть на новом месте. Разве смогу я неподвижно сидеть в укромном уголке и смотреть на портрет? Я сразу же засну, и никакой Нигейрос меня не разбудит, даже если будет трясти за плечо. Какой из меня сейчас сыщик? Дай мне выспаться этой ночью, а завтра я в полном твоём распоряжении. Мы и за Нигейросом проследим и в картишки перекинемся, чтобы скучно не было.

Он заговорщески подмигнул Витасу, и мальчик просиял.

– Идёт? – спросил Гонкур.

– Идёт! – восторженно прошептал Витас и тут же деловито спросил. – По рукам?

– По рукам, – серьёзно ответил Гонкур.

Они скрепили уговор рукопожатием, и Витас проделал под столом какие-то секретные, недавно им придуманные, но очень действенные знаки, делающие соглашение нерушимым.

– Ну-ка скажи, почему ты именно мне предложил эту вылазку? – поинтересовался Гонкур.

– А кому ещё? – удивился мальчик.

– Каремасу или хотя бы Медасу.

Витас скорчил презрительную мину.

– А почему мне можно? – не понял Гонкур.

– Вы же не такой, как они, – доходчиво объяснил Витас. – Вы свой.

– Да? – неопределённо произнёс молодой археолог.

Ему было лестно, что мальчик доверяет ему свои секреты, но теперь он окончательно понял, что серьёзная Мигелина никогда не удостоит его своим вниманием.

– Господин Гонкур, – вкрадчиво сказал Витас.

Гонкур пригнулся к мальчику, ожидая новых откровений.

– Возьмите меня с собой в экспедицию.

"Только этого ещё не хватало!" – недовольно подумал Гонкур и повторил ответ, который в своё время давали ему самому:

– Возьму. Обязательно возьму, когда окончишь школу.

– А почему не сейчас? – обиделся Витас.

– Ты пойми, – спокойно объяснил Гонкур, – что там надо работать. Приключения, о которых ты мечтаешь, – не цель экспедиции.

– Разве я отказываюсь от работы? – оскорблено спросил мальчик.

– Я знаю, что не отказываешься, но работать не сможешь.

– Я очень сильный.

Гонкур не ожидал, что ему придётся вести воспитательно-просветительную работу, и чувствовал себя молодым неопытным педагогом.

– Кроме силы в нашем деле требуются ещё и знания, – строго сказал он. – Я тебя хорошо понимаю, потому что сам прошёл через твои заблуждения, но всё-таки должен сказать, что ты говоришь очень неразумно. Если ты, действительно, хочешь стать археологом, я тебе помогу, но не так, как ты ожидаешь.

– А как? – заинтересовался Витас.

– Уговоримся так: ты хорошо учишься, оканчиваешь школу, попутно читаешь книги по истории… именно по истории, а не исторические романы!.. Готовишься к экзаменам в университет, поступаешь туда и учишься без лени. На каникулы я могу устраивать тебя в недалёкие экспедиции, если тебе разрешат родители. Хочешь?

– На какие каникулы? Школьные или университетские? – спросил Витас, несколько растерявшийся от многолетней программы Гонкура.

– Школьные.

– Конечно, хочу.

– Руководить твоими занятиями может твой брат…

– Каремас? – скривился Витас, как большинство младших братьев, не слишком доверявший старшему.

– Конечно. Это умный и серьёзный человек. К тому же, у тебя есть и дядя.

– Дедушка?

– Да. У него большой практический опыт.

– Я знаю.

– Ну, как, договорились? – спросил Гонкур.

Он счёл, что достаточно хорошо выдержал роль умного и благожелательного наставника.

– Договорились.

– По рукам?

– По рукам, – засмеялся Витас.

Гонкур поднял голову и увидел, что старик Вандесарос искоса на них поглядывает, понимая, конечно, с какими просьбами может приставать мальчишка к представителю интересной и достаточно романтической профессии.

– За нами наблюдают, – шепнул он Витасу. – Сделаем вид, что мы незнакомы.

Мальчик фыркнул и уткнулся в тарелку.

Почувствовав, что на него смотрят, Гонкур быстро повернул голову и встретил взгляд Чорады. Глаза её были полны такого страха и смущения, что он растерялся. Девочка сейчас же отвернулась и зашепталась с Клодией, а Гонкур долго ещё не мог придти в себя.

"Наверное, она слишком боится Нигейроса, – решил он. – И раз я поселился на первом этаже, по соседству с их предком, то она и глядит на меня с ужасом, как на будущую жертву".

Гонкур не был удовлетворён своей догадкой, но успокоился, решив, что не совсем далёк от истины. Он продолжил ужин, но вдруг пища потеряла для него всякий вкус: на него с бесконечной нежностью глядела Рената. Теперь он ясно чувствовал, как взгляды Чорады, Клодии и Ренаты скрещиваются на нём. А тут ещё дед изводил его каверзными улыбками.

Когда все встали из-за стола, молодой археолог облегчённо вздохнул. У дверей его догнал старик Вандесарос.

– Сердцеед! – с деланным возмущением шепнул он.

Гонкур ощупал в кармане записку, недоумённо посмотрел на своего друга и невинно ответил:

– А почему бы и нет? Сердце было приготовлено отменно.

20

– Теперь у Мигелины не было спокойной минуты, – продолжала свою повесть госпожа Кенидес. – Ночью её мучили тихие шаги, звуки гитары, неясные тени, скользящие по стенам, а днём она с ужасом думала о том, что скоро наступит ночь с её призраками и кошмарами. Постоянное напряжение, в котором она жила, подрывало её силы. Она худела, слабела и, наконец, слегла. Сиделки, сменяя друг друга, неотлучно находились при ней, и больная понемногу стала успокаиваться. Однажды ночью, когда старуха уснула, сиделка вышла из комнаты, чтобы принести забытое вязанье. Она спустилась на первый этаж, взяла свои вещи и стала подниматься наверх. Вдруг до неё донёсся такой жуткий вопль, что волосы зашевелились на её голове. Женщина не решилась войти в комнату больной и побежала будить обитателей дома, но это было не нужно: страшный крик был слышен в каждом уголке замка и поднял на ноги всех, кто спал или бодрствовал. Около двери столпились хозяева и слуги, испуганные, раздетые, кое-кто в накинутых поверх ночных рубашек шалях. Все возбуждённо переговаривались, но никто не решался войти в комнату. Последним пришёл сын Мигелины и Нигейроса, теперь уже немощный старец, опирающийся на палку. Он взялся рукой за дверную ручку и прислушался. Все затаили дыхание. Старик долго стоял неподвижно, припав ухом к щели. Наконец, покачав головой, он осторожно, сквозь узкую щель заглянул в комнату и открыл дверь настежь.

Мигелина лежала поперёк кровати. Её голова и руки неловко свешивались вниз, седые волосы касались пола. Когда к ней подошли, она уже начала остывать. Старуху перевернули на спину и всем стало видно её искажённое ужасом лицо с мутными глазами, казалось, навеки запечатлевшими в своей таинственной глубине то неведомое, что открылось лишь им.

Той же ночью одна из внучек Мигелины родила ребёнка, который прожил всего полчаса, а через два часа умерла и мать. За суматохой, вызванной горькими событиями, никто не заметил, что среди собравшихся не оказалось старика, но, когда он не вышел и утром, все забеспокоились. Дверь в его комнату оказалась заперта, а когда её взломали, то обнаружили, что старик лежит на полу, протянув руки в сторону двери. На лице его застыли мука и отчаяние.

Но и на этом не кончились испытания несчастной семьи. Малыш, которому не было и двух лет, правнук Мигелины, по недосмотру няни пробрался на кухню и опрокинул на себя бак с кипятком. Умер он через три дня в страшных мучениях.

Так впервые проявилось проклятие Нигейроса. Одна смерть повлекла за собой ещё четыре.

Госпожа Кенидес обвела слушателей строгим взглядом. Все сидели притихшие.

Старик Вандесарос спокойно спросил:

– Ну, и что же это доказывает?

– То, что над нашим родом нависло проклятие Нигейроса, и впервые оно проявило себя именно так, – ответила госпожа Кенидес, сохраняя торжественность.

– Извините меня, но я не вижу в этих смертях ничего сверхъестественного, – заметил Гонкур, хмурясь от необходимости обсуждать такой простейший вопрос.

– Вы хотите сказать, что Мигелина умерла естественной смертью? – несколько высокомерно осведомилась старая дама.

– Конечно, естественной, – ядовито подхватил инвалид. – Не понимаю, сестра, почему тебе так хочется свести всё к бесовским явлениям?

– Тогда попробуй объяснить, что было причиной её смерти, – снисходительно сказала госпожа Кенидес и улыбнулась молодому археологу, извиняясь за брата, помешавшего гостю высказаться, и одновременно прося быть снисходительным к слабостям старика. – Я уверена, что она увидела Нигейроса.

Господин Вандесарос понимал, что лишь присутствие посторонних вынуждает сестру выслушивать его мнение, не перебивая, и он пользовался благоприятным моментом, чтобы вбить если не в её, то хотя бы в юные, не потерявшие способность думать головы опровержение нелепых сказок о действенности проклятия.

– Ей показалось, только показалось, что она увидела Нигейроса, – объяснил он. – Бедной женщине столько всего пришлось вынести, что её нервы уже с молодости были расшатаны. Смерть братьев её потрясла, гибель сестры была ужасна, а затем последовала встреча с этим мерзавцем.

Все вздрогнули и посмотрели на госпожу Кенидес. Та сидела, кусая губы, напряжённая, готовая в любую минуту ринуться в бой, но сдерживаясь из опасения, что у гостей останется тяжёлое впечатление от яростных препирательств, к которым неминуемо сведётся спор, если она не сдержит гнев.

– Жизнь с Нигейросом её измучила, – продолжал старик уже мягче, тоже, по-видимому, опасаясь, что у сестры сдадут нервы. – А его смерть и всё, что тому предшествовало, способны довести до помешательства любого нормального человека. Вы понимаете, что она была уже не в себе, когда нашла портрет и не могла с ним расстаться? Кто знает, о чём она думала, запираясь в своей комнате и разглядывая изображение? Может, она вспоминала проклятие своего дорогого мужа, а может, представляла его живым. Если бы она с кем-нибудь делилась своими мыслями, ей было бы легче, но она замкнулась в себе и жила только своей внутренней жизнью, постепенно теряя связь с действительностью. Наконец, в одну не слишком прекрасную ночь ей приснилось или представилось, как он сходит с портрета. Она заорала, у неё, наверняка, началась истерика от ужаса, и после этого она уже не могла заставить себя успокоиться и жила в состоянии почти полного помешательства.

Старик Вандесарос прервал свою речь и обвёл внимательную аудиторию убеждёнными в своей правоте глазами.

– Понимаете, что это была помешанная? – проникновенно спросил он. – Она уже не могла оставаться одна в комнате. И не потому, что нуждалась в постоянной помощи. Она боялась. Боялась своих мыслей, видений, фантазий, воскрешающих умершего мужа. Присутствие сиделки отвлекало её, сковывало воображение, и так как её не оставляли одну длительное время, то она заметно успокоилась. Может быть, она прожила бы ещё какое-то время и умерла от слабости или болезни, но однажды ночью, ободрённая присутствием сиделки, она уснула, а проснувшись, обнаружила, что осталась в комнате одна. Наверное, её разбудил звук закрывшейся за сиделкой двери. Если бы она знала, что её одиночество продлится минуту-другую, не больше, она бы так не испугалась. Но внезапность перехода от полного покоя к панике оказалась роковой. Может быть, воображение вновь нарисовало образ Нигейроса, а, возможно, старуха услышала скрип ступенек под ногами сиделки или стук собственного сердца, и её больной фантазии представилось, как Нигейрос пробирается к её комнате. Тогда она закричала, поддаваясь необузданному страху и пугая себя ещё больше. Её ослабевший организм не смог выдержать такого испытания, и она умерла с выражением ужаса на лице. Ночная тревога и открывшееся тяжёлое зрелище гибельно подействовали на беременную женщину. Ребёнок рождается слабый и через полчаса умирает, а потом умирает и мать, что в те далёкие времена было совсем не редкостью. В это время старик, угнетённый смертью Мигелины, которая, хотя и проводила всё своё время в одиночестве и совершенно отдалилась от него, всё-таки была его матерью, горевал у себя в комнате. Шум и суматоха вокруг роженицы сильно его встревожили. Подозревая новые бедствия, он приподнимается, превозмогая внезапную слабость, чувствует, что ему становится совсем уже плохо, падает, ползёт к двери и умирает.

– Почему же он никого не позвал на помощь? – спросила Мигелина.

– Он звал, но его не слышали, – убеждённо ответил старик и продолжал. – А несчастье с ребёнком произошло по вине взрослых, которые были заняты не присмотром за ним, а обсуждением событий. Так что смерть Мигелины, и в самом деле, повлекла за собой четыре смерти, но совершенно незачем винить в этом Нигейроса.

– Я не знаю, как было на самом деле, дорогой брат, и ты этого не знаешь. Каждый волен думать по-своему. В конце-концов, я никого не убеждаю, а просто передаю легенду, – ответила госпожа Кенидес с видом такого превосходства, что Гонкур понял: старая дама готова опровергнуть слова брата продолжением истории.

Витасу надоело выслушивать длинные объяснения.

– Ну почему вы всё время спорите?! – так горестно простонал он, что все засмеялись. – Мама, рассказывай дальше, а то ты никогда не кончишь.

– Как тебе не стыдно перебивать старших? – строго спросила Мигелина.

– К тому же, ты знаешь эту легенду наизусть, – подхватил Каремас.

Клодия, по-видимому, уже успевшая поссориться с Витасом, злорадно смотрела на него.

– Я-то знаю, а господин Гонкур не знает, – ответил мальчик и обиженно повернулся к гостю.

Гонкуру показалось, что момент для нравоучений выбран не совсем удачный, но всё-таки поддержал попытку старших обуздать нетерпение ребёнка и печально покачал головой.

– Да я вовсе никого не перебивал, – стал оправдываться растерявшийся мальчик. – Мама уже закончила говорить, когда я попросил рассказать дальше. Дедушка, подтверди! – прибегнул он к спасительному средству.

– Я-то подтвержу, – нахмурив брови, ответил старик. – Подтвержу, что надо серьёзно взяться за твоё воспитание, а то ты совсем от рук отбился. Перебиваешь старших, грубишь, кричишь… нда!

Витас не ожидал, что интересный пересказ легенды сменится разбором его проступков и молчал с самой постной миной, какую ему только удалось состроить. Клодия наслаждалась происходящим, а Чорада изо всех сил сочувствовала приятелю.

Витас с отчаянием взглянул на Гонкура, а тот, не удержавшись, ему подмигнул, глаза старика весело поблёскивали, и мальчик уловил, с какими понимающими улыбками переглядывались остальные. Он сразу успокоился, но всё-таки пока не решался подать голос.

– Так кто же хочет услышать продолжение? – спросила госпожа Кенидес.